Текст книги "Запуск разрешаю! (Сборник)"

Автор книги: Станислав Новицкий

Соавторы: Дмитрий Трубин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 18 страниц)

– Сто процентов годовых!

– Помним! (Мы выберемся когда-нибудь отсюда?)

В тот же день Ваничкин уехал с деньгами готовиться к старту.

Кстати, «опэрационист» оказался прав. В тот год инфляция зашкалила за триста процентов. Свои фантастические обязательства перед клиентами «Нордбанк» выполнил без напряжения. И даже процветал несколько лет, открывая многочисленные филиалы. На здании последнего отделения банка в день открытия под музыку и аплодисменты водрузили огромный рекламный щит «МЫ ОТКРЫЛИСЬ!». Через месяц, когда все рухнуло, управляющий банком на последние деньги заказал новый текст. Чтобы не платить художнику лишнего, внес минимальную правку. Распорядился закрасить и дорисовать всего лишь две буквы. «МЫ НАКРЫЛИСЬ!» – прочитали утром оторопевшие клиенты. Одни вкладчики долго стучали в наглухо заколоченные двери банка.

– Бесполезно, – говорили другие. – По крайней мере, написано честно и прямо. Никто никому не морочит голову. Не то что «Хопер» или «Русский дом Селенга».

Кстати, о нем. Перед окончательным банкротством «РДС» открыл свой последний пункт в здании главпочтамта. Моя тетушка давно просила сопроводить ее на главпочтамт и помочь вложить в «РДС» довольно крупную сумму. Почти все сбережения, отложенные за долгую и трудную жизнь. Я всячески ее отговаривал от этой затеи. Безуспешно. Слишком лакомые проценты обещала компания. Договорившись заранее, утром мы явились на почтамт. Тетушка в новом костюме, с яркой косынкой на шее и двумя фронтовыми орденами на груди.

Народу мало. Пустовали окошки для приема телеграмм. Не было посетителей у стоек для отправки и получения бандеролей, денежных переводов. Возможно, гражданам СССР давно уже нечем меняться. И только у окошка с табличкой «Русский дом Селенга» выстроилась очередь.

– Вот видишь, – сказала тетя. – Не мы одни такие умные. Люди знают, что делают.

Граждане у окошка, казалось, чем-то встревожены. До нашего появления они толкались и спорили. При виде тетушки замолчали. Особый интерес вызывал мой целлофановый пакет, набитый пачками мелких купюр.

– Извините, кто последний? – вежливо поинтересовалась тетушка.

– А вы по какому вопросу? – культурно спросили из очереди.

– Деньги хочу вложить. Посмотрела рекламу и решилась, – зачем-то стала объяснять тетя. – Племянник отговаривал, а я решилась. Видишь, Сережа, – повернулась ко мне тетушка, – не я одна.

Очередь странно молчала.

– Ветеранам войны без очереди, – сказал кто-то.

– Да, да! – поддержали многочисленные голоса.

Люди расступились. Медленно сквозь живой коридор разгоряченных тел мы подошли к кассе.

– Благодарю, благодарю вас. Вы очень любезны. Очень мило с вашей стороны, – то и дело повторяла тетушка.

Сотрудница компании приветливо улыбнулась из окошка. В абсолютной тишине я передал девушке всю сумму. Пока она пересчитывала деньги, тетушка внимательно изучала рекламные буклеты. Они рисовали чудные перспективы. Надежные специалисты кратко и доходчиво объясняли пайщикам, куда вкладываются их деньги. Оказывается: в золотые прииски, нефтяные скважины, доходные квартиры. И еще… в дорогие гостиницы на средиземноморском побережье, космические программы и высокотехнологичное производство. Все направления сулили пайщикам высокие дивиденды и стабильное, обеспеченное будущее.

Закончив формальности, девушка выдала квитанцию и мило улыбнулась:

– Спасибо вам.

– Мы можем идти? – спросила тетушка.

– Да, конечно. Приходите еще.

Очередь позволила нам выйти. Как только мы сделали несколько шагов к выходу, она сомкнулась. Люди плотно прижали друг друга и надавили на окно кассы.

– Отдайте нам наши деньги! – закричали хором.

– Денег нет, – отвечала кассирша.

– Как нет? Что значит нет? Вам только что принесли.

– Это другие деньги. Я должна отвезти их в офис.

– Что значит другие деньги? Нас устроят любые.

Девушка сложила полученные купюры в мешок и собралась выйти.

– Не смейте уходить с деньгами! – кричала очередь. – Мы будем жаловаться в милицию. Ребята, держи ее с черного входа!

Пара человек бросились к выходу. Тетушке стало нехорошо.

– Сережа, – сказала она, лицо ее сделалось бледным, губы тряслись. – Иди скажи, что я передумала. Пусть вернут деньги.

– Мы передумали, передумали! – закричал я, бросившись назад. – Мы хотим получить деньги обратно!

Толпа не давала пробиться к окошку.

– Что значит обратно? – крикнула девушка из-за стекла.

– Есть процедура. Если хотите вернуть, становитесь в очередь на получение.

– В очередь! В очередь! – закричала очередь, выталкивая меня в хвост. Ну и в гриву, конечно.

Тетушке стало совсем плохо. Пришлось вызывать скорую.

А тех денег мы больше не видели…

На космодром наша группа прибыла ранним утром. Хотели приехать накануне, но вышла неувязка. Все из-за моей принципиальности. Не могу пройти мимо безобразий. За это когда-то назначили редактором сатирической программы. Вот и вчера. Подъезжаем на студийной машине к вокзалу. Поезд отходит через десять минут. Времени достаточно. Железно успеваем. Не спеша подкатываем к вокзалу и видим, как состав медленно отходит от перрона.

– Что за чертовщина? – возмущаюсь. – Понятное дело – время трудное, перестроечное. Самолеты не летают, автобусы стоят без горючего, поезда опаздывают. Ко всякому привыкли. Но чтобы составы отправлялись раньше времени?! Такого еще не было. И, главное, всего три поезда за день уходит со станции. И то не могут навести порядок. Бардак!

– Поехали обратно, – успокаивает оператор Глебыч. – Не судьба. Уедем ночью.

– Нет, – отвечаю, – надо противостоять разгильдяйству. А то совсем охамели. Пора кончать с этим вселенским бардаком. Ты, Глебыч, – говорю, – доставай камеру. Будем делать критический сюжет. Разнесем эту халабуду к чертовой матери.

На всякий случай сверили часы. По всем циферблатам получалось, что поезд ушел раньше времени.

– Значит, так, – говорю съемочной бригаде, – я пошел разбираться, а вы готовьте камеру, свет, микрофон. Как только соберу в кучу дежурного, милицию, начальника вокзала и свидетелей, врывайтесь и начинайте снимать. В общем, действуем как обычно. Мы им покажем.

– Нет, мы их покажем, – уточнил Глебыч. – Что еще хуже!

Захожу в здание вокзала. Людей немного. Тусклый свет в одной из касс. Я туда.

– Что у вас тут творится? – пугаю кассира, используя тактику полководца Суворова: глазомер, быстрота, натиск. – Бардак какой-то. Да, в стране тяжело. Да, перестройка. Да, порядка не стало. Понимаю, что составы могут опаздывать. Но чтобы раньше времени отправлялись – такого еще не встречал.

– Вы о чем? – спрашивает испуганная кассирша.

– О том, – говорю, – что кругом анархия. До отправления поезда целых пять минут, а состава уже нет.

– Не может быть.

– Еще как может, – отвечаю. – Пойдем, убедитесь сами.

На шум явился дежурный милиционер. Козыряет.

– В чем дело, гражданин?

Я снова начинаю:

– Бардак, – говорю. – Поезд ушел раньше времени.

– А вы, извините, кто такой?

– Телевидение. Программа «Стоп-кадр»! – показываю удостоверение. – Сколько на ваших?

– Пять. Без трех минут.

– Отправление по расписанию в семнадцать ноль-ноль.

– И что?

– Ушел в шестнадцать пятьдесят пять. У меня полно очевидцев.

– Не может быть, – говорит сержант.

– Будете свидетелем, – говорю. – Пошли к дежурному по вокзалу.

– Подождите, – кричит кассирша. Дайте хотя бы кассу закрыть.

Ждем. Потом идем вместе. Я, кассирша и милиционер.

– Давайте, – говорю, – еще свидетелей найдем. Незаинтересованных.

Остановили двух женщин. Сверили часы. Ровно семнадцать. Я рассказал все о поезде. Еле уговорил проявить гражданскую сознательность. Вместе идем в кабинет начальника вокзала. Она сидит за широким столом, разговаривает по телефону как ни в чем не бывало… Ждем, пока закончит. Наконец положила трубку.

– Что вам, товарищи?

Я без обиняков, прямо в лицо высказываю все свои претензии. Требую составить протокол.

– Не может быть, – говорит начальник. – У нас поезда раньше времени не ходют.

– Еще как ходют. Пошли на улицу, – говорю. – Со свидетелями.

Вышли всей толпой на перрон. Гляжу, а с первого пути тронулся и медленно-медленно поплыл мимо нас какой-то состав. Присмотрелся – ё-мое! Наш.

– Вот, – говорит начальник вокзала, – ваш поезд. Ровно по расписанию.

– А до этого какой ушел?

– Никакой. Просто откатили два вагона. Пассажиров-то сейчас мало.

Сначала вся компания молча смотрит на меня. Затем кассирша и свидетели, подхватив животы, медленно сползают вниз. Ищу, куда бы провалиться.

Вдруг шум, гвалт. Яркий свет в глаза. Подбегают Глебыч с камерой, осветитель, звукооператор. Начинают работать. Насобачились хватать людей врасплох! Сколько таких сюжетов наснимали. Сотни! Звукорежиссер привычно вкладывает мне в руку микрофон. Я автоматически сую его в лицо «жертве».

– Вот, – не растерявшись, гордо сообщает начальник вокзала, глядя прямо в объектив. – В стране бардак, а поезда идут по расписанию.

Вернулись на студию. Позвонили Ваничкину. Сказали, чтоб к вечеру не ждал. Приедем утром.

В поезде поспать не удалось.

Всю ночь за перегородкой в штабном купе слышались пьяные разговоры проводников. Иногда бригадир поезда кричал по громкой связи:

– Тридцать третий, ответьте срочно. Тридцать третий, ответьте бригадиру поезда… Машинист локомотива тридцать три, ответьте срочно!

– Чего надо?

– Это бригадир говорит. Почему не отвечаете?

– Так че надо?

– Как поедем дальше? Как поедем дальше? Прием.

– Как-как? По рельсам, – недовольно отвечал машинист.

– Понял. До связи.

Через четверть часа.

– Тридцать третий. Ответьте срочно…Ответьте бригадиру поезда…

– Че нада…

– Как поедем…

Во всем вагоне никто не спал, но и связываться с полусумасшедшим бригадиром желающих не наблюдалось…

– Кипяточек, кипяточек, свежий кипяточек! – кричал он в два часа ночи. – Подходи за чаем! – Потом засыпал. Вздрагивал на остановках. – Какую станцию проехали? – спрашивал дурным голосом пассажиров, шедших мимо служебного купе.

Всю ночь они сами на станциях открывали дверь вагона. Сами себя впускали и выпускали. Даже подкидывали уголь в топку.

– Смотри у меня! – иногда кричал бригадир. – Зайцев не потерплю! И чтоб никакого перерасхода топлива! Тридцать третий, ответь бригадиру…

На вокзале встретил нас энергичный Ваничкин. Сказал, что все в порядке. Практически со всеми он договорился. Охрана за три ящика водки пропустит телевизионную бригаду через КПП на стартовую площадку. Там позволят снять монтажно-испытательный корпус и сборку ракеты. Ночью планируется нанесение рекламы на «изделие». В запасе у художников семь-восемь часов, не больше.

– Картинки привез?

Я достал из папки договоры на размещение рекламы и прикрепленные к ним логотипы компаний. Почти все они были напечатаны на цветных принтерах и выглядели довольно симпатично. Приложил мешок с логотипом банка. Общее впечатление смазывала реклама водки «Черная смерть» с черепом и костями. Ваничкин скривился:

– Могут быть проблемы. Плохой знак. Как бы не грохнулось изделие с таким рисуночком. Там, – он прижал фуражку рукой и посмотрел в небо, – могут не одобрить. Кроме того, запускаем интеркосмос.

– Это что значит?

– Иностранцы могут не понять. Вот что значит. Их человек двадцать приехало. Монтируют спутник. Ладно, херня война – главное маневры, – сказал Ваничкин. – Прорвемся. Сейчас – в гостиницу. Двести сорок минут на сон.

Он посмотрел на часы: – Заметьте – «Ракета». Могу достать по дешевке.

Вся наша группа показала Ваничкину запястья с часами «Ракета», купленными у него еще в прошлый приезд. Ваничкин стукнул себя по голове:

– Забыл. Вперед шагом марш! До восьми поспите. Потом завтрак – и на площадку. Рекомендую всем тепло одеться. Ехать километров сорок, не меньше.

Поспать в номерах так и не удалось. Дощатые перегородки обветшавшей гостиницы легко транслировали даже негромкий шепот. Только легли на скрипучие металлические койки, как в соседнем номере громко хлопнула дверь. Стены нашей комнаты гулко задрожали. Отчетливо послышались шаги. Пара бутылок со специфическим звуком водружена на стол.

– Еще пить будешь? – спросил низкий мужской голос.

– Буду, – просто и без жеманства ответил женский. Послышалось бульканье и отвратительный скрип железа. Кто– то сел на солдатскую койку.

– Вот консервы – закусывай.

Недолгая пауза – и опять бульканье в стакане.

– Еще?

– Нет, больше не хочу, – просто и без раздумий ответила девушка. (Может, это была зрелая женщина. Но постояльцам в соседних номерах представлялось, что это именно девушка, молодая и красивая.)

– Я буду, – сказал кто-то из соседнего номера. Девушка поперхнулась и закашлялась.

– А ты вообще спи, – крикнул ее ухажер.

– Кто это? – испуганно спросила девушка.

– Да так. Не обращай внимания.

– Здесь все так слышно…

– Это они на запах проснулись.

– Так точно, на запах, – подтвердил голос. – Калинин, шнапс остался? Занеси полбанки.

– Заткнитесь, придурки, – самим мало.

В диалоге нескольких комнат возникла пауза.

– Ты обещал рассказать про ракеты, – начала девушка.

В соседних комнатах прыснули, давясь от смеха.

– Ладно. Отбой, – глухо сказал Калинин. Через минуту щелкнул выключатель. Послышался скрип. Кто-то наткнулся на стул в темноте. Под тяжестью тел жалобно застонали пружины.

– Ну, давай. Что ты. Ну что ты, – шептал Калинин.

– Тихо, нас слышат.

– Калинин, не приставай к девушке, – послышался чей-то голос. – Лучше расскажи ей про ракеты.

– Да, – поддержали соседи, – про три космических скорости. А то налил девушке стакан водки и думает, что теперь ему все позволено.

– А он ничего такого не делает, – заступилась за Калинина девушка.

– И не сделает, – сказал кто-то, проходя по коридору. – Куда ему. Лучше приходите к нам в тридцать седьмой номер.

Сразу же в нескольких комнатах громко заржали.

– Спите, придурки, – крикнул Калинин. – И это Военно-космические силы? Позор!

– Вот именно, – обиженно поддакивала девушка. – Такие же дураки, как в нашем леспромхозе.

Утром перед отъездом на стартовую площадку возникла заминка. Еще до первого КПП наш автобус догнала и остановила патрульная машина. На ступеньку запрыгнул лейтенант. Подозрительно осмотрел разношерстную публику. В салоне: инженеры, ученые из дружественных стран, несколько военных, столичные журналисты.

– Здесь группа военной кинохроники?

– Так точно.

– На выход.

Оказалось, группа кинохроники нарушила строгие правила. Для них не отменяли особую инструкцию:

– Вам надо пройти специальный контроль и опечатать пленку, ввезенную для съемок, – объяснил лейтенант.

Группа возмутилась.

– Не беспокойтесь. Сегодня же пленку специальной машиной доставят на старт и выдадут на месте. Порядок есть порядок, – сказал лейтенант. – А это кто такие? – спросил он водителя.

– Иностранцы.

– Ученые?

– Интьеркосмос, – с акцентом сказал кто-то.

– Они наши. Из соцлагеря, – объяснил Ваничкин. – Понимают по-русски.

– Вижу, что наши. Welcome! Эй, кинохроники, – прикрикнул лейтенант, – мне ждать некогда. С пленкой на выход. Режимный объект, – извинился он перед иностранцами.

Те улыбнулись.

Мы перемигнулись с оператором. В наших кофрах был десяток получасовых кассет Sony Betacam. При желании на них можно было снять тайны всех космодромов планеты.

– Вы кто такие?

– Съемочная группа из областного ТВ. Наши ребята, – сказал Ваничкин и добавил с нажимом: – Проверенные.

– Кинопленка имеется?

– Боже упаси, – ответил Глебыч, – на кинопленку не снимаем.

Действительно, мы уже лет пять пользовались видеокамерами. Но про них в старой инструкции ничего не говорилось. Лейтенант про видео и не спрашивал.

Наконец кинопленку вынесли, сосчитали, опечатали и погрузили в УАЗ. Злые киношники вернулись в автобус. Тронулись.

В пазике становилось все холодней. Дверь плотно не закрывалась. Ледяной ветер дул сквозь оконные щели. Лица ученых дружественных стран выражали перманентное страдание. Одеты они были легко и щеголевато – береты, демисезонные пальто, ботинки не по нашим морозам. Зарубежная интеллигенция гибла в салоне молча, без ропота, обреченно, разделяя участь многих здешних научных специалистов.

Больше других возмущались два подполковника из Генштаба. Когда пересчитывали кассеты с пленкой, они предложили высадить киношников, а самим продолжить движение.

– Куда я их дену? – резонно спрашивал лейтенант. – В УАЗе мест нет, а на улице минус двадцать.

– Отняли пленку, заберите и людей, – не унимались подполковники.

– Не положено.

Обиженные военные кинохроникеры долго дулись на офицеров Генштаба.

Второй КПП, расположенный километров через двадцать, миновали без проблем. Вошедший офицер, пересчитав всех по головам, начал выкрикивать фамилии по списку. Каждый пассажир откликнулся и махнул рукой. У некоторых снова проверили документы. На четвертом КПП проконтролировали всех. При этом Ваничкин лично представлял разношерстные группы:

– Это ученые из солнечной Болгарии. Это из дружественной Польши. Профессура из Чехословакии. Областное телевидение, – отрекомендовал он всю нашу команду. – Очень надежные люди.

На задней площадке автобуса дежурный офицер начал особенно внимательно разглядывать подполковников.

– Мы из Генштаба, – сказал один из них. Небрежно протянул командировочные бумаги и удостоверения.

Дежурный, изучив документы, отдал честь и вежливо предложил:

– Попрошу вас выйти из автобуса.

– Это еще зачем?

– У вас нет допуска на площадку.

– Нас пропустили на всех КПП.

– Так точно, но на монтажный комплекс допуска нет. Прошу выйти из автобуса.

– Это какое-то недоразумение.

– Возможно, – спокойно отвечал лейтенант.

– Мы из Генштаба.

– Я вижу.

– Мы будем жаловаться.

– Не сомневаюсь.

Возмущенные штабисты начали двигаться к выходу, цепляя пассажиров черными пластмассовыми кейсами.

– У вас тут что? – громко возмущались они.

– У нас тут армия, – вяло отвечал лейтенант. – Всем счастливого пути, – сказал он. На ходу выпрыгнув из автобуса, лейтенант по узкой тропинке повел старших офицеров куда-то в лес. Легкие армейские полуботинки штабистов краями черпали рассыпчатый снег.

Иностранцы недоуменно переглядывались. Киношники победно ржали.

– Слышали, у них тут армия. Да у них тут дурдом!

– У вас так же? – улыбаясь, спросил Ваничкин болгарских специалистов, показывая в сторону леса, где остались штабисты.

– У нас теплее. Нет такой большой снег и крепкий мороз, – дипломатично ответил руководитель группы.

Монтажно-испытательный комплекс (МИК), расположенный в глухой тайге, всех новичков поражает масштабом. Просто чудо. А ведь он не один. И в таких корпусах запросто может разместиться по нескольку огромных ракет-носите– лей.

Бодрый, энергичный Ваничкин появился в МИКе в белом халате, с какими то приборами.

– Ну что, нравится красавица? – он похлопал цилиндрический корпус белоснежной ракеты. – Прошу знакомиться. Ракета-носитель «Циклон». Три ступени. Предназначена для выведения космического аппарата массой четыре тонны на круговую орбиту высотой двести километров. Что еще? Длина сорок метров, в диаметре – три. В общем, есть где разгуляться художникам-живописцам. Разрисуем ночью, когда народу будет поменьше. Старт завтра в двенадцать тридцать.

– Успеем? – забеспокоился оператор.

– Куда денемся? Вечером привезут семерых охламонов. Специально разыскал к вашему приезду. Профессиональные художники. Двое из них, между прочим, закончили Академию художеств.

– И чем они тут занимаются?

– Снег чистят. Лопатами машут. Им порисовать страсть как охота. А тут, – Ваничкин обвел глазами ракету, – во какой холст. Знай себе малюй всю ночь. Не оторвешь.

Оказалось, подполковник, кроме организаторских способностей, обладал знаниями ведущего специалиста. К нему то и дело подходили офицеры в халатах со схемами в руках. О чем-то спрашивали. Ваничкин руководил быстро и уверенно. Забравшись на высоченную стремянку, командовал стыковкой ракетных модулей. Орудовал гаммой непонятных инструментов. Запросто обращался с горой измерительных приборов. Пару раз пробегал мимо нас с небольшой кувалдой. Ею он иногда «уговаривал» особо упрямые соединительные болты.

Когда Ваничкин с тяжелым инструментом наперевес стремительно бежал куда-то мимо иностранных специалистов, они автоматически прикрывали телами родное детище, небольшой спутник. Ведь ради него и снаряжалась в полет вся эта огромная махина. Спутник выглядел как нечто неземное. Впрочем, как еще должен выглядеть космический аппарат? Немыслимое количество проводов, шлангов и трубок обволакивало блестящее, сверкающее тело. Колбы, цилиндры, антенны излучали фантастический свет. Аппарат внушал уважение своим интеллектуальным видом. Вероятно, его ждало блестящее космическое будущее. «Еще сутки, – думаю, – и он свысока холодно и отстраненно будет наблюдать нашу серую земную жизнь. Равнодушно щелкать затворами автоматических фотокамер. Может быть, снимет и нас, маленьких людишек, копошащихся среди глухих таежных лесов. Возможно, именно этот аппарат передаст уникальную информацию о состоянии околоземного пространства, спасет людей, определив координаты бедствия судов и самолетов. А может, привычно будет сообщать о ледовой обстановке в Арктике, сокращении биопродуктивности Мирового океана, истощении природных ресурсов… Возможно, он будет снимать американские базы, следить за вражескими подводными лодками, наблюдать передвижение стратегических ракетоносцев. Разумеется, „в мирных целях“, как поведают завтра центральные средства массовой информации. Ведь для чего-то он будет запущен… Кстати, схожу поинтересуюсь…»

Остаток рабочего дня пролетел незаметно. Нам удалось снять несколько ангаров, стартовую площадку, командный пункт. Ваничкин устроил так, что препятствий не чинили. Корреспонденты военной кинохроники, оставшиеся без пленки, с завистью глядели на нашего оператора. Он пиршествовал. Перед Глебычем открывались все секретные двери. Освещались самые тайные уголки космодрома. Охране разъяснили, что у специального оператора имеется неограниченный допуск. Ваничкин сказал это единожды и конкретному человеку. Никто больше не стал проверять. Оставалось догадываться – так устроена вся армия или только часть, в которой мы снимали? Поздно вечером снова встретились с Ваничкиным в МИКе. Спутник смонтирован. Пришло время крепить обтекатель на третью ступень ракеты. Огромных размеров конус уже придвинут. Для страховки его поддерживали натянутые тросы. Уставшие, с воспаленными глазами зарубежные специалисты никак не хотели уезжать. Они то и дело взбирались по стремянке к спутнику, осматривая агрегаты. Делали последние измерения. Проверяли надежность контактов. Каждый отвечал за свой прибор или систему. Похоже, никто не верил, что именно с его устройством ничего дурного в космосе не случится. Еще они явно опасались повреждений при установке обтекателя. Ваничкин обещал закрепить его «тютелька в тютельку». Ему верили, но не уходили. Ждали, пока все закончится.

Наконец, зал потихоньку опустел. Огромная белая «сигара» застыла в монументальной тишине и царском величественном одиночестве. Мы сняли еще несколько кадров в пустом МИКе. Ровно в полночь вошла бригада с красками и кистями. Под зелеными солдатскими мундирами бились творческие сердца художников. По команде Ваничкина они ловко перебросили через цилиндр ракеты шелковые нити. Уверенными движениями начали размечать контуры будущих картин.

Каждому художнику Ваничкин приставил нескольких солдат. Как настоящие подмастерья времен Микеланджело, Рафаэля, Леонардо да Винчи, они растирали краски, носили стремянки, таскали цветные ведра вдоль сорокаметровой ракеты. Рождался монументальных размеров шедевр, достойный эпохи Возрождения. По крайней мере, не уступающий по масштабам…

Мы пошли спать. Улеглись здесь же, в здании МИК, на солдатских койках. Поразила нищета и скудость их жилища. Для восприятия таких контрастов, видимо, нужна специальная психологическая подготовка. Вот помещение двадцать первого века. В нем ракета и спутник – квинтэссенция достижений цивилизации. В сложных приборах, двигателе, обшивке, металле, полимерах материализован долгий путь развития человечества. Весь. Как утверждали незабвенные классики, от простого созерцания, через абстрактное мышление к практическому опыту. Пересекаешь коридор и… поражает быт петровских времен. Ржавые двухъярусные солдатские койки. Грязные матрасы без простыней. Подушкой заткнуто разбитое окно. Одеяла, давно потерявшие свой истинный цвет. Спертый запах от развешанных на веревках бурых солдатских портянок…

Блеск и нищета ВПК. Такое приходилось наблюдать и раньше. Вспомнилось почему-то рваное, перемотанное скотчем кресло командира самой большой в мире подводной лодки «Акула». В нем капитан первого ранга – умница и трудяга – рассказывает прессе, что за чудо эта новая субмарина.

Между тем, в полутемных отсеках нет трети осветительных ламп.

– Почему? – спросил я дежурного офицера в стоптанных валенках.

– Нет денег.

Нам показали новинку – двухметровый, с отвалившимся кафелем бассейн. Им и убогой сауной особенно гордился командир.

– Правда, уже год не наливаем воду. Нет средств заменить насос. Пройдемте, товарищи, дальше. Посмотрите, какая красота. Это не то, что было на старых ПЛ десять лет назад.

Смотрим. Тесные матросские кубрики в ракетном отсеке, разбитая кухня, засаленные столики кают-компании и всюду тяжелый, рвотный запах… Помню удивленный выдох молоденькой журналистки:

– И это та самая лодка «Акула»?

– Да, это «Акула»!

– Та, что одним залпом может превратить Америку в пустыню?..

– А то! – гордо отвечал капитан.

Утром нас разбудил встревоженный Ваничкин:

– Есть проблемы.

– Что случилось?

– Просыпайтесь. Живее. Быстро одевайтесь, хватайте камеру. Снимайте что нарисовано и сматывайтесь. Чтоб никто не видел. Кажется, будет большой шухер.

– Ты можешь объяснить, что произошло?

– Едет начальник полигона.

– Он же в отпуске.

– Вернулся. До Москвы не дали доехать, сволочи. Уже накапали.

– Кто?

– А, – махнул рукой, – что сейчас говорить.

Мы выскочили в коридор. Забежали в корпус и обалдели. Вместо безжизненно-лилейной мертвой ракеты нам открылось произведение искусства. Рекламные логотипы блистали яркими, сочными красками. Золотилась птица счастья на рисунке телекомпании. Переливались бриллианты на фоне «Нордбанка». Богато и респектабельно смотрелись биржи. Даже череп с костями на рекламе водки выглядел симпатично. Художники заканчивали работу.

– Что, нравится? – поймали они наши изумленные взгляды.

– Не то слово.

Мы начали снимать. До конца не успели. Ворвался какой-то полковник. Оказалось, начальник штаба.

– Это что за херня? – с порога заорал он. Подбежал к ракете и выхватил кисть у живописца: – Вы с ума сошли! Кто разрешил?

Художники молчали.

– Кто дал команду? – схватил он творца за грудки.

– Подполковник Ваничкин.

– Вон отсюда! – Воины быстро начали собирать реквизит. – Где этот сумасшедший Ваничкин? А вы кто такие? – заметил нас капитан. – Что за съемки? Кто разрешил? Где дежурный? – Дежурный подбежал. – Задержать. Камеру забрать, пленки уничтожить. Немедленно выполнять!

– Отставить, – сказал незаметно подошедший Ваничкин.

Он был спокоен. Держался твердо и решительно. Но лицо!

Волнение выдавало лицо – абсолютно белое и неживое:

– Отставить. Бригада выполняет спецзадание.

– Ваничкин, да ты охренел, наверное. Или пьян. Чье задание?

– Руководства.

– Да командир, когда узнал о твоих художествах, с поезда выпал. Он едет сюда. И знаешь зачем? Чтоб расстрелять тебя на месте. Дежурный, задержать посторонних…

– А я сказал, отставить.

– Ну, знаешь, Ваничкин. Я этого…

Начальник штаба бросился куда-то вглубь помещения. Потом вернулся с командой. Несколько подчиненных держали ведра с белой краской. Снова пригнали художников.

– А ну-ка, закрасьте все обратно, на хрен, – скомандовал начальник штаба.

– А я сказал, отставить, – громче повторил Ваничкин. – Я ведь тоже здесь не просто так.

– Что это значит?

– Есть указание свыше. Вот что это значит.

– Откуда?

– Оттуда.

– Не темни.

– Я серьезно.

– Хорошо, – недобрым голосом сказал начальник штаба, – подождем командира.

Он развернулся и направился к выходу. Гулко хлопнула дверь.

Ваничкин молча прошелся вдоль готового к старту «Циклона». В плотной тишине был слышен звук его шагов. Он молча разглядывал сверкающую краской ракету. На всей ее цилиндрической поверхности красовалась реклама. Ярко разрисованные бока обещали деньги, зрелища и выпивку. Только макушка ничем не манила. Конус обтекателя оставался девственно-чистым.

– А ведь хорошо сделали, черти.

– Что? – переспросил я.

– Классно сделано! – громко повторил Ваничкин. – Не обеднела Русская земля талантами! – Его слова эхом отозвались в ангаре.

Он подошел к одному из художников:

– Но чего-то здесь не хватает. Как думаешь?

Рядовой пожал плечами.

– Извини, друг, – Ваничкин резким движением сорвал с гимнастерки солдата блестящий знак рода войск.

– А нарисуй-ка мне, брат художник, на обтекателе этот знак Военно-космических сил. И напиши крупно «ВКС». Быстро сможешь?

– Так точно. Но… начальник штаба.

– Что начальник штаба?

– Он…

– Где начальник штаба? – Ваничкин огляделся. – Это приказ, боец.

– Есть, товарищ подполковник!

– Справитесь за час – отблагодарю каждого. Ваничкин в долгу не останется.

Художники заметно оживились. Подкатили стремянки. Облепили нос ракеты.

Ваничкин подозвал дежурного водителя.

– Эту краску, – он указал на ведра, принесенные по команде начштаба, – в машину и ко мне на дачу. – Быстро!

– Есть, – сказал водитель и с двумя бойцами потащил ведра на улицу. Зарычал и стих двигатель отъехавшего дежурного УАЗа.

– Дача совсем облезла, – объяснил нам Ваничкин. – А это краска особая, ракетная. Ей сносу не будет. Правда, цвет белый. Ничего, отколеруем…

– Виктор Иванович, какая дача. Через час нас всех арестуют, – сказал оператор. – Ладно мы. А если камеру отнимут?

– Ты снимай, – успокоил Ваничкин. – Кассеты спрячем. А там видно будет.

Через полчаса художники закончили рисовать эмблему ВКС. Что-то вроде обода с крыльями. Получилось неплохо. Еще минут через двадцать в монтажно-испытательный комплекс вбежал перепуганный сержант. Крикнул обреченно:

– Командир идет! Сейчас будет здесь.

«Если б тут же упал, – думаю про себя, – было бы смешнее».

Глебыч вытащил кассету и передал Ваничкину.

– Снял?

– Снять-то снял. Да, кажется, мы влипли.

– Эт точно, – согласился Ваничкин, запихивая пленку под ремень. – Влипли по самое нельзя. Знаете старый анекдот? Мужик заказывает в ресторане много дорогих блюд. Быстро ест и торопит официанта: «Неси быстрее, а то сейчас начнется. Давай еще, а то сейчас начнется…» В конце официант приносит счет, а денег расплатиться у мужика нету. Официант – к начальству. Выходят повар с ножом, охрана с оружием и директор ресторана…