Текст книги "100 великих рекордов военной техники"

Автор книги: Станислав Зигуненко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

Секрет первой советской А-бомбы

Тайна создания советской атомной бомбы, как известно, стоит на трех «китах»: блистательная работа советской разведки, бескорыстная и героическая деятельность помогавших ей западных левых физиков и дипломатов, подвижнический труд советских ученых и инженеров, а также не забудем и муки сотен тысяч заключенных – безвестных жертв советского атомного ГУЛАГа, положивших свои жизни на алтарь ядерного костра.

Так или иначе, но атомная бомба в СССР была создана в фантастически сжатые, рекордные сроки. Говорят, если бы мы промедлили еще год-два, мир сегодня был бы другим.

С 40-х годов ХХ века работа внешней разведки в СССР была построена так, что получаемые агентурными службами сведения могли реализоваться в практические решения только после их оценки лично И.В. Сталиным. Именно его недоверие к донесениям зарубежных агентов, не раз сигнализировавших о подготовке вторжения гитлеровских войск на территорию СССР, и послужило основанием для катастрофических поражений Красной армии в первые месяцы Великой Отечественной войны.

Разведывательным данным об атомной бомбе также предстояла предварительная оценка вождем. Но теперь он уж был научен горьким опытом и не отмел поступивших данных.

Между тем в течение 1942 года советская разведка получила огромное количество документов по урановой проблеме. Шли они по разным каналам и из различных источников. Из Англии наиболее ценные сведения поступали от Клауса Фукса, физика-атомщика, уехавшего в 1933 году из Германии, и от Джона Кэрнкросса, секретаря одного из министров военного кабинета. Из США информация поступала от Бруно Понтекорво, эмигранта из Италии, близкого сотрудника знаменитого Энрико Ферми, строившего в 1942 году первый в мире урановый реактор.

Все трое сочувствовали коммунистам, и передача в СССР сведений об атомной бомбе осуществлялась по их собственной инициативе, безвозмездно. Шла она в форме обстоятельных научных отчетов и расчетов, копий исследований, патентов и других документов.

Понять суть дела могли лишь ученые, а их не подпускали к сейфам НКВД больше года. Лишь в середине 1942 года Сталин получил краткие отчеты об атомной бомбе, представленные независимо друг от друга главой НКВД Берией и Кафтановым, научным консультантом Государственного комитета обороны.

Оба доклада ввиду особой секретности были устными. Берия сообщил Сталину о выводах разведки. Кафтанов доложил о письме на имя Сталина от физика Флерова, объяснившего суть цепной реакции, что из себя представляет атомная бомба и почему Германия или США могут овладеть этой бомбой в не столь отдаленном будущем.

Сталин, походив по своему кабинету, подумал и сказал: «Нужно делать».

Программа по атомной бомбе требовала лидера, крепкого организатора. Сталин понимал, что это должен быть авторитетный и крупный ученый. Среди академиков наиболее подходящими по авторитету были Абрам Иоффе, Виталий Хлопин и Петр Капица. Однако академики мало подходили для тесной кооперации с НКВД. Да и сами они под тем или иным предлогом старались увильнуть от участия в атомном проекте. Петру Капице, к примеру, это даже стоило ссылки на дачу и лишения должности директора созданного им же Института физических проблем.

Из числа более молодых физиков-атомщиков «на ковер» к Сталину вызывались Георгий Флеров, Игорь Курчатов, Исаак Кикоин, Абрам Алиханов и Юлий Харитон. Наилучшее впечатление на вождя народов произвел самый молодой и никому еще не известный И.В. Курчатов.

На него он и сделал ставку.

Распоряжение Государственного комитета обороны (ГКО), формально возложившее на Курчатова научное руководство работами по урану, было принято 11 февраля 1943 года.

А уже 10 марта при Академии наук СССР был создан секретный институт атомной энергии, названный для конспирации Лабораторией № 2. Причем, чтобы подчеркнуть особые оборонные цели нового академического центра, Курчатов был назначен не директором, а начальником лаборатории. Кроме того, Сталин наделил новоявленного начальника чрезвычайными полномочиями по мобилизации необходимых для решения «урановой проблемы» человеческих и материальных ресурсов.

Курчатова же первым из физиков допустили к секретной документации из-за рубежа. Отчеты и донесения, с которыми ознакомился Курчатов в Кремле и НКВД, по словам известного историка Жореса Медведева, содержали много неожиданного для советских физиков. Так, новостью была возможность постройки уранового реактора с графитом в качестве замедлителя нейтронов. До этого считалось, что замедлителем может быть лишь тяжелая вода, дефицит которой создавал серьезную проблему. Новостью была и перспективность использования для ядерной бомбы плутония.

Пока в СССР разбирались с полученными данными, налаживали собственное производство трансурановых материалов, американцы испытали первую атомную бомбу.

Сделано это было специально в день открытия Потсдамской конференции, 16 июля 1945 года. Президент США Гарри Трумэн по секрету сообщил об этом Сталину, надеясь поразить вождя. Но тот отреагировал весьма сдержанно, поскольку знал уже эту новость от своей разведки.

После этого лидеры США сбросили две А-бомбы разной конструкции на японские города – Хиросиму и Нагасаки. Особой военной необходимости в том не было – японские армии и так должно были сдаться не сегодня, так завтра. Однако американцы демонстрационными взрывами явно рассчитывали не только добиться быстрой капитуляции Японии, но и продемонстрировать свое могущество всему миру.

Сообщение о взрыве атомной бомбы над Хиросимой 6 августа достигло Москвы на следующее утро. В ответ Сталин и начальник Генштаба Антонов спешно подписали приказ о начале ранним утром 9 августа военных действий против Японии по всему маньчжурскому рубежу. В тот же день по приказу Трумэна авиация США сбросила на Нагасаки вторую атомную бомбу.

А уже 14 августа император Японии объявил по радио о капитуляции. США, таким образом, получили господство над Японскими островами да и вообще всем регионом.

Тем временем, по сообщениям Фукса и Понтекорво, налаженное производство урана-235 и плутония-439 в США позволяло изготавливать по 8 атомных бомб в месяц. Для кого они предназначались?

Сталин догадывался. И атомный проект стал для него абсолютным приоритетом.

Совещания с главными руководителями урановой программы проводились, начиная с 12 августа, в основном, на даче Сталина, в Кунцеве. Курчатова на них не приглашали – с ним консультировались по телефону.

Итогом совещаний стало подписанное Сталиным Постановление ГКО № 9887 от 20 августа 1945 года, создавшее новую структуру управления атомным проектом. Для общего руководства всеми работами был образован Специальный комитет с чрезвычайными полномочиями – директивный орган, своего рода «атомное политбюро». Его председателем был назначен Л.П. Берия.

Спецкомитет должен был обеспечить широкое развертывание геологических изысканий и создание сырьевой базы СССР по добыче урана, а также использование урановых месторождений за пределами СССР, организацию урановой промышленности, строительство атомно-энергетических установок и производство самой атомной бомбы.

Для осуществления этой программы при Спецкомитете был создан исполнительный орган – Первое главное управление (ПГУ) при СНК СССР. Начальником его стал Б. Ванников. В распоряжение ПГУ передавались многочисленные научные, конструкторские, проектные, строительные и промышленные предприятия и учреждения из разных ведомств.

Самой большой и мощной строительной организацией, переданной ПГУ из НКВД, было Главное управление лагерей промышленного строительства. В его ведении находилось 13 лагерей, где содержались свыше 100 000 заключенных. Мало того, одновременно в ПГУ передали и Главное управление лагерей горно-металлургических предприятий НКВД, в которых содержались еще около 200 000 заключенных.

Объединенная система лагерей, известная в последующем как Главпромстрой, приказом по НКВД № 00932 объявлялась «специальной организацией для строительства предприятий и учреждений 1-го Главного управления». Кстати по существовавшей в то время кодовой классификации приказов в НКВД, два нуля в номере приказа означало, что он издан по директиве или указанию лично Сталина.

В итоге, если в американском атомном проекте участвовали, как известно, 125 000 человек, то в советском к концу 1945 года – втрое больше. А к 1950 году число людей, вовлеченных в систему ПГУ, превысило 700 000 человек. Больше половины из них составляли заключенные, треть – военно-строительные части МВД. И лишь около 10 % приходилось на «вольнонаемных», свобода передвижения которых, впрочем, тоже была сильно ограничена по соображениям секретности.

Директива Сталина обязывала ПГУ обеспечить создание атомных бомб, урановой и плутониевой, к 1948 году.

При этом тут же встал вопрос: где взять нужное количество уранового сырья?

Дело в том, что небольшой экспериментальный реактор, построенный в 1946 году в Лаборатории № 2, использовал трофейный уран из Германии. Промышленный же реактор требовал как минимум 150 т урана.

Поэтому уже в конце 1945 года срочно возобновили работу урановые рудники в Чехословакии, Восточной Германии, Саксонии. В 1946 году были найдены месторождения урана в различных районах Советского Союза. И уже на следующий год стали поступать первые партии отечественного урана с построенного в рекордно быстрые сроки Ленинабадского горно-химического комбината в Таджикской ССР.

При этом до 1990 года места разработки урана были настолько засекречены, что даже рабочие рудников не знали, что они добывают. Официально они добывали «спецруду», а вместо слова «уран» в документах того времени писалось «свинец» или продукт «А-9».

Первый промышленный реактор и радиохимический завод «Маяк» начали строить на Урале, возле города Кыштым, в 100 км к северу от Челябинска. Инженерный проект реактора составлялся под руководством Николая Доллежаля, закладкой урана в реактор руководил лично Курчатов.

Строительством всего центра, известного позже как «Челябинск-40», руководил начальник ПГУ Ванников. Объем строительства был очень большим, и здесь работали более 30 тыс. заключенных нескольких лагерей и три полка военно-строительных частей МВД.

В 1947 году началось строительство еще трех атомных центров. Два в Свердловской области («Свердловск-44» и «45») предназначались для промышленного разделения изотопов урана. Еще один, в Горьковской области («Арзамас-16», ныне известный как г. Саров), служил именно для изготовления плутониевых и урановых бомб.

Научными руководителями свердловских «объектов» были Кикоин и Арцимович, в «Арзамасе-16» верховодили Харитон и Щелкин.

Строительные работы шли быстрыми темпами, Главпромстрой ПГУ не жаловался на недостаток рабочей силы. Но урана все же не хватало. Правительственные сроки для пуска промышленного реактора и изготовления первых атомных бомб были сорваны.

Накопить нужные 150 т урана для загрузки в промышленный реактор удалось лишь к началу 1948 года. Но тут обнаружилось, что для такого реактора, имевшего больше тысячи каналов, не годится опробованная в лаборатории система разгрузки. Разработка новой системы задержала пуск реактора еще на несколько месяцев.

Испытательные пуски начались 8 июня 1948 года, почти на год позже, чем планировалось. К 22 июня 1948 года – ровно через 7 лет после начала Великой Отечественной войны – реактор был выведен на проектную мощность в 100 тыс. кВт. Началась круглосуточная работа. Но она часто прерывалась авариями. Иногда ремонтные работы проводились по директивам Курчатова и Ванникова прямо на работающем реакторе, что приводило к радиационному загрязнению помещений, облучению самих ремонтников. Однако для решения поставленной задачи не жалели ничего и никого…

Весь 1948 год и почти половину 1949 года руководители проекта находились на Урале, решая на месте все возникавшие проблемы. Несколько раз сюда приезжал Берия, которому нужно было давать объяснения Сталину о причинах задержки. Главу государства отсутствие атомного оружия весьма раздражало, поскольку не давало возможности разговаривать с руководителями США на равных.

В мае 1949 года радиохимический завод «Маяк» начал выделение плутония из «выгоревших» урановых блоков, не дожидаясь полного распада короткоживущих продуктов деления урана-235, что обычно требует трехмесячной выдержки этих блоков под водой. Это опять-таки привело к переоблучению радиохимиков, многие из которых вскоре заболели и погибли.

Такой ценой в июне в СССР были накоплены первые 10 кг плутония (количество, заложенное в американскую бомбу, сброшенную на Нагасаки). По расчетам физиков, для проведения испытательного взрыва хватило бы половины. Но приказ Сталина требовал делать точную «копию». Экспериментировать никто не хотел.

Успешное испытание первой советской атомной бомбы на специальном полигоне в Семипалатинской области состоялось, как известно, 29 августа 1949 года. Это была, как определили по радиоактивным продуктам взрыва, распространившимся в верхних слоях атмосферы по всему миру, американцы, именно плутониевая бомба. Она представляла собой почти точную копию бомбы, сброшенной на Нагасаки.

Секретным указом Верховного Совета СССР большая группа участников создания атомной бомбы была удостоена правительственных наград. Звезды Героев Социалистического Труда получили ученые Курчатов, Флеров, Харитон, Хлопин, Щелкин, Доллежаль и академик Андрей Бочвар, научный руководитель радиохимических работ на комбинате «Маяк». Героем Соцтруда стал и немецкий профессор Николаус Риль, тоже принимавший участие в проекте. Им также были подарены дачи под Москвой и автомобили «Победа». Курчатов в порядке исключения получил ЗИС. А еще все получили по Сталинской премии.

Не обошли наградами и производственников. Начальник ПГУ Ванников и его заместитель Первухин тоже были удостоены звания Героя Соцтруда и Сталинских премий. Среди работников МВД Героя Социалистического Труда присвоили восьми генералам и двум начальникам горно-рудных уранодобывающих комбинатов.

А вот Берия – глава Спецкомитета – получил лишь орден Ленина. Он оказался во втором длинном списке тех, кто «принимал участие» в строительстве объектов атомной промышленности. Этим обидным для Берии решением Сталин хотел, очевидно, подчеркнуть, что главная заслуга в организации всех работ по проблеме № 1 принадлежит не Берии, а ему самому. Возможно также, что хозяин Кремля таким образом намекал Берии на то, что ему стало известно о заготовленном тем тайном распоряжении. Если бы испытания провались, многих их участников ждал ГУЛАГ.

Урановую же бомбу в СССР смогли изготовить и испытать лишь в 1951 году. Но это была уже оригинальная советская модель, более компактная и совершенная, чем первая американская урановая бомба.

Тайна Тоцкого полигона

Атомное испытание, проведенное осенью 1954 года на территории Тоцкого полигона, было первым «атомным шоу» в СССР, в котором участвовали десятки тысяч людей. По некоторым данным, в общей сложности здесь побывали около 45 000 «атомных солдат» и гражданского населения. Причем около 30 000 из них так или иначе пострадали от взрыва первой серийной советской атомной бомбы РДС-5, сброшенной с самолета Ту-4А.

Кроме того, на полигоне тогда было приведено в полную негодность 600 танков, сотни единиц артиллерии и другой техники. По всей территории также рассредоточили несколько овечьих отар и коровьих стад, чтобы выяснить реакцию живых организмов на атомный удар. А потом через эпицентр взрыва прогнали десятки тысяч солдат, единственной защитой от радиации которых были противогазы…

И теперь городок Тоцк, расположенный на Среднем Урале, не бог весть как известен. Челябинск, Магнитогорск, Златоуст и другие промышленные центры производства оружия куда более знамениты.

Лишь однажды, в середине 50-х годов прошлого века, его название замелькало в секретных сводках, а со временем попало и в анналы истории. За что?

Человек знающий скажет вам, что неподалеку от города есть Каланчевая гора («Каланчевка»). Волею наших стратегов именно она и была выбрана для одной сверхсекретной операции. Многие ее подробности являются тайной и по сию пору. Так что сведения исследователям приходится собирать по крохам, опираясь на воспоминания немногих, еще оставшихся в живых участников той операции.

Один из них бывший рядовой солдат, а ныне простой житель белорусской деревни Боруски Петр Титович Стома. Он вспоминает, как осенью 1954 года их часть погрузили в «телячьи» вагоны и повезли куда-то. По пути начальство скупо сообщило, что они будут принимать участие в крупномасштабных секретных учениях.

Разгрузили и этот, и другие эшелоны неподалеку от Тоцка, на станции Чкаловской. Вывели на открытую местность и заставили в спешном порядке рыть траншеи, окопы, строить наблюдательные вышки, бункера, оборудовать командные пункты…

Все эти работы, как теперь понимает Петр Титович, производились примерно в 10 км от эпицентра предполагаемого взрыва – верхушки горы «Каланчевка».

Будучи по гражданской специальности лесником, Стома обратил внимание на необычайную толщину древесных стволов, которые шли на перекрытия, многие из них достигали полуметра в диаметре. В общем, укрытия готовились на совесть.

По окончании строительства был назначен день «икс». Стоме он запомнился как ясный, безоблачный и не по-осеннему теплый. От метеорологов дошли сведения о скорости ветра – 3–7 м/с. Им также полагалось следить за скоростью распространения атомного «гриба».

Остальных загнали в траншеи, приказали сесть спиной к эпицентру и надеть выданные накануне противогазы, к стеклам очков которых были наглухо приклеены темные светофильтры.

Вскоре послышался слабый гул самолета. На большой высоте к полигону подошел бомбардировщик. И 14 сентября 1954 года в 9 часов 34 минуты небо над оренбургской степью раскололось от адской вспышки. С самолета была сброшена атомная бомба мощностью в 40 килотонн.

«Раздался резкий треск, словно по стеклу в кованых сапогах пробежали, – вспоминает Стома. – Сквозь фильтры по глазом ударил свет – ярче, чем огонь электросварки. Страшной силы удар потряс окрестности. Над нами пронеслась ударная волна, засыпав окопы землею. Многие из нас содрали с себя противогазы, чтобы получше видеть, что творится на белом свете. А вокруг был ад. Над Каланчевой горой разрастался гигантский гриб, как бы обтянутый сверху марлей. Внутри пылал огромный огненный шар, как в большущем раскаленном кузнечном горне. Засекли время – шар пылал более 45 минут…»

Потом «Каланчевку» долбила артиллерия, бомбила авиация. Потом землю стали утюжить танки, вслед за которыми была поднята в атаку и пехота.

Стоме повезло. В последнюю минут ему приказали сесть за руль, чтобы везти группу каких-то гражданских лиц. Видимо, то были ученые-атомщики.

Солдаты и специалисты провели на горе около часа, ошеломленно озираясь вокруг. Лес на склонах полностью исчез, словно его никогда и не было. Страшная сила перепахала окопы, сплющила ходы сообщения. Новые танки лежали на боку, корпуса были ободраны до металла, словно наждачной бумагой. Другие виды техники представляли собой просто груды искореженного металлолома. «Кругом клубился удушливый дым, стояла жуткая вонь, все плыло перед глазами в зловещем туманном мареве», – вспоминает Стома.

Перед атакой на позиции предполагаемого противника командиры строго-настрого предупреждали солдат: ничего не трогать. Между тем в траншеях, в укрытиях было оставлено множество предметов, вплоть до часов и авторучек, а также различные виды продовольствия, в том числе тушенка, сгущенка и даже шоколад.

Командиры объясняли, что это сделано для проверки, какие продукты и предметы поглощают больше радиоактивности. Однако многие полагали, что офицеры рассказывают сказки, чтобы самим потом побольше себе нахапать. И набивали карманы, вещмешки, а шоколадные плитки тут же отправляли в рот.

Кончилось это печально. Самых нетерпеливых вскоре начало тошнить, их отправили в особый барак, где их обследовали с дозиметрами. Приборы иногда даже зашкаливало. И что стало со «сладкоежками», вы, конечно, догадываетесь. Они погибли в первую очередь. Ну и остальным досталось: с годами у них стали выявляться белокровие, многочисленные онкозаболевания. Ведь людям не сменили обмундирования, не дали помыться. Так они и поехали по своим частям, разнося по стране радиацию.

Досталось и гражданскому населению. О том, какие последствия имели учения на Тоцком полигоне для ее жизни и здоровья, рассказывает ветеран подразделения особого риска, участница учений Лидия Лебедева.

«Нам было тогда по 16–17 лет. Мы были ученицами торгово-кулинарного училища. И нас направили туда на практику. Вызвали в Дом Советов и сказали: вот вам, комсомольцы, партия дает поручение.

Лично я кормила комсостав. Даже маршала Жукова кормить приходилось. До начала учений он часто приезжал, проверял все кругом. А вот после учений мы его больше не видели…»

В день «икс» и поварих тоже подняли по тревоге. «По сигналу “лед идет”, мы должны были пойти и укрыться в своих блиндажах, – вспоминает Лебедева. – Меня, например, отвели в окоп к солдатам. Велели мне взять из палатки одеяло, и я укрылась этим одеялом. Солдаты были хоть как-то экипированы – комбинезоны, даже бахилы на ногах, противогазы… А нам ничего этого не дали. Я одеялом закрылась, к стенке окопа прижалась, так и переждала атомный взрыв.

Когда раздался страшный треск взрыва, меня оглушило. То ухо, которое оказалось открытым, до сих пор плохо слышит.

А потом мы вылезли и стали смотреть на гриб. Снизу шел такой черный столб дыма и земли, пыли. Сверху заворачиваются клубы.

После этого мы пошли по своим местам. А в четыре часа я заступила на смену, расконсервировала столовую, стали готовить обед. Продукты-то особо и не укрывались. Картошка как стояла, так и осталась стоять. Ия в том же платье осталась, что и при взрыве была. И работать пошла в нем же. Мыться там особенно негде было, мы на речку ходили купаться. Никакой дозиметрии тоже с нами не проводили…»

Между тем последствия того взрыва Лидия Лебедева ощущает и по сей день. Причем досталось не только ей. «Дочь у меня родилась в 1962 году. Пролежала 12 лет, без умственного и физического развития, пока не померла. В 1965 году родился сын. В 8 месяцев у него уже камень из почек пошел, я возила его в Трускавец. Сейчас парню 39 лет, неженатый. Жениться он не может.»

Все участники эксперимента дали подписку на 25 лет о неразглашении военной тайны. И потому не имели права даже сказать врачам, почему болеют они и их дети. А когда спустя четверть века оренбургские ученые все же начали изучение последствий взрыва, то очень скоро государственное финансирование этих исследований прекратилось. И сегодня все делается по личной инициативе энтузиастов, при поддержке глав администраций некоторых, особо пострадавших районов.

Смертность там все растет. А в целом Оренбургская область входит в тройку лидеров по онкологическим заболеваниям в Приволжском регионе.

В общем, в свое время здесь фактически эксперимент провели не только над войсками, но и над местным населением, окружающей территорией.

Сегодня в живых остались меньше половины участников Тоцких учений. Из них около 300 человекживут на территории области. Каждую осень, 14 сентября, они собираются вместе. И каждый год их приходит все меньше и меньше…