Текст книги "Дольчино"

Автор книги: Станислав Жидков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Гора Цебелло

Неожиданный переход патаренов через Альпы ди Мера вызвал среди крестоносцев панику. Войска, осаждавшие Лысую Стену, опасаясь удара в спину, покинули занятые деревни и отступили в Варалло. Епископ счёл благоразумным перебраться в Верчелли. Вскоре вся Верхняя Сезия и значительная часть долины Сессеры, где находился Триверо, оказались в руках апостоликов.

Первые весенние дожди щедро оросили проснувшуюся после зимнего сна землю. Голые ветви каштанов незаметно оделись в молодую листву. Пригретые солнцем, зазеленели поля и рощи, запестрели цветами альпийские луга.

Под белым стволом берёзы, росшей на склоне горы, стоял шишаком вниз стальной шлем. В него из надреза по коре стекал сок. Неподалёку возле родника, пробивавшегося меж камней, Дольчино и Маргарита прислушивались к пению невидимого жаворонка.

– Вот и снова вместе. – Дольчино поднял выпавший из её волос цветок.

– Прошло три недели, Дольчи, а кажется, будто мы не виделись целую вечность… У твоих глаз новые морщинки.

– Иной день подобен году, Марго…

Несмотря на отход папского войска, Дольчино видел, что дальше развивать наступление бессмысленно. Немногие уже осмеливались открыто помогать патаренам. Жестокая политика, настойчиво проводимая епископом Райнерием, приносила свои плоды. Страх перед отлучением, воспоминания о кровавых расправах и пожарах всё сильнее действовали на людей.

Крестьяне охотно меняли продукты на золото, доставляли нужные сведения, иногда даже принимали участие в нападениях на имения местных феодалов, но покидать надолго свои деревни и присоединяться к восставшим не решались. Выходить в таких условиях на равнину было опасно. Понимая, что крестоносцы не заставят себя долго ждать, Дольчино стал энергично готовиться к обороне.

Оставив долину Верхней Сезии, братья принялись укреплять лагерь Слизи Триверо. Пока небольшие подвижные отряды собирали продовольствие, захватывали и опустошали соседние замки и монастыри, основная часть общины не покладая рук трудилась, копая глубокие рвы, делая насыпи, укладывая из камней и деревьев прочные стены.

На вершине Цебелло росла грозная крепость. Не очень крутые скалистые склоны были освобождены от кустов и деревьев, могущих помешать стрелкам. Многочисленные редуты, вспомогательные башни и бастионы с умело расположенными бойницами и большими запасами камней для метания превращали гору в неприступную цитадель.

Перенесённая на Лысой Стене осада многому научила повстанцев. Одновременно с возведением защитных сооружений они строили теперь тёплые жилые помещения, просторные крытые стойла для скота, надёжные склады под зерно. В центре лагеря были вырыты бассейны для хранения летом и осенью питьевой воды.

Чтобы иметь возможность незаметно для противника пополнять запасы воды, Дольчино велел прорыть тайный ход от одного из редутов к роднику, сочившемуся на склоне горы. Сам родник был углублён наподобие колодца и завален снаружи большими каменными глыбами.

Кроме того, на западном скате, выходившем в долину, была расширена естественная подземная галерея, проложенная бурными водными потоками во время таяния снегов. Получившаяся невидимая дорога длиной почти в милю могла быть использована для обходных манёвров и отступления.

Вождь апостолов выступал с проповедями по деревням, укреплял веру и будил мужество в сердцах своих многочисленных сторонников. Он хорошо знал: как бы ни были высоки возводимые стены, как бы ни были храбры и умелы защитники, без поддержки и помощи местного населения долго не продержаться.

Не зря епископ старался любыми средствами запугать крестьян. По его приказу то и дело устраивали публичные казни и сжигали целые селения.

Дольчино решил ответить на террор террором. Он распространил апостольское послание, предписывая всем верующим, в том числе монахам и прелатам, отказаться от владения землёй и имуществом. В случае неповиновения он грозил как посланец неба вечным проклятием и как мирской капитан – самыми суровыми наказаниями.

Феодалы, купцы, владельцы лавок и мастерских, оказавшие сопротивление, были обезглавлены. Это укрепило в народе авторитет повстанцев. Монахи и священники не осмеливались уже приближаться к местам, где появлялись апостолы. Слухи о жестокости ересиарха и его последователей всё сильнее действовали на солдат. Нередко крестоносцы бросали оружие и обращались в бегство, едва завидев патаренов.

Семейный совет

На краю Верчелли, прямо за стенами аббатства Сан Андреа, раскинулся большой военный лагерь. Сотни рыцарских шатров, солдатских палаток и крытых повозок тянулись рядами до самой Сезии. Новая армия крестоносцев, собранная со всех концов Европы, спешно готовилась к походу.

Во дворце епископа шёл семейный совет.

– Слава богу, Авиньон зашевелился. Климент пятый берёт на себя расходы.

Верчельский епископ Райнерий де Пессано торжественно развернул пергаментный свиток.

Томазо Авогадро принялся внимательно изучать бумагу.

– Наконец-то! Теперь можно быть спокойным. Всё как следует – подпись и печать.

– Не очень-то я верю папским грамотам, – скептически заметил Симоне Колоббьяно. – Золото было бы надёжней.

– В данном случае твои сомнения напрасны, – снисходительно улыбнулся Райнерий. – Его святейшеству невыгодно нас обманывать. Недаром он вновь подтвердил мои полномочия.

– Мы и так рискуем. Чтобы купить швейцарских копейщиков, мне пришлось заложить земли и фамильные ценности, – проворчал Джакомо из Кваренья.

– Зато вы с братом избраны консулами. В вашей власти вернуть потраченное с лихвой.

– Для этого стоит лишь добить апостоликов и покончить с ересиархом, – не без иронии напомнил Симоне Колоббьяно.

– С таким союзником, как папская казна, глупо сомневаться в исходе борьбы, – возразил епископ. – К тому же большая часть дела сделана. Чернь в городах запугана, мужичьё повсюду поджало хвост.

– Тем не менее патарены продолжают громить наши армии, – негромко заметил Пьетро Авогадро, старший из верчельских консулов.

– От нас зависит – не допускать этого впредь! В последний раз мы немного не рассчитали силы.

– Если дело обстоит так просто, почему бы вашему преосвященству самому не возглавить войско?

– А разве я этого не делаю? Однако согласись, мой сан и возраст не совсем подходят, чтобы водить в бой солдат.

– Под Кампертоньо дядюшка убедился, что лучше доверять это нам, – усмехнулся Симоне Колоббьяно.

– Вести армию должен один из консулов или даже оба, – решительно произнёс Томазо Авогадро ди Казанова. – Слишком много поставлено на карту.

– В такой игре выигрывают те, кто остаётся в живых, – пожал плечами Пьетро.

– Великий боже! – с возмущением воскликнул епископ. – И это говорит рыцарь, для которого война всегда была святым призванием.

– Война, война! Это не война, а чёрт знает что! Даже пленных перестали выкупать. Я привык драться с достойным противником. Здесь же рискуешь не только головой, но и честью.

– Скажи лучше, вы привыкли к лёгкой наживе. До сих пор воевать для вас значило получать или платить выкуп. Нетрудно догадаться, почему вас бьют тряпичники. Вы боитесь их куда больше, чем они вас, и, едва зазвенят мечи, думаете только о своём спасении.

– Что ж тут удивительного? Не заботится о спасении лишь тот, кому нечего спасать. Нищие фанатики не так уж много теряют, поэтому им легче отправляться на небо.

– Но недавно ты, кажется, болтал о чести?

– Именно о ней! Вспомните судьбу сеньора Дель Рокко из Моссо. На прошлой неделе его отряд в двести латников был разгромлен всего тридцатью еретичками. Такого позора ещё не случалось. Хорошо, бедняга догадался пасть в схватке, не то ему оставалось бы служить посмешищем у шутов.

– Неужели правда? – изумлённо поднял брови Томазо Авогадро. – Я помню Дель Рокко. Его не заподозришь в малодушии.

– Во время миланской войны мы вместе сражались против Висконти, – подтвердил Джакомо. – Он слыл лихим капитаном.

– От бесчестия это его не спасло, – продолжал Пьетро. – Я лично опрашивал уцелевших солдат. Они устроили засаду, пытаясь захватить отступниц, когда те спускались к реке. В результате на месте боя остались две трети отряда, большинство уложены стрелами наповал.

– Надо признать, канальи бьют без промаха, – вмешался Симоне Колоббьяно. – У Лысой Стены мы нередко находили часовых со стрелой в глазу, в Моллиа чёртовы бабы перебили весь гарнизон.

– Хорошие стрелки имеются и у нас, – неторопливо свёртывая свиток, произнёс Райнерий. – Недаром я не поскупился на генуэзцев. Восемьсот арбалетчиков, не считая лучников. Эти молодцы славятся своим искусством.

– Как бы то ни было, откладывать поход больше нельзя, – сказал Томазо. – Пока гибеллины не вернулись в город, необходимо разделаться с тряпичниками.

– Мы выступим после того, как получим известия из Бьелла, – возразил Джакомо. – К тому же не явились латники из Милана и Павии.

– Оберто Маркизио уже прислал гонца. Бьельское ополчение и рыцари из Ивреа готовы, – ответил капитано дель пополо. – Миланцы могут подойти позже. Дела и на их долю хватит. Прежде чем начнём штурм, придётся навести порядок в округе. Многие деревни и чернь в Триверо ещё открыто поддерживают Дольчино.

– Главное, сразу дать понять этим скотам, что церемониться мы не собираемся, – сухо заметил епископ. – Если урок в верховьях Сезии не пошёл впрок, надо повторить его.

– В вопросах укрепления морали мы целиком полагаемся на ваше преосвященство, – улыбнулся Пьетро. – Ведь воспитание паствы – первейший долг священника.

– Опять мудрёные слова! – скривил губы Симоне Колоббьяно. – В дворянских и купеческих домах только и слышишь: «нравственность», «мораль». Может быть, вы объясните мне их значение?

– То, как ты добиваешься нужной цели, и есть мораль, – уверенно заявил Джакомо. – У каждого сословия своя мораль. У дворян одна, у купцов другая, у мужиков третья.

– Точнее, это политика или, во всяком случае, ширма для неё, – с усмешкой добавил Пьетро.

– Когда-то меня тоже учили грамматике, – подхватил Томазо. – Кажется, «нравственность» происходит от слова «норов». Например, мой арабский скакун не терпит шпор. Едва ими звякнешь, так и норовит сбросить.

– Браво, Томазо! И Сократ не дал бы лучшего определения, – захохотал Пьетро. – Не зря над тобой столько лет бились учёные мужи.

– Напрасно ищете объяснения тому, что объяснено давно, – поднимаясь со своего места, серьёзно произнёс Райнерий. – Мораль и нравственность даны нам творцом. Даны, чтобы не сбиться с пути, по которому господь ведёт нас. И только божья церковь может правильно толковать значение этих слов. Но поговорим о них за обедом.

Он распахнул дверь в соседнюю залу, где был уже накрыт стол на пять персон. Все прошли в небольшую круглую комнату, убранную в восточном вкусе и служившую для неофициальных аудиенций. Мягкие персидские ковры на полу и по стенам, хорошо пропускающие свет лёгкие занавески сообщали маленькой гостиной уют.

В отличие от большого парадного салона с тяжёлыми парчовыми портьерами, колоннами и позолотой, здесь всё располагало к интимности и свидетельствовало о вкусе хозяина. Даже белоснежное мраморное распятие в нише и искусно расписанный на библейские темы потолок пробуждали не столько помыслы о неге в царстве небесном, сколько интерес к утончённым земным усладам.

Экономка лет сорока, с томным нарумяненным лицом и хорошо сохранившейся фигурой, деловито распоряжалась слугами. Подчёркнуто строгое, почти монашеское одеяние очень шло к её тонким, чувственным чертам. Неторопливые, плавные движения, уверенные манеры и ровный бархатистый голос женщины невольно привлекли внимание гостей.

– Препочтенная дева, ей-богу! Оказывается, наш кузен разбирается не только в святых догмах, – шепнул брату Джакомо.

Епископ подошёл к своему креслу и пригласил всех к трапезе. Присутствующие, утомлённые переговорами, радостно направились к столу.

Покинутая цитадель

– Портула[43]43
  По́ртула – деревня недалеко от горы Цебелло.


[Закрыть] захвачена! Мне едва удалось вывести людей. Вот что спасло. – Маргарита протянула стрелу с привязанным к ней куском бересты.

– «Солдаты в глубокой балке», – прочёл нацарапанные на коре слова Дольчино.

– Если бы Федерико не предупредил, мы бы погибли.

– Но как из десяти дорог они выбрали для засады именно эту?

– Похоже на предательство.

– Хорошо, я подумаю. Что ты узнала о крестоносцах?

– Армией командует Джакомо, младший из верчельских консулов. Он привёл четыре тысячи латников и много конницы. При войске епископ с двором.

– А на левом фланге?

– Со стороны Петтиненго наступают бьельские ополченцы. У Оберто Маркизио тысячи полторы копейщиков и рыцари из Ивреа и Вивероне.

– Где ещё стоят наши?

– Лонгино Каттанео уже в Камандона. Паоло отвёл своих из Моссо. К Стефано в Коджола поскакал Антонио.

– Как народ? О чём говорят по деревням?

– Райнерий велел повсюду объявить папскую буллу[44]44
  Бу́лла – папский указ (грамота).


[Закрыть]. Каждому, кто не будет помогать им, грозят отлучением. Крестьяне боятся резни. Прячут в лесах хлеб и скот. Многие ушли в горы, выжидают. Федерико ди Новара решил остаться в Триверо, поддерживать связь на случай осады.

Дольчино молча зашагал по комнате. В этот момент в дверях появился Антонио. Его лицо было окровавлено, рука перевязана. За ним, хромая, плёлся чуть живой Энрико.

Антонио тяжело опустился на лавку.

– Беда! В Коджола все побиты. Кузнец Стефано пал у переправы. Прорвалось человек двадцать.

– Но почему? – с досадой воскликнул Дольчино. – Разве нельзя было отступить оленьим бродом?

– Мы отошли к броду, как условились, только там уже стояли солдаты.

Дольчино и Маргарита невольно переглянулись.

– Встретили в самом неудобном месте. Будто знали, – придерживая руку, хмуро продолжал раненый. – Пока одни пробивались, другим пришлось прикрывать отход… – Антонио кивнул на Энрико: – Он был среди оставшихся на берегу.

– Неужели никто больше не спасся? – побледнев, прошептала Маргарита.

Тот отрицательно покачал головой.

Дольчино привлёк мальчика к себе:

– Как же ты уцелел?

Энрико долго не мог произнести ни слова. Потом пересилил себя и, запинаясь, стал рассказывать.

– Когда отца зарубили… нас оттеснили от реки. Дядя Джино повёл всех к лесу. Там тоже были солдаты. Мы отстреливались, пока не кончились стрелы… Потом мать укрыла меня… ветвями… под корнями старого дуба.

– И Марину убили?! – Маргарита растерянно взглянула на мальчика.

– Её вместе с тётушкой Орсолой и ещё тремя женщинами… захватили живьём и повесили за ноги… на дереве, под которым я прятался.

– Ореола ждала ребёнка, – тихо заметил Антонио. – Ей нельзя было оставаться в деревне.

– Она родила… когда их собирались вешать, – медленно проговорил Энрико. – Я слышал, как они упрашивали солдат крестить новорождённого… думали спасти ему жизнь… Пришёл монах, сказал: «Дьявольскому отродью место в аду», и ударил его головой о пень.

Несколько минут никто не нарушал тишины. Со стороны крепостных ворот долетали тревожные голоса, слышался скрип повозок. Наконец Дольчино повернулся к Маргарите:

– Разошли по отрядам посыльных. Пусть все немедленно идут в крепость.

– Готовиться к бою?

– Надо собрать до вечера общинный сход. Если мой план удастся, отплатим католикам!

Вечером того же дня в Моссо, где расположились главные силы крестоносцев, прискакало несколько всадников. Перед шатром верчельского консула остановился капитан виверонских рыцарей. Сеньор ди Монграндо торопливо слез с коня.

– Патарены отпустили пленных и спустились с Цебелло. По слухам, Дольчино уходит в Швейцарию.

– Ты что-то путаешь, – удивлённо поднял брови Джакомо да Кваренья. – Ещё вчера мне доносили, что они продолжают укреплять гору.

– Сегодня был сход. Большинство общины решило отступать за Альпы. Говорят, у них там много сторонников.

– Еретиков и разбойников везде полно, – согласился Джакомо. – Однако с этими тварями надо быть осторожней. Может быть, нам просто морочат голову.

– Я допытывался у отпущенных солдат. Все клянутся – лагерь пуст. Даже водоёмы слили.

– Как бы то ни было, сейчас узнаем. Среди тряпичников, слава богу, есть наши.

В сопровождении свиты консул поспешил к разбитому неподалёку белому шатру епископа. Симоне Колоббьяно и Томазо Авогадро с озабоченным видом встретили его у входа.

– За тобой как раз собирались послать! Ересиарх отступает к Монте Роза.

– Неужели уйдёт за Альпы? – Джакомо переглянулся с Томазо. – Кто принёс сведения?

– Люди верные. – Капитано дель пополо понизил голос: – Одного ты знаешь – Убальдо, бывший староста из Строны. Второй – Ченери, тот, что посоветовал сделать засаду у оленьего брода.

– Епископ зря не платит, – подтвердил Симоне Колоббьяно. – Утром под Коджола мы убедились в их преданности.

– Я расспрошу обоих. – Консул решительно вошёл в шатёр.

Симоне и Томазо последовали за ним. В отгороженном коврами помещении перед деревянным распятием стояли на коленях двое лазутчиков. Они повторяли за епископом слова клятвы, обещая говорить правду и только правду. Заметив вошедших, Райнерий быстро закончил обряд и дал присягавшим поцеловать крест. После этого он кивнул Джакомо и опустился в кресло.

– Отвечай прежде ты, Убальдо, – обратился кондотьер к пожилому бородачу. – Расскажи, что знаешь об отходе.

– Мы были в Камандона, когда прискакал гонец из крепости. Лонгино Каттанео повёл всех на гору. Там уже собрался сход, выступал Дольчино. Будто ему было видение. Господь указал идти в Швейцарию, где нас поддержат братья. Ещё говорил – нельзя оставаться на Цебелло: для долгой осады не хватит продовольствия. Другие старейшины тоже высказались за отступление. Многие их поддержали.

– Короче! – прервал говорившего Симоне. – Куда они двинулись? И все ли покинули лагерь?

– Дольчино сказал, что поведёт в долину Маттервисп. Он хорошо знает тот край, – продолжал Убальдо. – Я отходил вместе с людьми Лонгино Каттанео, сразу за обозом. Когда спустились к реке, мне удалось незаметно отстать и спрятаться в кустах.

– Ведь у них было немало припасов. Неужели всё забрали с собой? – спросил епископ.

– Большую часть погрузили на лошадей и коров. Остальное решили бросить. Дольчино обещал вести по местам, богатым провиантом.

– А что известно тебе? – повернулся Джакомо ко второму лазутчику.

– Мне пришлось отступать с последним отрядом, – с готовностью отозвался тот. – Его вели Маргарита и Паоло. Нам было поручено перед уходом прикончить пленных. Но Маргарита отпустила их, взяв с каждого клятву не участвовать больше в войне. Лишь троих отказавшихся приказала обезглавить. Как только все двинулись вниз, я воспользовался темнотой и поспешил сюда.

– И напрасно, – в раздумье шагая по шатру, сказал консул. – Одному из вас следовало остаться с ними.

– Я не знал о нём. Мы встретились уже здесь. – Ченери смущённо взглянул на Убальдо.

– Моя оплошность, – заметил Райнерий. – Не сообщил им раньше.

– Кто знал, что так получится, – произнёс Томазо. – Однако пора действовать. За ночь еретики уйдут далеко.

– Прежде всего надо сжечь крепость, – заявил Симоне.

– Это я возьму на себя, – Джакомо шагнул к выходу, – а ты собери конницу – ив погоню.

… Через несколько часов большой отряд крестоносцев во главе с кондотьером подошёл к вершине Цебелло. Посланные вперёд дозорные донесли, что на позициях патаренов не видно ни души. Тем не менее Джакомо не рискнул вступать ночью в логово еретиков. Помня о коварстве Дольчино и участи своих предшественников, он велел окружить цитадель и дожидаться рассвета.

В полночь пошёл сильный дождь. Промокшие до нитки арбалетчики и копейщики стали роптать на нерешительность консула. Бездействие и неизвестность угнетали не меньше страха. Ища укрытия от непогоды, часть наёмников без приказа двинулась к распахнутым воротам. Увидев, что удерживать их бесполезно, Джакомо распорядился войти в крепость.

Нестройной толпой солдаты хлынули на пустой двор, торопясь добраться до складов и домов, брошенных отступниками. Некоторые успели уже добежать до крытых помещений, когда вспыхнувшие в разных концах смоляные факелы осветили двор. И тотчас со всех сторон полетели тяжёлые камни, стрелы, дротики. Прятавшиеся на стенах невидимые лучники принялись расстреливать в упор.

Страшное слово «западня» мгновенно облетело верчельцев. Проникшие в цитадель латники заметались между строениями. Вместо того чтобы попытаться захватить часть домов и сражаться, они кинулись назад, опрокидывая и топча тех, кто спешил к ним на помощь. Вооружённые цепами и пиками братья теснили врагов, не давая им опомниться.

Несколько капитанов, желая задержать своих солдат, попытались остановить их в воротах. Это ещё больше усилило панику. Вскоре они были сбиты с ног толпой. Среди убитых в давке оказался верчельский консул Джакомо да Кваренья. Лишившись кондотьера, крестоносцы в беспорядке стали отступать. Зная вокруг каждый куст, хорошо ориентируясь в темноте, повстанцы яростно преследовали бегущих.