Текст книги "Дольчино"

Автор книги: Станислав Жидков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

В осаде

– Снова промахнулась! Больше чем на три локтя. Слишком резко жмёшь на крючок. – Паоло взял из рук Анжелы арбалет и вложил стрелу. – Главное, не спеши, когда подводишь под цель.

Он медленно поднял ложе и плавно нажал рычаг арбалета. Стрела с лёгким стуком вонзилась в центр круга.

– Я никогда не смогу так! – в отчаянии воскликнула Анжела. – Целый месяц стараюсь, и всё напрасно! Даже Энрико попадает в щит.

– Не унывай, и у тебя получится. Научилась же читать по библии.

– Я знаю её почти наизусть. Заниматься по ней уже неинтересно. Если бы у нас были другие книги!

– Дай срок, уйдут солдаты – достанем и другие. – Паоло повернулся к обрыву и поглядел на раскинувшийся внизу огромный вражеский лагерь.

– Думаешь, скоро снимут осаду?

– Не станут же они торчать здесь до зимы. Долго содержать такую армию у папы денег не хватит.

– Смотри! Смотри, журавли летят. Какой большой косяк. Кричат, даже здесь слышно.

– Видно, близятся холода.

– Лес пожелтел, а вот папоротник совсем зелёный. Интересно, как он сюда забрался?

Девушка потрогала выросший в расщелине скалы тонкий лист.

– Солнце греет по-летнему. Не верится, что пришла осень.

– Как красиво вокруг! Землю раскрасило – будто живой ковёр!

– Особенно у Монте Роза, – согласился Паоло. – Только нам лучше бы любоваться тучами. Вода на исходе.

– В ближайшее время дождей не будет. Разве ветер переменится. – Анжела поправила выбившиеся из-под платка волосы. – Брат Ремо советует меньше есть. Говорит, тогда легче переносить жажду.

– Больше трёх дней всё равно не вытерпишь. Дольчино велел готовить бутыли и бочонки помельче. Ночью пойдём к реке.

– Но всюду охрана!

– По хребту в обход можно пробраться до орлиного гнезда. Спустимся со скалы на верёвках.

– А пост у песчаной кручи?

– Там всего десяток солдат. Бог даст, снимем без шума. Лонгино Каттанео отобрал лучших арбалетчиков.

– Убить человека – как это тяжело. Когда дрались на Красном поле, я случайно попала в латника. До сих пор не забуду! Особенно его глаза. Первое время каждую ночь снились.

– Хуже самому быть убитым, – тихо произнёс Паоло. – Да ещё лишь за то, что любишь людей и хочешь им добра.

– Марго тоже говорит, нельзя щадить врагов.

– Истреблять убийц – святое дело. Уничтожаем же мы хищных зверей. Хотя они менее заслуживают смерти – ведь их делает опасными голод.

Анжела тяжело вздохнула:

– Мне всегда делается страшно, когда приходится стрелять в людей, хотя они наши враги. Сколько раз могла подстрелить караульного у стены, а как возьму на прицел, руки опускаются.

– Крестоносцы с нами не церемонятся. Вспомни Ариану из Скопа. Сожгли вместе с ребёнком. Ещё крестьян смотреть гоняли.

– Это епископ. Таких, как Райнерий, я бы не пожалела.

Девушка бросила взгляд на Монте Роза и повернулась к мишени.

– Значит, главное – плавно нажимать на спуск?

Она зарядила арбалет и стала тщательно целиться.

Проходили недели, месяцы.

Папская армия продолжала осаду. Вместо лёгких палаток и шатров для солдат выстроили бревенчатые казематы. Привезли тёплую одежду и обувь. Под охраной конных отрядов обозы регулярно доставляли в лагерь припасы. Епископ Райнерий не жалел усилий, стремясь приблизить желанную победу. Чтобы обезопасить дороги и лишить еретиков всякой поддержки извне, он приказал сжечь десятки окрестных деревень. Жители были насильно угнаны в отдалённые районы.

Между тем у осаждённых подходили к концу последние запасы фуража и провианта. Уцелевших овец кормили опавшими листьями и мелко изрубленными ветвями. Люди ели раз в день. Лишь дети и раненые получали пищу дважды. Правда, выпавший снег давал теперь возможность утолять жажду, зато появился новый враг – холод.

Сильные вьюги и метели безжалостно обрушились на вершину горы. Старые, рваные палатки не спасали от ледяного ветра. Приходилось укрываться в наспех вырытых сырых пещерах и продымлённых землянках. Спали на охапках хвои и мха, тесно прижимаясь друг к другу, чтобы согреться под заиндевевшими овчинами.

В невысоком бревенчатом срубе, что стоял на склоне возле горной тропы и служил аванпостом, у камина сидела Маргарита. Огромный серый волкодав, положив морду на лапы и неподвижно глядя на огонь, растянулся у её ног. Вдоль стен, не снимая доспехов, спали сменившиеся с постов караульные. Над изголовьем у каждого к закоптелому потолку были подвешены арбалет и колчан со стрелами. Копья и боевые секиры лежали в углу.

Маргарита погладила собаку.

– О чём думаешь, Кардинал? Вспоминаешь Чезаре? Не придётся вам больше вместе пасти овец, отбиваться от волков – убили твоего хозяина.

Вздохнув, она подбросила в камин веток. Сквозь вой ветра донеслись голоса людей. Женщина тревожно взглянула на пса. Тот продолжал лежать, не выказывая беспокойства. Отряхивая с плащей снег, вошли Дольчино, Лонгино Каттанео, Ринальдо ди Бергамо и несколько воинов.

Дольчино снял шапку и стал оттирать щёки.

– Ну и пурга! Придётся менять часовых каждые полчаса. Целую неделю дует! Хоть бы на день стихла. Откуда только берётся?

– А внизу почти нет ветра. Латники у стен в кости играют. – Лонгино Каттанео протянул к огню скрюченные пальцы.

– Зато здесь безопасно, – уступая ему место у камина, сказала Маргарита. – Неизвестно, сумели бы мы ещё где продержаться пять месяцев против такой армии.

– Позиции отличные, – согласился старейшина. – Только к рождеству всё равно конец. Продуктов почти не осталось.

– Самое страшное – что епископ сжёг соседние деревни. Теперь на много миль вокруг, кроме солдат, никого не встретишь. Будь теплее, можно было бы пробиться и уйти в другое место. А так, куда двинешься, да ещё с детьми.

– У Катрин сегодня родился сын, – улыбнулась вдруг Маргарита. – Антонио стал отцом. Они решили назвать первенца Альберто, в честь погибшего кузнеца. А как ребёнок? – обратилась она к Ринальдо.

– Ребёнок вот-вот умрёт, у матери почти нет молока. Зачем он родился!

– Мы все родились, чтобы умереть, доктор, и живём недолго, – негромко сказал Дольчино. – Подумайте о бесконечной бездне прошедшего и грядущего и поймёте цену настоящему.

– Странные вы люди, – пробормотал медик. – В таком положении ещё можете размышлять о прошедшем и грядущем.

– Потерять разум в трудное время – значит потерять всё, – ответил Дольчино.

– Но знать цену настоящему, не значит ли это – дорожить им?

– Не пристало человеку печься о том, как бы подольше топтать землю, – ответил Лонгино Каттанео. – Лучше, возложив надежды на бога, позаботиться, чтобы то время, которое нам отведено, прожить доблестнее.

– И с пользой для дела, – подтвердил брат Ремо, привязывая к поясу колчан со стрелами. – Что ты на это скажешь, Кардинал?

Услышав своё имя, волкодав вскочил на ноги.

– Видите? Пёс тоже понимает, что новому члену общины необходимо питание.

– Хочешь взять Кардинала? Не помешает? – спросила Маргарита.

– Напротив, он прекрасный охотник, умеет бесшумно подкрадываться и хватать волков за горло.

– Ты имеешь в виду солдат?

– Разве крестоносцы не те же волки?

– Неужели его «преосвященство» питается католиками?

– Что тут особенного? Это делают все кардиналы.

– Боюсь, как бы нам не пришлось последовать его примеру, – заметил один из караульных. – Говорят, в Африке едят трупы.

– Жрать падаль мало радости. Попробую достать что-нибудь посвежее. – Ремо похлопал собаку и снял со стены арбалет.

Голод

Подошло рождество. Последняя овца была разрезана на мелкие части и поделена среди больных и слабых. Второй день в общинных котлах варили старые ремни и кору деревьев. Братья впервые не получили даже маленькой сухой лепёшки, выдаваемой каждому к полдню. Люди настолько обессилели, что не могли уже выносить умерших из жилищ.

У необтёсанного столба, поддерживавшего крышу большой землянки, неподвижно сидел Дольчино. Он молча смотрел на измождённую женщину, кормившую грудью ребёнка. Молодая мать покачивала закутанного в тряпки малыша, напевая колыбельную. Рядом метался в бреду Антонио. Марина и Анжела то и дело поправляли сползавшую с больного овчину.

Перед сильно дымящей печкой стоял Милано Сола, помешивая в котле давно вываренные кости. Тесно сбившись вокруг старика, Энрико и его маленькие товарищи слушали в который уже раз пересказываемые сказки. Дети жевали найденные под снегом жёлуди и не спускали глаз с котла. Лишь иногда кто-нибудь боязливо кидал взгляд на лежавшие в углу непокрытые трупы.

Тут же, сбросив латы, спали сменившиеся с дежурства караульные и воины, ходившие ночью в расположение крестоносцев. Их заросшие, осунувшиеся лица казались восковыми. Падавшие с отсыревшего потолка крупные капли скатывались по щекам спящих, но люди не чувствовали этого. Если бы не тяжёлое, неровное дыхание, трудно было бы отличить живых от мёртвых.

В землянку вошёл Паоло. В руке у него был подстреленный заяц. Он положил добычу на лавку:

– Рождественский подарок!

– Откуда это? – изумился Милано Сола. – Неужели косой забежал на гору?

– Снизу. – Паоло устало махнул рукой. – Спускались по хребту.

– Ты, кажется, не очень рад удаче? – настороженно подняла голову Анжела.

– Удача? Брат Ремо заплатил за неё ногой. Едва пробились.

– Сильно ранило? – негромко спросила Марина.

– Стрела раздробила кость. Всю дорогу на руках несли. Раза три терял сознание.

– А что Ринальдо, неужели нельзя помочь?

– Говорит, придётся отрезать, пока не начала гнить.

В землянке стихло. Слышалось лишь потрескивание в печи да глухие порывы вьюги. Милано Сола поднял зайца за задние ноги и, подвесив к гвоздю, принялся не спеша потрошить зверька. Все молча следили, как он ловко орудовал ножом, снимая шкурку и бросая в котёл внутренности.

Дети жались поближе к старику, жадно вдыхая запах сырого мяса.

Стоявшая впереди девочка лет четырёх вдруг упала, ударившись головой о связку хвороста. Энрико и подбежавшая Анжела подняли её и уложили на нары. Покрытое лёгкими морщинками, серьёзное, как у взрослой, лицо ребёнка стало совсем белым.

– От голода, – сказала Анжела, прижавшись щекой к хилому тельцу. – Не дождалась!

– Надо было покормить сразу.

Паоло в изнеможении опустился на лавку.

Дольчино с болью смотрел на мёртвого ребёнка. Из всего, что обрушилось на осаждённых за последние дни, смерть детей была самой тяжкой.

Снова и снова Дольчино напряжённо искал выхода из безнадёжного положения и не находил его. Ни осенние ливни, ни зимние холода не заставили крестоносцев уйти. Уничтожение соседних деревень отняло малейшую возможность получать от населения помощь. И вот надвигается развязка. То, чего не сделал враг, делает голод.

В смятении думал Дольчино о людях, избравших этот трудный путь, о несправедливости провидения к тем, кто добровольно отказывался от собственной жизни, чтобы драться за счастье для своих братьев. Мысль о муках товарищей была невыносимой. Впервые он чувствовал себя бессильным облегчить их страдания.

В землянку вошёл Ринальдо ди Бергамо. Пошатываясь от слабости, доктор шагнул к Дольчино и положил руку ему на плечо:

– Иди, зовут раненые, я им больше не нужен.

Дольчино с минуту ещё продолжал сидеть, не трогаясь с места, потом медленно поднялся и побрёл к выходу.

В длинной пещере, вырытой в склоне горы и превращённой в лазарет, царил полумрак. Несмотря на огонь, постоянно горевший в двух очагах, здесь было холодно и сыро. Запах разлагающихся человеческих тел и испражнений, смешанный с дымом и жжёной хвоей, густо насыщал воздух.

В этой сравнительно большой норе, прозванной осаждёнными «обителью скорби», ютились тяжелораненые. Несколько десятков искалеченных бойцов чудом оставались ещё живы благодаря общим заботам и искусству Ринальдо ди Бергамо. Но смерть уже коснулась людей. Их глубоко запавшие, бесконечно голодные глаза безучастно смотрели на мир.

У одного из очагов на ворохе соломы лежал перевязанный Ремо. У него была отнята нога. Морщась от боли и бормоча проклятья, он нетерпеливо поглядывал в сторону двери. Вокруг столпились Лонгино Каттанео, кузнец Стефано, швейцарец Иоганн и братья, участвовавшие в недавней стычке.

– Не дело затеял, – угрюмо потупившись, произнёс Лонгино, – не было ещё такого среди христиан.

– Легче трижды умереть, – сказал Стефано. – Как тебе пришло в голову?

– Чтобы жить… вы должны драться! – прохрипел Ремо.

– Подумай о душе. Ведь это смертный грех.

– Господь справедлив, простит. – Бывший францисканец с трудом приподнялся.

Горевшее в очаге пламя вспыхнуло, озарив неровные стены пещеры. В дверях появился Дольчино. Все молча расступились.

– Наконец-то пришёл! – обрадовался Ремо. – Лишь ты поймёшь меня!

Вошедший склонился над раненым.

– Скажи, Дольчи, с тех пор как мы дали клятву вместе защищать общину, приходилось ли тебе хоть раз усомниться в своих товарищах?

– Ни разу!

– Видишь ли ты средство, чтобы спасти их от голодной смерти?

– Стоит ли спрашивать?

– Но если бы была возможность продлить им жизнь, отказался бы ты от неё?

– Никогда!

– Так слушай. Ночью крестоносцы празднуют рождество Христово. Надо напасть врасплох…

– Он предлагает в святой день убивать людей! – отступая на шаг, сказал швейцарец Иоганн.

– Людей? – в ярости воскликнул Ремо. – Пусть поглотит меня адская геенна, коль я сродни этим тварям! Выродки, продавшиеся за плату, – можно ли считать их людьми?

– Успокойся! Мы всё равно не воспользуемся твоим советом, – опустил голову Дольчино. – Идти в бой уже некому. В лагере не найдётся и сотни бойцов, способных держать оружие.

– Не сдаваться же так! Вы должны.

– Бредит, – тихо произнёс Стефано. – Надо положить лёд на лоб.

– Я в здравом уме, – раненый сжал кулак, – и хочу, чтобы вы сражались…

Ночные атаки

На рассвете следующего дня в Скопа, куда с наступлением холодов перебрался епископ, прискакал Симоне Колоббьяно. Его подбитый лисьим мехом плащ был порван. Под стальной сеткой, прикрывавшей голову от стрел, виднелась окровавленная повязка. Спрыгнув с коня, он быстро прошёл в специально выстроенное для Райнерия палаццо.

Обнесённый высокой стеной и охраняемый многочисленной стражей двухэтажный дом с выступающими по углам квадратными башнями походил на крепость. Громко стуча коваными сапогами, молодой воин поднялся по ступенькам лестницы и, отстранив дежурного привратника, шагнул в опочивальню.

В небольшой зале с приспущенными шторами царил полумрак. Епископ лежал на высокой постели под балдахином. Заслышав в передней шум и тревожные голоса, он испуганно поднял голову.

– Кто здесь?

– Простите, ваше преосвященство, это я, Симоне. Срочно нужны подкрепления!

– Почему без доклада? В чём дело?

– Еретики напали ночью. Мы как раз праздновали рождество. Казармы и бастионы со стороны Вальнера сожжены. Едва удалось отстоять центр лагеря.

– Как? Неделю назад ты заверял, что они не способны двигаться, вот-вот подохнут с голоду. Я уже послал письмо папе. К Новому году обещал покончить с патаренами.

– Не знаю, чем мятежники кормятся. Только теперь и до крещения не управимся.

– Целы ли хоть склады?

– Господь уберёг. Новарцы отбили атаку. Но наше левое крыло разгромлено. Бруцати убит. Дольчино захватил сотни пленных.

– Зачем им пленные? Что ещё ересиарх надумал?

– Требует за них продукты! Если к полудню не ответим, грозит сбросить с горы их головы.

– Пусть бросает! Эти остолопы не заслуживают иной участи. – Райнерий сунул ноги в мягкие сафьяновые туфли и надел халат. – Пожалуй, так даже лучше: другим наука – не станут сдаваться в плен и спать на посту.

– Солдаты будут недовольны, – возразил Симоне Колоббьяно. – Число дезертиров растёт. Позапрошлой ночью ушёл целиком отряд швейцарских копейщиков.

– Не надо было платить им, тогда бы не ушли.

– Насильно всё равно воевать не станут. Вспомните судьбу Коккарелло. С наёмниками ссориться опасно.

– Мы не можем затягивать осаду.

– Значит, ответа отступникам не будет?

– Если опять пришлют парламентёров, вели их повесить на самом видном месте, чтоб не сомневались. Возьми пока отряды из соседних гарнизонов. Я поеду в Верчелли, позабочусь о подкреплениях.

Епископ ободряюще похлопал племянника по спине.

В огромном бревенчатом бараке на полтораста человек перед жарко натопленным камином собрались генуэзские арбалетчики и копейщики из Павии. Вдоль стен стояли в козлах щиты и пики. В углу находился длинный, грубо сколоченный стол, заваленный грязной посудой и бутылями из-под вина.

Солдаты негромко переговаривались:

– Вот и крещенье проходит, а мы торчим здесь – конца не видно.

– Дома сейчас веселятся. Наши, поди, только с мессы вернулись.

– После рождественского налёта священники перестали сюда наведываться. Монахи и те носа не кажут.

– Как быстро стемнело. Не успеет солнце зайти – хоть глаз выколи.

– Горы вокруг. Тут всегда так.

– На побережье тепло и снега почти не бывает, – усаживаясь поудобней, проговорил один из генуэзских стрелков. – В прошлом году в это время я в море ходил. Доведётся ли ещё порыбачить?

– Может, и доведётся, если уцелеешь, – усмехнулся другой. – Пока что еретики нас вместо рыб ловят. Ночью опять на стене дозорных сняли.

– Швейцарцы вовремя убрались. Вчера как раз бы их черёд стоять в дозоре.

– Махнули через горы – и дома, – вздохнул генуэзец. – Нам так просто не выбраться. Внизу заставы. Живо вздёрнут. Епископ не церемонится с дезертирами.

– Попасть на пику к патаренам не лучше. Они подползают по снегу и бьют в упор.

– Чем без толку стеречь гору, охраняли бы как следует лагерь. Зимой от стены мало проку. Всё равно отступники прорываются. Недавно прошёл целый отряд с провиантом. Мы не успели даже поднять тревогу.

– Нельзя упускать Дольчино, – возразил сидевший на барабане рыцарь в потёртом меховом плаще. – Надо кончать с тряпичниками.

– Третий год кончаем, а их всё больше становится. И дерутся с каждым днём злее.

– Утром опять из катапульт отрубленными головами стреляли. Одна долетела почти до барака, голова варальского подесты сеньора Бруцати.

– Сами отказались выкупать пленных. Теперь пощады не жди… Не знаю, что они с нами до сих пор церемонились. Раньше за каравай хлеба отпускали.

– Солдатская шкура стала дешевле бараньей, – согласился генуэзский арбалетчик. – Чёрт меня понёс на эту бойню! Всё из-за проклятых долгов.

Снаружи донёсся пронзительный крик. Вскочив на ноги, все похватали оружие.

– Ещё кого-то! Совсем рядом, – прислушиваясь, пробормотал рыцарь.

– По голосу – Теренцио!

Несколько стрелков, прикрываясь щитами, торопливо двинулись к выходу.

Через минуту внесли двух дозорных. Один не подавал признаков жизни, второй громко чертыхался. В плече у него торчала стрела.

– Проклятая тварь… бросилась сзади… я только поднял копьё… стрела.

Раненый хрипло застонал.

Подняв факелы, солдаты обступили мёртвого Теренцио. Его глаза были широко открыты, рот перекошен. У горла виднелись кровоточащие следы клыков.

– Насмерть загрызла, – стуча зубами, перекрестился низкорослый копейщик. – Как тогда с Анастазио.

– Снова ведьма охотится?

– Кому ж ещё.

– Клянусь душой, с меня хватит. Больше здесь не останусь, – тихо прошептал генуэзец.

* * *

В конце января постоянные налёты патаренов заставили крестоносцев отступить от Лысой Стены. Несмотря на требования епископа и присланную помощь, Колоббьяно был вынужден отказаться от прямой осады. Сильно растянутые укрепления, занесённые снегом, не давали возможности отражать внезапные ночные атаки. Союзникам пришлось перенести лагерь в Пьоде.

Это позволило Дольчино посылать небольшие отряды за провизией. Но ближайшие деревни были почти все уничтожены, а в уцелевших находились сильные гарнизоны.

Лишь ценой многих жертв удавалось добывать продовольствие.

Как-то буранным февральским утром на обрывистом склоне соседнего хребта дозорные апостоликов заметили чёрные точки. Они медленно приближались со стороны Альп ди Мера, считавшихся зимой непроходимыми. Через некоторое время можно уже было различить вереницу людей с санями, с трудом прокладывавших дорогу по глубокому снегу.

Весть быстро облетела землянки и пещеры. Не обращая внимания на пронизывающий ветер, мужчины, женщины, дети поспешили наружу. Все в изумлении следили за движением неизвестных.

– Идут прямо сюда! – шептала Маргарита. – Неужели наши?

Внезапно стоявшие вокруг радостно зашумели:

– Смотрите, машут!

– Флаг?!

– Голубой флаг!

Падая и проваливаясь по пояс в снег, все с криками бросились навстречу.

Снежный поход

– Прошли! С таким грузом! – Дольчино с благодарностью посмотрел в усталое, обмороженное лицо Федерико ди Новара.

– Пять дней тащили. Девятнадцать человек в пути замёрзло, – входя в землянку, сказал тот. – Но это ничто по сравнению с вами. Продержаться шесть месяцев на голой скале!

Старейшина окинул взглядом убогое жилище, неубранные трупы, измождённых людей, лежащих на нарах.

– С детьми… даже трудно поверить! – Голос его дрогнул.

– Откуда ты шёл? – спросил Дольчино.

– Из Южной Франции. Все хотят вам помочь. По сёлам и городам братья собирают деньги, нищие отдают последнее. Лионская община внесла две тысячи дукатов. Сотни людей просились ко мне в отряд. Я мог взять лишь немногих.

– Как же вы добрались?

– Под видом крестоносцев прошли до Бьелла. В Триверо обменяли лошадей и золото на провизию и двинулись прямо через горы.

– Неужели зимой можно попасть сюда из Триверо?

– Пастухи указали путь. Налегке дошли бы дня за три.

Дольчино задумчиво поднял голову.

– Всего три дня, и мы в тылу папской армии!

– И в местах, где есть продукты, – подхватил Федерико. – Среди крестьян там много наших. Они помогут ворваться в город.

– Триверо не годится для лагеря, – заметил появившийся в дверях Лонгино Каттанео. – В случае осады оттуда не вырваться.

– Добыв продовольствие, можно укрепиться на ближайших горах, – возразил Паоло.

– Но с кем идти? Половина людей не способны держаться на ногах. Бросить больных нельзя, – возразил Дольчино.

– Ждать здесь бессмысленно, – тихо произнесла Маргарита. – Крестоносцы опустошили всю долину.

– Что же ты предлагаешь?

– Веди тех, кто может ходить. Я останусь. Когда возьмёте Триверо, поможете и нам.

– Марго права! Иного выхода нет! – поддержал её Милано Сола.

В тот же день братья стали готовиться к походу. Впервые за много месяцев в общинных котлах варилась настоящая полента. В рассохшихся без долгого употребления квашнях было замешено тесто. Каждый получил по испечённой в золе большой ячменной лепёшке, и куску овечьего сыра.

Вечером, едва стихла пурга, было решено выступать. Отряд Федерико ди Новара двинулся в путь, прокладывая дорогу. За ним длинной колонной потянулись другие. В лагере для охраны больных и раненых остались лишь женщины.

Стоя на краю скалы, Маргарита, Анжела и Марина молча глядели вслед уходящим. На фоне снегов, несмотря на сумерки, ещё виднелась исчезавшая за далёким хребтом живая лента людей.

– Одни остались! – чуть слышно произнесла Марина.

– Зачем пустила Энрико? – спросила Маргарита. – Мальчик недавно оправился от болезни.

– Увязался за дедом. Разве удержишь?! Я, говорит, не женщина.

– Лишь бы не было ветра, – Анжела подула на пальцы, – тогда доберутся. Вот только как они возьмут Триверо?

Маргарита обняла девушку за плечи.

– Федерико рассказывал, там много наших.

– Тебе случалось бывать в тех местах?

– Перед осадой мы с Паоло прятали в долине Сессера раненых. Но ездили больше по деревушкам.

– В тот раз ты ещё меня утешала. Теперь будем ждать не одного Паоло.

– Любишь? – Маргарита взглянула на Анжелу.

Та молча отвернулась.

– А мне придётся думать сразу о троих, – вздохнула Марина. – И сын ушёл, и муж, и отец. – Маргарита подняла лежавший у ног арбалет. – У нас на руках сотни больных. Надо позаботиться о защите лагеря.

Марина печально смотрела на удаляющихся людей.

– Неизвестно, сколько придётся ждать. Провизия на исходе. Как только узнают, что мы одни, епископ пошлёт сюда солдат.

– Я сама подумываю об этом. Погода хорошая. До рассвета можно наведаться в Моллиа.

– Какой там гарнизон?

– Всего полтораста латников. Если снимем часовых без шума, остальные не проснутся.

– Не перехватят ли на обратном пути?

– После такой пурги занесены все дороги.

– Тогда не теряй времени. Отбери сестёр. Мы с Анжелой приготовим сани.

– Завтра день святого Джерардо, – улыбнулась Маргарита. – Будет чем помянуть Сегарелли.

Скоро с Лысой Стены спустился маленький отряд и в сгустившейся тьме направился в сторону, противоположную той, куда ушли братья.

На третий день пути по обрывистым ледяным кручам войско повстанцев подошло к горе Цебелло, в графстве Булгаро. Отправив часть людей на вершину для разбивки лагеря, Дольчино повёл остальных к раскинувшемуся у подножия горы Триверо. Слух о появлении апостоликов уже разнёсся по городу. Церковные колокола забили в набат, призывая всех к оружию.

Но большинство жителей отказались защищать стены. Капитану наёмной стражи вместе с солдатами пришлось бежать из города. В распахнутые кем-то ворота уже вступали оборванные бородатые воины. Не задерживаясь на окраинах, они устремились к главной площади, где находились высокие каменные дома триверской знати. После короткой стычки нападающие захватили палаццо подесты и сбросили с колокольни поднявших тревогу звонарей.

Между тем набат был услышан в соседних селениях. Отовсюду к Триверо поспешили отряды местных феодалов.

Понимая, что его бойцы почти не способны сражаться, Дольчино приказал забрать побольше продуктов и отходить к горе Цебелло. Заодно братья прихватили подесту, священников и наиболее знатных горожан. Преследовать патаренов солдаты не решились.

На вершине горы под открытым небом спали у костров воины. Охапки хвои и веток, положенные прямо на снег, служили им вместо постели. Трое суток, проведённые почти без отдыха, окончательно измотали людей. Усталость свалила всех. Ни холод, ни жёсткий настил не могли уже помешать крепкому сну.

Дольчино ещё держался на ногах. Как тень бродил он меж огней, всматриваясь в ночь. Время от времени одинокий страж подбрасывал в костры поленья и поправлял на спавших овчины. Рядом бегал неутомимый Кардинал.

Пёс часто нюхал ветер и, подняв торчком острые уши, чутко прислушивался. Приближаясь к большому каштану, где лежали связанные пленники, волкодав угрожающе рычал. Дольчино гладил четвероногого помощника и медленно шёл дальше, борясь со сном.

В голове стучало, мысли путались. Веки сами собой слипались и, каждый раз стоило невероятных усилий вновь разомкнуть их. Перед глазами то и дело возникали высокие заснеженные скалы и пропасти, среди которых пролегла дорога.

Многие, очень многие остались на том страшном пути. Измождённые, обессилевшие бойцы нередко срывались и падали с отвесных круч, и никто не мог помочь им. Перекрестившись, все молча проходили мимо опасного места, чтоб упрямо двигаться вперёд.

И они дошли! Дошли, несмотря на завалы, несмотря на неприступные подъёмы и скользкие обледенелые спуски, по которым приходилось скатываться, обдирая кожу, рискуя каждый миг сломать шею. Даже метель, разыгравшаяся на второй день похода, не остановила их. Совершив трудный переход, братья нашли в себе силы взять Триверо.

Вождь апостолов остановился перед молодым воином из отряда Федерико ди Новара. Обращённое к огню лицо юноши казалось преждевременно состарившимся. На худых щеках у губ под едва пробившимся пушком обозначились глубокие морщины. Они говорили о многом.

Не лёгкой дорогой шёл он сюда из далёкой Франции. Не стремление к наживе, не погоня за славой побудили его забыть родину и поспешить к ним на помощь. Лишь жажда свободы и ненависть к её врагам могли дать силы выдержать такой путь.

Теперь община вырвалась из тисков голодной смерти и вновь обрела способность драться. Тщетно пытается папская армия запереть их в горах, оторвать от тех, ради кого они взялись за оружие. Ни жестокие преследования, ни угрозы отлучения не преградят путь правде.

Пусть временно сеньорам удалось подавить восстание. Но разве можно победить мечту о справедливости.

Достаточно вспомнить, что рассказывал Федерико ди Новара. А триверские бедняки, распахнувшие для них ворота города? Дольчино вдруг ясно увидел перед собой глаза старой женщины из толпы, провожавшей их при отступлении. До сих пор звучал в ушах её голос: «Возвращайтесь скорей! Дай бог вам силы разбить солдат!»