Текст книги "Путешествие"

Автор книги: Станислав Дыгат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

  Плечи Зиты выражали полное спокойствие, а рука ни разу не коснулась волос. Рядом на стуле лежала розовая нейлоновая сумочка в форме ведерка и зонтик, тоже розовый, но более бледного оттенка, обшитый кружевцем, похожий на миленькую ночную рубашечку.

  Зита или не Зита?

  Если он встанет и подойдет к ней и окажется, что это не Зита, положение будет ужасно глупое. Все это, может быть, было очень интересно, но слишком необычно для чиновника министерства. Кажется, следует незаметно ретироваться. Независимо от того, она это или не она.

  Генрик увидел, что к нему идет кельнер, и это его подбодрило. Он поднялся и приблизился к столику Зиты, а кельнер остановился на некотором расстоянии, заложил руки за спину и стал ждать. Генрик стоял совсем рядом с Зитой, но она, погруженная в чтение, не замечала этого или делала вид, что не замечает. Он долго стоял так, пока наконец решился произнести тихим немного дрожащим голосом:

  – Здравствуйте.

  Зита вздрогнула, положила книгу на колени и подняла голову. Мгновение она смотрела на Генрика внимательно и с удивлением. Потом сняла темные очки, и Генрик, пораженный, увидел, что это не Зита. Эта девушка была очень похожа на нее. Почти то же лицо. Но Зита была простовата, с маленькими глазами и неправильным носом. Глаза и нос незнакомки были безупречны. Глаза большие, нос прямой и красивый, а в выражении лица сквозило благородство. Она смотрела на Генрика, подняв брови и приоткрыв рот, как бы ожидая, что он ей скажет, но Генрик был так удивлен, что не мог произнести ни слова. В особенности смущало его то, что за всем этим наблюдает кельнер.

  «Это сходство и это платье. Какое удивительное совпадение»,– подумал Генрик.

  – Прошу прощения...– простонал он наконец и остановился, не зная, что сказать дальше. Но девушка вдруг рассмеялась.

  – Нет, нет. Вы не ошиблись. Это я. Вы не думайте, что я вас не узнала. Я только была застигнута врасплох и очень удивилась. Мы так давно не виделись, а я как раз сегодня думала о вас. И вот вы стоите передо мной, как добрый дух.

    Ах, это Зита. Он должен был признать, что она чудесно его провела. Он удивлялся ее актерскому таланту и искусству перевоплощения. С помощью портного, парикмахера и, уж наверно, косметички она блестяще сумела перевоплотиться в девушку из хорошей семьи. Смогла достигнуть того, что ее черты приобрели благородство, глаза увеличились и даже нос стал другой формы. Она смотрела на него, улыбающаяся и довольная; наверно, она была в восторге, что ей удалось так его провести. Генрик взглянул на нее и тоже улыбнулся. Но в ту же секунду несмотря на всю очевидность, он опять заколебался, она ли это.

  Зита протянула руку.

  – Здравствуйте,– сказала она.– Ну, поздоровайтесь же со мной и присядьте хоть на минуту.

  Генрик слегка пожал ее руку и сел на краешек стула. Он  был очень смущен.  Кельнер повернулся  и

отошел.

  Зита смотрела на Генрика, улыбаясь.

  – Ну, что? Должно быть, я очень изменилась, если вы колебались, я ли это.

  – Нет. Вы ничуть не изменились. Но вы еще прекраснее, чем раньше.

– Чем раньше,– повторила Зита и вздохнула.– А что вы здесь делаете?

  – Где?

  – Здесь, на Капри. Зачем вы сюда приехали?

  – А зачем приезжают на Капри?

  – Я не знаю,– сказала Зита тоном капризной принцессы.– Мне здесь очень скучно. Увезите меня отсюда,

  Генрик смотрел на Зиту с недоумением. Он не понимал, к чему она клонит, каким образом намерена продолжать разыгрывать спектакль, который он ей заказал. Он смотрел на нее еще и потому, что она действительно была прекрасна. Все это казалось ему глупым и безвкусным, недостойным и ненужным. Почему им нельзя побыть друг с другом просто, без этого балагана? Нужно кончать эту игру.

  Зита улыбнулась.

  – Ну, не смотрите же на меня с таким удивлением. Я не собираюсь всерьез обременять вас собой. Но, может быть, если у вас нет ничего лучшего, вы составите мне компанию?

    – Но ведь я для этого и приехал.

  Зита улыбнулась снова.

  – Ах, вы очень славный. Не сердитесь на меня. Вы очень милый. Вы хотите сказать, что вас сюда привело предчувствие? Но тогда вы не должны говорить об этом с такой унылой миной. Не кажется ли вам, что пора кончать эту комедию? Ведь это не может долго продолжаться.

  – Да. Конечно. Я тоже так думаю.

  – Вы на меня сердитесь?

  – Простите. Я не понимаю.

  – Знаете что? Давайте выпьем чего-нибудь. Только покрепче.

  – Непременно. И как можно скорее.

  – Но не здесь. Мне здесь надоело. – Возле пассажа есть бар...

  – Так пойдемте туда.

  Они встали и пошли. Некоторое время шли молча. Казалось, Зита борется с собой. Наконец она сказала:

  – Когда вы поняли, что я не та, за кого вы меня приняли? Вы не сердитесь на меня за эту глупую шутку?

  Генрик остановился. Он почувствовал биение в висках и слабость в ногах.

  – Ну, идемте же,– сказала она.– Что же вы остановились? Вы все-таки сердитесь на меня? Вы хотите уйти? Нет, нет. Очень вас прошу, не оставляйте меня одну. Неужели она действительно так похожа на меня?

  – Кто? – спросил Генрик глухо.

  – Та женщина, за которую вы меня приняли.

  – Похожа. Но не очень.

  Они опять остановились, но девушка слегка потянула Генрика за рукав, и они пошли дальше.

  – Когда я сказала, что вы не ошиблись и что я сразу вас узнала, вы все-таки ошиблись.

  – Ненадолго.

  – И все-таки ошиблись. Как это могло случиться? Должно быть, я очень на нее похожа. Кто она?

  – Нет, правда, вы не очень на нее похожи. Хотя я мало ее знаю и давно не видел.

  – Но кто она?

  В этот момент они входили в бар, и Генрик не ответил. Бармен приветствовал Генрика, как старого знакомого.

 – Браво! – крикнул он.– Великолепно! Я говорил, что вы еще к нам вернетесь. Граппа?

  – Что вы будете пить? – спросил Генрик девушку.– Я люблю граппу.

  – Что ж, пусть будет граппа.

  – Я пью двойную.

  – Пусть будет двойная.

  Генрику показалось, что девушка вдруг загрустила. Она смотрела куда-то в сторону и даже тихо вздохнула.

  «Это смешно, что я принял ее за Зиту,– подумал Генрик.—У нее такая нежная красота, она такая необыкновенная. Я поглупел от этого ожидания, и все перепуталось в голове. Ведь она даже не похожа на Зиту».

  Девушка задумчиво улыбнулась чему-то. Вдруг она словно очнулась, повернулась к Генрику и, улыбаясь, положила ему на плечо руку.

  Они стояли у стойки близко друг к другу.

  – У вас был такой смешной вид, когда вы заметили свою ошибку. Совсем как у маленького мальчика, который разбил фарфоровую вазу. Это-то и навело меня на мысль сыграть с вами шутку. Все это от скуки, которая одолевает меня на этом проклятом острове.

  Бармен поставил перед ними два стаканчика. Они чокнулись, и Генрик выпил все, а девушка половину. Бармен протяжно свистнул.

  – О, синьора здорово опрокидывает,– сказал он.—Вы полька?

  – Нет, я шотландка.

  – Шотландцы здорово закладывают, – сказал он с восхищением.

  – Собственно, я итальянка,– сказала девушка Генрику.—Меня зовут Патриция Миллс. Мой дед приехал из Шотландии в Италию и открыл здесь торговлю чаем. Мой отец тоже торгует чаем. Мы живем в Милане. Но уже я торговать чаем не буду и отец не может с этим примириться.

  – Меня зовут Генрик Шаляй, я поляк,– сказал Генрик.

  – Этот кинорежиссер не ваш ли родственник? Он поляк по происхождению. Знаете что? Вы даже чем-то на него похожи.

  Генрик на минуту задумался.

  – Это случайность,– сказал он.– У меня нет с ним ничего общего. А вы его знаете?

  – Его хорошо знает мой отец. Он даже когда-то приходил к нам домой. Но это было давно. Мне было тогда тринадцать лет. «Ну что? – сказал он мне. —Ты хотела бы стать кинозвездой?» И ущипнул меня за щеку.

  «Скотина»,– подумал Генрик.

  – Можно налить?—спросил бармен.

  – Нет, нет,– сказала Патриция.– Мне, во всяком случае, нет. Я не рассчитала свои силы, – обратилась она к Генрику,– я не допью и этой половинки. Это слишком крепко, я не привыкла. Но мне очень приятно, правда, очень приятно.

   – О, мне тоже,– сказал    Генрик.– Куда   мы пойдем?

  – Мне совершенно все равно,– сказала Патриция. Она посмотрела Генрику в глаза так, что ему стало

жарко.

  Они расплатились и вышли.

  – Вы надолго приехали?—спросила Патриция.

  – Не знаю. Это зависит от вас.

  Патриция ничего не ответила, а Генрик испугался, что он сказал что-то вульгарное, неуважительное и что она на него обиделась. Они спускались к морю со стороны Марина Пикколо. Наконец Патриция сказала:

  – Вы хотите этот день провести со мной?

  – Да. Если вы не против.

  Патриция молчала.

  – Я не против,– сказала она.

  Она взяла Генрика за руку, отдала ему свой зонтик и потянула его за собой. Они побежали вниз по извилистой тропинке. Патриция смеялась и ежеминутно повторяла:

  – Только не упадите пожалуйста, не упадите.

  А Генрик отвечал ей:

  – Нет, нет, не бойтесь.

  Они остановились на краю обрыва, в нескольких метрах от моря, и смотрели друг на друга, улыбающиеся и запыхавшиеся.

  – Сядем, – сказала Патриция. Они сели на траву и стали глядеть на море. Волны ударялась о скалы. Пена взлетала кверху, на голубой поверхности воды возникали белые круги.

  – Вы   не   боитесь   испортить   юбку?  Спросил Генрик.

  – Нет, наоборот. Я ношу ее слишком долго. Она мне надоела. Ее пора испортить.

  – Люди сознательно уничтожают то, что им надоело. Это ужасно.

  – О чем вы думаете?

  – Не знаю. Вот уже час, как я не знаю, о чем я думаю. Я только чувствую.

  Патриция молчала.

  – Это случилось,– наконец сказала она. На этот раз замолчали оба.

  – Патриция,– сказал Генрик тихо.

  И снова они замолчали, а потом заговорила Патриция.

  – Я никогда не верила, что это случится. И что это случится так быстро и неожиданно. Я счастлива.

  – Это не ошибка, Патриция.

  – Да, это не ошибка. Такие вещи случаются раз в столетие, и это случилось именно с нами.

  – Это не ошибка и не случайность. Я искал тебя всю жизнь. Вся моя жизнь – это поиски тебя. Я знал, что ты где-то существуешь и что в конце концов я найду тебя.

  Они сидели, чуть отвернувшись друг от друга, плечо к плечу, и смотрели в небо.

  – Не знаю, кто ты, откуда ты пришел. Не знаю, кто та девушка, за которую ты меня принял. Не знаю, что ты делал до сих пор, и не хочу ничего этого знать.

  Она поднесла руки к глазам, словно хотела протереть их.

  – Моментами мне кажется, что это сон. Возможно ли это? Как неожиданно, как невероятно это все обрушилось. Еще час назад мы были такие обыкновенные, спокойные, немного печальные, немного скучающие. Как ты думаешь, мы будем счастливы?

  —Нет. Этого я не думаю.

  – Когда ты уедешь и оставишь меня, я убью себя.

  – Я уеду и оставлю тебя. Но ты не убьешь себя. Ты должна жить и думать обо мне.

  – Если ты так велишь.

    Патриция вскочила и отчаянно затрясла головой.

  – Что же это? Боже мой, что же это? Что за наваждение!

  Генрик встал и обнял Патрицию. Коснулся губами ее лба, погладил по волосам. Она стояла не двигаясь и слегка дрожала. Вдруг она поднялась на носки и крепко поцеловала его в губы. А потом прижалась головой к его щеке.

  – Помни, помни,– шептала она.– Как бы ни было дальше, что бы ни случилось, помни, что все, что происходит в эту минуту,– правда. Только это правда. Другой правды нет. Помни это.

  – Не понимаю.

  Она приложила ладонь к его губам.

  – Ты не должен ничего понимать. Ты должен запомнить. Ты будешь это помнить?

  – Да.

  – Всегда?

  – Да.

  – А теперь скажи, тебе хорошо?

  Генрик стал на колени и поцеловал край ее юбки. Голубой, как утренние воды Тирренского моря, с белыми кругами, точно волны, разбившиеся о скалы.

  Потом они ходили обнявшись по берегу и говорили о чем-то чудесном и неповторимом.

  Солнце уже перешло на другую сторону неба. Тени от пальм вытянулись, море потемнело. Патриция посмотрела на часы и схватилась за голову.

  – Уже половина пятого! Мне достанется!

  – Достанется? От кого?

  – От Эдуардо!

  – Эдуардо? Кто это?

  – Не хмурься так,– она рассмеялась и погладила его лоб,—и не пугай меня своим взглядом.  Эдуардо – это портье из пансионата, в котором я живу.

  – Ну хорошо, портье. Но...

  – Этот пансионат принадлежит моему отцу. Знаешь, я недавно очень болела? Воспаление легких. Чуть не умерла. Я лежала в жару и даже бредила. И в бреду видела тебя. Веришь? Теперь я знаю, что это был ты. Я хотела бы, чтобы у меня снова был жар и чтоб я опять увидела тебя. И отец насильно послал меня сюда выздоравливать. А Эдуардо приказано следить, чтобы я вовремя ела, вовремя ложилась спать и не делала глупостей.

  – Так или иначе, этот Эдуардо мне не нравится.

  – Ах, какой ты смешной. Мне все безразлично с той минуты, как я тебя встретила. И моя болезнь, и Эдуардо, и даже отец. Но я хотела пойти в пансионат переодеться, и боюсь, что старик будет мне надоедать. Но ничего не поделаешь. Идем. Я переоденусь, и мы пойдем вместе обедать. Хочешь? Мы будем сидеть друг против друга, будем пить граппу, и ты наконец что-нибудь расскажешь о себе, потому что до сих пор говорила только я.

  Она взяла его под руку, и они пошли наверх. Всю дорогу они молчали. Наконец Патриция сказала:

  – Так долго ничего не говорить – это все равно что сказать очень много. Правда?

  – Правда. Но я хочу слышать твой голос.

  – Я думала, ты устал. Я ужасная болтунья.

  Они снова замолчали, а потом снова заговорила Патриция.

  – Ты сказал, что мы никогда не будем счастливы?

  – Я не думаю, чтобы мы могли быть счастливы. Слишком поздно.

  – Слишком поздно,– сказала Патриция.– Почему слишком поздно? Между нами есть какая-то тайна. Ты не можешь рассказать мне обо всем?

  – Никакой тайны нет. Но рассказать обо всем невозможно. Нас разделяет пространство, время, разделяют тысячи малых и больших вещей, которых ты не смогла бы понять, если бы я тебе о них рассказал, потому что ты для этого слишком молода. Для чего об этом говорить? Разве не достаточно того, что мы вместе? Время остановилось для нас. Не знаю, что будет через пять минут, и меня это не интересует. Время измеряется только настоящим.

  – Да,– сказала Патриция и прижалась к его плечу.– Я не должна спрашивать тебя об этом. Мы счастливы, и никто у нас этого не отнимет. Правда? То, что существует в эту минуту, будет существовать всегда, что бы с нами ни случилось. Ничто, никто и никогда не отнимет у нас этого! Повтори!

  – Ничто, никто и никогда не отнимет у нас этого,– повторил Генрик, и Патриция засмеялась. Она прижала свою руку к его лицу и поцеловала его в губы.

  Они шли в туннеле, образованном розовыми кустами, а может быть, какими-нибудь другими кустарниками, и вышли на площадку, на которой был красный трехэтажный дом с зелеными шторами и белой надписью на фронтоне: «Аlbergo pensione Regina>>

  – Спрячься в этих кустах, там есть скамейка. А я забегу к себе в комнату и быстро переоденусь,– сказала Патриция.

  – Ты меня стесняешься? – спросил Генрик. Я хотел посмотреть на Эдуардо.

  Патриция задумалась на минуту, кусая губы.

  – Знаешь... Зачем тебе это?

  – Отец запрещает тебе встречаться с мужчинами?

  —Нет, почему? Но... ну, будь послушным, подожди здесь.

   Она пошла к дому, а Генрик вернулся в туннель из роз. Ему было неприятно. Сделав несколько шагов Патриция обернулась и, улыбаясь, помахала ему рукой. И вдруг, как бы под влиянием неожиданного решения, стремительно бросилась к нему, повисла у него на шее и начала целовать его, болтая ногами в воздухе.

  – Ну идем, идем. Идем, глупый. Думаешь, я тебя стыжусь или боюсь Эдуардо или кого-нибудь другого? Думаешь, что кроме тебя меня что-нибудь на свете интересует?

  – Но правда, лучше я тут подожду.  – Идем, упрямец надутый, идем.

  Она слегка подтолкнула его, и они пошли в сторону пансионата. Перед пансионатом стоял пожилой мужчина в ливрее, он был похож на камердинера из плохой пьесы в хорошем театре. Должно быть, он был близорук, потому что, когда увидел приближающихся Патрицию и Генриха, долго надевал и снимал очки, щурил глаза, пока с криком негодования не побежал к ним навстречу.

  – Синьора Патриция, господи, что же это вы устраиваете? Синьор директор уже третий раз звонит из Милана, а я не знаю, что с вами, и должен выкручиваться. Вы не обедали и... Прошу прощения, – обратился он к Генрику,– но мне поручено опекать синьору Патрицию, и , клянусь вам, это не легкий хлеб.

    – Я бы охотно вас заменил! – улыбнулся Генрик.

  – Ну, правда, Эдуардо, не сердитесь на меня и не высмеивайте меня. Мне не два года.

  – Если бы синьор директор хотел это понять.

  – Пожалуйста, скажите отцу, если он еще раз позвонит, что приехал двоюродный брат Марты и я поехала с ним на Анакапри.

  – Ах,  этот  синьор – двоюродный   брат  синьоры Марты! – Эдуардо почтительно поклонился.

  – Подожди,– сказала Патриция,– я сейчас приду.– Она побежала в пансионат, и Эдуардо пошел за ней, что-то бормоча себе под нос.

  «Вот как, – подумал Генрик, – капризная судьба превратила меня в двоюродного брата Марты».

  Не прошло и пяти минут, как Патриция выбежала из пансионата. На ней было черное вечернее платье с большим вырезом, на плечах белая шаль, она бежала легко и, не останавливаясь, схватила Генрика за руку и быстро потянула за собой.

  Добежав до кустов, она остановилась, обхватила голову Генрика обеими руками и начала целовать.

  – Я так ужасно соскучилась по тебе,– говорила она между поцелуями.– Я думала, что не переживу одиночества, и проклинала эту глупую затею с переодеванием.

  «Возможно ли,—думал Генрик,–чтобы нам когда-нибудь пришлось расстаться?»

  Они шли по туннелю из роз в ту сторону, откуда пришли, но потом свернули направо и немного вверх, удаляясь от моря. Патриция взяла Генрика под руку. Она шла прямая, сияющая, чуть покачиваясь, точно в каком-то легком танце.

  – Ты   права, – сказал   Генрик. – Можно вот так молчать, и это все равно, что говорить друг с другом.

  – Правда? – Патриция прижалась к нему.– Но я все-таки хочу слышать твой голос. Скажи, куда это мы идем? Где ты живешь?

  – В отеле «Беллиссима».

  – На Марина Гранде? Что за идея?

  – Так мне посоветовали. Но мне там нравится.

  – Тогда, наверно, и мне понравится.

  – Хочешь туда пойти?

  – Еще бы! Ведь я должна увидеть, как ты живешь.

    —А знаешь что? Давай поужинаем в «Беллиссиме», Хозяин очень хвалил свою кухню и был несколько разочарован, что я не собираюсь отдать ей должное.

  —Отлично, великолепно.

  Они шли кривыми улочками мимо вилл в сторону рынка. Когда они проходили мимо белого домика с большой верандой, раздался крик и к калитке, размахивая руками, подбежал пожилой господин.

  – Шаляй, дорогой, любимый друг! – кричал он на бегу.– Все-таки вы пришли! Я знал, что я в вас не ошибся!

  – Мы попались,– шепнул Генрик Патриции.

  – Кто это?

  – Здешний врач. Очень милый человек, но на что он нам?

  Синьор Памфилони выскочил из калитки, упал  в объятия Генрика, оттолкнув Патрицию, и только спустя минуту заметил ее.

  – Ах, прошу прощения. Покорнейше прошу извинить меня за такое невнимание. Увы, у синьора Шаляя обо мне ужасное мнение – как о человеке грубом и невоспитанном.

  Патриция снова взяла Генрика под руку: наклонив голову к его плечу, она улыбалась синьору Памфилони.

  – Хотя вы и разлучили нас так стремительно, но на приятеля Генрика сердиться я не могу.

  – На приятеля Генрика сердиться я не могу! – с восторгом повторял синьор Памфилони и от радости хлопнул себя по колену.– Вы не только самая красивая, но и самая очаровательная женщина, какую я встречал в своей жизни. А вы вдвоем,– воскликнул он с жаром,– составляете самую прекрасную пару в мире! И не откажете мне в том, чтобы зайти ко мне что-нибудь выпить и закусить.

  Генрик сделал нерешительный жест. Патриция взяла его руку и погладила.

  – Вы знаете, мы к вам зайдем, но немного позже. Потому что мы встречаемся очень редко, намного, намного реже, чем хотели бы. Нам нужно поговорить, я думаю, вы не обидитесь.

  – Искренность! Откровенность! – воскликнул синьор Памфилони. – Вот черты настоящей дружбы! Приношу вам за это самую горячую благодарность, мои дорогие. На столе будет стоять хорошая закуска и вино не из худших. В какое бы время вы ни надумали навестить меня, я вас жду.

  – До свиданья, дорогой друг,– сказал Генрик. —Мы обязательно придем.

  Они ушли, а синьор Памфилони долго еще махал им вслед рукой и посылал восторженные восклицания.

  До Марина Гранде шли пешком.

  – В автобусе мы были бы не одни,– сказала Патриция.

  Они шли, прижавшись друг к другу, вдоль сада, в котором росли лимоны. Начинало смеркаться, и далекий Везувий вырисовывался отчетливым стальным силуэтом, выглядевшим грозно.

  Синьор Чапполонго был очень доволен. Он проводил их в столовую – это была веранда на втором этаже под террасой, на которую выходила комната Генрика,—и с помощью угроз и ругательств вызвал кельнеров, чтобы они как можно лучше обслужили гостей.

  Еда была в самом деле вкусная. Клецки с мясом, курица по-римски, сыр. Им подали также граппу и прекрасное каприйское вино. Генрик ел с аппетитом и не сразу заметил, что Патриция почти совсем не ест. Она водила вилкой по тарелке и казалась встревоженной. За большими окнами веранды стемнело. Моря уже не было, была только темная пропасть, но понемногу на невидимом в темноте горизонте начали зажигаться огни Неаполя.

  – Ты почему не ешь, Патриция? – спросил Генрик.– Тебе не нравится?

  – Я ем. Не обращай на меня внимания.

  Внезапно Патриция повернулась к окну. Плечи ее вздрагивали. Генрик взял ее за подбородок и, несмотря на легкое сопротивление, повернул ее лицо к себе. Глаза ее были сухи, но в лице была такая печаль, что у Генрика сжалось сердце.

  – Что с тобой? – спросил он нежно.– Что с тобой?

  – Мне холодно,– сказала Патриция. Она дрожала. Она закуталась в шаль, съежилась и смотрела на Генрика с улыбкой, но эта улыбка была так печальна, что у Генрика еще мучительнее сжалось сердце.

  – Все кончается, – сказала   Патриция, – Все кончается. Как жаль.

    —Нет, Патриция, нет. Все только начинается. Мы никогда не расстанемся.

  – Скажи, скажи это еще раз.

  – Мы никогда не расстанемся.

  Вдруг Патриция встала. Взяла Генрика за руку. Ее рука была холодна.

  —Идем,– сказала она.– Идем к тебе.

  – Патриция, ты действительно хочешь пойти ко мне?

  – Я буду у тебя ночевать.

  Они стояли на террасе, прижавшись друг к другу. Взошедшая луна бросила на море дрожащую светлую дорожку. Патриция положила голову Генрика к себе на грудь.

  – У тебя тут так хорошо,– сказала она,—так спокойно и безмятежно. Здесь мой дом. У меня нет другого дома.

  Вдруг она прижалась к нему всем телом и тихо вскрикнула.

   —Что ты? – спросил Генрик.– Что с тобой?

  – Ничего, ничего. Знаешь что? Пойди и принеси бутылку граппы. Прежде чем лечь в постель, хорошо бы выпить. Ну, иди! А я пока лягу. Ну иди же! Постой! – вдруг крикнула она, когда Генрик был уже в дверях. – Вернись на минутку.

  – Что, милая? – спросил он, подходя к ней.

  – Поцелуй меня.

  Генрик обнял ее. Патриция обхватила его голову и словно в лихорадке приникла к его губам, но это продолжалось одно мгновение. Она сразу же оттолкнула его и села, опустив голову и прерывисто дыша.

  —Теперь иди,– сказала она тихо.

  Генрик вернулся в номер с бутылкой граппы и сказал:

  – Вот и я, Патриция. Я так спешил. Ты уже легла?

  Но никто не ответил. Постель была пуста. Свет луны падал на нее.

   —Патриция! – крикнул Генрик и выбежал на террасу.

  —Генрик!—услышал он голос откуда-то снизу.

  —Патриция, где ты! Что ты делаешь?

  —Прощай, Генрик! Посмотри на меня еще раз. Через минуту меня уже не будет.

    – Патриция! —крикнул Генрик и перегнулся через балюстраду.

  Внизу на дороге стояла Патриция и махала ему рукой.

  – Патриция! Что ты делаешь? – закричал Генрик.– Иди сюда скорее! Я сейчас спущусь. Как ты меня напугала.

  – Прощай, Генрик. Посмотри на меня, посмотри еще раз. Через минуту меня уже не будет.

  Она повернулась и побежала в сторону порта, В темноте виднелось только расплывчатое пятно ее белой шали.

  – Патриция! – крикнул Генрик. Он выбежал из отеля. Перед ним проехал автобус, и в его окне Генрик увидел бледное лицо Патриции.

  – Патриция! – крикнул он и протянул руку. Автобус исчез за поворотом.

  Следующий автобус отходил через пятнадцать минут, и все это время Генрик повторял: «Ничего не произошло. Она просто слишком много пила. С непривычки. Сейчас я ее найду там, наверху».

Поднявшись наверх, он прежде всего пошел в бар возле пассажа.

  – Пожалуйста, граппы, полный стакан, скорее,– сказал он еще в дверях.

  Бармен испытующе посмотрел на него и неодобрительно покачал головой.

  – Ой, я вижу, вы сегодня поссорились, если позволите заметить.

  Он налил стакан и подал его Генрику.

  – Что такое? – спросил Генрик с раздражением.

  – Ну да, синьора была тут минуту назад и выпила три таких стакана. Тоже крикнула, чтобы поскорее, и выпила залпом. Здорово закладывает, ничего не скажешь.

  Генрик выпил, бросил бармену деньги и выбежал из бара.

  Он мчался так, как будто у него была какая-нибудь цель, но никакой цели у него не было. Улицы были темны, огни горели только в виллах, пансионатах и кое-где в витринах магазинов. Он долго кружил и блуждал по извилистым улочкам, когда вдруг остановился и ударил себя рукой по лбу.

    «Ну, конечно, она пошла к себе и легла спать. Нужно идти в пансионат, отделаться от Эдуардо и забрать Патрицию. Я никогда больше не позволю ей так много пить».

  Он спрашивал прохожих, как пройти к пансионату «Регина», но те либо не могли ответить, либо объясняли так, что невозможно было понять.

  Он кружил и кружил по улочкам и вдруг услышал смех Патриции. Он остановился и обнаружил, что стоит перед виллой синьора Памфилони. Он облегченно вздохнул. За большой приоткрытой стеклянной дверью террасы горел свет, занавеска была задернута, и на ее фоне двигалась какая-то тень. Это была Патриция. Генрик отворил калитку, прошел по дорожке и поднялся по лестнице на террасу.

  – Ну что, дядечка? – услышал он голос Патриции.– Ты, кажется, не очень рад этому визиту? А?

  – Но, право же, уважаемая синьора,– голос синьора Памфилони был каким-то писклявым и взволнованным,– я в восторге, но вы, мне кажется, чувствуете себя не очень хорошо, правда? А где мой друг, синьор Генрик?

  – О нем ни слова! – крикнула Патриция – Эй, дядечка, разве я тебе не нравлюсь?

  Синьор Памфилони как-то несмело захихикал.

  – Как вы можете мне не нравиться? Но ведь вы, как бы это выразиться, ну, знакомая моего друга, а дружба – это для меня самая святая вещь. Нет, нет, в самом деле, я графа Шаляя особенно уважаю... Что с вами? Почему вы плачете? Пожалуйста...

  Раздался звон разбитого стекла. Потом послышалось хриплое пение, которое внезапно оборвалось:

  – Не огорчайся, дядечка,– глухо прозвучал ее голос. – Эту вазу можно склеить. Вот жизнь уже не склеишь. Ой, нет. Ой, нет, нет! Ну, дядечка, дай еще выпить. Знаешь, зачем я к тебе пришла? Чтобы вернуться на свое настоящее место. Да, да, лей еще, доверху... Я занесу тебя сегодня в список своих клиентов.

  – Синьора   Патриция,   боже милосердный, перестаньте и опустите платье.

  – Молчи, дядечка. Никакая я не Патриция. И знаешь  ли  ты,  что не к каждой выдуманной истории можно приделать такой конец, какой бы хотелось? Не знаешь? Тогда ты... Ну, дядечка, выкладывай пять сотен и...

 – Ах, да что вы? Что вы! Ну, пожалуйста, не снимайте хотя бы рубашку. Я знаю, таков современный стиль. Это теперь так модно, и даже случается, и о-го-го.

  Синьор Памфилони вдруг захохотал, как будто его защекотали, а потом донесся отчаянный стон: «Я в самом деле выше всего ценил дружбу», и Генрик сбежал с лестницы, затыкая уши.

  Он остановился на улице, встал под пинией и уперся головой в ее ствол. Отер пот, выступивший на лбу, хотя было не жарко.

  «Теперь я должен убить синьора Памфилони,– подумал он,– но таким образом игра затянется».

  Все было ненастоящее. Люди и события. Настоящим было только страдание и настоящей была любовь.

  Всю ночь Генрик пролежал в постели, не раздеваясь. Он курил сигарету за сигаретой и смотрел в потолок. Он заснул, когда уже рассвело. Ему снилась Зита. Она кружилась на карусели, поднимала вверх руки и весело кричала. Кто-то постучал в дверь, и Генрик проснулся.

  «Значит, это был только сон, который я не мог вспомнить»,– подумал он. И открыл дверь.

  Это был синьор Чапполонго. Он стоял, застенчиво улыбаясь, держал в руке сверток и письмо.

  – Простите,—сказал он, – еще нет семи, но, может быть, это срочно. Здесь была синьора и оставила это для вас. А пароход сейчас отходит, и синьора спешила...

  – Какая синьора? – крикнул Генрик.

  – Ну, синьора,– сказал Чапполонго.– А я знаю, что в таких случаях нужно действовать быстро...

    Генрик схватил письмо и разорвал конверт. В нем была пачка денег и открытка. Он вынул ее и прочел:

   «По причинам, от меня не зависящим, я не могла довести до конца договор, заключенный между нами «Под веселой устрицей», и поэтому возвращаю деньги, а также купленный реквизит. Я хотела сделать как можно лучше, но я тоже человек. Эдуардо получил 1000 лир, это я пишу для того, чтобы вы не удивлялись.

  Очень, очень вас люблю и буду всегда вас помнить. Очень прошу меня простить.

                                                                                                                                     Зита»

  Генрик развернул сверток. Там была голубая юбка с белыми кругами, голубые туфли, зонтик, черное платье, белая шаль и другие вещи.

  Раздался рев сирены.

  – Кажется, уже поздно,– сказал синьор Чапполонго.– Пароход отходит.

  Генрик оттолкнул его и выбежал.

  Было пасмурно, шел дождь. Генрик добежал до порта и увидел исчезающую в дрожащем тумане корму парохода.

  Он безуспешно искал Зиту в Неаполе. Девушки не знали ее или, может быть, не хотели говорить ее адрес. Он бродил по тем улочкам, где встретил ее, и думал:

  «Так я буду искать ее до конца жизни. А когда кончатся деньги, стану портовым грузчиком».

  Однажды на маленькой улочке он увидел Янека со свертками под мышкой.

  Наконец-то. Янек шел к Зите. Шел со свертками, в которых были продукты. Теперь он велит приготовить себе еду и будет жрать.

  Генрик напал на след. По следу Янека он попадет к Зите.

  И тогда он понял, что ходить ему туда незачем. Янек, показывая ему дорогу, тем самым закрывал ее для него.

  Мы бродили по Венеции всю ночь, а потом еще полдня, и Шаляй рассказал мне все это.

  – Что же дальше? – спросил я.

  – Ничего,– ответил он.– Через полчаса отходит мой поезд. Послезавтра я буду дома. Я даже рад этому.