Текст книги "Под стягом Святослава (Историческая повесть)"

Автор книги: Станислав Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

ХАДЖИ-ХАСАН ОБЕЩАЕТ

тражник у входа загородил дорогу копьем.

– Идите к помощнику Исмаилу-баши. Туда! – показал воин вправо.

Летко сунул ему под нос каганов ярлык – красный лоскут шелка с золотой вязью письма. Охранник открыл рот от изумления, склонил голову и проревел внутрь шатра:

– Дорогу посланнику светоносного шаха Хазарии Наран-Итиля!

Тут же полы шатра распахнулись, и перед руссами возник все тот же внушительный араб с сухим горбоносым лицом, склонил надменную голову и, не глядя на гостей, проговорил через силу покорно:

– Святой Хаджи смиренно просит… – Привратник поднял глаза, притворно-радостно изумился: – Ах-х-ха! Ашин Летко! Проходи, будь гостем. Хаджи-Хасан уже справлялся о тебе…

– Здрав буди, Махмуд, – рассмеялся Летко Волчий Хвост. – Раздобрел ты с тех пор, как мы последний раз в Киев-граде виделись.

– Жизнь такая. Раньше я все больше на коне скакал, а теперь стареть стал. Проходи, Ашин Летко: властелин мой не любит ждать…

Богач почетно принял знатного русса. Они вдвоем сидели на роскошном персидском ковре, скрестив по-восточному ноги. Золотая и серебряная посуда ломилась от заморских яств. Кубки тончайшей резьбы благоухали ароматом легких грузинских вин.

Собеседники поглядывали друг на друга испытующе, улыбались ласково и стелили велеречие вокруг здоровья, богатства, удач и долгой жизни.

Прислуживал им старый слуга-нубиец, черный как сажа, отчего седая голова его казалась ослепительно белой. Летко знал, что Темир – так звали слугу – глух и нем. Большие коричневые глаза старика ласкали лицо русса, а иногда источали тревогу – на мгновение всего, не больше. Тогда Летко взглядом успокаивал его: коварство за благодушием и улыбками не могло ускользнуть от взора умного человека. А Летко Волчий Хвост был умен, как торговый бог славян Велес, поэтому Святослав отправил его послом к кагану-беки Асмиду.

Хаджи-Хасан выглядел моложаво, хотя и перевалило ему за пятьдесят. В скромной одежде и белой чалме паломника, с черными, как кожа нубийца, живыми глазами он был похож на воина больше, чем самый настоящий ал-арсий: под широким шелковым халатом угадывалось гибкое, сильное тело. Он был ласков той лаской, какая присуща леопарду, готовому к стремительному прыжку. Благодушие его настораживало и усыпляло одновременно.

Летко тоже казался беспечно-веселым, но Хаджи-Хасан видел, что русс насторожен и готов к мгновенному противодействию.

«С каганом Святослябом дружить надо, – думал араб. – Земли его беспредельны, товары там дороже золота. Но купцов урусы пускают только в несколько городов… А если бы торговать по всей Урусии, то богатства мои удвоились бы…»

Летко, принимая кубок из рук Хасана – честь для всех великая, – улыбнулся, поблагодарил.

«Нет могутнее сего купца заморского на всем Востоке, – размышлял русс. – Надобно, сил не жалеючи, сделать его своим сторонником. Ежели мне удастся это, люд русский избавлен будет от многих бед…»

Когда положенный ритуал был соблюден, Хаджи-Хасан как бы мимоходом обронил:

– Великий царь Иосиф просил меня…

Летко широко распахнул глаза: он знал, что великого царя никто из смертных, кроме трех правителей Хазарии – кагана-беки, чаушиар-кагана и кендар-кагана, – лицезреть не мог. Да и то эти властители могли явиться к великому только в крайнем случае, соблюдая при этом унизительный ритуал: идти только на коленях, босиком, с зажженным куском сандалового дерева в руке, с поясом на склоненной шее и опущенными долу глазами. Тех же, кто даже случайно бросит взгляд на живого бога хазар, немедленно умерщвляют. А уж чтобы Итиль-хан – так звали его руссы – попросил кого-либо и о чем-либо, эт-то…

– Нет-нет! – рассмеялся Хасан. – Он просил меня через чаушиара – визиря телохранителей своего дворца.

– А я и чаушиара не видел. Дважды с хакан-беком толковал. Да только попусту. Склизкий он, что твой налим. А с визирем потолковать не мешало бы… Да так, чтоб никто не проведал. – Русс вопросительно глянул прямо в быстрые глаза араба.

Тот не отвел взгляда, но и не ответил на скрытый вопрос: словно не понял, о чем речь.

– Великий царь просил меня доставить его письмо в Андалус[37]37
  Андалус – (араб.) – область Испании, принадлежавшая арабам.


[Закрыть] к ученому еврею Хасдаи-ибн-Шафруту. Тот спрашивал царя Иосифа о земле Хазарской, где, как он слыхал, хорошо живется его соплеменникам; где главная вера от Моисея; где иные веры и народы ничего не стоят.

Летко криво усмехнулся.

– Да-да, – подтвердил серьезно араб. – Мне дали перевод письма Хасдаи-ибн-Шафрута, которое этот почтенный евреи прислал Шад-Хазару в позапрошлом году, а ответа на него никак получить не может. Хотя ответ этот написан уже давно.

– А разве иудейские купцы не могут доставить в Андалус послание царское?

– Пробовали, но не смогли.

– Это евреи-то? – не поверил Летко.

– Вот именно. Путь через Румию[38]38
  Румия – так арабы, персы и тюрки называли Византию.


[Закрыть] им заказан. Там царь Никифор изгнал детей Моисея из своей страны, многих казнил и ограбил. Никифору золото нужно для войны с нами, и он делает глупость за глупостью… Путь через Великую Арабию далек и опасен: халифы Арабистана[39]39
  Арабистан – земли, принадлежавшие Арабскому халифату.


[Закрыть]грызутся между собой и рвут империю Мухаммеда на части… О-о времена тяжкие! – вздохнул Хаджи-Хасан.

– Прошли бы по Руси, – сказал Летко. – У нас много евреев и никто их не трогает. В Киев-граде даже торговый конец их именем зовется.

– Урусия, да. Но через страну мадьяр и Болгарию путь им отрезан. Болгарский царь Петр смотрит в румскую сторону и делает то, чего захочет Никифор Фока. А мадьяры держат саблю против Оттона, царя германцев, у которого иудеев много и которые ссужают ему золото для войны с мадьярами и франками. Видишь сам: пути евреям в Андалус почти все закрыты. А мои люди пройдут всюду, даже по Румии, с которой воюют халифы Арабистана.

– А что в послании царском? – простодушно спросил Летко.

Хасан взял с низкого резного столика пенал из сандалового дерева, вскрыл и вынул из него свернутый в трубку лист плотной китайской бумаги с шелковым шнурком и золотой висячей печатью.

– То аллах один ведает… да царь Иосиф.

– Если аллах ведает, то и ты тоже, – поднял палец Летко и хитро подмигнул.

Хасан расхохотался, обнажив белые ровные зубы.

– Хитер, урус. Ох, хитер…

– Так что ж?

Хаджи положил документ в пенал, а из выдвинутого ящичка стола достал лист грубой желтой бумаги.

– Все читать тебе не буду, а вот это: «…и с того дня, как вступили наши предки под покров Шехины, он подчинил нам всех наших врагов и ниспроверг все народы и племена, живущие вокруг нас… Так что никто до настоящего дня не устоял перед нами. Все они нам служат и платят дань: и цари Эдома, и цари исмаильтян… Земли наши на запад достигают реки Буг, на север – до холодной страны веси и югров. Они покорны нам, страшась меча нашего…»

– Ишь ты… – Летко откинулся на подушки. – Ежели верить посланию этому, так и вся Русь под козарской пятой. Киев скоро уж сто лет как послал Итиль-хану меч вместо дани.

Хасан спрятал лист в ящик:

– Хазария снова хочет вернуть себе всех данников, которые склоняли перед ней головы и две сотни лет назад.

– Старого не воротишь!

– Как знать. Хазары точат меч на Урусию. Орду собирают большую. На помощь Мансура-ибн-Нуха[40]40
  Мансур-ибн-Нух I – эмир (961–976) государства Саманидов в Средней Азии. При нем, в 962 году, обрели независимость области: Хорезм, Исфиджаб и Газни.


[Закрыть] зовут… Я должен ответ эмира Бухары кагану-беки Хазарии передать.

– И что за ответ будет? – насторожился Летко.

– Завтра узнаешь, друг.

Русский посол задумался. Хасан пристально наблюдал за ним. Наблюдал долго, настойчиво… Но вот, словно бы стряхнув с себя оцепенение, Летко Волчий Хвост сказал:

– Да, чуть не забыл. Великий князь Святослав шлет тебе свой привет и дары богатые. Дозволь передать?

Араб утвердительно склонил голову. Летко посмотрел на прислужника Темира, тот в свою очередь – на хозяина и, получив разрешение, вышел…

Вскоре из-за полога явился Ставр с мешками. Летко кивнул, Ставр снял завязки и, охапками доставая соболиные шкурки, стал бросать их к ногам Хаджи-Хасана.

Глаза арабского купца вспыхнули, как у пантеры, увидевшей желанную добычу, а руки невольно погрузились в искрящийся мех.

«Коназ Святосляб щедро оплачивает услуги, а каган– беки Асмид все в долг норовит взять, – думал богач. – Ну что ж, и я умею быть благодарным…»

Когда Ставр опустошил мешки и отступил в сторону, Хасан встал, почтительно склонил голову перед русским послом так, как бы перед ним был сам великий князь Киевский, и молвил:

– Могуч и щедр каган Урусии Святосляб. Его счастливый меч не знает промаха. Мы наслышаны о его славной победе над каганом Ураком. Урак был великим полководцем, но пал смертию, посягнув на землю Урусов! – Хасан гордо выпрямился и добавил: – Эмир Бухары Мансур-ибн-Нух Самани не хочет быть врагом кагану Святослябу! Завтра каган-беки Асмид услышит эти слова!

Летко Волчий Хвост тоже встал, приложил руку к сердцу:

– Велик царь Бухары Мансур Великолепный! Мы рады, что он станет другом Руси… Прими послание для него от великого князя Святослава Грозного! – Он взял из рук Ставра свиток пергамента с золотой печатью. На печати был изображен барс в прыжке над перекрестьем из трех молний – личный знак властителя Киевской Руси.

Араб принял свиток двумя руками, поднес ко лбу, к губам, к сердцу и сказал торжественно:

– Исполню поручение могучего кагана Урусии. Уши эмира Бухары услышат слова дружественного ему грозного воителя Святосляба!

– Дары царю Мансуру на моем подворье. Пришли своих людей оружных, Хасан, дабы в целости доставить их владыке Бухары… Только надо так все сотворить, чтоб кто из недругов не прознал.

Араб в знак согласия склонил голову.

– А это, – Летко достал из-за пазухи синий лоскут шелка с великокняжеским знаком, – ярлык тебе на торговлю в Киев-граде… Без пошлины.

Хасан снова склонил голову, принимая богатый дар.

«Если бы красный шелк…» – подумал он.

Летко, словно прочитав его мысли, добавил:

– Красный ярлык будет твоим, как только добрый ответ от царя Бухары придет. Тогда и другие города Руси откроют перед тобой ворота базаров… И Новгород тоже!

Купец пристально глянул в глаза Летке:

– Ответ будет добрым. Мансур-ибн-Нух совсем отвернет свое лицо от Хазарии. Обещаю! Сам в Бухару поеду. Пусть каган Святосляб готовит красный ярлык.

Хаджи-Хасан взял со столика серебряный бубенчик, позвонил. Вошел величественный Махмуд. Он церемонно передал хозяину саблю в ножнах, усыпанных редчайшими самоцветами. Хасан двумя руками поднес ее руссу:

– Это мой ничтожный дар кагану Святослябу, да будет он властвовать в Урусии вечно!

Летко Волчий Хвост почтительно принял подарок, потом передал его Ставру.

Вскоре явился свету еще один клинок, разве что чуть уступающий первому по красоте. Им Хаджи-Хасан одарил русского посла.

Ставр тоже не был обойден подарком – кинжал из дамасского булата богатырь прицепил к своему боевому поясу.

А в это время поодаль от Хасанова шатра в толпе людской стоял Умаш. Он переоделся в платье персидского купца, чтобы быть неузнанным. Дорого бы он дал всякому, кто передал бы ему разговор русского посла с Хаджи– Хасаном. Но… это не дано было даже вездесущему иудейскому купцу Исааку, который приняв послание и золотой дар Харук-хана, развел руками:

– Сила – в богатстве! А я не так богат, как почтенный Хаджи-Хасан. И куда нам обоим до богатств кагана Урусии. А тайнами владеет сильный. Чтоб узнать тайное, надо быть таким же сильным, как Святосляб… – И, встретив гневный взгляд хазарина, потянувшегося к кинжалу, добавил поспешно: – Но я попробую.

САМЫЙ СПРАВЕДЛИВЫЙ СУД

этот полуденный час карнаи[41]41
  Карнаи (тюрк.) – длинные сигнальные трубы.


[Закрыть] голосили дольше обычного и чаще срывались на хриплые тона – наверное, от сырой погоды. Дождя не было, но воздух ощутимо насытился весной. В Итиль-келе остро пахло свежей водой, рыбой, навозом и размякшей глиной. Так терпко и сладко глина пахнет только весной, когда еще снег полностью не растаял и оголенная почва промерзает по ночам.

Зимой зрелищ у кочевников мало. Пастухи о стадах думают, чтобы волки скот не задрали; джута[42]42
  Джут (тюрк.) – корка льда под снегом.


[Закрыть] боятся табунщики, который валит животных быстрее и вернее любых волков; страшатся эльтеберов, ибо они безжалостнее и волков, и джута, вместе взятых, – все подчистую подбирают…

В Итиль-келе разбросаны тысячи глинобитных юрт – зимних жилищ хазар разного сословия. У ханов юрты просторные, изнутри коврами устелены; у бедноты – убогие, тесные мазанки, готовые рухнуть от сильного порыва ветра. Ханы живут на западном берегу реки Итиля, рядом с каганами; беднота – на восточном, рядом с базарами и тревогой, ибо с этой стороны столица Хазарии постоянно подвергается набегам враждебных торок-огузов.

Некоторые, самые богатые, ханы-эльтеберы в шатрах живут. Шатры китайским или согдийским шелком покрыты, а вокруг – частокол и неусыпная стража, чтобы голодные соплеменники не лезли в гости к дастархану богатого.

Здесь же, на западном берегу, послы из других стран поселились и тумен-тарханы – кагановы военачальники. Великий царь Иосиф на острове посредине реки расположился. Вон его дворец с высокими белыми стенами и башнями, на которых днем и ночью воины бодрствуют. К дворцу великого с обоих берегов мосты пролегли. С западного – каменный, прочный, с восточного – деревянный, наплывной: его можно мгновенно разрушить или сжечь…

Справедливость в Итиль-келе стерегут девять судей: трое – для иудеев, трое – для мусульман, двое судят людей христианской веры и только один показывает волю Тенгри-хана язычникам. Язычников в Хазарии в три раза больше, чем всех остальных людей. Но… какие же это люди – кара-будуны, черный люд? Так, навоз под ногами детей Моисея, Мухаммеда и Иисуса Христа… Однако великий царь справедлив и законами всех наделил. Девять главных судей рассылают своих подчиненных по всем землям и городам огромного каганата в той же пропорции: три, три, два, один.

Все судьи по воле царя подчинены кендар-кагану. Если великий Шад-Хазар – носитель и опора учения Моисея, то кендар-каган защищает все веры сразу. Иначе ему нельзя быть покровителем Справедливости – народ перестанет ему верить.

Должность верховного судьи выборная. Нынешний завоевал ее в словесном споре со многими соперниками. А среди них были мудрейшие из мудрых. Соискатели слыли знатоками обычаев и законов всех народов и племен многоликого Хазарского каганата. Всех победил Азиз-хан.

Тогда на базарной площади, при огромном скоплении народа, девять судей пронесли нового кендар-кагана на руках до золотого трона. Трон этот от других отличался некоторым своеобразием. Он походил на обыкновенный квадратный столб высотой в пять локтей, спинки и подлокотников не было. Трон был так узок, что, задумавшись или заснув от скуки, с него запросто можно было свалиться и напороться на мечи, врытые у подножия остриями вверх: по три с каждой стороны. Иноземцы дивились невиданному седалищу, изумленно цокали языками. Но справедливость тем и могуча, что ставит избранников в такие условия, когда, судя других, он бы сам не дремал и постоянно помнил о бренности всего земного!

Говорят, прежний каган трижды падал с трона и жив оставался: прыгал хорошо – успевал ногой оттолкнуться. Однако это не превратилось в пагубную для народа привычку. В четвертый раз нога соскользнула, и верховный судья вмиг стал похож на бабочку, нанизанную на острие булавки. Народ смеялся: над неудачниками всегда смеются, и громче всех над теми, кто выше всех сидел и от которого судьба каждого так или иначе зависела…

При посвящении Азиз-хану надели на шею, как тяжкое бремя, пудовую золотую цепь, заняли руки короной и жезлом. Это для того, чтобы без лишней волокиты дело исполнял и не куражился над людьми: не больно-то долго усидишь на узком троне, когда на тебя понавешано более полутора пудов, пусть даже золота и самоцветов.

Девять судей образовали перед столпом Справедливости живую лестницу из своих тел. Народ с любопытством наблюдал, как их избранник вознесет на трон все знаки их доверия. И тут Азиз-хан доказал, что, кроме красноречия и мудрости, он обладает крепким телом и отлично развитым чувством равновесия…

Сегодня по особому реву карнаев народ сообразил, что предстоит суд с участием самого Азиза, и густо повалил на главную базарную площадь. Лавки мгновенно закрылись: все знали, предстоит зрелище, лицезреть которое можно только раз или два в жизни, если ты не живешь постоянно в Итиль-келе. Кендар-каган по пустякам простому народу не показывался. Мудрость, которую верховный судья изрекал с высоты золотого трона, новым ослепительным лучом божественного света озаряла самого великого царя Шад– Хазара, ибо только от его имени все великое и чудесное свершалось на Хазарской земле.

Понятно, что прибегать к суду мудрейшего никто не стал бы по пустячному делу: например, спорить о пропаже козы…

В обычные дни золотой трон стоял в глубине огромного шатра, изукрашенного магическими надписями и знаками иудеев, мусульман, христиан и огнепоклонников. Перед входом, за длинным столом, ежедневно сидели те самые девять судей. К ним мог подойти любой человек и разрешить любое дело, даже о пропаже козы. Уличенный в неправде тут же и наказывался: одного в неволю продадут для оплаты судебных издержек; другого, разложив на колоде, так отпотчуют сыромятными бичами, что он потом почесывается всю жизнь до гроба; третьему равнодушный палач привычно ссекает голову.

Сказать, что перед судьями в драку толпились страждущие справедливости, – значит отвернуться от истины. Но толпа у шатра все-таки собиралась, и немалая. Однако эти люди страждали не справедливости, а зрелища: за определенную мзду их впускали в шатер и они жадно разглядывали седалище для кендар-кагана и пальцами пробовали остроту клинков.

Летко Волчий Хвост вместе со Ставром тоже приходил сюда. Руссы дивились, а Летко даже сказал:

– Не хотел бы я быть на месте того хакана…

– А я бы согласился, – ответил беспечный великан Ставр. – Небось немало злата отваливают энтому кендырю?

– Попросись, мож, возьмут, – пошутил его спутник. – Ты у нас парень рисковый… Вот только ежели бы ума малость.

Ставр страшно обиделся на своего начальника за эти слова: не разговаривал с ним и сторонился целых три дня…

Карнаи продолжали хрипеть, смущая народ. Кольцо чернобородых тургудов копьями сдерживало натиск любопытных. Судей и стола около входа в шатер сегодня не было.

Жрецы Тенгри-хана развели круг дымных костров из благовонного сандалового дерева.

– Сейчас шатер распадется, – заявил знаток из толпы: он уже десять раз за свои шестьдесят лет видел чудо судебной церемонии с участием четырех кендар-каганов. Сегодня ему предстояло увидеть пятого.

– Когда справедливейший приедет? – спрашивали знатока несведущие.

– Зачем «приедет»? Он не приедет. Его боги принесут.

– О-о! Велик аллах!

– Он сын адоная![43]43
  Адонай (древнеевр.) – то же, что и русское «господь».


[Закрыть]

– Тенгри-хан любит справедливейшего!

– Ему помогает Христос!

– Все боги Хазарии берегут нашего кендар-кагана Азиза и через него говорят устами Справедливости!

Чуть поодаль от шатра, в кольце великанов-воинов, стояло возвышение для почетных гостей. Среди послов иных держав были здесь и правоведы. Один из них, величественный старик в огромной чалме, смотрел на волнение толпы презрительно и равнодушно.

– Велик аллах, а Мухаммед – пророк его! – громко сказал он. – Только Коран может судить строго и справедливо, ибо сунны его – воля самого аллаха, мудрейшего и всемогущего! Разве может показать правду… «справедливейший», – последнее слово старик произнес с усмешкой, – если судит он по воле грязных огнепоклонников?

– Тиш-ше, – испуганно прошептал его сосед, тоже мусульманин. – Тиш-ше, почтеннейший. Если тебя услышат слуги кендар-кагана, ты сразу потеряешь чалму. Но одной чалмы им мало, поэтому ее снимут вместе с головой… Видишь шест в центре базара? Это – подставка для голов дерзновенных. К тому же судить сегодня будут мусульман, и поверь мне – суд будет справедливым, хотя и без Корана.

Летко Волчий Хвост сидел рядом с Махмудом – доверенным лицом арабского богача Хаджи-Хасана. Многие смотрели на него с завистью – такая честь для уруса! Но, узнав, что этот урус посол кагана Святосляба, умолкали, опасаясь беды. Многие кланялись Летке, ибо за месяц он приобрел в Итиль-келе множество знакомых и друзей. Русс учтиво отвечал на все приветствия.

Неподалеку в толпе стоял Харуков соглядатай Умаш, надоевший Летке хуже вареной репы. Русский посол подумывал даже избавиться от назойливого хазарина с помощью доноса кагану-беки. Иной раз ему хотелось добрым ударом кинжала самому спровадить слащаво-приторного слугу Харук-хана куда-нибудь «поближе к небу». Но почему-то по-собачьи преданный взгляд Умаша всегда останавливал русса.

– Кто это так смотрит на нас, Ашин Летко? – спросил проницательный Махмуд. – Может быть, ты ему должен мешок золота и позабыл отдать?

– Кто, спрашиваешь? – засмеялся Летко. – Приятель. Жить без меня не может!..

В это время полы шатра упали все враз, и народ увидел на золотом троне-столпе человека в сверкающем одеянии. Над площадью на мгновение повисла изумленная тишина, и так же мгновенно она взорвалась оглушающим приветственным ревом.

– Как он тут очутился? – спросил ошарашенный Летко. – Не ночью же в шатер пришел? Он околел бы тут от холода!

– Конечно, не ночью. Под шатром ход есть, – шепнул ему на ухо Махмуд.

Толпа продолжала изливаться приветствиями. Карнаи смолкли. Кендар-каган поднял правую руку с золотым жезлом – над площадью воцарилось безмолвие.

– Слушайте, жители светоносного Итиль-кела – центра вселенной! Слушайте, смотрите и запоминайте! – возвестили громогласные глашатаи.

Толпа зачарованно молчала.

– Вы увидите и услышите, как оплот Справедливости рассудит самый запутанный спор, какого с рождения не знали люди! Великий Сулейман-ибн-Дауд не смог бы разрешить этого спора! Слушайте, смотрите и внимайте! И слово мудрости пронесите по всему свету!

Кендар-каган неподвижно, как золотой истукан, сидел на вершине трона-столпа, и Летко усомнился: уж человек ли это на самом деле? Девять судей кагана стояли на широком помосте, у подножия трона. Рядом с ними распростерлись ниц два человека: один – в рваной одежде странника, другой – в добротном расписном архалуке.

Когда глашатаи прекратили словоизлияния, все девять судей одновременно поднесли к глазам свитки пергамента и стали хором излагать суть дела:

– Жил в Итиль-келе достойный купец Анвар-ибн-Хафиз. Он был правоверный мусульманин и помогал многим обездоленным. Анвар-ибн-Хафиз давно потерял жену и жил с малолетним сыном. Отец искал товарища любимому отпрыску и взял в свой дом сироту, которого подобрал на базаре издыхающим с голоду. Почтеннейшего привлекло в бродяге то, что он, как отражение в воде, походил на его сына. Когда они подросли, купец обоих привлек к своему ремеслу. Сын и пасынок выросли одинаково умными, почтительными и храбрыми. Судьба их была схожа, как и их лица. В одной из битв, когда разбойники напали на караван, они оба храбро рубились с врагами, и те бежали. В этой битве один из них получил рану в лицо, и… другой сделал себе такую же рану сам. Он объяснил это тем, что хотел испытать ту же муку, что и его названый брат. Вы, знавшие их, всегда поражались великому сходству, какое даровали им боги. Посмотри на них, о справедливейший! Оба они перед тобой!

Судьи приказали истцам встать лицом к трону. Те проворно вскочили на ноги.

Кендар-каган кивнул головой.

– Повернитесь к народу! – сразу же распорядились судьи.

Оба встали лицом к толпе.

Они были одного роста, с единым цветом глаз и волос и походили друг на друга, как два яйца одной курицы.

– Бывает же, – покачал головой Летко.

– Я знаю обоих, – сказал Махмуд. – Но, клянусь аллахом, не смог бы угадать, кто из них сын славного Анвара, а кто пасынок!..

Кендар-каган поднял и опустил жезл – судьи продолжили повествование:

– Девять лун тому назад один из двух помощников Анвара-ибн-Хафиза уехал с караваном в Самарканд, а когда вернулся, узнал, что хозяин умер, – мир праху его! – Все судьи принесли краткие молитвы своим богам, а кендар-каган на мгновение прикрыл глаза ладонью в знак печали.

Толпа и гости прошелестели молитвами – каждый на свой лад.

Исполнил религиозный обряд и Летко Волчий Хвост.

– …И вот один из двоих, – продолжили судьи, – захватил все богатства покойного Анвара-ибн-Хафиза, утверждая, что он его единственный сын и наследник. Другой стал оспаривать это право. Сейчас они бранятся, обвиняя один другого в воровстве. Кто из них сын, а кто пасынок, знают только боги. Но боги указали на трон справедливейшего. – Судьи все разом простерли руки к кендар-кагану: – О-о кладезь мудрости! Только ты знаешь правду и можешь назвать, кто из них истинный сын почившего Анвара-ибн-Хафиза и настоящий наследник его богатства! Только ты, о справедливейший, можешь назвать мошенника, достойного жестокой казни! – Судьи встали на колени и замолчали.

– Отвечайте! – раздался громовой голос с трона. – Перед лицом Высшей Справедливости назовитесь, кто из вас единственный и законный сын Анвара-ибн-Хафиза?!

Не только Летко Волчий Хвост вздрогнул: голос кагана, казалось, отскочил эхом даже от дальних крепостных стен.

– Что это? – обернулся русс к Махмуду.

– Устройство нехитрое, – усмехнулся араб. – Видишь толстые шесты перед троном? Они пустые внутри, а внизу спрятан медный короб с трубами. Трубы смотрят в разные стороны.

– И только-то…

Между тем оба истца встали во весь рост и заявили каждый, что именно он является законным наследником почившего отца, а его противник не более чем сын синего осла.

Кендар-каган с высоты трона молча взирал на них. Оба поняли этот знак как поощрение к спору.

– Этот сын презренного ишака, подобранный в навозе, хочет отобрать у меня богатство, принадлежащее мне по праву. Я Сантал-ибн-Анвар, сын моего почтенного отца, обвиняю его…

– Это я Сантал! – крикнул бедно одетый соискатель правды. – Пока я ездил в Самарканд, ты коварно захватил мой дом и хочешь отнять мою невесту Альгуль!

– Альгуль стала моей женой, и не тебе, бродяге…

– Замолчите оба! – громыхнуло с трона. – Кто из вас был ранен в бою, а кто сделал себе такую же рану сам? Отвечайте!

Спорщики разинули рты, не сразу осмыслив существо вопроса. Бедно одетый соискатель заявил твердо:

– В бою был ранен я, а он…

– Нет! Это я был ранен в бою! – взвизгнул богато одетый истец.

– А я клянусь аллахом…

– Замолчите! – осадил их тот же громовой голос. – Пусть скажет Альгуль, кто из двоих сын Анвара-ибн– Хафиза!

Рядом с близнецами возникла прекрасная гурия, и толпа одобрительно загудела, оценив несравненную красоту молодой женщины. Та не смутилась от всеобщего внимания: смело глядела на кагана.

– Говори, женщина! – приказал верховный судья.

Альгуль зыркнула огромными глазами на одного, на другого, соображая что-то про себя, потом ответила:

– О-о венец Справедливости! Я не знаю.

Толпа поперхнулась на мгновение и разразилась таким оглушающим хохотом, что с купола ближайшей мечети в разные стороны ринулись стаи ошарашенных голубей. Даже невозмутимые тургуды, окружавшие трон, все сразу, как по команде, беззвучно оскалили зубы.

– Отойди в сторону, глупая женщина! – приказал кендар-каган.

– Не такая уж она глупая! – крикнули из толпы. – В холодную ночь приятнее накрыться двумя одеялами!

Толпа вновь разразилась смехом и шутками:

– Хочет сразу двух коров доить!

– Что-то не похожи они на коров! С быков молока не выдоишь!

– С быков больше получишь, они золотым молоком доятся.

– Кхм! – раздалось сверху, и на площади сразу воцарилась настороженная тишина.

– Боги сказали мне правду, – заговорил кендар-каган. – Я могу тотчас назвать обманщика! Но я хочу, чтобы все видели и знали волю богов… Пойдите и принесите на суд кость из груди почившего Анвара-ибн-Хафиза…

Толпа зароптала: тревожить покойника запрещают все веры и святотатства не имеет права разрешить даже великий царь Солнца!

– Так велели все боги, которым поклоняются хазары! – прогремело с трона Справедливости.

Толпа сразу успокоилась: раз боги велели, ничего не поделаешь!

– Великая Справедливость ждет! – сказал каган. – И пусть прах почтенного Анвара будет потревожен в присутствии девяти свидетелей и всех судей. Народ должен знать: здесь вершится суд, беспристрастнее которого нет во всей вселенной!

Судьи и свидетели ушли. Истцы понуро стояли на коленях. Альгуль смотрела на них и весело улыбалась. Проказница думала, что, как бы ни обернулось дело, она-то уж внакладе не останется. Кендар-каган, скосив глаза, пристально наблюдал за ней.

– Что ж он делать хочет, коль за костьми послал? – спросил Летко Махмуда.

– Я в недоумении. Подождем. Скоро узнаем… Ахмет! – позвал он своего слугу. – Дай нам по пиале кумыса.

Тот с готовностью наполнил пенящимся перебродившим кобыльим молоком две фарфоровые китайские чаши.

– Угощайся, Ашин Летко. Это напиток богатуров!..

Толпа молчала, все ждали. Ждали долго, но вот раздалось:

– Несут! Несут!

Толпа всколыхнулась. Все, как один, смотрели в сторону мусульманского кладбища. Оттуда показалась группа посланных. Они шествовали цепочкой. Передний нес на вытянутых руках изогнутую кость.

– Ребро из груди вынули, – догадался Летко.

Судьи и свидетели ступили на возвышение, и каждый – один за другим – поклялся перед кендар-каганом и народом именами своих богов, что поручение суда исполнено в точности.

– А теперь, – возвестил медный голос, – я хочу, чтобы сын и пасынок дали свою кровь праху Анвара-ибн– Хафиза!

Истцы обнажили каждый левую руку. К ним подошел богатур-бий – судебный исполнитель. Сначала он надрезал руку бедно одетого истца и подставил кость умершего под капли крови испытуемого.

– Говори! – раздалось с трона.

– О справедливейший! – ответил богатур-бий. – Кость Анвара-ибн-Хафиза впитала в себя кровь этого оборванца.

Толпа, ничего не понимая, молчала завороженно.

– Теперь испытай другого!

Богатур-бий подошел к богато одетому соискателю наследства. Тот вздрогнул, побледнел, но, не помешкав и мгновения, протянул обнаженную руку. То же испытание было проведено и с ним.

– Говори! – Голос кендар-кагана зазвенел.

– Кровь скатилась с праха Анвара-ибн-Хафиза!

– Боги показали правду! – отрубил каган и пояснил: – Кость приняла родную кровь, а чуждая отвергнута с негодованием! Анвар-ибн-Хафиз из могилы уличает лжеца и вора!

– Пощади, о услада мудрости! – возопил преступник. – Пощади-и-и! – И в полнейшей тишине было слышно, как гулко стукнулись его колени о деревянный помост.

– Мой приговор давно готов. И я мог огласить его. Но боги хотят, чтобы волю свою огласил весь народ хазарский!

– Смерть! – раздался одинокий голос.

И в следующее мгновение вся толпа громогласно приговорила:

– Смерть!!!

Тургуды подхватили обмякшее тело и поволокли его на возвышение, где, подбоченясь, стоял палач в широкой красной рубахе и с огромным кривым мечом в волосатых руках.

– Ах ты коварный обманщик! – кричала прекрасная Альгуль. – Ты обманом завлек меня в чужой дом! Ты опозорил меня! Что мне теперь делать?! Я не хочу жить!