Текст книги "Под стягом Святослава (Историческая повесть)"

Автор книги: Станислав Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

ОТВЕТ ВОЕВОДЫ ЯДРЕЯ

икто и никогда не видел невозмутимого богатыря Добрыню в таком бешенстве. Головотяпство дорого обошлось Рубачу. Связанный тысяцкий немедленно был отправлен к Святославу на скорый суд и расправу. Подозрительный пленник бежал с чьей-то помощью, и где он сейчас, никто из руссов не знал. Заложник Магаюр-хан оказался на месте и был встревожен исчезновением пленника даже больше, чем русский воевода: он-то знал, что ждет его самого, если каган-беки Асмид вновь окажется в Саркеле.

– Ты привез ярлык от Селюка, урус-богатур? – испуганно спросил хазарин Колюту.

– Вот он.

– Да, это тот самый ярлык, которым Селюк сообщает, что он на свободе…

Убитого сторожа отнесли к павшим в битве за Саркел, чтобы потом сжечь на погребальном костре. Искать же злоумышленника на острове было бессмысленно: вместе с руссами против хазар воевали здесь печенеги, греки, мадьяры и многие-многие еще. Отряд этот под командой Товлыза Свирепого составлял поначалу около полутора тысяч ратников. После двух боев с хазарами этих невольных союзников Руси осталось едва половина. Искать среди них врагов – значит смертельно обидеть боевых товарищей. Добрыня сразу же отверг столь бессмысленное предложение.

– Кто помог беглецу, то темна ночка ведает. Скорее всего, ворог в Белую Вежу утек, ибо по реке путь ему заказан. Светло еще было, и сторожа русская схватила бы их.

– Надо сказать нашим в Саркеле, что Селюк прислал ярлык. Скорее меняться будем. Зачем мне здесь сидеть? Пусть Ядре-беки к вам идет, а я к своим пойду! – с тревогой в голосе талдычил Магаюр-хан.

– Меняться ночью? – удивленно глянул на него Добрыня. – Утра подождем. А ты пошто не повязан? Братие, свяжите его и крепкий дозор приставьте! Неровен час, и этот аманат в ночи растворится!

– Такого уговора не было! – завизжал хан. – Я не хочу!

Выслушивать его желания никто не собирался, и два дюжих дружинника невозмутимо заломили ему руки за спину, крепко связав их сыромятным ремнем.

– Ноги давай! – прогудел один из богатырей.

– Не дам! Не хочу-у! Урус-коназ, скажи им…

Ратник схватил хана поперек туловища, перевернул на бок. Другой ухватил его за ноги. Хазарин вопил и лягался.

– Ох-ха! Пинаться, нечистый дух! – выругался гридень и ткнул хана в бок огромным кулачищем.

– Не трожь! – сердито прикрикнул на богатыря Добрыня.

– А че он! – не переставая ловить ханские ноги, огрызнулся воин. Наконец он справился с буйством заложника. – Вот так-то! А то пинаться. Куда его, воевода?

– В тот же дом, откуда полонянник утек. Только один из вас при нем будет неотлучно. А двое пусть сторожат снаружи.

– Добро! Ну понесем, что ли, князя козарского, Барма. Ох и тяжел, нечистый дух! Ишь как разъелся на дармовых харчах.

Добрыня вышел следом за ними. Остановился в раздумье и долго смотрел на могучие стены и башни вражеской крепости. Там вспыхнули огни костров, но было тихо: ни голосов, ни звона оружия.

На остров высаживался отряд гридей, присланных Святославом. Воины спотыкались в темноте, слышалась незлобивая ругань, раздавались команды сотских.

Добрыня пошел встречать прибывшее пополнение. И вдруг на противоположном берегу полыхнуло яркое пламя, и сразу докатился сюда рокот внезапно возникшего боя.

– Что это? – невольно вырвалось у Добрыни.

– Хазары напали на батыров кагана Святосляба! – выпалил Товлыз Свирепый, и в голосе его прозвучала какая-то удалая радость готового ринуться в драку мальчишки.

Воевода удивленно посмотрел на его пригнувшуюся от возбуждения плотную фигуру: глаза печенега сверкали, отражая огонь богатырских костров.

– Остромир! – позвал Добрыня.

– Я тут, воевода! – возник из темноты белобрысый тысяцкий.

– Назад грузи ратников своих и поспешай на подмогу князю! А мы тут и без вас управимся покамест.

– Добро, воевода! Эй, братие! – крикнул Остромир. – Полезай в лодии! Поспешим в битву во славу Руси Светлой!

Высадившиеся богатыри мгновенно схлынули к воде. На этот раз не было ни ругани, ни шуток: на смертный бой стремились руссы!

– Утром вернетесь! – приказал Добрыня.

– Возвернемся! Только вы уж тут держитесь, не поддавайтесь ворогу. Больно мало вас супротив силы козарской, – уже из ладьи прозвучал голос Остромира.

– Продержимся! Поспешайте!..

Воеводу Ядрея заперли в башне-донжоне: едой и питьем не обидели, рук и ног не связали, но свободой тоже не побаловали. Он сидел на облезлом ковре в узкой каменной комнате с зарешеченным окном-бойницей. Массивная дверь была надежно заперта снаружи. Хитрый купец уверил себя, что ему удалось обмануть хазар. Селюк, спадая свою свободу и жизнь Магаюр-хана, вынужден будет прислать знак к обмену заложниками. И, как после выгодной сделки, Ядрей чувствовал себя превосходно. Он любил вкусно поесть и сладко поспать при случае. Амурат-беки, оставшийся командовать крепостью вместо Магаюр-хана, сам принес аманату блюдо жирного плова и кувшин легкого кавказского вина.

Спокойной трапезе к удовольствию своей утробы и предавался Ядрей. Как раз в это время ему помешали. Громыхнул засов на железной двери, и в комнату ввалились два огромных богатура с короткими копьями в руках. Они без слов схватили заложника под руки и бесцеремонно поволокли куда-то. Хотя Ядрей и не сопротивлялся, богатуры тем не менее несколько раз больно ткнули ему древками под ребра. Воевода стерпел и даже вопросов никаких не задал, висел покорно на дюжих руках богатуров, и все. Русс благодушно улыбался: наверное, поэтому хазары подталкивали его под ребра. Зря они это делали. Если бы свирепые стражи только знали, что означает эта благодушная улыбка Ядрея, то содрогнулись бы от ужаса. Но к несчастью своему, глупые силачи ничего не ведали, а предостеречь их было некому.

Воины приволокли заложника на верхнюю площадку угловой башни, бросили на каменный пол и встали рядом, могучие и несокрушимые, словно две каменные скалы. С десяток факелов полыхали вокруг, и, подняв глаза, Ядрей увидел перед собой плотного пузатого хазарина в мокрой, заляпанной тиной одежде. Воевода хотел встать, но те же богатуры силой удержали его на коленях.

– Ты узнаешь меня, Ядре-беки?! – взвизгнул над ним злой голос.

– Почему я должен знать тебя? – по-хазарски ответил Ядрей.

– Вглядись, урус-купец!

– Не привык я снизу вверх смотреть на кого-либо. Ты же не бог Перун и не на небесах витаешь, а, как и я, на земле стоишь.

– Замолчи, урус-кяфир! – задохнулся криком хазарин. – Я могучий, я сокрушающий, я всевидящий каган-беки великого царства Хазарского!

– Ну и что?

– А-а-а! – Асмид потянулся к бедру, но меча там не было, и каган-беки только сипел от неудержимого гнева. Этот гнев надо было на ком-то выместить.

– Дозволь, о могучий, срубить дерзкому голову! – шагнул вперед один из богатуров, только что приволокших сюда Ядрея.

– Что-о?! – подпрыгнул на месте каган. – Как ты осмелился давать мне советы?! Почему ты не бережешь свою драгоценную жизнь толщиной с паутинку?! Эй, тургуды! Пусть этот дурак испытает радость полета орла!

Богатур, сообразив, что жить ему осталось всего мгновение, попробовал защищаться. Но сзади на шею ему набросили аркан, связали мигом и, раскачав, швырнули с башни в ночь, в бездну. Путь несчастного к смерти отметился удаляющимся воем: удара о камни никто не услыхал, только внезапная тишина показалась еще зловещее.

«Один дурак наказан, – отметил про себя Ядрей. – И другому недолго ждать!»

Совершив казнь, каган-беки Асмид внезапно успокоился. Мрачным взором оглядел он подданных и милостиво позволил подняться коленопреклоненному врагу.

– Я не хотел тебя обидеть, коназ Ядре, – глухо проговорил властитель.

Воевода встал, но не сказал ни единого слова в ответ. «Уже князем величает, – подумал он. – То-то еще будет! Жизнью своей дорожит хакан-бек: она, чать, не гривна серебра!»

– Ты почему молчишь? – Асмид остро глянул в лицо заложника.

Ядрей не проронил ни слова. Каган удивился:

– Может, у тебя язык отнялся? Ты скажи!

Воевода оставался безмолвным.

– Ага, тебя кто-то обидел. Скажи мне кто? – Каган так глянул на своих соратников, что те попятились в страхе.

– Язык на месте, слава Перуну, – криво усмехнулся русс. – Но ты недостойно обращаешься с болярином Руси грозной. А я не желаю речь вести с оскорбителем чести моей! Я аманат, а не пленник. Я воевода и силой ратной держу тебя на замке. Где тот закон, по которому ты поносишь воя русского?!

«Хакан-бек Урак давно бы снес мне голову, а ты…» – презрительно отвернулся Ядрей.

– Кто сказал, что я оскорбил тебя, коназ Ядре? – опешил Асмид. – И как я оскорбил тебя? Ты скажи!

– Вот этот ратник бил меня копьем в бок, когда бесчестно волок пред очи твои, – указал заложник на помертвевшего от ужаса богатура. – Сам он так поступить не осмелится, – значит, это был твой приказ, – добавил Ядрей.

– Что-о?! – Каган-беки только бровями шевельнул, как и второй обидчик Ядрея канул в пропасть: этот даже и не пытался сопротивляться.

«Так-то, – удовлетворился местью воевода. – Остерегитесь поносить болярина русского, босяки! Теперь послушаем, что высокородным от меня надобно, – злорадно подумал он. – А ведь прав я был, заподозрив, что в тверди кто-то из больших ханов козарских застрял».

– А теперь скажешь ли ты слово? – спросил Асмид.

– Спрашивай, пресветлый хакан-бек. – Ядрей низко поклонился степному властелину.

– Я хочу, чтобы твои богатуры, коназ Ядре, выпустили меня из Саркела. Что скажешь на это?

– Ты не простой хан и не купец, навроде Селюка. Как я могу решать дела, достойные великих! – Теперь воевода говорил почтительно. – О том тебе, хакан-бек, надобно у князя Святослава спрашивать. А потом, заложник я. Моего приказа вои русские не послушают.

– А если я отпущу тебя, как ты тогда решишь? Сто тысяч золотых динаров награды тебе дам.

– Давай! – протянул руку Ядрей, и глаза его при этом излучали едва скрытую насмешку.

– Здесь у меня ничего нет, – смутился Асмид. – Казна там. – Он показал через реку, где кипела битва. – Там получишь. Если ты кагана Святосляба страшишься, тогда иди со мной. Я награжу тебя званием эльтебера, поставлю наместником в Таматарху-Матрегу!

«Твоя Тмутаракань скоро и без того моей станет, – весело подумал Ядрей. – Великий князь обещал мне ее для кормления и торгу. Тож мне – „награжу“! Заяц ты в волчьей шкуре!» А вслух сказал:

– Дай подумать, царь Козарии. Утром я скажу тебе слово мое.

– Утром поздно будет, коназ Ядре. Сейчас решай!

– Ну ежели сейчас… – Воевода спокойно глянул прямо в глаза всевластного хазарина. – Не продам я чести своей и Русь Святую продать не согласен. На что мне злато твое неправедное?

– Тогда я прикажу сбросить тебя с башни! – взвизгнул каган-беки Асмид.

– Я воин! Тридцать лет под мечом живу. Мне ли страшиться смерти? К тому ж ратники мои тотчас порешат хана Магаюра: заложник ведь. И челядина того, что с Селюком был, тож подвесят.

– Тем слугой я был, – не замедлил похвастаться Асмид.

– Да ну-у?! – удивился Ядрей. – Как же Рубач упустил тебя? Не сносить ему головы! Ну и дурак! – Воевода говорил все также спокойно, но спина его похолодела: понял хитрый купец, что на этот раз проторговался и расплачиваться надо будет не звонкой монетой, а самой жизнью…

– Ха! Рубач! – воскликнул Асмид. – Меня сто самых свирепых джиннов не устерегут, а ты – Рубач! Вот видишь? Это перстень царя Сулеймана-ибн-Дауда. Носителю его не страшна никакая западня. Волшебное кольцо Сулеймана развязывает любые путы и разрывает самые крепкие решетки, замки и кандалы!

– Что ж ты, хакан-бек, в таком разе не соломоново кольцо, а меня о подмоге просишь? – хитро прищурился Ядрей.

Асмид опешил от столь простого вопроса. Помолчал, сопя от злости.

Спросил сердито:

– Так куда пойдешь, Ядре-беки? К своим или туда? – Он показал вниз.

– Воля твоя! – твердо ответил воевода.

– Эй, тургуды, – спокойно проговорил каган, – проводите моего гостя в самую лучшую юрту. Принесите ему вкусную еду. Пусть отдыхает бесстрашный коназ Ядре. Он храбрый бек и достоин уважения!.. А ты подумай пока, – обратился он к заложнику. – Завтра утром продолжим наш разговор!

ОПАСНОЕ ПОСЛАНИЕ

лянь, лазутчик! – прошептал Ратьша.

Тимка Грач сжал ему локоть и приложил палец к губам. Оба они были передовым дозором на краю небольшого перелеска в версте от берега реки. Позади гомонил русский боевой стан, впереди разлилась тишина, разбавленная звонким перекликом цикад… Кочевники после трех неистовых атак на киевские полки отошли, и, казалось, они ночью нападать не собираются. Иногда, правда, пока еще было светло, мимо пролетали небольшие отряды сторожевых хазар. В перелесок они не заезжали, остерегались засады… Но солнце село, хазары угомонились: дозоры перестали маячить в степи, и вот…

После того как Ратьша Сокол «отличился» в деле с Товлызом Свирепым, Добрыня не отпускал его от себя: держал в посыльных. Печенег не обманул, прислал молодому руссу коня, но такого, что все вокруг посмеивались над ним. Конек был низкоросл, мохноног, с большой гривастой головой – в общем, типичная кочевническая лошадь, неприхотливая, злая, неутомимая и быстрая. И все бы ничего, но высокий ростом Ратьша смотрелся на нем не лихим витязем – ноги-то чуть ли не до земли доставали. Добрыня испытующе поглядывал на отрока. Мог бы воевода дать ему другого коня, однако он решил понаблюдать, как будет переживать свою неудачу молодой воин: в таком деле человек ведь сразу раскрывается. Ратьша Сокол переносил свой позор стойко. Воевода только бровью взметнет, а отрок уж умчался сломя голову выполнять поручение. Добрыня усмехался в усы, щурил темные глаза, думал: «Добрый воин будет. Скор, находчив, смел, незлобив…»

Ратьша притерпелся к коньку, и тот его слушался. Но обладание степным иноходцем едва не привело молодого русса к беде. Во время последнего боя, когда хазары сломали левое крыло русских пеших дружин и опрокинули конный полк Свенельда, остановить врага ринулись дружины всадников Скопы и Добрыни. В бешеной рубке, когда хазары стали теснить и эту русскую силу, конек Ратьши Сокола узнал в кочевой орде своих сородичей. Отрок пытался удержать его, но мохноногий, не слушая повода, ринулся вперед… Ратьша и сейчас не помнит, как жив остался. Мелькают в глазах блестящие молнии хазарских клинков… А дальше? То ли промахивались враги, то ли сам он в беспамятстве успевал отбивать их удары щитом и мечом – все это по прошествии времени казалось страшным сказочным сном.

И не понял молодой воин, за что после боя хвалил его Святослав-князь. Как потом Ратьше объяснил воевода Скопа, он, оказывается, увлек за собой дрогнувших было русских богатырей…

После этого Добрыня дал ему русского коня, высокого и сильного: этот не понесет воина на гибель – свой, чать.

И вот Ратьша Сокол снова в дозоре. А в паре с ним – прославленный ратник переяславской дружины Тимка Грач, побратим Кудима Пужалы, хитрый как бестия сотский передовой русской сторожи…

Пригнувшаяся тень человека мелькнула совсем рядом. Ратьша привстал, отвел руку назад, приготовив к броску аркан. Лазутчик показался вновь… Бросок русса был точен. Дозорный тут же прыгнул вперед и оказался рядом с врагом. Удивительно, но тот не стал сопротивляться, не закричал и спокойно дал связать себя. Он покорно шел, пока руссы вели его в глубь перелеска. Здесь пленник заговорил на ломаном русском языке:

– Минэ нада коназ Саванельд.

– Зачем? – спросил Тимка Грач.

– Толка яму скажым. Коназу слово есть.

– От кого?

– Ты же нэ коназ Саванельд, а?

– Добро! Пошли, – распорядился сотский. – Ты, брат Ратьша, побудь в дозоре один. Сейчас подмогу к тебе пришлю. А я отведу козарина к воеводе Свенельду.

– Иди. Сполню, как велишь. – И лесовик шагнул в сторону, мгновенно растворившись во мраке: ни шума шагов, ни шороха.

Хазарин изумленно глянул вслед Ратьше. Ему показалось, не человек это, а дух лесной. Тимка Грач не удивился: как ходят в лесах русские охотники, он знал не понаслышке.

– Пошли! – дернул он за конец аркана, которым был связан лазутчик.

– Падажды. Слово к тыбе есть.

– Сказывай, – насторожился русс.

– Нас слушат ныкто нэ будат?

– Говори по-хазарски, я понимаю. А услышать нас некому, мы одни здесь!

Переметчик обрадовался:

– По-хазарски? Это хорошо! – Помолчал, словно решаясь на что-то. Потом, видимо, решился: – Мне надо так встретиться со Саванельд-беки, чтоб никто не узнал и не увидел.

В темноте не разглядеть было выражения лица хазарина, но по голосу Тимка Грач понял, что тот идет не с пустыми словами. Сотский решился на хитрость:

– Как так? Тебя надобно к Святославу отвести…

– Зачем тревожить самого кагана Урусии? – поспешно перебил хазарин. – Весть моя не так важна, чтобы утруждать пустыми словами разум великого. Отведи меня к Саванельд-беки, и ты получишь десять динаров.

– Ха! Десять?

– Я оговорился. Сто!

– Давай сейчас! – прикинулся жадным Тимка Грач.

– Возьми кошель за пазухой и отсчитай себе сто монет.

Тимка достал из халата хазарина туго набитый, увесистый мешочек, развязал его, стал отсчитывать деньги, приговаривая:

– А ты не щедр. Мог бы дать больше. И куда тебе столько?

– Хорошо. Отсчитай себе еще двадцать динаров, и пойдем скорей!

– Куда торопиться? Успеем.

– Можем не успеть. Скоро Санджар-тархан поведет свои тумены в бой.

– Что-о?! – сразу позабыл про золото русс. – Пошли!..

Велик был воевода Свенельд на Руси. По знатности и богатству уступал только великому князю Киевскому. Дружину личную имел и дань собирал чуть ли не с половины славянских племен. Грозного имени его страшились враги и… друзья. Не раз и не два пятнали воеводу вражеские мечи, стрелы и копья на полях многочисленных сражений. За чужие спины полководец не прятался, храбр и неистов был в бою. Умел водить дружины, крови не жалел, стремился достигнуть цели любой ценой – а цена эта определялась чаще всего чужими жизнями и чужой бедой. За это не любили Свенельда на Руси. Народ накрепко назвал варяга – Черный Ворон Сантал!

Но Святослав, ценя мужество Свенельда и его полководческий дар, держал его при себе и в обиду никому не давал, хотя вряд ли кто осмелился бы нанести обиду мстительному и могущественному варягу. Знал Святослав и то, что сподвижник его мог переметнуться к врагу, если бы враг не поскупился. Однако, чтобы купить верность такого человека, сумма должна быть поистине сказочной. Великий князь знал: хазары, например, такой цены варягу никогда не дадут – и до поры до времени был спокоен.

Свенельд и в сегодняшних битвах отличил себя непоколебимой твердостью: сам рубился в передовом отряде, его жестоко достали стрелой в левое плечо. Но варяг не отступил, и воины его, видя вождя впереди, стояли насмерть. Сегодня Свенельд был верен Руси, верен безоговорочно!

Вот вчера, то есть месяц назад, если бы каганы Хазарии согласились на его предложение, тогда… Но то было вчера.

Тимка Грач, как и большинство руссов, не любил Свенельда и не доверял ему. И этот случай с вражеским лазутчиком был подозрителен сотскому…

– Идем скорее, – торопил он переметчика и по дороге как бы мимоходом спросил: – А ты видел раньше Свенельда?

– Нет, – ответил хазарин. – Говорят, он страшен лицом и велик телом?

– А што в нем страшного? Старый, седой. Ростом чуть выше тебя.

– Да? Пусть седой будет. В Хазарии его все равно боятся и уважают. Это великий воин – почти как каган– беки Асмид!

Тимка усмехнулся. Их окликнули. Русс ответил условленным знаком. К ним подошел ратник с обнаженным мечом в руке.

– Кто такие?!

– Ты, Ждан? – узнал его Тимка Грач.

– Я… A-а, это ты. Кого привел?

– Переметчик козарский. Кто старшой в дозоре?

– Сотский Перемир.

– Покличь.

Ждан что-то сказал одному из ратников, тот ушел.

– Ты тут десятским, што ли? – спросил Тимка.

– Сдосужился за пять лет сидения в Немиров-граде. А ты в сотских ходишь, сказывают?

– Хожу.

– Вот ведь как судьбина поворачивает. Добрыня-витязь у нас в Немирове сопливым отроком был, при мне в десятские князь его поверстал. А нынче? Нынче он – воевода нарочитый! Есть ли кто сегодня выше Добрыни на Руси? Разве только великий князь, воеводы Асмуд да Свенельд! Вот и ты сотский уже, хотя два лета тому смердом-лапотником был. А я вот насилу в десятские выбился. Эх-хма!

– Завидки, што ль, берут? – усмехнулся Тимка Грач. – Служи лучше во славу Руси, тогда и сотским и тысяцким станешь. Святослав-князь за добрую службу ратников своих щедро жалует… Вон Летко Волчий Хвост давно ли простым дозорным был, а нынче дружины водит.

Ждан хотел ответить, но пришел сотский Перемир, встал перед Тимкой:

– Чего тебе?

– Ждан, постереги козарина. Отойдем, разговор есть, – позвал переяславец начальника дозора.

Сотские отошли, поговорили малое время. Перемир позвал Ждана с хазарином.

– Пойдешь с нами! – приказал он десятскому. – Эй, Кудряш, за старшего тут останешься!

– Добро, брат Перемир. Будь покоен, углядим ворога, – раздался из темноты густой бас.

– Пошли! Сейчас ты увидишь того, к кому тебя послали, – обратился Тимка Грач к переметчику…

Их трижды останавливали, покамест они дошли до боевого стана. Сквозь оборонительные сооружения их вел проводник, выделенный сотским последнего дозора. Провожатый то и дело командовал:

– Вправо! Прямо! Тут с осторожкой, смотри не ступи в сторону: яма! Теперь влево. Идите точно во след. Стоп! Сейчас помост опущу. Теперь по одному ходь сюда!..

«Нелегко будет богатурам Санджар-тархана преодолеть этот заслон, – думал хазарин. – Умеют урусы обороняться. Времени с последнего боя прошло совсем немного, а здесь – преграда из кольев, волчьих ям и… А вот и вал. О-о! Ров перед ним!»

На вал им пришлось взбираться по приставной лестнице. Связанный хазарин дважды срывался, но его крепко держали под локти и не дали скатиться в ров.

Чтобы не привлекать посторонних взоров, Тимка Грач с хазарином и Жданом остались в тени вала, а Перемир ушел в свет костров. Отсутствовал он недолго и появился с человеком высокого роста. Хазарин разглядел в полумраке властное горбоносое лицо, длинные до плеч волосы и орлиные глаза. Ждан открыл было рот, чтобы приветствовать начальника, но Перемир больно ткнул ему в бок кулаком: десятский икнул и промолчал.

– Зачем я нужен тебе? – по-хазарски спросил человек жестким, привыкшим повелевать голосом.

Хазарин поклонился:

– Ты Саванельд-беки?

– Да, я воевода!

Ждан вылупил глаза от крайнего изумления, но он стоял за спиной хазарина, и тот ничего не заметил. Перемир ударом кулака снова привел немировского десятского в нормальное состояние.

– Мне нужно поговорить с тобой с глазу на глаз.

– Говори при них. Это мои люди.

– Прикажи развязать.

Воевода кивнул. Тимка распутал узел на руках лазутчика. Хазарин потер запястья, потом засунул правую ладонь за пояс, извлек оттуда плотный рулончик пергамента в полпальца величиной.

– Прочитай, здесь все написано, Саванельд-беки.

Воевода взял послание, развернул:

– Перемир, возьми у дозорного факел, посвети.

Когда появился свет, воевода пробежал глазами текст, ахнул удивленно:

– Вот оно что! Измена!

Хазарин ошарашенно посмотрел на властного русса, понял вдруг, отшатнулся:

– Скажи, коназ, ты Саванельд-беки?

– Что-о? Нет. Я воевода Асмуд!

– А-а-а! – Лазутчик ударил вдруг по руке воеводы, прыгнул в сторону и в мгновение ока взбежал на вершину вала.

Пергамент вылетел из руки Асмуда, свернулся в рулончик и канул в темноту.

– Держите козарина! – прогремел приказ воеводы. – Не стрелять! Живым, живым берите!

Ратники на валу бросились за беглецом. Перемир тоже исчез во мраке. Около Асмуда остались Тимка Грач и Ждан. Сотский, наклонясь, светил факелом, чтобы отыскать кожаный свиток. Ждан с той же целью ползал на коленях. Среди щепы, избитого копытами коней чернозема пополам с травой отыскать мизерный рулончик было непросто.

Асмуд торопил:

– Ну что вы там копаетесь?! – и сам пытался отыскать потерю, обшаривая острыми глазами освещенное факелом пространство.

Вернулся Перемир.

– Ну что, споймали? – Воевода грозно глянул ему в лицо.

– Да как сказать… – замялся сотский.

– Скажи как есть.

– В яму угодил лазутчик козарский. На кол напоролся и… – развел руками Перемир. – Прости, воевода.

– Жаль, поспрошать бы его надо было кое о чем. Теперь все тайны с ним умерли, – пожалел Асмуд. – Хотя бы знать, кто он таков, а так…

Не знал тут этого хазарина никто, это правда. Вот если бы Летко Волчий Хвост его увидел, то сказал бы:

«Да это белый богатырь из орды самого хакан-бека козарского! На базаре в Итиль-граде похвалялся он купленной саблей самому князю Святославу голову срубить!..»

Но Летко был далеко, почти за тысячу верст отсюда…

– Ну что, не нашли послание? – спрашивал воевода ратников. – Не иголка, чать. Ищите! Ищите проворнее!

– Разве тут найдешь, – отозвался Ждан. – Как скрозь землю провалился. Штоб его! Все колени ободрал.

– Я тебе еще кое-что обдеру плетью, коль не отыщешь, – пообещал воевода. – Найти надобно. Перемир, тебе поручаю. Все тут переройте, а чтоб кожицу ту мне в руки отдали. И… под страхом смертной кары – никому ни слова о том, что видели и слышали. Никому!

– Не скажем, воевода. А послание козарское отыщем! – отозвался Ждан.

– Ищите! А меня уж давно дело ратное кличет. Как переметчик сказывал, Тимка? Санджар ночью непременно на нас пойдет?

– Сказывал, орда козарская для битвы готова.

– Ну-ну. Встретим…

Асмуд ушел. Трое пядь за пядью обшаривали землю перед валом.

Хитер был Тимка Грач, подозрителен, да и Перемир ему в этом не уступал. Однако же не догадались они Ждана обыскать. А опасное послание хазарское давно уже кануло за пазуху немировского десятского, и ползал он на коленях и чертыхался только для вида. Лукавый ум Ждана сообразил, что Свенельд щедро вознаградит его за предупреждение и за этот смертельно для того гибельный клочок пергамента.

Тимка Грач и Перемир искали бы пропажу так долго, что, наверное, догадались бы обыскать и Ждана, но тут могуче громыхнули мечи по щитам: хазарские тумены пошли в ночную атаку!

Слева, в полуверсте от них, ярким огнем полыхнул сухой камыш.

– Все, не найти! – крикнул Перемир. – Мож, потом отыщем послание козарское воеводе Свенельду. Пошли, Тимка. Подмогнем дружине мечами. Вперед!

И сотские побежали на вал.

– Где Ждан? – спросил Тимка Грач Перемира, когда они оказались среди тысяч ратников.

– Тут где-то!..

Но тут его не было. Ждан бежал к Свенельду. И долго ему искать варяга не пришлось: тот в свете горящего камыша, сидя верхом на коне, отдавал распоряжения тысяцким:

– Плотнее, плотнее ставь полки! Как огонь погаснет, козары силой великой на нас пойдут. Стойте крепко! Не дрогните!

– Воевода! – окликнул его Ждан. – Свенельд! Дело и слово спешное! Дело смертное!

– Подойди! – приказал тот.

Ждан подбежал:

– Вот. Послание тебе!

– Что в нем?

– Не ведаю. Только воевода Асмуд знает…

Свенельд вырвал рулончик из руки Ждана, развернул здоровой рукой – левая покоилась на перевязи, – пробежал глазами по тексту, остро глянул на десятского:

– Кто ведает про сие?

– Тимка Грач, Перемир и воевода Асмуд. Но читал только Асмуд, а што в послании сем, никому из нас не сказывал.

– А переметчик где?

– Утек было, да в яму угодил и на кол напоролся. Погиб!

– Так! – Свенельд помолчал мгновение. – Награды ждешь?

– На то твоя болярская воля, воевода. – Ждан смиренно согнулся в поясном поклоне.

Свенельд криво усмехнулся, внезапно вырвал из ножен меч и наотмашь рубанул им своего благодетеля. Ждан, рассеченный до пояса, рухнул на прибрежный песок.

– Переметчик козарский! – крикнул варяг. – Вот весть изменную мне принес. – Он показал тысяцким клочок пергамента. – Мыслят перекупить меня козары! Меня?! – И бросил кожу в горящий камыш.

Тысяцкие переглянулись. Промолчали. А им очень хотелось узнать о послании вражеском их начальнику. Там было написано: «Саванельд! Великий царь Шад-Хазар жалует тебя землей Таврии с городами. Ты получил просимое тобой. Помоги теперь сокрушить кагана Святосляба». На тексте красовался золотой оттиск с перстня царя Хазарии Иосифа.

Прочитав послание, Свенельд подумал с горечью: «Поздно!» А зарубив Ждана, рассудил: «Один опасный недруг теперь у меня на Руси – Асмуд. Тимка и Перемир не в счет: кто им поверит? Да и не ведают они ничего. А вот ежели Асмуд донесет Святославу, тогда… Мож, выкручусь? Все одно веры мне прежней не будет: Асмуд не даст забыть князю о злоумышлении моем. А посему битву нынешнюю надо мне свершить доблестно и все сделать, чтоб в победе слава моя сверкала ярче Асмудовой. Погибну, а добьюсь того!.. А мож, старый филин погибнет?.. Нет, вряд ли!..»

Камыш прогорел. Конные толпы хазар стремительно надвигались из темноты.

– Братие и дружина! – воззвал Свенельд к богатырям. – Копья к бою! Р-рысью-у… вперед!