Текст книги "Под стягом Святослава (Историческая повесть)"

Автор книги: Станислав Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

ПОТЕРПЕВШИЕ КРУШЕНИЕ

арус сорвало. Мачта рухнула. Сломалось рулевое весло. Их третий день несли на север зимний ветер и жгучие, морозные волны. Ладья разбилась о прибрежные камни утром четвертого дня, когда вокруг не было видно ни зги из-за тумана. По пояс в студеной воде кормчий, гребцы и воевода Асмуд окоченевшие выбрались на берег.

– Все ли тут? – спросил старый военачальник.

– Все, – ответил кормчий.

– Благодарю тебя, царь морской! – поклонился воевода волнам и бросил навстречу им горсть серебра. – Прими и не сердись за то, что нарушили завет твой и плыли к пределам своим в зимнюю пору.

Все руссы сделали то же самое и одарили царя морского, кто чем мог: монетой, серьгой из уха, пряжкой, перстней, куском размокшего хлеба.

Ветра не было, но потерпевшие кораблекрушение, мокрые с головы до ног, дрожали от холода. Многие тут же, на берегу, снимали с себя промокшие одежды, выжимали их насухо, выливали воду из сапог, переодевались.

– Глянь, воевода, вон у холма дом, кажись, стоит.

Так оно и было. От ветхого строения к ним спешили люди. На всякий случай руссы построились и взялись за рукояти мечей. Но, разглядев, что к ним приближаются всего четверо мужчин, воины расслабились. Ждали. В хозяевах здешнего места воевода сразу узнал греков и не ошибся. Шагах в десяти люди остановились. Трое остались стоять, а четвертый – мужик лет сорока – смело выступил вперед.

– Мир вам, воины! – приветствовал он руссов по-гречески и безошибочно отгадал: – Россы. Какой ветер занес вас в наши края? Кто же плавает в такую пору?

Асмуд ответил на приветствие и в свою очередь спросил:

– Ты кто? Рыбак, должно быть?

– И рыбак, – подтвердил грек. – Имя мое Родион. А это сыновья мои.

Трое рослых парней, старшему из которых на вид было не более двадцати лет, склонили головы, но дубинок с плеч не сняли.

А Родион продолжал:

– Но я не только рыбак. Я дозорный моря. По договору с росским царем Сфендославом и императором Романии[27]27
  Романия – так византийцы называли свою империю. Себя они звали ромейцами или римлянами.


[Закрыть] Никифором Фокой я помогаю мореходам, попавшим в беду.

Руссы сразу повеселели: такой договор был.

– Мы рады принять твою помощь! – пожал ему руку Асмуд. – Но почему ты не выставил огонь, как увидел нашу ладью?

– Я не видел даже самого моря из-за тумана. А огонь горит на холме днем и ночью. – Родион указал рукой на вершину. – Видишь дым?

Туман растворялся под лучами утреннего солнца, и руссы с извинениями вынуждены были признать правоту грека.

– В разбитой ладье было много запечатанных кувшинов с монетами, зерном и другими товарами, – сказал кормчий. – Если их не разбило о берег, то надо бы выловить. Был бы челн…

Отец только бровью двинул, как парни ринулись к берегу, где, скрытая от посторонних глаз, стояла в заливчике длинная и узкая рыбацкая лодка.

Грек еще раз поклонился, приглашая нежданных гостей в дом. Уже на крыльце воевода Асмуд оглянулся и увидел, как лодка, вспенивая волны, стремилась к месту гибели ладьи. Трое парней проворно работали короткими веслами…

В доме было жарко. Руссов пробирала дрожь: не в летней воде искупались – в зимнем суровом море. У кромки берега лед.

– Эх, баньку бы нашу, русскую, – вздыхали гребцы.

– Векша, в дозор! – коротко распорядился воевода.

Хозяин запротестовал было:

– На три дня пути вокруг нет никого. Только такие же посты по всему берегу. Бояться некого. Кочевники сюда зимой не заходят…

– Ежели так, то не пожалей для воина сухую одежду и сапоги, – насмешливо глянул на него Асмуд и пояснил: – Не бабы мы, а ратники. Плохо будем службу править – без глаз останемся, а заодно и головы потеряем.

Векша мигом переоделся и мгновенно исчез за дверью. Хозяин укоризненно смотрел на непреклонного русского военачальника…

С великим поспешанием воевода Асмуд покинул Царь– град и рискнул плыть зимой по бурному Русскому морю[28]28
  В старину Черное море называли Русским.


[Закрыть]. Для этого у него была веская причина…

Месяц назад с ним разговаривал ромейский император Никифор Фока. Пышной при приеме иноземного посла церемонии не было: Асмуд не хотел привлекать к себе постороннего внимания. В Столице мира много было послов иных земель и самых заурядных лазутчиков, которые за деньги продавали даже тайны своих хозяев… Воеводу провели в тесную комнатку загородного царского дома. Император-воин, одетый в кольчугу из серебряных колец, сидел в кресле с высокой спинкой. Кроме двух рослых охранников, в комнате был еще один человек – благообразный старец в длинном белом одеянии с большим позолоченным крестом на груди.

– Нам надобно сокрушить Козарию! – твердо чеканил слова русский военачальник. – Итиль-хан[29]29
  Итиль-хан – так руссы звали великого кагана Хазарии.


[Закрыть] закрыл путь гостям русским на Восток. Русия вынуждена продавать свои товары за бесценок…

Никифор Фока слушал с непроницаемым лицом. Только черные угли глаз вспыхивали иногда под густыми бровями. Тогда глубокий шрам на левой щеке багровел, сжимались тонкие губы под горбатым носом, а бритый подбородок казался несокрушимым и тяжелым, как булыжник.

– Чего хочет от меня правитель россов Сфендослав? – медленно перекатывая слова во рту, спросил император, не глядя на Асмуда.

– Великий князь Киевский желает, чтобы ты, царь Романии, не встревал в нашу свару с хаканом Козарии!

– Ясно… – Император задумался.

«Сокрушат Хазарию и станут нападать на наши земли, – мрачно размышлял властелин полумира. – Над Таврией[30]30
  Таврия – Крымский полуостров; южная его часть в X веке принадлежала Византийской империи.


[Закрыть] нависнет меч росса. А с той благодатной нивы Романия получает треть всего хлеба империи… Надо во что бы то ни стало сдержать зарвавшегося варвара Сфендослава!»

Асмуд устал ждать, пока заговорит правитель Царь– града.

– Мы хотим услышать слово царя Романии! – Асмуд вперил холодный взор голубых северных глаз в лицо императора.

– Нет! Романия не может равнодушно наблюдать за разбоем россов. Я не желаю, чтобы Сфендослав воевал хагана… – Никифор Фока помолчал, соображая, что здесь изложить главным доводом, и закончил: – Вы язычники. В Хазарии же много христиан, наших братьев по вере. Кровь их будет на моей совести.

Асмуд открыто и громко рассмеялся:

– Мы не трогаем тех, кто не поднимает на нас меча.

Два лета тому под стенами стольна града Киева и в степи под Черниговом грозный воитель Святослав наголову разгромил орды козарские. Сам хакан-бек Урак потерял свою буйну голову… Множество козар попало к нам в полон. Среди них есть и крестиане. Насилия мы им не чиним: селянами живут они в землях Руссии. Выйдет срок, и они без выкупа по домам пойдут. Или у нас останутся на правах вольных людей – как захотят. Мы веру их не тесним, и невольники-крестиане свободно поклоняются богу вашему. Только в Киев-граде пять молелен, куда они ходят. В Козарии же крестиан на кострах жгут, ибо власть там у Итиль-хана и хакан-бека. Один из них иудей, а другой – Магометовой веры!..

– Примите закон бога нашего Иисуса Христа, и Романия окажет россам любую помощь, – прервал Асмуда человек в белом одеянии.

– Нет! – воскликнул русский воевода. – Перун – вот бог наш! Бог грома и молнии! Есть на Святой Руси и другие боги. Они помогают нам в трудах мирных и в битвах яростных! – Асмуд вдруг язвительно улыбнулся: – Сначала, значит, вы нам бога своего подарите с волхвами своими, а потом и Русь Светлую – под ноготь?! Шали-ишь, кудесник креста! И не тебе сказываю я слово великого князя Киевского, а царю Романии.

– Его слово – это и мое тоже! – насупил густые брови Никифор Фока. – Если Сфендослав двинет свои легионы в Хазарию, гроза обрушится на вашу землю! Вот мое последнее слово!

– Ну, коли так, – голос воеводы Асмуда стал суровым и грозным, – ты тоже, царь Романии, услышь слово русса… На печенегов надежу держишь?.. Тогда мы мира поделим[31]31
  Мира делить (древнерусск.) – заключить мирный договор.


[Закрыть]с Козарией и дружины свои обрушим на печенегов. Бек-ханы с ордами своими новых земель искать станут, страшась меча нашего. А мы уж постараемся, чтобы други твои на землях твоих, царь, новую родину сыскали!.. Потом мы бросим грозу и огонь на твои земли в Таврии…

– О-о! – вытаращил глаза император. – Ты осмеливаешься угрожать мне, варвар?!

– Мы не отроки несмышленые, а мужи бранные! – побелел от гнева Асмуд. – Князь Святослав – великий воитель! И слова его – не шелуха на ветру!.. Ежели я с супротивными речами к нему ворочусь, тогда быть грозе на земле твоей!

– Ну что ж… – Никифор прикрыл глаза ладонью. – Я подумаю. – Голос императора был уставшим и глухим.

Русский воевода стоял перед ним прямо, лицо словно из камня вырублено.

Никифор Фока опустил ладонь, остро глянул на строптивого собеседника, усмехнулся чему-то и заключил:

– Завтра синклит[32]32
  Синклит – совет высших сановников при византийском императоре.


[Закрыть] скажет свое мнение, а я решу, как быть… Больше не задерживаю мужественного посла россов…

На следующий день сановники императора порешили:

«Не мешать россам воевать хагана. Победит ли в этой войне беспокойный Сфендослав, то богу одному ведомо. В любом случае эти „друзья империи“ ослабят один другого в кровопролитной борьбе и не будут так нагло угрожать нашим границам и требовать непомерной дани».

Послу сказали именем Никифора Фоки:

– Император приветствует порыв царя Сфендослава. Но если он сокрушит Хазарию, то должен будет отдать Романии взятые у врага крепости Тамань, Керчь, Сурож и Фуль.

Воевода русский опешил от такой наглости. Однако подумал и согласился:

– Добро. Кому что отдавать, решит великий князь Руси… Я отплываю, чтоб передать слово Царьграда Святославу!

– Сейчас? Зимой? По бурному морю? – изумились греки. – Не торопись. Подожди весны.

Но втайне они обрадовались: «А может быть, утонет» – и пожелали бесстрашному россу «счастливого» плавания.

Две ладьи устремились на север. Обе неделю стояли в устье Дуная. Здесь ждали русского посла три бек-хана Печенегин – Илдей, Тарсук и Куря. Пока пировали да охотились на степную дичь, из Великой Преславы прискакали гонцы болгарского царя Петра.

– Великий царь разрешает пропустить тумены[33]33
  Тумен (тюрк.) – воинский корпус из десяти тысяч всадников.


[Закрыть] печенегов на земли Романии, – принесли они отрадную весть.

Тогда к берегу подошли скрипящие повозки кочевников, и Асмуд, предварительно взяв заложников, приказал разгрузить одну из ладей. Пятьдесят тысяч золотых монет царьградской чеканки перекочевали к степным владыкам.

Три русских особо прочных полированных кольчуги подарил Асмуд вождям кочевого народа. А сто локтей разноцветной арабской ткани были переданы их многочисленным женам. Драгоценные камни – смарагды, рубины, бирюзу – бек-ханы аккуратно сложили в кожаные мешочки и подвесили их на прочных ремешках под овчинные шубы.

– Ты щедрый человек, бек урусов, – хвалили они Асмуда. – Клянемся, мы огнем и саблей прочертим путь по земле коварного и жадного царя румов. Мы сами возьмем дань с Никифора, раз он не хочет отдать нам ее добровольно! Пусть каган Святосляб – да пребудут в битвах и победах дни его! – ждет от нас отрадных вестей.

Одну из ладей, пустую, Асмуд оставил болгарам. А когда на второй отплывал на Русь, то видел, как печенеги на болгарских судах и плотах переправлялись через полноводное и незамерзающее устье Дуная в Добруджу[34]34
  Добруджа – северо-восточная область Древней Болгарии.


[Закрыть].

– Пускай теперь царь Романии требует у нас отбитые козарские крепости, – рассмеялся русский воевода. – Тож мне, за недоумков нас посчитал…

В мызе от парящей одежды мореходов стало влажно и пасмурно. Родион обильно выложил на стол грубые яства: копченую рыбу, черствый житный хлеб, сало, вяленую дичь, жбаны с кислым вином и настойками из целебных трав. Всем этим по договору с руссами рыбаков-спасателей снабжали херсонесские власти в Крыму: рыба и дичь, понятно, были свои, но и они оплачивались.

Пока гости завтракали, вернулись сыновья Родиона, мокрые и возбужденные. Асмуд вопросительно глянул на них, но парни молчали: видимо, без разрешения отца сыновья и рта не решались открыть. Родион разрешил. Тогда старший сказал коротко:

– Собрали кое-что.

– Принесите! – распорядился отец.

Вскоре руссы увидели пять амфор. По клеймам они определили: в двух были монеты, в одной – вино, в остальных – пшеница.

Младший подошел к столу и выгреб из-за пазухи несколько горстей серебра.

– У берега в воде собрали, – застенчиво доложил он. – Там одна амфора разбилась о камни.

Асмуд придвинул драгоценную кучку к Родиону:

– Возьми за гостеприимство и на укреп доброго дела спасения несчастных мореходов.

Родион опешил от такой щедрости, кланялся, благодарил. В это время вбежал дозорный:

– Там, за холмами, комонники мельтешат. Сюда скачут!

– Сполох, братие! – воззвал воевода, и два десятка его товарищей выскочили за дверь с обнаженными мечами в руках.

Вскоре к ним присоединились и Родион с сыновьями: у них, помимо щитов и мечей, были копья и тяжелые луки. Асмуд попросил передать грозное стрелковое оружие своим ратникам. Рыбаки без слов согласились, понимая, что руссы умеют обращаться с луком намного лучше их.

Всадники в косматых полушубках и бараньих шапках стремительно приближались. Их было с десяток, не больше, и у каждого по два запасных коня.

– Печенеги! – сразу определил Асмуд.

Кочевники враз осадили коней, как только увидели, что их встречает вооруженный отряд. Но печенеги никак не проявили враждебности. Никто из них не вынул из саадака лук, не обнажил меча, и копья оставались прикрепленными к правому стремени остриями вверх, и щиты закинуты за плечи.

Один, видимо предводитель отряда, отделился от остальных и рысью подъехал к руссам. Остановился в пяти шагах и заговорил довольно чисто по-русски:

– Я Товлыз Свирепый, хан рода Угур. Великий бек-хан Радман послал меня встретить урус-бека Асамуда. Не ты ли это? – спросил он воеводу.

– Угадал, – отозвался Асмуд. – Слезай с коня, прими из рук наших чашу доброго вина. Зови батыров своих. Но скажи, как ты узнал, что я тут?

– Я не знал. Я уже десять дней ищу тебя. Другие мои отряды ездят по всему берегу, тоже ищут. О том, что плывешь к устью Варуха[35]35
  Варух (тюрк.) – река Днепр.


[Закрыть], нам сказали болгары.

– Понятно! – обрадовался воевода.

Теперь путь до Киева не будет столь трудным, как думалось еще минуту назад.

«И тут великий князь все предусмотрел», – с теплотой подумал Асмуд, а вслух сказал:

– Благодарствую тебя и царя Радмана. Ты вовремя подоспел. Завтра, как только солнце встанет, двинемся в путь.

– Но бек-хан Радман сказал, что ты щедро заплатишь за труды наши. – Круглые глаза Товлыза алчно сверкнули. – Сейчас трудно в степи, мало корма коням, а путь до Урусии долог и опасен.

– Будет награда, – рассмеялся Асмуд. – Останешься доволен! А сейчас раздели с нами трапезу.

Сразу повеселевший хан не стал чиниться, спешился, крикнул что-то своим. Те последовали примеру начальника…

ГЛАВНЫЙ БАЗАР ИТИЛЬ-КЕЛА

вон золота и серебра сливался с бряцанием кандалов. Зычные голоса зазывал, грохот бичей и стоны невольников, многоголосый говор зевак, торговцев и покупателей наполняли базар перекатистым гулом.

Серебрились северными мехами прилавки. Разноцветьем стелились согдийский шелк-зинджа, византийская парча– паволока, арабский бархат-аксамит. Глаз резали краски добротных персидских и бухарских ковров.

Важные покупатели теряли рассудок, жадными пальцами мяли края драгоценных тканей, до хрипоты торговались с купцами, убегали с бранью и вновь возвращались, а если покупали что-либо, то бережно отсчитывали звонкий металл и еще сомневались: не переплатили ли?

– Почтенный! – кричал толстобрюхий торговец-перс, пересчитав деньги. – Ты заплатил три раза по тридцать три дирхема серебра! А где еще один дирхем?!

– Ты плохо считаешь. Я в медресе учился, счет знаю.

– Я не учился в медресе, – брызгал слюной купец. – Я учился у своего отца, мир праху его. А он умел считать лучше всех на свете! Верни мой товар, сын презренного ишака! Возьми свое неправедное серебро!

– А-а!.. – возопил покупатель, сухой старик в чалме и с козлиной бородой на морщинистом лице. – Ты, сын гюрзы и скорпиона, еще и обманщик! – Старик вынул из-за пазухи голубой лоскут шелка, поднял его над головой и завизжал так, что все вокруг замолчали: – Стража-а-а! Сюда-а-а! По слову могучего кендар-кагана! Сю-ю-да-а-а!

Купец проворно выскочил из-за прилавка, схватил покупателя за рукав и слезно стал умолять его:

– Прости, почтенный хан. Я обсчитался. Возьми еще два локтя зинджи и прости меня, презренного…

Старик сразу замолчал и, небрежно приняв взятку, нырнул в толпу. Когда стражники прибежали, то у прилавка царили тишь да благодать.

Летко Волчий Хвост, наблюдавший эту сцену, расхохотался во весь голос:

– Вот же, лешачья душа! Не лез бы в свару – не был бы в убытке.

– Какой купцу убыток? – заметил Летке его спутник, нагруженный двумя огромными мешками. – Они, чать, вдесятеро дерут за ту парчу заморскую. Пошли, ну их. На всякого не насмотришься.

Два русса стали пробиваться дальше к одной им ведомой цели.

Проходя мимо ряда невольников, Летко нечаянно бросил взгляд на группу светлобородых мужиков. Горько сжало сердце: то были свои – русичи. Какой ветер занес их сюда? На каком оплохе попались? Из какой битвы угодили в рабы?

– Братие! – узнал соотечественников плотный низкорослый невольник в лохмотьях и рваных лаптях. – Купите нас! Возвернем убыток в Киев-граде. Кузнец я, не из последних! Ослобоните, братие!

– Эх-х, друзи. Не купец я, а ратник, – отозвался Летко Волчий Хвост. – Где ж мне злата взять для такого дела? Подождите малость, князь Святослав выкупит вас. Скоро приедет боярин Рудомир с казной…

– Покамест он приедет, мы сгинем где-нибудь за морем. Эхма, судьбина горькая. Детки дома остались, жена. Руки работы просят не для злого ворога, а во славу Руси Светлой!

– Я потолкую с купцом, чтоб он не продавал вас до приезда Рудомира, и серебра отсыплю малость в задаток.

– Спасибо за ласку. Авось Перун не забудет твоей доброты. Будем молить его о здравии твоем и князя Святослава. Как звать-величать тебя, добрый человек? – наперебой заговорили невольники.

– Что вам в имени моем? – не стал называться Летко и заговорил по-хазарски с горбатым и злым купцом.

Тот сначала отрицательно качал головой. Пленники приуныли. Но Летко был настойчив, красноречив и, видимо, посулами сумел склонить купца к соглашению. Русс отсыпал в ладонь торговца живым товаром две сотни монет – почти все, что у него было сейчас с собой. Хозяин тотчас распорядился, и руссов-рабов увели в низкий глинобитный сарай. Купец передал Летке ярлык о том, что он получил задаток и согласен ждать покупателя в течение месяца.

Летко и его спутник двинулись дальше сквозь пеструю толпу, наметив ориентиром высокий шатер с золотой маковкой.

Еще одно зрелище привлекло внимание руссов. Перед ними стояла изможденная женщина, возраст которой никто не решился бы определить. Она едва держалась на ногах. Огромные глаза ее источали боль и безысходность. За спину женщины прятались двое детей – мальчик лет десяти и девочка года на три его моложе. Девочка плакала и просила есть.

– Что это? – спросил Летко. – Ставр, ты жил здесь. Скажи, она что, милостину просит? Но почему на рабском базаре?

– Не-е, – откликнулся его спутник, некогда бывший в плену у хазар. – То мать деток своих продает.

– Ка-ак?

– Очень даже просто. Тут всё продают. На то он и Итиль-град. Пропадут детишки.

Легко опешил. Он слыхал, что в Хазарии бедняки иногда продают своих детей в рабство. Но одно – слышать, и совсем другое – увидеть это воочию.

– Господин! – Женщина схватила Летку за рукав. – Купи детей. Купи, господин… Смотри, сын уже сейчас может работать. Вырастет, воином станет: охранит тебя от врагов. Купи, господин. Дочь красавицей будет, наложницей сделаешь.

Летко Волчий Хвост отступил на шаг.

– Ставр, дай им чего-нибудь из еды.

Тот порылся в кармане шаровар, достал черствую ржаную лепешку, протянул женщине. Та схватила бесценный дар и чуть не упала. Дети с ревом потянулись к еде. Летко поежился будто от внезапно щипнувшего холода, оглянулся: кругом шумел тысячеустый базар, спешили люди по своим делам и никто не обращал на них внимания.

Тем временем женщина разломила лепешку пополам и отдала детям. Себе она не оставила ни крошки.

– Сколько тебе лет? – спросил Ставр несчастную мать.

– А?

Ставр повторил вопрос.

– Солнце засветилось для меня в год, когда гузы пожгли нашу землю и разрушили город Казаран, – словно во сне проговорила женщина.

– Двадцать пять лет тому, – прикинул Летко. – Я мыслил, тебе вдвое более… Что беда с людьми делает.

– Зачем деток своих продаешь? – спросил Ставр.

– Голод, умрут, – лениво ответила хазарка. – В неволе, может быть, выживут… Отец их погиб под городом Чурнагив два года назад. – И вдруг голос ее зазвенел: – Пусть сдохнет тот, кто увел наших мужей в битву! Ан– вар-хан обещал, что все воины привезут из Урусии арбы, полные мехов и золота. Но почти никто не вернулся из страшного похода: все они полегли от урусских мечей… О-о-о бог Огня! О-о-о Тенгри-хан! Испепели лживых и жадных ханов! Где ты, Анвар-эльтебер?! Пусть иссохнут твои потроха! Да поразит тебя молния! О-о-о… – Голос женщины внезапно потух, а пустые глаза невидяще скользнули по Летке.

Тот вынул из кармана несколько серебряных монет, сунул их в ладонь несчастной матери и, сердито толкнув подвернувшегося под руку толстяка в богатой одежде, зашагал прочь. Великан Ставр едва поспевал за ним…

В оружейном конце базара Летко Волчий Хвост оглядел ряды торговцев, взглядом опытного воина оценивая товар. Однако глаз его не задержался ни на одном клинке. Да и не за этим он сюда пришел: только вид делал, что меч по руке ищет. Но купцы, признав в руссе настоящего покупателя, ринулись к нему. Проворные руки ощупывали мешки Ставра. Тот бранился, отгоняя любопытных. Один, наиболее назойливый, получил чувствительный тычок в скулу; другой охнул и отскочил, потирая бок.

– Геть, назолы! – Ставр потянулся к поясу, на котором висел широкий кинжал в пол-локтя длиной.

Купцы отхлынули, встали поодаль.

– Где найти Хасана? – спросил Летко Волчий Хвост по-хазарски.

Торговцы сразу стали расходиться: куда им до Хасана? Они поняли, какого качества и в каком количестве нужен товар этому покупателю.

– Хасан! О-о-о! – благоговейно поднял палец старый еврей в ермолке и с пейсами на висках. – Если князь захочет, я проведу его. – Еврей низко поклонился.

– Веди!

Вскоре руссы увидели богатый шатер с длинным прилавком перед входным пологом. От боков шатра вытянулись в обе стороны приземистые глинобитные постройки, у дверей которых стояли воины-арабы.

Приказчики крутились вокруг покупателей, беззастенчиво расхваливая товар. А товар здесь был дорог.

– Двадцать рабов! – доносились до руссов крики. – Где я возьму столько?! Бери половину! Могу коней дать!

– Давай трех боевых скакунов.

– Что-о?! Боевые кони мне самому нужны! Я хотел сказать, бери десяток кобылиц…

Один из стражников царского дворца невозмутимо разглядывал узор на широченном хорезмийском мече, иногда встряхивал его в руке, пробуя грозное оружие на вес.

– Этот светлый меч по силе только такому богатуру, как ты, – вкрадчиво мурлыкал приказчик. – И недорого могу отдать, всего за пятьсот динаров.

Тургуд грозно глянул на торговца. Араб осекся, но цены не уступил:

– Этот меч выкован самим уста-Саадом.

– Легок! – буркнул исполин, бросая клинок на прилавок. – Другого нет?

– Этот самый тяжелый. Но мы можем сделать меч по заказу. Через год привезем. Давай задаток!

– Некогда ждать!

«Вот оно, – отметил про себя Летко. – Воевать собираются козары. По всему видать, с нами… С кем же еще?»

Русс подошел к дюжему воину, тронул за локоть. Тот обернулся, удивленно глянул сверху вниз на щуплого человека в богатой одежде, бросил коротко:

– Ну?

– Я могу предложить славному богатуру меч по его руке, – дружелюбно сказал Летко. – У меня есть франкский.

– Да-а? – оживился хазарин. – Где я могу посмотреть на него?

– В красном доме. На берегу.

– Урус?! – воскликнул исполин. Задумался. Потом заявил решительно: – Хорошо! Когда мне прийти?

– Сегодня вечером…

Тем временем полы шатра распахнулись, воины-стражи отступили на шаг: свету явился дородный араб с пронзительными черными глазами. Сухое с горбатым носом лицо его было надменным, иссиня-черная борода аккуратно подстрижена. Он был высок, и даже просторный расписной халат не скрывал его полноты.

Толпа богато одетых людей ринулась к нему, окружила. Руссы наблюдали за всем этим со стороны.

– Пресветлый Хаджи-Хасан ни с кем сегодня говорить не может…

Толпа недовольно загудела.

– Святой Хаджи беседовал сегодня с аллахом. Каган-беки Асмид прислал ему в дар Коран и…

Летко Волчий Хвост знал, что встречаться и разговаривать с самим Хаджи-Хасаном почти не дано простому смертному. Хасан давно уже не торговал сам, поэтому подчеркнутая услужливость купца давно умерла в нем и забылась навсегда. Араб заключал торговые сделки с такими же богачами. Как паук, раскинул он сеть на весь обжитой людьми мир. Торговые представители Хаджи– Хасана, часто из рабов, сидели по всему Арабскому Востоку, в Китае, Персии, Западной Европе, на Руси, в Хазарии, среди варягов и северных народов: черемисов, мордвы, камских булгар, веси и югров. И даже в Византии, с которой арабы вели ожесточенные войны, люди Хасана были и играли там не такую уж незаметную роль. Разумеется, эти люди были византийцами, а не арабами и вера их была христианской, а не от Мухаммеда.

Ни один человек не мог с уверенностью сказать, сколько золота и товаров у Хаджи-Хасана. Он был более могущ, чем халифы арабского мира.

Ханбалык – восточная торгово-ремесленная часть города Итиль-кела. Здесь не разрешалось строить дома из кирпича, здесь ни один шатер не мог быть выше десяти локтей, отсюда с почтением и покорностью смотрели на берег западный – каганову ставку. И все-таки шелковый шатер Хаджи-Хасана возвышался над Ханбалыком на целых сорок локтей! На то было специальное разрешение великого царя. Во всей столице только каганы ставили шатры на пять локтей выше жилища Хасана. И только Шад-Хазар жил в каменном дворце на острове, посредине реки. Царский храм великолепием своим спорил с самыми роскошными дворцами Востока и высотой был в сто пятьдесят локтей. Серебряный шпиль венчал его. И на много фарсахов[36]36
  Фарсах – хазарская мера длины в пять-семь километров.


[Закрыть] вокруг был виден золотой диск, изображавший солнце, – символ верховной власти в Хазарии. На самом конце серебряной иглы сверкал он днем, блеском своим споря с настоящим светилом, и полыхал ночью, отражая свет сотен факелов и жертвенных костров.

Но… богу – богово! Великий царь – живой бог хазар на этой земле! Хаджи-Хасан был богом в торговом мире и тоже, когда он того желал, мог освятить толпу.

Эльтеберы и тарханы Хазарии – князья и военачальники – зубами скрежетали при виде Хасанова жилища. Однако власть того, невидимая, но ощутимая каждым, в том числе и каганами, заставляла смириться любую гордость.

Все знали, что Хасан совершил хадж – паломничество в святую Мекку, где увидел и поклонился Каабе – черному камню, «подаренному правоверным самим аллахом». В Хазарии жило много мусульман. Войско кагана-беки из двенадцати тысяч ал-арсиев целиком подчинялось заветам Мухаммеда. Любой из этих воинов готов был жизнь отдать за святого Хаджи-Хасана, тем более что немалый ручей золота тек им из казны богача. Каган-беки в мирное время не платил ал-арсиям ни гроша, и воинам-мусульманам приходилось собирать дань с покоренных народов, чтобы получить часть ее как плату за труд. Частенько «белые бога– туры» совершали набеги на земли соседей, чтобы захватить добычу и пленников. И то и другое, обычно по сходной цене, попадало к арабскому купцу Хаджи-Хасану…

Когда важный араб в расписном халате скрылся за полами шатра и толпа просителей разбрелась в разные стороны, Летко пристальней пригляделся к тем, кто осаждал прилавки Хасанова торжища: в основном здесь были воины. Русский посол отметил это мгновенно.

Справа от прилавка, за отдельными столиками – их было около двадцати, – сидели Хасановы менялы. Они бойко отвешивали золото и серебро. Слуги сносили задаток – дорогие меха, одежду, ткани, драгоценные поделки – в стоящий рядом глинобитный дом без окон; сгоняли овец, коз, коров и верблюдов в дощатые загоны. Оттуда же выводили горячих арабских, нисийских и текинских скакунов, а из кладовых выносили богато украшенную сбрую для них. Сверкали клинки мечей, вынутых из тисненых ножен. Жадные глаза воинов оценивали качество стали. Звенел бранный металл под легким пощелкиванием ногтей. Цокали языки, восхищенные возгласы раздавались:

– И-ех! Хороша дамасская сталь! Легко срубает головы кяфиров!

Гибкий, похожий на пантеру, воин описал тонким клинком круг над головой, крикнул хвастливо:

– Зарублю самого кагана Святосляба!

Никто из воинов, стоявших вокруг, не расхохотался ему в лицо на похвальбу: боевой пояс на тонкой талии ал-арсия украшало множество золотых бляшек – знак убитых и плененных врагов, а четыре подвески означали, что хозяин их одержал четыре победы в поединках с чужеземными богатурами!

Воины не засмеялись. Не засмеялись и их слуги. Только один из бедняков, могучего сложения, проворчал:

– Нашел чем хвастаться, облезлый хвост павлина. Каган-беки Урак не чета тебе был и то голову потерял. Подожди, порождение ехидны, сунься только в Урусию, тогда каган Святосляб сделает бубен из твоей ослиной шкуры. Дай то, Тенгри-хан! – И благоговейно посмотрел на небо.

К счастью для бедняка, ал-арсий за гамом голосов и звоном металла не услышал его, не то дамасская сталь тотчас бы испытала себя.

Но Летко Волчий Хвост услыхал, и эти слова пришлись ему по душе.

«Не больно-то жалуют истинные козары князей своих и этих пришлых воинов… Однако ж хакан-бек Асмид войну готовит! И по всему видать, против нас. Ну да на сей раз мы его устережем!.. Прав пастух козарский: быть шкуре бахвальщика сего на барабане, только не на княжецком – чести много. Хватит и моего. Надобно запомнить молодца…»