Текст книги "Под стягом Святослава (Историческая повесть)"

Автор книги: Станислав Пономарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

НОЧЬ МУЧИТЕЛЬНОГО НЕВЕДЕНИЯ

обрыня недолго наблюдал за битвой: свои дела влекли воеводу. В сопровождении сотских и печенежского хана Товлыза Свирепого витязь обошел боевой стан на острове. Половина ратников спала у костров тяжелым сном смертельно уставших людей. Другие укрепляли вал частоколом из разобранных строений посада. Всеми работами руководил тысяцкий Радислав, пожилой воин с простым и ясным лицом, присланный сюда Святославом вместо опального Рубача. Правая рука военачальника покоилась на перевязи, лоб обмотан тряпицей, пятна крови запеклись на грубошерстном плаще. Он не спал вот уже почти сутки, но был бодр и подвижен. Подходя, Добрыня услыхал мягкий грудной голос тысяцкого.

– Вот тут и вбей колья, Завид. Козарин полезет, а ходу и нетути: ты его копьем в ров столкнешь. Понял, голуба моя?

– Как не понять, – ответил хриплый бас. – Все сполню, как велишь. Не сумлевайся.

– Бучма! Подбрось, голуба моя, дровец в костер. Ан не видишь, товарищам твоим темно… Чекан-богатырь, посматривай, штоб ворог змеей подколодной к нам не пролез.

– Устерегу, воевода. Не бойсь. Я дело ратное ведаю. Не впервой, чать, в дозоре стою.

– Добро! Я так только… Кентарь, сходи, разбуди десяток Сенчи. Пора и вам, голуба моя, головы преклонить до зари…

– Пошто гонишь? Есть еще силушка, воевода. Дело справим – отдохнем! – откликнулся из темноты скорый говорок.

– Нет-нет, голуба моя, – прозвучал мягкий голос Радислава. – Ты уж сполняй приказ. Поутру битва грядет, а ты силушку срасходовал. Как быть, а, голуба моя? Нехорошо!

– Ладно уж! – прозвенел веселый Кентарь. – Будь по-твоему! Не сердись…

– A-а! Честь тебе, воевода-витязь! – увидел Радислав Добры ню.

Добрыня ответил на приветствие. Помолчали. Радислав заговорил первым:

– Н-да. Мыслится мне, не к делу Ядрей согласился в крепость идти. Не выпустят его козары, голуба моя.

Понимал это и Добрыня, но не стал объяснять, почему согласился Ядрей на столь неслыханное дело. Никто на острове не знал, что в плену русском был сам каган-беки Великой Хазарии. Был да сплыл! Чего рассказывать. Добрыня строго-настрого запретил Колюте раскрывать эту былью бывшую историю.

Воевода кратко изложил свои ратные соображения Радиславу, похвалил его за труды во славу Руси Светлой, посетовал, что раненый тысяцкий так и не отдохнул.

– Ничего, – мягко отозвался Радислав, тронутый вниманием прославленного витязя. – Раны не болят, а я двужильный… Опаско мне, голуба моя, мало воев у нас. Козар в тверди много. А ну, как ночью навалятся на нас?

– Мыслю, не навалятся. Хакан-бек будет ждать, покамест битва на том берегу свершится.

– Кто-о?! – изумился Радислав.

Добрыня нахмурился, поняв, что нечаянно проговорился. Хорошо еще, никто, кроме тысяцкого, не услыхал ошеломляющей новости: присутствие в крепости самого кагана-беки могло и напугать кое-кого. Пока там, за рекой, гремела битва, Добрыня остерегался сообщать ратникам эту новость. Вот если победит Святослав, тогда…

– Там сидит хакан-бек казарский, – понизив голос, указал на стены Саркела Добрыня. – Сидит, ако волк в клетке. Только не говори покамест никому.

– Да-a, голуба моя! Не бойсь, не скажу. А я-то мыслю про себя, пошто козарин нынче злее злого. А оно вона што!.. А как же теперича Ядрей? – вдруг спохватился Радислав.

– Кто ведает. Поутру видно будет. А так – Перун ему в подмогу! Ежели что случится с Ядреем, жалко. Добрый воевода… Ну ладно, я пошел. Смотри тут!

– Будь покоен, голуба моя! Будь покоен. Иди себе, раз дело зовет.

Добрыня зашагал к реке. Он долго стоял и смотрел на противоположный берег. Огонь там погас, но гул могутный стелился над спящей рекой: то битва рокотала! Там отчаянные сполохи иногда чертили небо…

Тревога неведения заполнила Добрыню. О, как хотел он быть там, в гуще боя, зорким глазом следить за на– пругой вражьей и мечом острым усмирять степную гордость…

Всего в пятистах шагах от русского воеводы, на самой высокой башне, также одиноко стоял каган-беки Великой Хазарии и с той же тревогой ждал исхода сражения. Оба, и русс и хазарин, понимали: именно эта битва может решить исход всей войны; это сражение может положить конец многолетнему спору двух непримиримых врагов – Руси и Хазарского каганата; этот жестокий бой может низвергнуть одного в бездну забвения, а другому подарить бессмертие в веках! Кто победит? – об этом думали, бездействуя, сын простого охотника из города Любеча – витязь Добрыня – и высокородный эльтебер Дикого Поля – Асмид-хан!

Оба невольных зрителя оказались в плену: Добрыня, хотя и мог самовольно уплыть в битву, был в плену приказа; каган-беки Асмид сам собой распоряжался, но был в плену собственной оплошности. И думали они по-разному. У Добрыни и мысль не мелькнула, что его присутствие на поле брани решит исход сражения в пользу Руси. А вот Асмид безоговорочно верил в свой исключительный полководческий дар и, следовательно, страдал значительно сильнее.

Ночной бой сказал кагану многое. Асмид сразу понял, что во главе всех туменов встал Санджар-тархан. И это радовало и раздражало его одновременно. Если победят хазары – хорошо! Но слава достанется не ему, а Санджару – это плохо!

– Тогда мой трон пошатнется! – вслух подумал Асмид.

И в то же время победа Руси не тревогу несла в душу честолюбивого кагана, а леденящий ужас.

– Тогда голова моя слетит с плеч! – уверил он себя.

А битва на том берегу гремела и рокотала, и, кто там кого побеждал, было неясно.

Кончалась короткая летняя ночь. Восток посерел. Как хищные рыбины, обозначились на тусклом зеркале воды боевые ладьи руссов. Они окружили крепость со всех сторон, и воины в островерхих шлемах сидели в них неподвижными истуканами.

К рассвету сражение за рекой разыгралось с еще большей силой…

Вот уже заря коснулась воды розовой ладонью. Над полем битвы колыхались клубы черной пыли и дыма…

Солнце показало яркий пальчик над краем земли, и день вдруг улыбнулся людям. Но люди не заметили этого. Одни с яростью смотрели друг другу в глаза, чтоб избежать смертельного удара ратной стали и внезапно поразить стоящего напротив; другие в тоскливом неведении ждали и молили своих богов о даровании победы своим товарищам.

Солнце взошло. На стенах крепости толпами стояли хазары и безмолвно смотрели на противоположный берег.

На острове русские ратники и их сторонники – все как один – были на откосном берегу, и взоры их устремились туда же.

Каган-беки случайно скосил глаза на посад и подумал:

«Вот бы сейчас ударить по урусам. Они не успели бы даже добежать до завалов и встать в оборону!»

Он уже собирался было отдать нужный приказ, но понял бессмысленность его, ибо хазарские воины в крепости также не были способны к бою. Оставалось одно – ждать!

И вот издалека раздался сначала неясный, непонимаемый клик. Одновременно с ним от противоположного берега, залитого дымом, отделилась точка, она быстро росла, и люди разглядели, что это плыл челнок. Одна из сторожевых ладей шевельнулась и пошла наперерез. Клик издали стал набирать силу, вот он достиг ладей и, словно отскочив от них, полетел к Саркелу.

– Пер-рун!

– Пер-рун! Р-руссы-ы! – громыхнуло над рекой.

Каган-беки Асмид закрыл уши ладонями, чтобы не слыхать имени ненавистного бога руссов, с которым они так бесстрашно шли в яростные сражения и которым теперь утверждали радость своей победы…

Богатыри на острове ликовали, выражая кликом восторг свой, и слезы катились из глаз их. Печенеги вторили руссам. И даже христиане – готы, болгары и греки – раз за разом выкликали имя грозного языческого бога славян.

Челнок тем временем подлетел к острову. Тысяцкий Остромир с сияющим лицом встал перед Добрыней:

– Брат! Победа! В ночной битве развеяны все полки козарские! Ворог бежал, побросав стяги! Слава!

– Слава! Слава! Слава! – взметнули клинки и копья над головами руссы и их союзники…

Каган-беки Великой Хазарии и все его богатуры, застрявшие в крепости, с ужасом смотрели вниз. А к острову со всех сторон летели острогрудые, стремительные русские ладьи, и в каждой сидело по сорок воинов.

– Это мой позор и моя смерть! – сказал громко Асмид и сам не заметил того.

– Урусам еще Саркел взять надо, а он неприступен! – сказал Амурат-хан.

Асмид-каган не удостоил его ответом.

ТРИЗНА

обеда под Саркелом досталась руссам дорогой ценой.

Почти за сутки непрерывного сражения дружины потеряли более четырех тысяч убитыми; раненых было вдвое больше. Печенеги – союзники Святослава – поплатились шестью тысячами жизней. Хазары вместе с буртасами оставили на поле брани пятнадцать тысяч убитыми. Большую часть раненых они увезли с собой. В плен попало свыше пяти тысяч кочевников.

Санджар-тархан, умелый и бесстрашный полководец, вряд ли бы ушел с поля боя так скоро. Но утром его бросили буртасы: кто-то сказал, что на их землю пошли печенеги бек-хана Кури.

Когда союзники ушли, хазары сразу же оказались окруженными и отчаянно рубились, чтобы только пробиться и уйти в Дикое Поле. А после вступления в бой запасной дружины самого Святослава битва превратилась в избиение. И только хладнокровие и мужество хазарского полководца спасли кочевников от поголовного истребления: Санджар сумел нащупать слабое место в могучем кольце врагов и устремил туда остатки своих туменов. Удар пришелся на легкоконных печенегов. В мгновение ока тысячи бек-хана Тарсука были смяты, и хазары лавиной ринулись в степь, к югу, – туда, где под охраной двадцати тысяч богатуров кочевал сам великий царь Шад-Хазар Иосиф…

Именно в этот момент отличился, но теперь уже по-настоящему молодой лесовик Ратьша Сокол. Всю ночь дозоры, в одном из которых был и он, оставались в прибрежном лесу. Хазары, поведя наступление на русское войско, частью заняли дубраву. Но бывалые охотники не обнаружили себя: они затаились в густых кронах деревьев.

Битва кипела рядом. Ратьша готов был сорваться и спешить на помощь своим, но понимал, что сразу же попадет в лапы врагу, а посему выжидал удобного момента. До утра этот момент так и не представился.

Ратьша сидел на вершине отдельно стоящего дуба, шагах в пятидесяти от самого леса. Когда хазары, отринутые руссами, побежали, было уже светло, и Ратьша, скрытый ветвями, видел, как сначала по одному, потом группами, а затем и всей ордой кочевники устремились в степь. Прямо на дуб скакал отряд воинов, среди которых молодой русс увидел ярко одетого всадника на высоком поджаром коне.

Сердце Ратьши бешено застучало в груди, а рука с копьем-сулицей откинулась назад.

«Видать, сам хакан-бек козарский! – мелькнуло в голове отрока. – Не промазать бы».

О своей безопасности он не думал и с десяти шагов метнул копье. Стальной, остро отточенный наконечник угодил точно в грудь знатного хазарина. Русс закричал торжествующе, увидев, как всадник валится навзничь.

Удар в плечо и почти одновременно под ребро сбил дозорного с дерева. И больше Ратьша ничего не видел и не слышал…

Молодой лесовик не знал, сколько времени он был без сознания: очнулся внезапно. Какие-то расплывчатые тени пролетали мимо него.

«Ярко-то как, – подумал раненый. – Уж солнышко, верно, взошло…»

Сильно болело в правом боку. Он потянулся, нащупал древко стрелы. Дернул: наконечник застрял в кольчуге. Ратьша дернул сильнее, стрела оказалась в его руке.

– У-у, подлая, – прохрипел отрок. – Видать, ребро сломала?..

Боли в плече он не чувствовал. Шумело в голове. В глазах резче обозначились предметы, надоедливо мелькавшие тени проявились: он разглядел, что это сломя голову скачут степняки.

– Козары! – очнулся Ратьша окончательно и попытался отползти за дуб.

Но враг не замечал одинокого беспомощного русса. Хазары, оглядываясь с ужасом и бешено погоняя лошадей, уходили в степь.

Слух вернулся к Ратьше в тот момент, когда он увидел первых русских всадников в родных островерхих шлемах, с прямыми мечами в руках.

– Пер-рун! – гремело в гуле от тысяч конских копыт.

Звуки показались Ратьше настолько пугающе-громкими, что он невольно закрыл уши ладонями.

Из леса к раненому вышли ратники. Обмыли залитое кровью лицо.

– Што со мной? – спросил отрок товарищей.

– С дерева пал да башкой оземь стукнулся. Дай-кось глянем… A-а. Ниче. Казан крепкий, цел. Только кожу до кости свез. Подожди, сейчас найдем подорожничка и перевяжем…

– Смотри-ка, стрелы-то какие? – поднял одну из них старый воин-дозорный. – Тура оглушить может. Счастливый ты человек, Ратьша. Спасла тебя от смерти неминучей добрая русская кольчуга. А башка ниче, заживет.

Ратьша улыбался, понимая пока только то, что кругом были свои. Потом вдруг как молния обожгла:

– А козарин-то тот не ускакал? Князь какой-тось.

– Где ему, – махнул рукой старый ратник. – Почти наскрозь ты его сулицей просадил: прямо в середку груди. А он, видать, погордился: без доспеха был. Ну и дурак, – подвел итог дружинник. – Пойду наряд его богатый сыму, оружие. Теперь это все твое по чести.

Подскакал Святослав во главе сотни охранных гридей:

– Что у вас тут?

– Ратьша вон какого-то знатного козарина сулицей пропорол, – пояснил старый ратник.

Князь отъехал, глянул.

– Вот ты где смерть свою нашел, с-собака?! – воскликнул властитель Руси. – «Какого-то»! – передразнил он. – Это не какой-то, а сам Журус-хан. Или, как его в Козарии звали, Хан-Война! Вот довоевался.

Рот Ратьши непроизвольно расплылся до ушей.

Святослав спрыгнул с коня, подошел:

– Ну что, Сокол-удалец, жив?

Ратьша хотел встать, но закружилась голова.

– Сиди! – приказал князь.

Подскакала еще группа всадников. Среди них – Свенельд. Спешились, Поздоровались.

– Воевода, дай-ка гривну твою, – попросил Святослав.

Свенельд снял с шеи плетеный золотой обруч, подал князю.

Властитель Руси наклонился и надел боевое золото – знак высшей воинской доблести – на шею опешившего Ратьши.

– Носи с честию. Заслужил! – сказал Святослав и, обернувшись к сподвижникам, воззвал: – Братие! Воздадим почет отроку Ратьше Соколу за то, что поразил он на поле брани злейшего врага нашего – Журус-хана!

Прославленные воины земли Русской, взметнув клинки– молнии, грянули разом:

– Слава!

И Ратьша встал. И боли уже не чуял – не до нее было.

Великий князь Киевский коснулся плеча его обнаженным мечом и объявил:

– Отныне ты воин охранной дружины моей! Молодец, Сокол. Порадовал…

После короткого военного совета в угон за хазарами пошла вся печенежская орда, ведомая бек-ханами Илдеем, Тарсуком и Радманом. Только несколько тысяч батыров с Товлызом Свирепым остались, чтобы захоронить павших товарищей и в дальнейшем помогать руссам громить недобитого врага, засевшего в Саркеле.

Провожая печенегов в погоню за хазарами, Святослав сказал на прощание:

– Через две недели встретимся под стенами Тмутаракани!

– Ты надеешься за это время взять Саркел? – насмешливо прищурился Илдей.

– Надеюсь! – отрубил сурово великий князь Киевский…

Властитель Руси, скрестив на груди сильные руки, один стоял на вершине того самого кургана, с которого еще вчера вечером Санджар-тархан оглядывал русские полки. Боль терзала душу непобедимого полководца: пал в суровой сече его мудрый воспитатель, друг и советник.

– Асмуд, Асмуд! – шептал князь-витязь. – Пошто ты бросил меня одного в столь грозное время? Неужто Перун-бог не мог повременить малость? О-о, как ты нужен мне! Кто теперь подаст добрый совет в деле ратном и мирном? Ежели бы мне узнать, кто заманил тебя в гущу мечей козарских! Ежели бы узнать!..

Всю ночь воевода Асмуд руководил главной русской ратью. Сам он меча не касался, ибо не дело полководцу самому мечом махать! Разящая сталь доброго воеводы – все войско! Тяжесть его и могущество!

Утром к Асмуду прискакал гонец.

– Великий князь Святослав погибает в кольце врагов! – хрипло прокричал он. – Тебя на подмогу кличет!

– Кто ты?!

– Лабун, гридень княжецкий! Аль не признал?

Узнал его старый воевода, но, осторожный и недоверчивый, в этот раз он почему-то сразу поверил гонцу. Полководец передал командование всей ратью Свенельду и подозвал к себе Остромира:

– Где гриди твои?

– Тут все!

– Вперед! На выручку князя нашего!

И тысяча богатырей Ряда Полчного, построившись в железный треугольник, ступила прямо в гущу вражеской орды. Хазары навалились на отряд Асмуда несметной силой. Рослые дружинники, все в броне с головы до ног, прикрытые тяжелыми щитами с копьями наперевес, оказались не по зубам самым смелым и искусным кочевым богатурам. Словно тяжелая боевая ладья средь ломкого камыша, шла вперед несокрушимая дружина могутов русских. Изумленные их неуязвимостью враги с воем отлетали прочь.

– Кто добудет голову старого урусского коназа, тот получит десять тысяч динаров! – велел сказать воинам Санджар-хан.

С еще большей яростью навалились на отряд хазары. Но все усилия их оставались тщетными. Так через всю орду вражескую прошли доспешные богатыри-исполины.

Не более полусотни шагов оставалось до печенегов, стремительно налетавших на хазар. Гриди Ряда Полчного ускорили движение, и тут копье могучего хазарского богатура ударило Асмуда в глаз. Старый воин умер мгновенно. Дружинники подняли сраженного предводителя на плечи и так вынесли его из боя.

До последнего мгновения Асмуд верил, что идет спасать Святослава. А тот с засадной дружиной еще и в битву не вступал. Печенеги изумились, когда узнали, во имя чего проделали эти урусские батыры невероятный путь сквозь сонм врагов.

– Кагана Святосляба тут нет и не было! – хором воскликнули бек-ханы.

– Мы думали, он там! – показал Илдей на берег, где главные силы руссов отражали бешеный натиск хазар…

Наверное, Святослав, не посмотрев ни на что, заколол бы виновника смерти Асмуда. А он недалеко был. И тоже слезы с лица смахивал. Свенельд – этот герой нынешней битвы, трижды раненный стрелой, копьем и мечом, – страшился опасного свидетеля своей измены. Это он подослал гонца, которого сам же потом пронзил мечом. Эх! Если бы знал обо всем Святослав, многих бед в дальнейшем мог бы избежать великий князь Киевский. Многих!..

Святослав с вершины кургана смотрел на поле недавней брани. Солнце поднялось высоко. На берегу, залитом кровью, почти никто не шевелился. Глядя на тела воинов, можно было подумать, что все они мертвые. Но это было не так. Просто смертельно уставшие ратники спали тяжелым сном где попадя: кончилась битва, тут и свалились без сил. Храп здоровых и стоны раненых слились воедино. И ходили среди богатырских тел ведуны-лекари и те, кто не участвовал в сражении, будучи в запасном полку. Они перевязывали раненых, сносили тела павших на крутой холм у реки.

Печенеги сделали то же со своими убитыми товарищами, и горестный заупокойный вой степняков оглашал кровавое поле.

– Святич! – позвал князь.

Телохранитель, пришпорив коня, взлетел на курган.

– Как только солнце перевалит за полдень, разбудишь всех воев. А сейчас прикажи полоняникам рубить деревья для прощального костра!

– Сполню, княже!

– И еще. Достань из реки лодию витязя Асмуда… – И снова при звуке этого имени голос Святослава дрогнул. – Прикажи Свенельду моим именем все изготовить для тризны по богатырям русским и за упокой славного воеводы Асмуда!

– Сполню!

– Поспешай!..

Когда солнце склонилось к западу, погребальный костер был сложен. Он представлял собой грозное и внушительное зрелище. На высоком берегу Дона руссы соорудили клети из березовых и дубовых стволов. Они заняли пространство на сто шагов в окружности, и высота нижнего ряда равнялась росту человека. На эти бревна рядами положили павших ратников в полном вооружении, каждого с обнаженным мечом в правой руке. Три ряда поленниц встали на первом настиле и приняли на себя всех мертвых богатырей.

На самой вершине смертного одра на шести поленницах поставили боевую ладью. Снизу к ней вела ступенчатая лестница, по которой внесли наверх тело воеводы Асмуда. Витязя посадили на высокий резной трон, отнятый в битве у врага. Старый воин был одет в богатый боевой наряд. На шее ярко блестели три золотые гривны – три высших награды за ратную доблесть! К веслам смертной ладьи посадили двадцать самых знатных богатырей, павших в недавнем сражении. У подножия трона в ладью навалили горы разноцветного шелка, а по нему рассыпали несколько тысяч золотых и серебряных монет. Перед мертвым воеводой на столике в золотых блюдах положили самые дорогие яства, какие только можно было найти в шатрах разбитого врага. В окостеневшей руке Асмуд держал кубок, до краев наполненный пахучим фруктовым вином.

За бортами боевого корабля лежали четыре убитых арабских коня в богатой сбруе. Тут же покоились тела двенадцати сторожевых собак. Рядом по воле великого князя Киевского сидели десять связанных хазарских богатуров, взятых недавно в плен: на небесах в светлом мире бога Перуна они будут рабами служить прославленному русскому воеводе.

Вокруг погребального костра стояли рядами тысячи ратников-руссов в полном боевом вооружении, все простоволосые. Печаль застыла на суровых, продубленных ветрами, меченных вражьей сталью лицах. Но не было стонов. Богатыри молчали, склонив чубатые головы: каждый думал о бренности всего земного, о трудах ратных и насущных, о счастливой жизни, которая только и есть там, в заоблачной дали, – в светлых садах бога-витязя Перуна.

Сегодня на смертном пиру великому князю слово молвить. Умел дружины водить князь-витязь, умел и речь держать во славу воинов – братьев своих в битвах, победе и смерти!

– Руссы! Сыны трудов бранных! Братья мои перед грозным ликом Перуна! Там, – он десницей указал в степь, – ворог лютый бежит, устрашенный силой и доблестью русской! И возрадуются на небесах предки наши, ибо дань козарину мы нынче заплатили мечом разящим!

– Да возрадуются! – грянули дружины.

– Руссы! Братие и дружина! Кто столь смело мог ступить на Козарскую землю?.. То наша нога попирает Дикое Поле! Где гордый хакан-бек козарский? Вон! – Святослав указал на крепость. – Сидит, ако пасюк[90]90
  Пасюк (древнерусск.) – крыса.


[Закрыть] в капкане, и дрожит, ожидая кары неминучей! И ликует Святая Русь, видя позор ворога лютого, некогда дань бравшего по обеле от дыма с народа русского! А ныне сам хакан-бек готов ту дань заплатить за жизнь свою! Да не возьмем мы той дани, бо Русь человечиной не промышляет! Не вороны мы, а кречеты! И не бывать более козарам на Русской земле!

– Не бывать! – громом откликнулись дружины.

– Руссы! Братья в пирах смертных! Отныне и навсегда не дозволим, чтоб рабские базары оглашались стоном детей наших и жен!

– Не дозволим!!!

– Смерть во славу земли своей не страшна! Страшен срам! Нет смерти, братие и дружина! Бо смерть за отечество свое есть блаженство! Мертвые срама не имут!.. Дак не посрамим славы русской, как не посрамил ее вместе с богатырями своими грозный для ворога воевода Асмуд!

– Не посрамим!!!

– Слава павшим могутам русским за труд их ратный! Они полегли на поле брани, чтоб утвердилась сила добрая, щадящая во славу жизни праведной для трудов мирных, а не для злого огня войны! Слава подвигу руссов!

– Слава! Слава! Слава! – гремело над степью.

И дрожали от страха великого хазары за крепкими стенами Саркела. Закружилась голова, и покачнулся, словно от удара палицы, каган-беки Асмид-эльтебер-хан Могучий…

На тучных пастбищах у далекого Семендера испуганно оглянулся в сторону Дона-реки великий царь Шад-Хазар Иосиф: кольнуло сердце предчувствием беды. Изумрудная зелень пастбищ показалась ему зачахшей и почерневшей, а светлые озера будто бы наполнились кровью. И потянуло гарью от далеких голубых гор. И сникли цветы в беспечно-веселом краю, где никогда не бывает войн. Глянул царь Солнце на шатер свой, а на золотой маковке сидит ворон и хриплым, простуженным голосом накликает жуткий холод беды.

– К-шш! – замахнулся царь на вещую птицу.

Могучий тургуд рванул богатырский лук, пустил стрелу и с десяти шагов не в ворона попал, а в священный золотой диск – символ вечного солнца! В ужасе завыли хазары…

– Прощайте, братие! – прокатился над дружинами мужественный голос Святослава. – Волхвы! Исполните волю бога Перуна!

Четверо благообразных седовласых старца в длинных белых хламидах подошли с разных сторон к костру и поднесли к нему пылающие факелы. Еще ранее политые дегтем и смолой плахи загорелись сразу. Неистовое пламя рванулось вверх, и через мгновение огонь невиданных размеров взметнулся под небеса.

Секущий жар коснулся дружин. Пламя грозно гудело, снопы искр с грохотом рвали горячий воздух, дым, черный, смрадный, столбом клокотал в небе. За огнем и дымом скрылся костер, и разглядеть там что-либо было невозможно.

Богатыри русские встали на колени, воздели руки к небесам и хором просили:

– Пер-рун! Прими в дружину свою славных воителей Руси!

Святослав стоял с обнаженным мечом в поднятой руке и вторил своим дружинам:

– Прощайте, братие! Вы пали за Русь! И мы не забудем вас!

Когда костер прогорел и к пылающим углям можно было подойти близко, воины встали в десять плотных рядов и пошли мимо со шлемами, полными земли. Каждый высыпал землю на угли и проходил дальше…

Вот уже покрыт нещадный жар, только тонкие струйки дыма вырываются из-под рыхлого чернозема. Через малое время и они задохнулись, а воины все идут, и кажется, никогда не будет им конца.

Вот и солнце коснулось вершин деревьев. В степи над рекой Доном вырос огромный земляной холм – последнее пристанище могучих богатырей! А из шлемов живых все сыпалась и сыпалась земля, и рос курган для памяти потомкам…

Но как только дневное светило сверкнуло последним лучом, руссы сразу прекратили скорбный труд свой. Курган к тому времени достиг десяти саженей высоты.

Опять дружины встали вокруг памятника павшим товарищам. И когда на вершине кургана вспыхнул яркий огонь, великий князь Киевский возвестил:

– На тризну, братне и дружина!

Не к делу богатырям печалиться, когда их боевые друзья стремят свои ладьи по Перуновой реке. Потом на Руси у мирного огня они будут грустить о павших и поминать их с тоской и любовью. А тризна – пир во славу, с песнями гусляров-сказителей. И полетят по Руси через века были-былины, ибо дела предков наших – дела незабвенные!

Вокруг кургана, похожего в ночи на богатырский шлем, вспыхнули сотни костров. Не заунывные песни зазвучали тут, а боевые загремели. Силачи схватились в борьбе. Лучники состязались в меткости. Наездники восхищали зрителей удалью молодецкой.

Победителей Святослав-князь одаривал златом да серебром, мечом булатным да конем знатным.

Кипели чаши медвяной брагой для веселья души, а не тяжкого похмелья ради…

Небо чистое, звездное сверкало над Доном-рекой. Блестящая россыпь тропы Перуновой[91]91
  Тропа Перунова (древнерусск.) – Млечный Путь.


[Закрыть] стелилась в небесную даль. Иногда с дороги вечности срывались светлячки и падали наземь.

– Кого-то не удержала тропа богатырская, – говорили руссы. – Видать, много зла сотворил человек на земле, а одно злое дело тяжелее целой скалы… Гляди, вон еще один сорвался! За ним – сразу двое!

– Всякому свое! По делам и честь. Только у того след легкий, кто добро творил на земле!

– А мож, и не наши это, а печенеги?

– Наши, не наши!.. Какая разница? Чистому небу злая доля претит. Вот оно и не приемлет носителей зла. Что-то нонче много звезд с неба пало?

– А скольких ратников схоронили мы? Пали вои русские за святое дело, а вот гляди ж ты – не всех держит тропа Перунова. Не всех!

– Н-да-а!..

Прогорали костры. Богатыри русские укладывались на ночлег.

Еще не кончено ратное дело, еще не разбит ворог: вон за рекой на стенах крепости мигают огни. Поутру опять злая сеча. И кто знает, скольких воинов завтра уложат мечи хазарские на березовую постель…