Текст книги "Поймать вора"

Автор книги: Спенсер Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

15

Вот мы и дома. Берни наполнил мою миску водой и пошел в спальню. Я немного полакал и последовал за ним.

– Ненавижу спать днем, – проворчал он, ложась прямо в одежде на кровать. Повернулся на бок и стал возиться с будильником. – Придавлю часок, не более. – Напарник откинул голову на подушку и закрыл глаза. Я же был не в настроении заваливаться на боковую – хотелось прогуляться в каньоне, поиграть в «бросай и лови» или хотя бы быстро пройтись по улице. Но Берни выглядел очень уставшим и у него на лбу снова появилась зигзагообразная борозда – может, у него что-то болит? Я вышел из спальни, скользнул в коридор и посмотрел в боковое окно: там был Игги – в своем боковом окне. От возбуждения, что увидел меня, он подпрыгивал, стукаясь передними лапами в стекло. Игги славный малый. Я тоже поднялся на задние лапы. Игги начал тоненько, пронзительно тявкать – ав-ав-ав; его голос выводил из себя всех соседей, разумеется, кроме нас. Я ответил ему лаем, но тут же подумал о Берни и заткнулся, ну если не совсем, то почти заткнулся. Затем за спиной Игги появился старик Парсонс и что-то ему сказал – готов поспорить, велел прекратить тявкать и убраться от окна, но Игги продолжал лаять, подпрыгивать и вилять куцым хвостом. Мистер Парсонс исчез, затем появился опять. Э, да он принес жевательную косточку и очень даже большую. Помахал ею у Игги перед носом и ушел. На этом кончилось все тявканье, подпрыгивание и виляние хвостом – Игги немедленно бросился за стариком. Как же мне захотелось такую же жевательную косточку!

– Чет, успокойся, – послышалось из спальни.

До меня донеслось негромкое эхо лая. Неужели моего? Ой-ой!

Я подошел к входной двери, немного покружил и улегся. Затем встал и снова выглянул в боковое окно. Никакого Игги. Не иначе трудится над косточкой. Опять захотелось залаять, и я чуть не сорвался – был совсем близок к тому, чтобы сорваться, – но успокоился и прислушался, как там Берни. Напарник дышал глубоко и размеренно. Я прошел по коридору и заглянул в спальню – он лежал на спине, закрыв ладонью глаза, его грудь медленно поднималась и опускалась. Я немного понаблюдал за ним – Берни спал. Мне нравится смотреть, как напарник спит. Скоро он проснется, и мы пойдем в каньон, или поиграем в «бросай и лови», или займемся чем-нибудь еще, о чем я недавно думал, но успел забыть.

Я зашел в кабинет, взглянул на слонов на ковре, и все еще на них смотрел, когда зазвонил телефон. На автоответчике включилась громкая связь.

– По-прежнему не берете трубку? Неужели даже при том что я дал вам задаток, я не могу рассчитывать… Господи, это говорит Марвин. Марвин Уинклман. Позвоните, повторяю, позвоните, как только будет возможность. – Щелчок.

Мне нравятся многие люди, с которыми мне приходится знакомиться, даже некоторые злодеи и бандиты. Возьмите, например, Будлза Кольхауна. Теперь он дробит щебень под палящим солнцем. А было дело, чесал у меня между ушами. Правда, это случилось до того, как он понял, что мы с Берни не принесли ему чемодан золотых монет. Зато чесал очень умело. Ну хватит об этом Кольхауне. Суть в том, что Уинклман, кажется, превращается в одного из немногих людей, которых я недолюбливаю.

Я зашел на кухню и полакал воды. Вода – мой напиток, хотя я пробовал и другие, например, пиво из колесного колпака. Это было в тот раз, когда я познакомился с байкерами. Как же мне понравились те байкеры. Вспоминая, как мы повеселились, я понюхал под столом и нашел несколько крошек. Затем вернулся в переднюю и выглянул в высокое окно рядом с дверью. Ух ты! На газоне появилась белка. Я зарычал. Она, наверное, меня услышала, потому что отпрыгнула в сторону. Но не так отчаянно, как прыгают белки, когда спасаются бегством. Вот те их прыжки мне по душе.

Прошло еще немного времени, и в проулке появился старик Гейдрих с метлой. Он посмотрел в сторону нашего дома, заметил меня и состроил неприятную гримасу из тех, какие умеют делать люди. Кажется, такое выражение лица называется глупой ухмылкой. А затем принялся сметать мусор со своей части проулка на нашу территорию – то есть делал то, что так не любит Берни. Эх, если бы я был на улице, я бы ему показал!

Старик Гейдрих ушел. А через минуту-другую мимо проехал пыльный пикап. В Долине полно пыльных пикапов, и я не очень к нему присматривался, пока водитель не повернулся в сторону нашего дома. Он пристально его разглядывал, а я успел рассмотреть его: нос с горбинкой, длинные бачки, бандана. Вот тогда я залаял – и лаял не умолкая.

– Эй, Чет, в чем дело? – В переднюю вышел Берни. Он больше не выглядел сильно уставшим, и с его лба исчезла зигзагообразная борозда. Я лаял не останавливаясь. – Что, этот проходимец Гейдрих снова сметал к нам мусор? – Берни посмотрел из окна на соседскую полосу проулка. В конце улицы Джокко свернул за угол и скрылся из виду. Напарник посмотрел в ту сторону, но было слишком поздно. Я гавкнул еще несколько раз, хотя ничего уже не мог поделать. – Ну хватит, старина; как насчет того, чтобы перекусить?

Перекусили мы очень даже славно: Берни съел сальсу с чипсами, а я большую собачью галету. Затем напарник повесил халат на дверь ванной и отправился принимать душ. Это был тот самый халат, который Леда, не понимаю почему, называла загвазданным, – никаких гвоздей на нем не было, а только изображение бокалов для «мартини» с длинноногими девушками внутри. Берни любил свой халат, он был у него давным-давно, с дней армейской службы, и некогда принадлежал его приятелю Таннеру. О Таннере Берни никогда не рассказывал, только раз, когда мы разбили палатку в пустыне, он, глядя на огонь, произнес: «Бедняга Таннер». И больше ничего не прибавил.

Но теперь он принимал душ в хорошем настроении. Я судил по тому, что он пел: прошелся по своим любимым мелодиям – «Телефон несчастной любви 77203», «Рожденный терять», «Слеза скатилась», «Море разбитых сердец». Да, в очень хорошем. Из ванной шел пар, и я приблизился к двери – люблю ощущать пар. Но что это? Наверное, Берни неправильно задернул шторку, потому что вода текла на пол. Я попробовал: горячевата и немного мыльная, но в целом довольно вкусная.

Вскоре Берни был уже одет: брюки цвета хаки, кроссовки и майка; в кофейнике урчал закипающий кофе.

– Люблю этот аромат, – заметил напарник. Берни распознавал кофе по запаху, это я знал точно. Мы вышли во дворик, он сделал глоток из кружки, я поискал под грилем чего-нибудь вкусненького, но не нашел.

– Странно, – начал напарник. – Сьюзи давно не звонила… О Боже! – Он бросился в кабинет к телефону. – Сьюзи, подними трубку, если ты дома. Я только что вспомнил про нашу встречу… ну, ту, в «Драй-Галч». Тут возникло кое-что непредвиденное… в связи с расследованием. Новые обстоятельства… Ммм… Я должен был предупредить. Извини. Пожалуйста, позвони. Или я тебе буду звонить – наверное, так будет лучше… – Он повесил трубку и посмотрел на меня. – Какой же я идиот!

Вот уж неправда: Берни самый умный из людей.

– Может, послать ей цветы? – мучился он. – Или купить какой-нибудь подарок? Но ей так трудно угодить. Вот, например, она совсем не носит серьги, которые я ей подарил. – Серьги? Я пытался вспомнить. Это те, что светятся в темноте?

Взгляд Берни упал на мигающий сигнал автоответчика, и он нажал кнопку.

«– По-прежнему не берете трубку? Неужели даже при том, что я дал вам задаток…»

Напарник выключил запись.

– Уинклман – наша головная боль. Да, Чет, большая головная боль.

Тот малый с худющими ногами и зачесанными на лысину волосами? Что-то непохоже. Джокко – вот наша настоящая головная боль.

– Чет, ты по какому поводу лаешь?

Джокко вынюхивал возле нашего дома, вот по какому.

– Успокойся, старина. Хочешь «Молочную косточку»?

Забавная штука жизнь. Только что у меня и в мыслях не было просить «Молочную косточку». А теперь я не мог ни о чем другом думать. И вскоре ее получил.

– К этому делу надо подойти по-хитрому, – сказал Берни.

Я понятия не имел, что он имеет в виду. Мы прыгнули в машину, и я на ходу проглотил последний кусочек.

Вскоре мы свернули в поместье Хай-Чапаррель, самое приятное поселение во всей Долине, как его часто называла Леда. У нее с Малькольмом там большой дом, в котором теперь живет Чарли, когда не приезжает к нам, что случается не часто.

Мы остановились напротив здания с колоннами, большими окнами, балконами и простиравшейся до бесконечности лужайкой.

– Сохранился всего один водоносный слой, – буркнул Берни, когда мы вылезли из машины и пошли по обсаженной цветами извилистой дорожке. – Почему люди никак не могут это уяснить? – Он нажал кнопку звонка.

Дверь отворилась, и на пороге появилась разговаривающая по мобильному телефону Леда. При виде нас ее брови удивленно изогнулись, если, конечно, в ее случае можно говорить о бровях, учитывая то, как она орудует пинцетом, или по крайней мере орудовала, пока мы жили вместе.

– Сто девяносто на нос, и вы утверждаете, что мы не получим на десерт сабайон[8]8
  Десертное блюдо из взбитых с сахаром желтков, вина и пряностей.


[Закрыть]? – возмущалась она. Немного послушала скрипучий голос в трубке и перебила: – Стоп, стоп, стоп! – Ее голос, как бывало в прежние времена, взлетел. – Пройдитесь еще раз по цифрам и перезвоните; только учтите: вы должны дать мне другой ответ. – Леда выключила аппарат. – Поставщики разоряются по всей чертовой Долине и при этом еще кочевряжатся.

– Что такое «сабайон»? – спросил Берни.

– Ты не знаешь, что такое «сабайон»? – заморгала Леда. – Кстати, что ты здесь делаешь? – Она посмотрела на часы, маленькую блестящую вещицу, напомнившую мне о прискорбном инциденте со мной и ее кожаной шкатулкой для драгоценностей, который произошел незадолго до их развода. – Чарли еще нет дома, и сегодня не выходные. Хотя даже если бы были выходные – это не твои выходные.

– Справедливо, – кивнул напарник. – Но мы были здесь неподалеку, и я подумал, почему бы не заехать и не узнать, как ты живешь.

– Узнать, как я живу? Ты, часом, не бредишь?

– Ха-ха. Отличная шутка.

– Берни, неужели ты считаешь, что у меня есть время выслушивать твой сарказм?

– Никакой это не сарказм, – возразил напарник. – Меня всегда восхищало твое чувство юмора.

– Ты это восхищение умело скрывал.

– Ха-ха. Вот опять.

Наступило молчание. Я был готов к тому, что дверь захлопнется перед нашим носом, как случалось не раз. Леда встретилась взглядом с Берни, а затем – какая неожиданность – рассмеялась. А за ней Берни. Когда я в последний раз наблюдал нечто подобное? И было ли такое вообще?

– Ну так как ты поживаешь? – спросил мой напарник. – Наверняка вся в стрессе от этой подготовки к свадьбе.

– Очень слабо сказано.

– Уверен, все пройдет великолепно.

– Спасибо. Боже, ты же не рассчитываешь на приглашение?

– Нет, нет и нет. Не помышлял в самых диких фантазиях.

– Видишь ли, хочешь – верь, хочешь – не верь: хотя дела у Малькольма идут хорошо, мы стараемся свести список гостей к разумному. Есть такое понятие – перегнуть палку. Кроме экономии и всего остального, это еще дело вкуса.

– Согласен. Напомни мне, чем занимается Малькольм.

– Программным обеспечением.

– А если конкретнее?

– Это очень сложно: лицензированием, Китаем, интегрированными прогами.

– Интегрированными прогами?

– Нет времени объяснять. Ты рад насчет алиментов?

– А что с алиментами?

– После нашей свадьбы тебе их больше не придется платить.

– Я об этом как-то не задумывался, – ответил напарник.

– Неужели?

– Нет.

– Знаешь, Берни, ты изменился.

– В каком смысле?

– Скажу так: если бы у нас с Малькольмом все не сложилось настолько великолепно, как бы это дико ни звучало, я могла бы тешить себя мыслью… и поставим на этом многоточие.

Точку, точку, точку? Интересно, Берни понимал, о чем она говорит? Не могу сказать. Он потупился, стал смотреть на носки ботинок и как-то странно зашаркал ногами.

– Безумие, – проговорил он. – То есть безумно здорово, как у вас получилось с Малькольмом. Он с таким же энтузиазмом готовится к свадьбе?

– Спрашиваешь. На ушах стоит. Видел мое обручальное кольцо? – Прежде чем я успел представить, как можно стоять на ушах, Леда вытянула перед Берни руку.

– Ух ты, – восхитился тот.

– Сорок штук. Первым делом носили к оценщику.

– Ух ты, – повторил Берни.

О чем они толковали? Я понятия не имел. В доме зазвонил телефон.

– Это он, – сказала Леда.

– Оценщик?

– Разумеется, нет. Малькольм. Он отлучился по делам.

– В таком случае…

– До свидания, – бросила она. – И вот еще что, Берни… спасибо.

– Пожалуйста…

Дверь перед нами закрылась, но не с треском, а плавно. Мы сели в машину. Берни порылся в бардачке, нашел на самом дне измятую сигарету, закурил, затянулся и выпустил большой клуб дыма. Я знал, что он пытается бросить курить, но какой же приятный запах – я не выдержал и тоже вдохнул.

– Свадьба должна состояться, – проговорил напарник. – Более того, этот чертов брак должен длиться долго-долго. Стать таким же счастливым, как… Чет, можешь вспомнить какой-нибудь счастливый брак?

Что бы это ни значило, я ничего не понял. Мы выехали из Долины и направились в пустыню. И вскоре – ведь мы неслись так быстро, что все вокруг мелькало, хотя я и не понимал, к чему такая спешка, – оказались в городке, который, как я помнил, Берни называл вшивым. Я начал чесаться – сначала за ухом, затем весь бок, затем одновременно оба, скребя себя когтями все быстрее, быстрее…

– Чет, ради Бога!

Мы остановились за пальмой перед подковообразным мотелем. На парковке стояли две машины: красная с откидывающимся верхом и темный седан.

– Черт возьми! – вырвалось у Берни.

В тот же миг дверь номера открылась, и оттуда вышла жена Марвина Уинклмана; жена, если развод еще не состоялся, – деталей дела я в голове не держал. Невысокая, светловолосая, пышная, по имени, если не ошибаюсь, Бобби Джо, она шла впереди Малькольма, который повязывал у себя на шее галстук.

– Чтоб ты им удавился, – процедил Берни. Я приготовился смотреть, но удушения не произошло. Пока парочка шла к своим машинам, мы быстрехонько отвалили, а удушение Малькольма, видимо, было отложено на будущее.

16

Я прекрасно знаю, что ноги находятся внизу и на них стоят и ходят. Когда Берни говорит «к ноге!» – что ему вовсе не обязательно делать, – я подхожу к нему вплотную. А уши на голове, которая наверху. Как же можно стоять на ушах? Голова всегда выше ног, если только человек не перевернулся, как это случилось с бандюганом по имени Наджет Болитерри, который хотел удрать от нас через верхнее окно на лестничной площадке, а в итоге повис вниз головой, запутавшись в связанных простынях. Леда только что сказала, что Малькольм стоит на ушах. Что она имела в виду? Что он тоже висит на связанных простынях? Дальше этого я в своих рассуждениях не продвинулся.

Мы угодили в пробку, которая совсем не двигалась, – из тех пробок, когда водители вылезают из машин и всматриваются в даль. Берни позвонил Сьюзан.

– Привет, это я. Ты на месте? Получила мое сообщение? Я насчет «Драй-Галч»? Надеюсь, ты дожидалась там не слишком долго. Я…

Сьюзи подняла трубку, и ее голос раздался в динамике.

– Три часа.

– О! – пробормотал Берни.

– Но это в последний раз. – Ее голос доносился из динамика, но раньше я никогда не слышал, чтобы он так звучал. У Сьюзи один из моих любимых голосов – такой, словно ей нравится говорить, – я с удовольствием позволяю ему себя обволакивать. Но на этот раз он звучал совершенно иначе – невыразительно, даже как-то холодно.

– Я же сказал, извини, – повторил Берни.

– Слышала, – отрезала Сьюзи. – И знаю, что такое заниматься расследованием. Но начинаю понимать, что ты еще не готов.

– Не готов на что? – Сзади посигналили. Машины тронулись с места. Берни включил передачу, но не как обычно – послышался неприятный скрежет.

– Я тебе скажу, на что, – ответила Сьюзи. – На то, во что могли бы превратиться наши отношения.

– О! – повторил Берни. Я не очень разобрался в смысле его восклицания, только знаю, что, когда напарник говорит «о!», это всегда значит, что дела идут не очень хорошо.

– Как бы ты это определил?

Сзади раздались новые гудки. Берни надавил на педаль газа, но, наверное, не рассчитал сил, и мы резко скакнули вперед.

– Что?

Голос Сьюзи стал еще холоднее.

– Что происходит сейчас между нами.

– Между нами? – переспросил Берни. – Ну, между нами все хорошо.

– Хорошо?

– Да.

– А если поточнее?

– Поточнее? Даже очень хорошо.

– Мне пора на встречу, – заявила Сьюзан. – Когда тебе придет в голову определение получше, не стесняйся, звони.

– Но…

Щелк. Связь прервалась.

– Господи, – возмутился Берни. – Что же это делается?

Мне нечем было ему помочь.

– Я хотел сказать, – он стал снова рыться в перчаточнике, но на этот раз безрезультатно, – что все здорово. Очень, очень здорово. Разве может быть лучше? Мне всегда очень хорошо, когда я рядом с ней. Ей даже не надо ничего говорить, но и когда она говорит, мне это тоже нравится. Боже праведный! От одного ее присутствия мне хочется стать лучше. – Он запустил руку под сиденье, но обнаружил только ручку, сломанную коробку для компакт-диска, крышку от кофейного стакана, но ни одной сигареты. – Так что, черт возьми, каких слов она ждала от меня?

Я понятия не имел. В моем мире, у нашей, как выражается Берни, нации внутри нации, все происходит иначе. Возьмите хотя бы памятный вечер, когда я услышал вдалеке лай той подруги, а потом обнаружилось, что она лаяла не так уж и далеко. Я домчался мгновенно. Она находилась за забором, хотя и высоким, но недостаточно. Именно так. Мне всегда нравилось прыгать, а в тот вечер, после энергичного спринтерского забега, – в особенности. Она стояла и смотрела сквозь сетку, как я поджимал для прыжка лапы. А затем…

Зазвонил телефон.

– Сьюзи? – спросил Берни еще до того, как нажал кнопку.

Оказалось, что это была не Сьюзи. Голос в трубке принадлежал Рику.

– Сообщаю новости, – начал он. – Пришел отчет о вскрытии Делита. Причина смерти… – В трубке раздался шелест страниц… – Некротический… тут всякие заумные слова… шок, вызванный ядом змеи… опять бла-бла-бла… попавшим в организм в результате укуса в правую руку.

– Значит, он умер от змеиного укуса?

– Ты, я смотрю, еще не потерял способности быстро ворочать мозгами.

– Никаких других следов насилия?

– А разве укуса не достаточно? – удивился Рик. Берни не ответил. – Больше ничего. Укус – и точка.

– Спасибо.

– Не за что. Кстати, говорил с этим коротышкой из семьи воздушных гимнастов Филипофф – Олли. Ты не в курсе, они пользуются страховочной сеткой?

– Да. А что?

– Просто интересуюсь.

– Почему?

– Мне кажется, с сеткой – большая разница. Как между поцелуем и старым добрым траханьем.

– Надо об этом подумать, – ответил Берни. Только не мне. Я что-то пока не просек, о чем они толкуют. – Ты об этом разговаривал с Олли? О сексе и полетах на трапеции?

– Нет, – уточнил сержант. – Мы обсуждали его отказ.

– От чего?

– От той байки, которой он тебя нагрузил. О восемнадцатиколесном трейлере с четырьмя розами на борту, будто бы выезжавшем из задних ворот ярмарочной площади.

– Байки? Ты о чем?

– Чистый вымысел, Берни. Олли все придумал.

– На кой черт это ему понадобилось?

– Говорит, что испугался.

– Чего?

– Тебя и Чета.

– Ерунда.

– Утверждает, ты так грозно насел на него… Только не надо меня убеждать, что подобного никогда не бывало. Плюс у него природный страх перед собаками.

Ну и ну! Рик считает, что Олли меня испугался. Ничего подобного! Да, он не трепал меня по холке, не пытался погладить, но когда люди боятся меня или мне подобных, я всегда это знаю. Олли не испугался.

– Он решил, что вы ему устроите головомойку, и выложил то, что, по его мнению, тебе хотелось услышать, – продолжил сержант.

– В таком случае я на самом деле устрою ему головомойку, – отозвался напарник.

– Делаю вид, будто ты ничего не говорил.

– Откуда он мог знать, что я хотел от него услышать? Я не упоминал ни о каком грузовике, тем более с четырьмя розами на борту.

– Розы для большей реалистичности, – нашелся Рик.

Последнее слово было для меня совершенно новым и звучало очень неприятно.

– В каком смысле?

– Удивляюсь твоей серости…

– Кончай треп, – прервал его Берни.

Сержант рассмеялся.

– Ты, как я понимаю, накачал его виски. Какой это был сорт? «Джек Дэниелс»?

– Что значит «накачал»? Мы по-дружески выпили.

– И твой свидетель, явно стараясь к тебе подольститься, начал придумывать детали и вспомнил еще один сорт виски.

– «Четыре розы»?

– С сообразиловкой у тебя порядок. Но кажется, я тебе об этом уже говорил.

* * *

На следующий день – или это было через день, а может быть, и в тот же самый – мы остановились на парковке напротив кладбищенских ворот, оставив «порше» в стороне от других машин. Ворота оказались открытыми, но мы в них не вошли. На кладбище происходили похороны – мы заметили там людей в темной одежде. Берни старается держаться подальше от тех мест, где хоронят людей, хотя при его работе это не просто. О кладбищах могу сказать одно: для меня они, наверное, пахнут иначе, чем для вас. В небе широкими кругами летала большая черная птица, но никто, кроме меня, ее не видел. Признаю, у меня пунктик насчет птиц. Злобные твари. Я имею в виду не только ту, что с явно нехорошей целью гналась по пустыне за мной и за декоративной собачкой Принцессой. Но об этом расскажу как-нибудь в другой раз. А пунктик мой такой – я все время спрашиваю себя: неужели и я озлобился бы, как они, если бы целыми днями парил в ярком голубом небе? Вот мой вопрос.

Постояв немного, люди стали расходиться и рассаживаться по машинам. Кое-кого я узнал: Попо, полковника Драммонда, Фил и других, которых видел возле цирка. Они уезжали на машинах, а мы продолжали ждать, пока из ворот не вышел Олли Филипофф. Он направился к стоявшему в углу парковки мотоциклу, снял пиджак, галстук, рубашку, все свернул и положил в седельный ящик. Коротышка, а с такими бугристыми мускулами. Затем достал из сумки майку, надел и аккуратно закатал рукава, чтобы бугры мускулов остались на виду.

– А ведь, наверное, есть человек, который любит этого Олли, – заметил Берни. Я хотел узнать кто, но напарник не сказал.

Мы направились к нему. Циркач уже перекидывал ногу через седло мотоцикла, когда заметил нас. Он немного помедлил и опустился на сиденье.

– Есть минутка? – спросил его Берни.

– По правде говоря, я очень спешу, – ответил циркач.

– Правда? Это для разнообразия хорошо…

– Что? – не понял Олли.

Напарник улыбнулся одними губами – скорее не улыбнулся, а оскалился.

– Крутой мотоцикл. – Он положил ладонь на руль.

Циркач посмотрел на его руку. Ему не понравилось, что его мотоцикл трогают, – это было очевидно, но он сказал только:

– Да. Спасибо.

– Вот приехал выразить соболезнование, – продолжил Берни.

– По поводу чего?

– По поводу недавней утраты цирка.

– И что это за утрата?

– Ури Делит. Если только я попал на те самые похороны.

– На те самые. Перекинулся парень.

– Что ж, можно выразиться и так.

– Как говорится, в мир иной, – добавил Олли.

– И как вы к этому относитесь?

– К миру иному?

– К чему же еще?

Циркач на мгновение зажмурился. Некоторые типы, когда мы на них наседаем, жмурятся, если им требуется подумать.

– Не знаю. – Он открыл глаза. – А ад тоже есть? Или только небеса?

Берни снова улыбнулся, но на этот раз улыбка говорила, что ему весело.

– А вдруг существует только ад? Вдумайтесь в это, Олли.

– Черт! Неужели такое возможно?

– Зависит от точки зрения на окружающее, если, конечно, таковая имеется. – Циркач стал озираться, как поступают люди, когда хотят определить, где находятся. – Но нас интересует другое, – продолжил Берни. – Как вы относитесь к смерти Делита?

– Как отношусь? – Циркач облизнул губы. Как правило, это хороший знак. – Ужасное несчастье.

– Слышали, что послужило причиной его смерти?

– О да. Страшно боюсь змей. Какая ирония судьбы!

– Боюсь, не совсем уловил вашу мысль.

– Человек, который работал с животными, лишился жизни благодаря одному из них.

– Откуда вы это взяли? Я имею в виду про иронию судьбы.

– Полковник так сказал.

– Вот как?

– По дороге из церкви. – Олли подался вперед и положил ладони на ручки руля. – Мне в самом деле пора.

– Нет проблем, – ответил Берни. – Только проясним одно небольшое недоразумение, и можете катить со своим железным другом на все четыре стороны.

– Недоразумение?

– По поводу истории с розами. Получается так, что вы изложили две разные версии: одну нам, другую – сержанту Рику.

– Кому это вам?

– Чету и мне.

Олли бросил на меня взгляд и поморщился, словно хотел сказать, чтобы я не лез в напарники Берни. У меня сразу сложилось о нем определенное мнение, а во рту почему-то возник странный зуд, словно зубам захотелось что-нибудь куснуть.

– Слушайте, да какая разница, – начал он. – Какое это теперь имеет значение? Хотите предъявить обвинение змее? – Он рассмеялся – ха-ха-ха, – и, по мне, слишком долго не мог успокоиться.

– Змею мы убили, Чет и я, – сказал Берни.

– Вот как? – Олли снова посмотрел на меня, но на этот раз не так криво, как в прошлый.

– Но остается пропавшая слониха, – продолжил напарник. – Так что нам необходимо разобраться в ваших показаниях.

Взгляд циркача упал на ключ зажигания, но Берни легким движением извлек его из замка. Движение не выглядело особенно быстрым, но не успел Олли воскликнуть: «Эй, погодите!» – как ключ оказался у напарника в кармане. А чего вы ждали? Берни есть Берни. Помню, он мне как-то сказал: «Нечего лезть с ложкой туда, где дерутся на вилках», – или что-то в этом роде.

– Подумайте, Олли.

– О чем?

– Что вы видели в ту ночь, когда вернулись из «Дядюшки Рио»?

– Ничего не видел.

– Следовательно, вы нам солгали.

– Прошу прощения.

– А как насчет восемнадцатиколесного трейлера с четырьмя красными розами на борту?

– Все выдумки. Что бы я вам ни наплел – это ложь.

– Наглая?

– Вот именно.

– Зачем вы сказали нам неправду?

– Захотелось приврать, и к тому же я уже извинился.

– Вы сказали сержанту Торресу, что испугались нас.

– Верно. Никогда не чувствовал себя спокойно рядом с собаками. – Загибаешь, приятель. Я ничего подобного не унюхал. – Да и вы сами, не обижайтесь, наводите страх.

– Я? – удивился Берни.

– Вы же отобрали у меня ключ.

– Нехорошо.

– Еще как.

– Но дело в том, Олли, что вы акробат. Я не могу поверить, что акробата так просто запугать. Вы по определению храбрец.

– Спасибо.

– Что же в таком случае происходит?

Олли открыл было рот, но промолчал.

– Вы чего-то боитесь, – настаивал напарник. – Но не нас. Назовите имя.

Циркач уставился прямо перед собой.

– Нет никакого имени. Не понимаю, о чем вы говорите.

Берни достал ключ и вставил в замок зажигания.

– Можете ехать.

– Приятно было с вами поговорить, – кивнул Олли.

– Ведите мотоцикл осторожно.

– Никогда не лихачу.

Берни собрался уходить, но задержался.

– Один последний вопрос: вы знакомы с Дарреном Куигли?

– Охранником? Несколько раз вместе выпивали.

– В «Дядюшке Рио»?

– Естественно. – Олли ударил ногой по стартеру, и мотоцикл заурчал – брум-брум. Мне случалось кататься на «харлее». Но об этом расскажу как-нибудь в другой раз.

* * *

Когда мы снова выехали на дорогу, Берни повернулся ко мне.

– Выстрел наобум, Чет. Если выпивохи работают неподалеку друг от друга, очень много шансов за то, что в итоге они встретятся.

Выстрел? Не слышал никакого выстрела: ни на кладбище, ни ранее – с тех пор как мы вели расследование дела Чанга. Расследование было сплошным кошмаром, но очень сытным. Хотя об этом тоже в другой раз. Я зевнул – так сладко, что чуть не разодрал пасть, – и губы приподнялись, обнажая клыки. А когда пасть закрылась, я больше ни о чем не тревожился. К чему волнения? Ведь у меня есть Берни.

Перед нашим домом стояла зеленая машина с золотой звездой на боку. Когда мы подъехали, из нее вышел лысый малый в зеленой форме.

– Берни Литтл? – спросил он, когда мы покидали «порше»: напарник, открыв дверцу со своей стороны, я – перепрыгнув через свою.

– Да.

Малый подошел ближе.

– Какая замечательная у вас собака.

– Это Чет.

– Хорошее имя, – похвалил незнакомец. – Можно его угостить?

О чем разговор? В следующую секунду я уже жевал галету, не очень большую, зато вкусную.

– Мэтерс, – представился незнакомец. – Комиссия по охране животного мира. – Мэтерс – хорошее имя, оно мне сразу понравилось. – Вы тот самый человек, который убил змею? – спросил он.

– Ради всего святого! Вы приехали меня оштрафовать? Мы действовали в целях самообороны.

– Упаси Боже! У меня здесь карта юго-восточной области Сангре-Хиллс. Не могли бы вы поточнее показать, где это случилось? Я съезжу туда и посмотрю все на месте.

Мэтерс расстелил карту на капоте «порше», и они с Берни голова к голове склонились над ней.

– Приблизительно здесь. А что вы надеетесь там увидеть?

– Трудно сказать. Может, остатки ящика или клети. Или полотняный сачок.

– Ничего подобного там не было.

– Нет? – покосился на Берни Мэтерс. – Ничего такого, что указывало бы на то, что змея оказалась там не по своей воле?

– Не по своей воле? – удивился напарник. – По пустыне ползают тысячи гремучих змей, и каждая по своей воле.

– Справедливо, – согласился Мэтерс. – Но ваша змея – это габонская гадюка.

– И что из того?

– Такие не водятся в нашей пустыне. Они вообще не водятся в Америке. Конкретно эта обитает южнее Сахары, например, в Габоне или Конго.

– Не улавливаю вашу мысль, – признался Берни.

– Габонских гадюк можно ввезти в США только по специальному разрешению, – объяснил Мэтерс. – Разрешение дает право содержать их в неволе, но ни в коем случае не выпускать на свободу.

– Удивляюсь, как вы вообще позволяете ввозить их к нам.

– Совершеннейшее безумие, – согласился Мэтерс. – Но мы живем в свободной стране.

Берни рассмеялся.

– К нам не часто поступают заявки на провоз габонских гадюк – трижды за то время, что я здесь работаю, а это уже десять лет. Все они от торговцев с лицензиями, и все строго учитываются. По крайней мере так было до сегодняшнего утра.

– Следовательно, наша змея – нелегал?

– Похоже на то, – кивнул Мэтерс. – Не исключено, что какой-то идиот тайно пронес ее через контроль в аэропорту, а потом ему надоело обеспечивать ее на обед живыми мышками, и он ее просто выпустил. Хотя возможно, что она удрала из партии покрупнее.

– Покрупнее?

– Нелегальный трафик животных дает многомиллионные прибыли. Вы этого не знали?

– Для меня это новость, – признался напарник.

– На втором месте после нелегального оборота наркотиков, хотя эта тема не часто обсуждается в прессе. И, как обычно, Мексика представляет собой превосходный плацдарм. – Мэтерс свернул карту. – Вам известно, что габонские гадюки убили больше людей, чем все остальные змеи? Я говорю, естественно, об Африке. Нарваться на габонскую гадюку в наших краях – удивительное невезение.

– Вот и я того же мнения.