Текст книги "Поймать вора"

Автор книги: Спенсер Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

29

Я попробовал гавкнуть, но не громко, – у меня было ощущение, что шуметь сейчас не стоит. Как там говорит Берни? Начать с чистого листа? Мне вспомнилось раннее детство, еще до щенячества в доме, где продавали крэк. Меня приучали ходить в лоток на листок бумаги. Это имеет какое-то отношение к выражению Берни? И вдруг я понял: нам нужно начать наши отношения с Пинат с чистого листа, ведь пока что мы совсем разные. Как я об этом догадался? Да очень просто. Потому что она снова задрала хобот и затрубила – буквально оглушила небеса.

Затем все стихло; такая полная тишина наступает, после того как очень низко пролетит самолет. К тому времени слабый свет остался только на дальнем склоне холма – все остальное погрузилось в ночь. Пинат возвышалась огромной тенью, словно нечто растущее из самой земли. У меня возникло чувство, будто я стою у горы, причем очень пахучей горы. Ощущение не из приятных, и я гавкнул. Звук был таким слабым, что я вспомнил Игги – большого любителя потявкать, подпрыгивая у окна.

Я попытался гавкнуть громче – вот это уже лучше, похоже на меня. Готов действовать, никаких сомнений, и привлек внимание Пинат. Она посмотрела вниз, ее большие глаза вспыхнули огненным пламенем, и я понял, что на складе пожар. Затем повернула голову в мою сторону – скорее качнула, чем повернула, – и внезапно с удивительным проворством хлестнула меня хоботом. Удар получился чувствительным, словно меня огрели не носом – ведь хобот у слонов то же, что у других нос? – а чем-то деревянным, и в следующую секунду я кувырком покатился на землю.

Немного отлежался, перевел дух и поднялся. Слониха удалялась от склада к дороге, а склад хотя и горел, но не весь – языки пламени показывались в разных местах. Правильно ли поступала Пинат? Я так не думал. Дорога для людей. А здешние люди, кроме Побре, нам не друзья. Я поспешил за слонихой.

Не слишком торопясь, она успела преодолеть большое расстояние, так что мне пришлось припустить – не во всю мощь, но и не мешкая. Я забежал вперед, повернулся и гавкнул. У меня есть лай на всякие случаи жизни. Этот – короткий и отрывистый – означал: жми на тормоза. Казалось, все ясно.

Но до Пинат не дошло: она продолжала трусить, покачивая головой, – и вдруг хобот метнулся в мою сторону. Ну нет, крошка, на этот раз не выйдет. Я отскочил в сторону, но тут же вернулся на место и снова коротко, отрывисто гавкнул. Знал, как себя вести: трудно объяснить, откуда взялись мои пастушьи навыки, но они жили во мне. Моя задача заключалась в том, чтобы не пустить слониху к дороге и направить в другую сторону. Но Пинат этого не понимала, поскольку не собиралась поворачивать, – продолжала грузно топать к дороге, так что у меня под лапами содрогалась земля, и это, признаю, стало меня раздражать. Неужели она не знала, как следует поступать, когда тебя загоняет пастух? Это явно усложняло мою работу.

Но мне и раньше приходилось справляться с трудными заданиями. Я вспомнил дело о разводе мистера Тейтельбаума – не прекрасного кошерного цыпленка, которого подавали на обеде в честь окончания процесса, а все, что было до этого. Мне пришлось загонять мистера Тейтельбаума и его разгневанных сторонников обратно в парную. Если я был способен на это, то нечего сомневаться, что и теперь…

Хобот со свистом вновь полетел в мою сторону, а я, видимо, отвлекся и потерял бдительность, потому что опять очутился в воздухе, перекувырнулся и шлепнулся на землю. Что же происходит? Во мне, если вы еще не в курсе, почти пятьдесят килограммов, и если кого-то надо сбить с ног, то сбиваю я. Прыжком вскочив, я поднялся на задние лапы, а передними замахал перед Пинат. И из этого положения впервые рассмотрел ее белеющие в темноте бивни. Это что, зубы? Кажется, Чарли что-то об этом рассказывал. Точно, зубы, только разросшиеся до энной степени, что бы это там ни значило. Я перестал лаять, перестал молотить передними лапами и стоял на задних – вот уж совсем новое для меня положение. И пока ждал, чтобы меня осенило, что делать дальше, из темноты между мной и Пинат выползла змея. Я совсем забыл о змеях – они повылезали из месива ящиков, и теперь, когда на складе пожар, расползутся по всей округе. Я опустился на все четыре и зарычал. Змея свернулась кольцом, и в ее пасти, угрожая, быстро-быстро замелькал язык. Только тут Пинат поняла, что рядом опасность. Неужели она, как и Берни, ночью совсем ничего не видит? Кстати, «ничего» – так переводится с южного жаргона имя нашего с Берни любимого музыканта Бо Диддли, но я сейчас не об этом. Слониха остановилась как вкопанная и завопила – похоже на то, как трубила раньше, только противнее. Звук резал мне уши, и к тому же мне совсем не нравилась эта змея. Все складывалось как-то не так. Я внезапно потерял терпение. Обошел змею, приблизился к Пинат, встал совсем рядом с этим ее хоботом и бивнями и залаял во всю мощь. И вот неожиданность: слониха на шаг попятилась. Я, продолжая лаять, сделал шаг вперед, и не один – одним дело бы не ограничилось: мой шаг меньше шага Пинат. Она еще отступила. Я наступал, жарко и зло гавкая. Ее уши в вышине – такими ушами, наверное, все очень хорошо слышно – захлопали. Я ощутил дуновение, и все еще чувствовал его, когда слониха повернулась и потрусила в другую сторону – в ту, что хотел я, прочь от дороги. Я побежал за ней. Вот когда начался настоящий загон вроде того, с мистером Тейтельбаумом и его компанией из парной. Только на этот раз все было намного сложнее.

Мы с Пинат удалялись от дороги, от уже охваченного пламенем склада и углублялись на равнину, где, на сколько хватает глаз, не было ни одного огонька. Пожар бросал отсвет на задницу слонихи, и мое внимание привлек ее хвост – разве можно представить жизнь без хвоста? – но какой же он был маленький по сравнению с ее огромными размерами: вроде веревочки с кисточкой волос на конце. И это были единственные волосы на ее теле. Вот чудо!

Иногда Пинат крутила хвостом, иногда махала из стороны в сторону, словно пришла в хорошее настроение, хотя я понятия не имел, в каком она настроении. Эта мысль меня сильно тревожила, и я забежал вперед и поносился туда-сюда, чтобы показать, кто из нас главный. Поняла ли слониха, что я хотел ей сказать? Не знаю. Но она продолжала трусить в нужном направлении – следовательно, я добился своего, и никто не мог отрицать, что главный именно я, Чет-Ракета. Новый оборот вокруг слонихи я завершал с такой скоростью, что встречный ветер прижал к голове мои уши. Это было так здорово, что я, видимо, отвлекся, потому что пропустил момент, когда поднялась ее задняя нога, которая была толще Голодного Чувака из нашей дежурной пиццерии в Долине, и без предупреждения нанесла боковой удар. Я вильнул в сторону, и нога едва коснулась меня, однако и этого оказалось достаточно, чтобы я сделал кульбит в воздухе и снова крепко приложился о землю.

Но сразу вскочил. «Свалили – сразу поднимайся» – это наш с Берни принцип, потому-то «Детективное агентство Литтла» такое успешное. Есть и другие причины, но сейчас в них не время разбираться. Я невольно подумал: Берни. Я уже говорил, что у него лучший из всех людей запах? Ну и что ж, можно повториться. Это очень важно.

Так, на чем я остановился? Ага, шлепнулся, а теперь снова вскочил на ноги. Пинат оказалась трудным орешком. Но разве я боюсь тяжелой работы? Нет. Только тяжелым трудом можно раскрыть преступление. Это говорит Берни, и я ему верю. Пинат забыла или с самого начала не поняла, что… И о чем это «что»?.. Я стоял в мексиканской пустыне и смотрел на топавшую вперед слониху. С вами случалось, что вы пытаетесь что-то вспомнить, но никак не удается?

Наконец осенило: Пинат забыла, что я пастух, а она – мое стадо. Я забежал вперед и приготовился залаять, а потом, если потребуется, повторять лай, но в этот момент ночь, ставшая совсем темной, внезапно осветилась.

Слониха замерла и снова захлопала ушами. Подняла голову, посмотрела на небо. Я тоже взглянул вверх. За далекими холмами взошла луна. Я никогда не видел ее такой большой, толстой и желтой. Мы смотрели на нее, я и Пинат. Какая красивая – я имею в виду луну, а не Пинат. Разве может быть красивым существо, если у него всего волос – только кисточка на хвосте? А вот луна, большая, толстая и желтая, – это другое дело. Прошло немного времени, и я услышал благозвучное «у-у-у, у-у-у». Э, да это же я сам. Сижу на задних лапах и пою луне или по крайней мере стараюсь издавать приятные звуки.

Пинат посмотрела на меня сверху вниз. Ее хобот пришел в движение. Неужели опять? Но на этот раз все вышло по-другому. Хобот свернулся, а затем тихо и мягко развернулся, и его кончик коснулся меня – точно между ушами, именно там, где я люблю, чтобы меня чесали. Я сидел и, несмотря на стычки, которые между нами случались, не чувствовал опасности. Слониха не то чтобы чесала меня между ушами – все-таки хобот – это нос, а как можно почесать носом? Просто терла мне голову. Но было что-то странное в кончике ее хобота: он напомнил мне пальцы людей.

Пинат убрала хобот. Я поднялся и помахал хвостом. Она слегка присела и стала писать – страшный получился ливень. Я задрал ногу и тоже пописал, намереваясь оставить поверх ее свою метку. Могу сказать одно: я старался как мог. После того как я опустел, она еще долго, как муссон, продолжала свое, а когда закончила, небольно потрепала меня хоботом. Я гавкнул на нее, негромко, скорее глухо проворчал, чтобы она знала, что пора трогаться в путь, причем пастухом буду я, а она – моим стадом. И мы бок о бок направились в сторону луны.

Ночь веяла прохладой, легкий ветерок дул нам навстречу. Странно: луна почти такая же большая, как солнце, а сегодня почти такая же желтая, но от нее никакой жары. Просто солнце другое… А что другое? Берни говорил об этом миллион раз. Я пытался вспомнить, что он рассказывал, но думал больше об интересе Берни к небу, а потом просто о Берни. И стал кое-что подмечать: как луна, например, поднимаясь, сжималась и теряла желтизну и как холмы, из-за которых она всплыла, стали казаться знакомыми.

Мы продолжали двигаться: Пинат шла, а я небыстро трусил, что мне дается так же легко, как обыкновенный шаг. Земля от поступи слонихи слегка дрожала. Я к этому привык, даже решил, что мне нравится. И вдруг заметил что-то на холме. Вроде гигантского человека на вершине. Конечно, там был не человек. Да это же сагуаро – самый высокий кактус из всех, что мне приходилось видеть. Теперь я точно знал: дом по другую сторону холма. И, ориентируясь на высокий черный силуэт, слегка изменил направление. Пинат последовала моему примеру.

* * *

Мы шли всю ночь, словно на приятной и легкой прогулке, и не встречали никаких трудностей. Звезды померкли, луна давно исчезла, небо с одной стороны превратилось в молоко, а затем на весь небосвод пролились яркие краски. Холмы теперь казались ближе, но еще далеко. Вокруг нас расстилалась плоская, безлесная, каменистая равнина с одним-единственным растущим в пересекавшем наш путь высохшем русле зеленым деревом. В нашем дворике на Мескит-роуд было очень похожее. Леда хотела его срубить, потому что с него летели стручки, но развод случился раньше. Однако это все ерунда – важно другое: я стал ощущать запах, который… Неужели?

Пинат наддала. Непонятно, как существо таких размеров может бежать с такой скоростью. Я припустил за ней. К тому моменту, когда я добежал до сухого русла, она была уже на дне. Но русло оказалось не совсем сухим – восходящее солнце блистало на поверхности маленького озерца. Пинат подбежала к краю, опустила хобот в воду, затем изогнула ко рту и попила. Она повторяла это много раз, затем вошла в озерцо и села, но лишь малая ее часть скрылась под поверхностью. Закрыла глаза и осталась в воде.

Я испытывал легкую жажду – не такую свирепую, как в клетке, когда у меня покрылся коростой язык, а обычную, как после долгой прогулки. Я подошел к краю озерца и полакал. Вода отдавала пылью, но была недурна, совсем недурна. Я полакал еще.

Глаза слонихи открылись. Она смотрела, как я пью, а я смотрел, как она глядит на меня. Ее хобот погрузился в озерцо, и я, естественно, решил, что Пинат захотела еще попить. Но хобот неожиданно вытянулся в мою сторону, и из него, промочив меня насквозь, хлынул поток воды. Берни иногда проделывает такую же штуку, только с садовым шлангом – это одна из моих любимых игр, Я начал бегать вокруг озерца, кидаясь со всей прытью то в одну, то в другую сторону, а слониха, сидя на заднице, обливала меня всякий раз, когда я приближался к воде. Мы что, забавлялись, или как надо было это понимать?

Когда игра кончилась, солнце стояло уже высоко. Я повернулся к холмам. Нам предстоял еще долгий путь. Рыкнул на Пинат, что означало: вставай и пошли. Она не поднялась и вместо этого стала принимать душ. Я гавкнул громче – никакого толку даже после того, как душ был завершен. Я стоял у кромки воды и лаял до хрипоты – безрезультатно. Пинат не замахивалась на меня хоботом и не злилась. Она просто меня не замечала.

Я еще полаял, потом поднялся на берег и сел в тени зеленого дерева. Но вскоре уже не сидел, а лежал, свернувшись. Я слышал плеск воды. Мне привиделось, что я еду верхом на Пинат, и мне стало противно.

30

Проснувшись, я ощутил голод. Понюхал воздух – никаких запахов еды. Вообще никаких запахов, кроме запаха Пинат, который вытеснил все остальные. Неудивительно: оглянувшись, я увидел, что она лежит рядом со мной, спина к спине, возвышаясь как стена и вторгаясь в мое пространство.

Я развернулся, поднялся и как следует потянулся, приподняв задницу и вытянув вперед лапы. Не могу выразить, какое от этого приятное ощущение. Затем провел славную рекон… реко… или как это там называется, …гносцировку – очень важное дело в нашей работе. И по красноватому оттенку неба и длинным теням сразу понял, что день клонится к закату. Холм с гигантским кактусом на вершине, за которым был дом, оставался еще далеко. Вокруг расстилалась безлесная равнина с единственным зеленым деревом, под которым расположились мы с Пинат. Затем я заметил в стороне движущееся рыжевато-золотистое облако. Оно приближалось, но не совсем в нашем направлении, и это было хорошо, потому что пыль поднимали джипы вроде тех зеленых, на которых ездит капитан Панса и его подручные. Я покосился на Пинат – слониха все еще спала в тени зеленого дерева. Она то ли постанывала, то ли храпела, но не собиралась вставать, и это тоже было хорошо, потому что заметить стоящего слона легко даже с большого расстояния. Затем в голову пришла другая мысль: а что, если в одном из этих джипов едет Берни?

В следующую секунду я уже бежал во всю прыть, но не в сторону машин, а срезая угол, чтобы перехватить их впереди. Несся как никогда быстро и думал: Берни, Берни. Вскоре я заметил ухабистую колею, по которой двигались джипы. Проследил, куда она ведет, засек место, где рос низкий кустарник, который они должны были миновать, и нацелил туда. Как это называет Берни? «Перехватить во время проезда», – вот как, лучший метод нашего детективного агентства. Я оттолкнулся от земли и включил самую быструю передачу – люблю это делать. В ушах засвистел ветер. Недаром же меня прозвали Чет-Ракета!

Но даже при том, что я бежал на высшей передаче и в ушах свистел ветер, джипы оказались у кустов первыми. Я подобрался к ним близко, чтобы увидеть фигуры сидевших в них людей, но недостаточно, чтобы понять, был ли среди них Берни. Теперь я несся по колее, глотая пыль, готовый взорваться изнутри. Но это меня ничуть не волновало – я думал только о Берни.

Прошло немного времени, и я понял, что больше не глотаю пыль. Я не видел джипов и даже не слышал их. Еще немного пробежал по дороге, но затем, тяжело дыша, остановился. Машины уехали. А я хотел сам не знал чего: наверное, вцепиться зубами в шины этих джипов. Люди и их машины – это большая тема, но об этом позже. А пока главным вопросом был: чувствуется ли в воздухе запах Берни, пусть даже очень слабый. Я не мог сказать с уверенностью. Надо было все как следует обнюхать.

Но в этот момент где-то далеко, но очень ясно раздался трубный звук. Я посмотрел в направлении, откуда прибежал. Возле зеленого дерева, почти возвышаясь над ним, стояла огромная слониха. Трудно было судить на таком расстоянии, но мне показалось, что она подняла хобот, как иногда поднимает руку Берни, когда хочет, чтобы я к нему подбежал. Глупая мысль, но она пришла мне в голову. Я повернул и побрел обратно – понимал, что несу за слониху ответственность.

Когда я оказался у сухого русла, Пинат снова забралась в озерцо и принимала душ. На меня она не обратила внимания, черпала хоботом воду, выливала на себя и хлопала ушами, извергая из них струи воды. Мне внезапно пришло в голову, наверное, немного запоздало, что она артистка. Фу ты, забыл, мне ведь приходилось работать с артистками – например, с Уиди Уиллис, исполнительницей песен в стиле кантри, или с Принцессой, победительницей бест-ин-шоу, и каждый раз возникали какие-то сложности. Кроме того, мне было жарко, я насквозь пропитался пылью, и у меня испортилось настроение. Я подошел к кромке воды, напился и почувствовал себя лучше, почти тип-топ.

Пинат села. Наверное, она планировала приятное, долгое купание. Я посмотрел на потемневшие в меркнувшем вечернем свете холмы. Было ли у нас время на приятное, долгое купание? Нет. Неужели слониха этого не понимает? Я гавкнул. Она проигнорировала меня в своей спокойной, тяжеловесной манере, не обнаружив ни малейшего намерения хоть как-то отреагировать. Это кого угодно вывело бы из себя. Я вошел в озерцо, шлепая по воде лапами, приблизился к слонихе и крепко ткнул в бок. Ну и что? Она вскочила так поспешно, что подняла волну, которая выбросила меня на берег. Я поднялся, отряхнулся и направился к холмам. Пинат как миленькая последовала за мной. Мне даже не требовалось оборачиваться – по тому, как содрогалась под лапами земля, я знал, что она за мной идет.

Наступила ночь. Над холмами поднялась желтая луна, хотя и не такая большая, как накануне, – успела потерять кусок себя. Этот кусок меня беспокоил: куда он делся? В таких вещах хорошо разбирается Берни. Я немного подумал о нем. Затем мои мысли переключились на еду: я вспомнил, например, мемфисские ребрышки от Макса и как с косточки сходит сочное мясо, а потом остается еще и кость, или галеты вроде той, что дал мне судья, когда я присутствовал в суде в роли улики А, в то время как уликой Б служил «магнум» сорок четвертого калибра, вырытый мною из клумбы, куда его закопал бандит, который теперь мотает срок и дробит на солнцепеке щебень. Затем я снова подумал о Берни, потом опять о ребрышках. И все это время, словно барабанная дробь, раздавалось негромкое «бум-бум» по земле. Я ведь обсуждал с вами Большого Сида Катлетта[45]45
  Катлетт, Сидни (1910–1951) – джазовый ударник, прозванный за свой рост Большим Сидом.


[Закрыть]? Нет? Поговорим о нем как-нибудь в другой раз. За этими размышлениями время пролетело быстро. Престо, как выражается Берни. Не успел я оглянуться, как перед нами вырос холм с огромным, одиноко торчавшим кактусом на вершине. Помнится, Берни сказал «престо», когда поворачивал ключ в замке зажигания, прикуривая от аккумулятора машины окружного прокурора. У окружного прокурора оказался в багажнике огнетушитель, так что больших проблем не возникло.

Я помедлил у подножия холма. Слониха остановилась рядом. Луна теперь стояла высоко над головой и проливала на землю серебристый свет. Он поблескивал на ее бивнях и на поднимавшейся в гору плотно утрамбованной тропинке. На другой стороне был дом. Я сделал первый шаг вверх, за мной раздалось «бум-бум» по земле.

Тропинка петляла по некрутому подъему, идти было не тяжело, во всяком случае для меня, хотя и от Пинат я тоже не слышал жалоб. Все выше, выше, воздух был приятен и свеж, и с каждым шагом мы приближались к дому. Я повернул за поворот, вспоминая свои миски рядом с холодильником в доме на Мескит-роуд, когда «бум-бум» прекратилось. Я посмотрел назад. Пинат застыла, шевелился только ее поднятый, обнюхивающий воздух хобот, который напомнил мне те штуки, которые высовывают из-под воды субмарины, забыл их название. Мы с Берни любим фильмы про подводные лодки, но сейчас не буду об этом распространяться, так как Пинат сорвалась с места и побежала, если можно назвать это бегом, но надо отдать ей должное: не прошло и секунды, как она оказалась рядом со мной, сбила меня с ног и скрылась за поворотом.

Я покатился по крутому склону и задержался только в овражке. Досадуя, вскочил на ноги. Мало того что по милости этой слонихи я угодил в дыру, так овражек оказался к тому же крутым и весь порос царапающимися колючками. К тому времени, когда я выбрался на тропинку, Пинат исчезла. Разумеется, ничего нет проще, чем идти по ее запаху. Так я и поступил – повернул за поворот, затем за другой и оказался на ровной площадке, на самой вершине холма, где над головой возвышался огромный кактус. Я узнал это место: здесь мы нашли…

А вот и Пинат, почти белая в лунном свете, стоит на краю неглубокой выемки, в которой мы обнаружили тело Делита. Сначала она была совершенно неподвижна. Затем ее уши шевельнулись, и она, осторожно ступая, сошла в углубление. На дне снова помедлила, затем опустила хобот и легонько провела из стороны в сторону по земле. Я сел и, не двигаясь и не издавая ни звука, стал наблюдать. Слониха мела дно, но это больше походило на ласку, на поглаживание. Так продолжалось несколько минут. Потом она подобрала камень размером с бейсбольный мяч или чуть меньше и, уложив в изгибе хобота, начала, как бы получше выразиться, убаюкивать его. Бережно держала и при этом мотала головой. Это напомнило мне – как странно работает сознание – тот вечер, когда совсем еще маленький Чарли не мог уснуть и Берни вот точно так же укачивал сына.

Прошло немного времени, Пинат медленно и осторожно опустила камень и стала набирать в хобот песок и выпускать в воздух. При этом она притопывала и время от времени осыпала себя песком. Песчинки клубились в лунном свете кипящими облаками. Устрашающее зрелище. Только не подумайте, что я испугался, но все равно обрадовался, когда все кончилось и Пинат подняла хобот и немного потрубила. К этим звукам я привык, и они мне даже начинали нравиться. Ее глаза блестели, как и влажные дорожки под каждым из них. Что-то назревало. Что-то назревало, но я не мог понять, что именно, пока на равнине, которую мы недавно пересекли, не вспыхнул свет.

Я вышел на гребень и протер линзы – выражение Берни, мне трудно его понять, видимо, как-то связано с биноклем, но у меня у самого бинокля никогда не было, поэтому больше ничего не могу добавить. Что же я увидел внизу на равнине? Вот это как раз очень важно. А увидел я два джипа, которые двигались в нашу сторону. Они приблизились к нам, затем немного повернули в сторону, к ближайшему склону, и когда встали ко мне боком, я рассмотрел сидевших в первой машине людей – ребят в форме и с ними самого капитана Пансу. Он устроился рядом с водителем – я узнал его по золотым галунам. Во втором джипе тоже были парни в форме: двое на переднем сиденье и двое на заднем. Лунный свет играл на стволах их винтовок. Но между теми, кто ехал сзади, был еще один человек – в штатском.

Мое сердце учащенно забилось, я приподнял лапу, готовясь ринуться вперед, но в этот момент вспомнил о Пинат. Я за нее отвечал. Оглянулся. Слониха по-прежнему стояла на дне выемки и поглаживала хоботом землю. Собирается она куда-нибудь или нет? На мой взгляд, нет. И я бросился со всех ног.

Пожалуй, больше подходит слово «рванул» – не обращая внимания на крутизну и острые колючки под лапами, не отрывал глаз от джипов, особенно от того, в котором сзади сидел человек в штатском. Я не мог разглядеть его лица, но знал, каким должно быть его выражение: твердым и одновременно спокойным. Нас с Берни непросто запугать – вот откуда спокойствие. И мы не терпим, чтобы нами командовали, – отсюда твердость.

Джипы тем временем достигли подъема на возвышавшийся над равниной невысокий округлый холм и скрылись из виду. Я вихрем слетел с крутизны, пересек ровное пространство, перемахнул через пересохшее русло, только камешки летели из-под лап, и тоже оказался у округлого холма. Но ничего не увидел. Машины исчезли. А вместе с ними люди в форме, капитан Панса и Берни.