Текст книги "Поймать вора"

Автор книги: Спенсер Куинн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

7

– Видимо, никто не знает вас настоящего? – предположил Берни.

– Я бы не стал ставить вопрос именно так, – ответил циркач. – Скорее никто меня не узнает без костюма.

– А разве это плохо? Может, даже полезно.

– Что вы имеете в виду? – удивился клоун.

– Играть роль незнакомца с людьми, которые считают, что они вас знают, – объяснил мой напарник.

– Мне от этого никакого проку, – пожал плечами Попо.

Берни слегка наклонил голову – иногда, не знаю почему, он таким образом смотрит на людей. И еще я понятия не имел, о чем они рассуждают. Меня немного мучила жажда – последствие съеденных «медвежьих когтей». Следовательно, пора войти в дом. Я немного подтолкнул Берни, совсем слегка. Попо повернулся ко мне.

– Это правда, что говорят о Чете – о его способностях следопыта?

– Почему вы спрашиваете?

– Хочу вас нанять, – ответил Попо.

– Для чего?

– Найти Ури, разумеется. Чтобы он вернулся целым и невредимым.

– Этим занимается полиция.

– Может быть.

В конце улицы блеснули фары. Машина приблизилась к нам, остановилась, развернулась и уехала.

– Пойдемте в дом, – пригласил Берни.

Мы устроились на кухне: я у миски, наполненной, как я люблю, до краев свежей водой; Берни на своем обычном стуле с одного конца стола; Попо – на стуле с другого, где раньше сидела Леда. Теперь там никто не сидит: когда приходит Сьюзи, выбирает один из боковых стульев, поближе к Берни.

– Какова ваша такса? – спросил Попо и полез в карман пиджака, как обычно делают мужчины, перед тем как появиться чековой книжке.

– Мы это обсудим, – ответил напарник, и чековая книжка осталась в кармане. Ох, Берни, бери гонорар – наши финансы в таком плачевном состоянии. – Сначала хотелось бы узнать поподробнее, почему вы недовольны полицейским расследованием. – Нам-то это надо? Пусть думает все, что ему угодно. Разве нельзя просто наняться на работу, вскочить в машину и заняться делом?

– Я не сказал, что недоволен, – заметил Попо.

– Так пусть дело остается в их руках. Сержант Торрес весьма грамотный полицейский.

– Я не чувствую настойчивости в его подходе.

– Таков его стиль.

Попо потер щеку. У него были высокие скулы, и, возможно, для человеческого самца он был вполне недурен собой, хотя до Берни ему, конечно, далеко.

– Я не могу сидеть сложа руки. Если вы мне не поможете, порекомендуйте, кто возьмется за дело.

Мне очень не понравились его слова.

– У вас-то каков интерес в этом?

Попо застыл – весь, кроме рук, которые слегка подрагивали.

– Я считал это очевидным.

Берни помолчал. Берись за работу!

– Мы беремся за работу, – заключил мой напарник. – Задаток – пятьсот долларов.

И вот наконец явилась на свет чековая книжка. Попо начал писать.

– Спасибо. Я…

– Надеюсь, вы все обдумали, – перебил его Берни.

Рука с ручкой замерла.

– Что вы хотите сказать?

– Предположим, Ури не хочет, чтобы его находили.

– Как?

– Полковник Драммонд уверен, что он попал под влияние защитников прав животных.

– Невероятно. Ури, как я вам уже говорил, был и остается самым гуманным из всех дрессировщиков. И циркачом до мозга костей.

– Похоже, это и могло послужить источником напряжения, – предположил мой напарник.

Я вполне представлял, что такое «напряжение», – сам испытывал его сейчас в ожидании, пока ручка не возобновит движение, продолжая выписывать чек.

– Между кем? – удивился Попо.

– Я говорю о внутреннем напряжении, – пояснил Берни. – Наверное, не так легко оставаться одновременно и гуманистом, и циркачом.

На лице Попо появилась враждебная гримаса. Я, готовый ко всему, подобрался.

– Вы сам говорите как защитник прав животных.

Я знаю много человеческих специальностей: например, «тюремный надзиратель» или «детектив убойного отдела», – но «защитник прав животных» – это что-то новенькое. Берни не стал ни отрицать, ни настаивать, а вместо этого попросил:

– Опишите мне анкус Ури.

– Анкус Ури?

– Бычий крюк, слоновье погоняло – вы должны знать это название.

– У Ури не было никакого анкуса, – ответил Попо. – Он давно от него отказался.

– Как же ему удавалось подчинять себе Пинат.

– Почему вы употребляете прошедшее время?

– Извините.

– Вы считаете, что он мертв? – Голос клоуна слегка задрожал. Такое иногда происходит, перед тем как люди начинают плакать.

– Нет, – ответил мой напарник.

– Или у вас есть основание считать, что он умер?

– Нет. Просто оговорка. Как Ури удается контролировать Пинат?

– Он с ней разговаривает.

– И что он ей говорит?

– Всякие разности, – ответил Попо. – «Подними ногу, вот так, выше, молодец, девочка». Или: «Прокати-ка своего дружка», – это когда он просит подцепить его хоботом и посадить на спину. Еще есть сигналы и команды руками и поощрение угощением.

Угощение? Я пытался свести воедино все, что они обсуждали, но у меня не вполне получалось. Может, Берни собирается пойти к шкафчику на кухне над раковиной, где лежит угощение?

– Что за угощение? – спросил напарник.

– Бананы и сдобные крендельки ее самое любимое лакомство.

Бананы я не очень уважаю, а вот крендельки давайте – всегда пожалуйста. Я ждал.

– Не забывайте, – продолжал клоун, – Ури работал с Пинат с самого ее детства.

– Насколько ценна слониха?

– В каком смысле?

– Сколько пришлось бы отдать денег, чтобы ее купить?

– Цирковое животное? Полагаю, много. Но вместе с ней пришлось бы купить и Ури. Другой дрессировщик должен начинать все сначала. И еще не факт, что у него получится со взрослым слоном.

– Полковник Драммонд сказал, что слона можно приобрести за десять тысяч.

– Полковник Драммонд, – Попо откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, – из тех людей, кто знает всему рыночную стоимость, но не представляет реальной ценности.

Рыночная стоимость и реальная ценность… Я попробовал было дойти до смысла его слов. Повертел, повертел в голове и выбросил.

– Сколько времени вы работали у него? – спросил Берни.

– Шесть лет, – ответил клоун. – Только я работал не у него. Я работал в цирке.

– Которым владеет он?

– Который он унаследовал.

– А до этого состоял на военной службе?

Попо рассмеялся – но не тем обычным человеческим смехом, звук которого мне так нравится, а жестким, с металлическими нотками.

– Разве можно считать военным кентуккийского полковника[5]5
  Человек, получивший неофициальное звание, присваиваемое властями Кентукки гражданам штата за те или, иные заслуги.


[Закрыть]?

– Вы, кажется, не слишком его жалуете?

– У нас приемлемые рабочие отношения.

– А у Ури какие с ним отношения?

– Деловые.

– Вы с Ури вместе начинали работать?

Попо покачал головой.

– У Ури был собственный маленький цирк, который Драммонд выкупил лет десять назад.

– И таким образом Ури превратился из хозяина в наемного работника?

– Но очень квалифицированного и незаменимого.

– Как Ури перенес перемену?

– В своей обычной манере – как старомодный джентльмен, – ответил клоун. – Не понимаю, куда вы клоните своими вопросами.

– Когда исчезает человек, первое, что мы пытаемся выяснить, кто его враги.

– Драммонд не враг.

– А кто враг?

– Тогда нет врагов.

– Какие у него отношения с родными?

– У него нет родных, кроме меня. Мы с ним семья, если вы способны это понять.

Берни отлично умеет кивать, и у него на разные ситуации заготовлены различные виды кивков. На этот раз он ограничился легким, едва заметным движением головы вверх-вниз. Что это означало? Я не был вполне уверен. Но Попо как будто успокоился и разнял скрещенные на груди руки.

– Что можно сказать о Пинат? У нее были враги?

– Вы серьезно спрашиваете?

– Не очень, – признался мой напарник. – Но если враги все же были, им лучше поостеречься.

– Почему?

– Слоны никогда ничего не забывают.

Вот оно как! «Слоны никогда ничего не забывают»? Где-то я это уже слышал, но не могу припомнить. Что ж, по тому, что сказал Берни, получается, что слоны в некоторых отношениях лучше, чем… Мой ум вышел из повиновения, отказываясь размышлять в этом направлении.

– Трудно представить мужчину среднего возраста, который не нажил себе врагов, – продолжил Берни.

Попо пожал плечами. Мне понравилось, как он это сделал. Если честно, вообще нравилось, как он двигался.

– Ури – особенный человек. – Глаза Попо слегка затуманились, голова поникла. Есть! Он взялся за ручку и подписал чек. – Вот почему я хочу, чтобы вы немедленно приступили к расследованию.

– Считайте, что приступили. – Берни взял чек и, не взглянув на него, спрятал. – Как идут дела в цирке?

– Детям мы по-прежнему нравимся.

– Я имею в виду финансовое положение, – уточнил мой напарник.

– Об этом надо спросить Драммонда. – Клоун поднялся. – Что от меня еще требуется?

– Нам нужны фамилии всех защитников прав животных, которые имели дело с Пинат.

– Почему вы решили, что такие были?

– А разве не было?

Клоун отвернулся.

– Надя Уорт.

– Кто такая?

– Одна из фанатичек, требующих закрыть представления с участием зверей. Они следуют за нами из города в город, пикетируют почти каждое представление. Ури однажды встретился с ней, и она отстала.

– Как ему это удалось?

– Он продемонстрировал ей свои методы.

– Как нам ее найти?

– У нее есть сайт в Интернете – «Свободу всем животным», – ответил Попо. – Но, уверяю вас, вы лаете не на то дерево.

Как это так? Я лаял под очень многими деревьями, но еще не случалось такого, чтобы выбрал не то, какое надо. Запах белки я чую безошибочно.

– А на какое надо лаять? – спросил Берни.

– Не знаю.

Интересные дела. Я всего пару раз слышал, как лает Берни, – например, на вечеринке, после того как мы окончательно разобрались с делом Мендеса-младшего – расскажу об этом как-нибудь в другой раз, – но никогда не случалось, чтобы он лаял на деревья. Неужели это сейчас произойдет? Я приготовился слушать.

– Еще нам нужна качественная фотография Ури, – продолжил мой напарник. – Спокойно, старина! – Хоп! Не знаю, как это вышло, но я уже стоял на задних лапах, положив передние на стол.

Попо полез в карман пиджака и достал снимок. Берни взял фотографию и прилепил ее на дверцу холодильника. На ней был изображен пижон с усами ниточкой, которого мы видели на видео, – тот самый, что укладывался под приподнятую стопу Пинат. Он стоял, подняв руки в своем блестящем цилиндре.

– Ему всегда аплодируют стоя, – заметил Попо.

Вскоре мы приступили к работе. Берни – за рулем, я – на соседнем сиденье. Свернув с шоссе, мы оказались в незнакомой мне части города. Темные улочки блестели, словно прошел дождь, и нам никто не попадался на пути. Я принюхался – сухой прохладный воздух поступал из пустыни. Ночью все выглядит по-другому – например, вспышка выстрела ярче, чем днем. Я много раз видел вспышки выстрелов, только не сегодня. Стреляют далеко не всегда – это случалось лишь тогда, когда мы распутывали мои любимые дела.

– Надо же, они собираются пожениться, а этот проходимец… – бормотал Берни. Такое бывает с людьми. В их головах постоянно что-то теплится и иногда пробивается наружу. О чем говорил напарник? Проходимец – плохой человек, но кто именно, я понятия не имел. Я поерзал и положил лапу ему на колено.

Мы свернули на улицу, застроенную кирпичными домами. Одни стояли совершенно темными, в других кое-где горел свет.

– Склады, – объяснил Берни. – Сюда когда-то подвели железную дорогу, которая стала началом конца старого Запада.

Мы миновали кафе – немногочисленные посетители расположились за выставленными на улицу столиками – и остановились перед зданием, где на лестнице у входа сидели мужчина и женщина.

Теперь здесь селятся художники, или, может, они уже съезжают, а селятся битники, – не страшно: нам приходилось иметь дело и с художниками, и с битниками, и ни те ни другие не баловались с оружием.

Мы вышли из машины и приблизились к лестнице. Мужчина и женщина посмотрели на нас. У обоих были на голове ирокезы. Кто же они: художники или битники? Я не мог сообразить. Ирокезы – это индейцы. Мы знакомы с индейцами, например, с шерифом Томом Флинтом из округа Окотилло, но у него волосы почти такие, как у Берни – торчат во все стороны.

– Кого-нибудь ищете? – спросил мужчина.

– Мы-то? Ищем, – кивнул Берни.

– «Мы»?

– Чет и я.

– А Чет, как я понимаю, ваша так называемая собака?

– Я бы не стал формулировать подобным образом, – возразил мой напарник.

– Нет? – удивился мужчина. – А как бы вы сформулировали?

Я из тех псов, которым нравится любой человек, который мне встречается – даже некоторые преступники и бандиты, – но слова этого чувака показались мне против шерсти. Хотя я никогда не понимал, что значит «против шерсти», – в какую бы сторону мою шкуру ни чистили, это всегда полезно и приятно.

– Я мог бы сформулировать так, как понравилось бы вам, – продолжал Берни, – и мы бы стали навеки друзьями, но нет времени. – Он повернулся к женщине. – Мы ищем Надю Уорт.

Она ответила долгим взглядом, но не произнесла ни звука. На ее лице ничего не отразилось, но она занервничала – от меня этого не утаить.

– Надя не общается с эксплуататорами животных, – вставил мужчина.

– Рад слышать, – усмехнулся Берни, – но, может, она сделает исключение, тем более что речь идет об угрозе жизни животного?

– В чем дело? – спросила женщина.

– Вы Надя?

Она кивнула.

Напарник показал ей нашу лицензию; нервный чувак тоже захотел взглянуть и вытянул шею.

– Нам было бы удобнее поговорить наедине, – заявил Берни.

Я рассмотрел уши Нади: прижаты к голове и великоваты для людей, но это, не знаю почему, мне всегда нравится. В одном блестело несколько серег, в другом ничего не было.

Мужчина поднялся.

– Если вы вообразили, что это хорошо – воспитывать животных так, чтобы они только и умели пресмыкаться перед нами, то вы глупец и опасный тип.

Я не понимал, из-за чего весь сыр-бор, но мне почему-то захотелось укусить этого молодца.

– А вы предпочитаете общаться только с представителями своего вида? – спросил Берни.

– Я этого не утверждал, – ответил парень. – Человечество – раковая опухоль на теле Земли. – Он повернулся, взбежал по ступеням, скрылся в доме и захлопнул за собой дверь.

– Ваш приятель недоволен, – заметил мой напарник.

– У него обостренное чувство справедливости.

– У меня тоже, – парировал Берни. – Поэтому мы здесь. Вы знаете Ури Делита?

Взгляд Нади скользнул в сторону и остановился на мне. Я часто замечал, что, когда люди смотрят на меня, у них меняется выражение глаз – наверное, им хочется меня погладить. Мой хвост качнулся из стороны в сторону, но не размашисто, совсем немного. Выражение глаз Нади осталось прежним. Она снова повернулась к Берни.

– Я бы не сказала, что знаю его. В лучшем случае совсем поверхностно.

– Как вы познакомились? – задал вопрос напарник.

– Я председательствую в нашем комитете по вопросам цирка.

– И?..

– И в связи с моей работой встречалась с ним несколько раз.

– Надо понимать, когда пикетировали их цирк.

– У меня на это есть полное право.

– Нисколько не возражаю, – кивнул Берни. – О чем вы говорили?

– О нашей позиции, – ответила Надя. – То есть позиции нашей организации по поводу цирковых животных.

– У Делита репутация гуманного дрессировщика.

– Не имеет значения, – отрезала Надя. – Сама идея, что можно дрессировать животных, вызывает отвращение.

– А на мой взгляд, есть существенная разница между дрессировщиками, пользующимися анкусом, и такими, как Делит, которым это приспособление не требуется.

– Если Делит вам сказал, что работает без крюка, он лжец – все пользуются крюком.

– Вы пытались убедить его отказаться от этого орудия?

– Пыталась убедить бросить его так называемую «профессию».

– Удалось?

Надя фыркнула. Я тоже так умею. И лошади умеют. Лошади вообще-то отдельная тема, обсудим как-нибудь в другой раз, а люди фыркают по-особенному, когда у них что-то не получается.

– Вы повздорили? – спросил Берни.

– Я бы не сказала, – покачала головой Надя. – Разговор происходил совсем не так, как иногда с другими циркачами.

– Когда вы видели его в последний раз?

– Около шести месяцев назад. Цирк дважды в год гастролирует на нашей ярмарочной площади.

– Сейчас он в городе.

– Я в курсе. Некоторые из наших завтра туда собираются.

– А свидетель утверждает, что Делит продемонстрировал вам свои методы и убедил прекратить пикетирование.

– Ваш свидетель ошибается.

– Планируете завтра повидаться с Делитом?

– Конечно, постараюсь. Не в наших правилах прекращать нажим. Ставки слишком высоки.

– О каком нажиме вы говорите?

– О любом, который может потребоваться. – Надя твердо посмотрела на Берни.

– Включая насилие?

– Без комментариев.

– Я не репортер, – отрезал мой напарник. – Я частный детектив, расследующий преступление, и «без комментариев» меня не устроит.

– Какое преступление?

– Вы, случайно, не встречались с Делитом не полгода назад, а недавно – например, вчера вечером?

– Абсолютно точно не встречалась.

– Ну если не вы, то ваш сердитый друг или кто-то другой из вашей компании.

Надя мотнула головой.

– Нет. Куда вы, собственно, клоните?

– Хочу спросить: может, сила вашего убеждения больше, чем вы утверждаете?

– Не понимаю.

– Уж не склонили ли вы Делита перейти на вашу сторону?

– Если бы.

Берни посмотрел на дом.

– Или продолжаете убеждать?

– В ваших словах нет смысла.

– Я бы хотел заглянуть внутрь.

– Исключено.

– Если потребуется, могу привести сюда полицейских с официальным ордером.

– Но с какой стати? Что происходит?

– Ури Делит пропал, – признался мой напарник.

Надя рассмеялась, и это был второй неприятный смех из тех, что я услышал в этот день.

– Вы полагаете, что я имею к этому отношение? Обыскивайте!

– Пинат тоже пропала, – добавил Берни.

Надя перестала смеяться. Взгляд стал отсутствующим. Мы, я и Берни, всегда внимательно следим, что творится у человека с глазами.

8

Мы вошли в дом. Надя жила на верхнем этаже в маленькой квартирке со множеством комнатных растений. Запах еды, которую здесь готовили, был явно мне не по вкусу – случалось ли со мной раньше нечто подобное? Но самое главное – в доме не оказалось Ури Делита.

– Под кровать заглядывать будете? – спросила Надя. – Половые доски станете отрывать?

– Если бы он был здесь, Чет бы уже знал, – ответил Берни.

Надя повернулась ко мне.

– Вас не смущает, что вы эксплуатируете это животное?

– Не думаю, что Чет считает свою работу эксплуатацией, – ответил мой напарник.

– Вы себе льстите. Ведь таково назначение домашних собак – льстить людям.

Что она несет? Я понятия не имел, и мне было совершенно неинтересно. Мы находились на работе. Так где же Делит? Я принюхался. Учуял Надю, ее нервозность, мышиный помет, что-то в кастрюле на плите, но больше ничего.

– …обсудим это как-нибудь в другой раз, – говорил тем временем мой напарник. – А сейчас нам нужна ваша помощь.

– Мне больше нечего вам сказать. Я не имею отношения к исчезновению Делита и ничего о нем не знаю.

Берни подошел к плите.

– Что это у вас варится? – Под кастрюлей трепетал яркий голубой огонек. Мне всегда нравилось смотреть на пламя.

– Чили, – бросила Надя. Я знал чили, но то чили, которое я знал, имело совершенно иной запах, от которого хотелось немедленно сунуть в тарелку нос. Надино чили пахло не так.

– По-вегетариански? – спросил Берни.

– Разумеется, – ответила она.

Напарник повернулся к ней.

– Может, вам и плевать на то, что Делит в опасности. Но как насчет Пинат?

Надя повернула ручку на плите, и яркое голубое пламя исчезло.

– Вы уже все осмотрели?

– Нет, а может, вы не тревожитесь о Пинат, потому что точно знаете, где она находится?

Надя сняла кастрюлю с плиты и поставила в холодильник.

– Нет.

– В таком случае вас должна беспокоить судьба слонихи.

Надя закрыла дверцу холодильника, но я успел заметить целый ряд яиц. Люблю яйца – Берни всегда подмешивает их в мой корм.

– Мне больше нечего сказать.

– Если вы хотите, чтобы Пинат вернулась живой и здоровой, мы с Четом – ваша главная надежда.

– Живой и здоровой? – переспросила Надя. – Это не про цирковых слонов.

Напарник открыл рот, собираясь что-то сказать, но промолчал. Такое с людьми бывает, но с Берни еще не случалось. Мы направились к двери, Надя – за нами. Отперла замок, и мы вышли в коридор – сначала Берни, затем я. Надя закрыла за нами дверь, но до этого я успел почувствовать мимолетное прикосновение – она очень быстро провела рукой по моей спине.

Когда мы вернулись в «порше», Берни долго молчал. Затем подытожил:

– Сценарий номер один: Надя перетянула Делита на свою сторону, и они куда-то увезли Пинат. Если это так, он вскоре объявится с какой-нибудь бредовой историей. – Ай-ай-ай, бредовые истории и раньше возникали в наших самых запутанных делах. – Сценарий номер два: мы имеем дело с похищением, спланированным Надей… – Голос Берни замер. Я поудобнее свернулся на сиденье. Встречные фары освещали лицо моего напарника. – Сценарий номер три: это похищение, но спланированное…

И дальше в том же духе. Но я уже был в стране грез. Мне показалось, что Берни сказал «эксплуатация». А как же быть с любовью. Или это мне только приснилось?

Когда я проснулся, передо мной предстал удивительный вид: залитое светом гигантское колесо обозрения. Затем, когда мои глаза окончательно открылись, все погрузилось во тьму. Вот это фокусы! Я огляделся – мы ехали по кольцевой дороге вокруг ярмарочной площади и приближались к задним воротам. Они были открыты, и с территории выезжали машины. Мы завернули внутрь. Из сторожки вышел охранник и поднял руку. Не тот наш охранник Даррен Куигли, коротышка с налитыми кровью глазами и зубочисткой. Этот был здоровущий, а белки его глаз оказались на удивление белыми.

– Мы закрываемся.

– Извините, нам нужен Даррен Куигли, – сказал Берни.

– Он больше здесь не работает.

– Вот как? Можете дать его адрес, куда послать ему вознаграждение.

– Вознаграждение? – удивился новый охранник.

– Я потерял часы, – на ходу придумывал Берни. – Он мне их вернул. И я пообещал, что следующий чек выпишу ему в качестве вознаграждения.

Страж ворот посмотрел на часы моего напарника – обычные, а не те, что достались Берни от дедушки и были нашей самой большой ценностью, – затем перевел взгляд на меня, потом на машину, которая в этот момент, как с ней иногда бывает, затряслась.

– Скромного вознаграждения, – уточнил Берни.

Охранник протянул руку.

– Я могу ему передать.

– Спасибо, – покачал головой Берни, – не хочу вас затруднять.

Охранник несколько раз моргнул. Мне нередко приходится видеть, как моргают люди. Интересно, отчего это происходит? Может, ломается что-то внутри, как у нашей машины? Откуда у меня эта мысль? Не означает ли она… Но дальше я не продвинулся, словно тенью накрыло. А охранник между тем сходил в сторожку и принес клочок бумаги.

– Благодарю вас за хлопоты. – Берни взглянул на бумажку и протянул охраннику доллар. По крайней мере я надеялся, что не больше. Сам я, даже на близком расстоянии, не очень различаю купюры. Что это за типы на картинках? Жуткой наружности – наверняка все, как один, преступники.

Охранник коснулся рукой козырька, и мы уехали. Но что-то заставило меня обернуться. Страж ворот был в сторожке и кому-то звонил по телефону.

Долина вечна и простирается во всех направлениях. По ночам небо становится темно-бордовым, и лишь немногие звезды просвечивают сквозь эту пелену. Мы выехали на магистраль, оставили позади высотные дома центральной части города и направились в Южную Педройю. Я всегда догадываюсь, когда попадаю туда, – по дыму, который не перестает куриться, и по запаху, который напоминает долго пролежавшие на солнце яйца. Иногда там еще случаются вспышки огня. Одна была совсем такой, будто в небе стреляли. Берни потрепал меня по загривку.

– Приятный вечерок, старина.

Уж это точно: темно-багровый, отдает тухлыми яйцами и озаряет сверху вспышками выстрелов. Больше не о чем и мечтать. А уж тем более тому типу, к которому мы ехали, приятель.

Мы катили по улице, которая выглядела так, словно ее изначально замостили с трещинами на проезжей части; окна большинства окаймлявших дорогу маленьких, ветхих домов были забиты досками. Берни остановился перед одним из строений – коричневым, а может, желтым цементным кубиком, в переднем окне которого мерцали голубые отсветы от экрана телевизора. В замусоренном дворе ветер носил обрывки бумаги и пластика. Берни повернулся ко мне и приложил палец к губам. Это означало, что нам надо вести себя тихо.

Мы вышли из машины, причем я спрыгнул на землю совершенно бесшумно. А Берни, открывая дверцу, что-то задел, скорее всего мусорный бак. В окне дома на другой стороне улицы появилось лицо и тут же исчезло. Мы подошли к окну на фасаде цементного кубика. Шторы были задернуты, но не до конца, и нам удалось разглядеть Даррена Куигли. Он с банкой пива в одной руке и сигаретой в другой устроился в одних трусах в большом мягком кресле, и на его дряблом лице и тощей груди играли голубые отблески телеэкрана. Сам телевизор я не видел, но по звуку определил, что Даррен смотрит передачу Национальной ассоциации гонок на серийных автомобилях. Мы, я и Берни, тоже иногда переключались на этот канал, только долго не выдерживали – это я о себе говорю, потому что меня сразу начинало клонить в сон. Мы двинулись к двери, и Берни постучал. Изнутри доносился рев автомобильных моторов. Напарник постучал громче. Моторы стихли.

– Кто там?

– Друзья, – ответил Берни.

Раздались звуки шагов. Все ближе и ближе к двери, и человек остановился.

– Что за друзья?

– У каждого человека есть друзья, – рассудительно заметил напарник.

– Джокко? На тебя вроде не похоже.

– Мы друзья еще лучше, чем Джокко.

– У меня нет друзей лучше, чем Джокко.

Берни замолчал. Я ведь, кажется, упоминал: если собираются несколько человек, Берни всегда самый умный, – следовательно, и молчание в данном случае было самым правильным поведением. Дверь приоткрылась – совсем немного, поскольку ее удерживала цепочка. Выглянул Даррен – глаза остекленевшие, тяжелое дыхание сильно отдает пивом.

– Я вас не знаю, – бросил он.

– Знаете, – возразил напарник. – Чета вы должны помнить.

Даррен покосился на меня и снова перевел взгляд на Берни.

– Вы тот проходимец, благодаря которому я лишился работы.

– Вот об этом мы и хотим с вами поговорить.

– Чувствуете себя виноватым? Не поздновато ли?

– Насчет виноватого не уверен, но никогда не поздно что-то исправить.

– Как?

– Уладить недоразумение.

– Полагаете, полковник вернет мне работу? Вы его не знаете.

– Справедливо, – кивнул Берни. – Но не исключено, что вы можете нас кое в чем просветить.

Даррен прищурился. Сощуренные в щелочки остекленевшие глаза – зрелище не из приятных.

– Чего вы добиваетесь?

– Ничего. Просто хотим, чтобы в итоге все сложилось как надо.

– Я вспомнил, – заявил бывший охранник. – Вы тот легавый, который все разнюхивает.

– Я бы предпочел быть ищейкой, которая все находит, – поправил его мой напарник.

– Это как?

– Пораскиньте мозгами.

Глаза у Даррена забегали, и я почувствовал, как мысли крутятся в его голове.

– Не буду, – наконец ответил он. – Я меньше всего склонен сейчас к трепу. – Он попытался закрыть дверь, но Берни своим коронным приемом вставил мысок ботинка в щель. Я всегда радуюсь, когда он это проделывает.

– Какого черта? – возмутился Даррен.

– Простите за трепотню, – извинился напарник. – Называйте меня как угодно, и пусть вас это больше не волнует. Вообще ни о чем не волнуйтесь. Можно нам войти с холода?

– С холода? Вы о чем? Температура уже несколько недель не опускается ниже восьмидесяти градусов. – Даррен высунул руку попробовать воздух, и я доверил напарнику схватить его за запястье – Берни был к нему ближе, чем я. Бывший охранник немного повырывался, но что толку – он был хиляк, а Берни – это Берни. Да и я, откровенно демонстрируя нетерпение, рыкнул. Вскоре мы уже были у него в конуре.

Да что я говорю: какая там конура? Передняя комната была настолько мала, что у меня сразу возникло желание уйти. Коридор уводил куда-то в темноту… но вот удача – запах чипсов «Читос». Могло быть хуже. Мы сели: Даррен в кресло, Берни на ручку продавленного дивана, я на пол. «Читос» тоже были на полу рядом с ножкой кресла, по соседству с пустыми банками из-под пива. И высыпались из пакета. Везет же мне, скажу я вам.

– Может, вырубим телевизор? – предложил мой напарник.

– Зачем? – испугался Даррен. – Этот ящик с плоским экраном стоил мне уйму денег.

– Я имел в виду, выключим, чтобы можно было друг друга слышать.

– Жаль – лучшие моменты гонок, – проворчал бывший охранник, но телевизор выключил, и комната погрузилась в темноту.

– А свет зажечь слабо? – поинтересовался Берни.

– Не зажигается.

Сошлись на том, что телевизор включили, но без звука. Маленькие машинки совершали круг за кругом.

Берни улыбнулся хозяину, и его зубы в свете телеэкрана блеснули голубизной.

– Как дела, Даррен? – спросил он.

– Не очень.

– Но по крайней мере у вас есть друг в лице Джокко.

– Это правда.

– Он, случайно, не из активистов защиты прав животных?

– Что?

– Чем Джокко зарабатывает на жизнь?

– С Джокко все в порядке, о нем не беспокойтесь.

– А с вами? Вы не активист защиты животных?

– Что это такое?

– Люди, которые, например, считают, что звери не должны выступать в цирке.

– Что за цирк без зверей?

Я понимал, что это допрос, – не на одном присутствовал в свое время. Но имел ли он успех? Трудно сказать. Я на дюйм придвинулся к «Читос».

– Вы знаете Надю Уорт?

– Никогда не слышал о такой.

– А как насчет СВЖ – организации под названием «Свободу всем животным»?

– Что «как насчет»?

– Имели с ней дело?

– Никогда о такой не слышал. – Даррен потянулся за пивом и, откинув голову так, что обнажилось горло, сделал из банки большой глоток. Не знаю почему, но мне всегда интересно наблюдать, если передо мной обнажают горло.

– Послушайте, Даррен, проблема в том, что в ваших словах нет смысла, а когда такое случается, мы, я и Чет, задаем вопросы до тех пор, пока он не появится. Поэтому, если вы хотите, чтобы наша беседа стала последней, постарайтесь говорить толково.

– О чем?

– О Пинат и Делите. Только правду, а если врете, то хотя бы так, чтобы мы не могли вас поймать.

– Ничего я не вру. – Даррен снова изрядно отхлебнул пива – во всяком случае, у него был такой вид, будто он собрался сделать приличный глоток. И вдруг Берни потянулся к нему, сокращая и без того небольшое расстояние, и тыльной стороной ладони вышиб из его руки банку. Она кувырком полетела в сторону, разбрызгивая капли пива, отсвечивавшие в лучах телевизора голубым, – красивое зрелище.

– Какого черта?! – вскричал бывший охранник, поднимаясь с кресла. Я тоже встал на лапы, и он тут же сел. А я, поскольку уже стоял, заодно слопал пару чипсов. Они оказались даже вкуснее, чем мне запомнилось.

– Вы упускаете одно, – продолжал Берни, – и упускаете, потому что не хотите как следует подумать: мы на вашей стороне.

– Да, это мне в голову не приходило.

– В отличие от полковника, который не на вашей стороне. Он и не может быть на вашей стороне, поскольку думает, что вы либо заснули на дежурстве, либо вообще покинули свой пост. Мы же считаем, что вы лучше, чем он думает.