Текст книги "Улей"

Автор книги: Соня Фрейм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 24 страниц)

11
Тайны людей и тайны богов

 
There was a garden
In the beginning.
Before the fall,
Before Genesis.
 
 
В самом начале был сад.
Перед падением,
Перед началом Бытия.
 

Tori Amos, «Original Sinsuality»

Сколько Саид ни спал, ему было мало. После того, что с ним случилось на Перекрестке, он предпочел бы впасть в анабиоз на десяток лет. Но на следующее утро его разбудил тычок Нико.

– Э-э-э!

Видно, это вместо «доброго утра».

– Отвянь… – только и выдавил Саид.

– Давай воскресай. Надо думать, что делать дальше. И жратвы нет.

– Где Фидель? – спросил он, присев на диване и осторожно ощупывая свой нос в компрессе.

Нико возмущенно фыркнул:

– Первый вопрос по пробуждении сразу о телке!

– Мы вчера ночью говорили, – проигнорировал его реплику Саид. – Она сказала тебе о своем… хм… шестом чувстве? Что Винсент жив и, скорее всего, так и остался в «Прометее»?

Губы Нико слегка дрогнули, и на лице забрезжила детская радость, но он себя сдерживал. Иногда боишься хороших новостей, ведь если это неправда, бывает в два раза больнее.

– Она вроде как это… ощутила… через интерьер здешний.

Нико обвел глазами обшарпанную полупустую комнату: диван, стол с тремя компьютерами и гору каких-то газет в углу.

– Типа… она чувствует хозяина через вещи? – наконец спросил он. – Ну да, он тут жил иногда. Хотя вообще Винсент жил чуть ли не по всему миру…

– Не знаю, можешь выпытать у нее на досуге механизм отслеживания жизненных показателей других людей, – зевнул Саид. – Так где она?

– Вышла за сигаретами. Но как он мог выжить?!

Они отправились на кухню, хотя от их вчерашнего похода в магазин осталось не много. Часть продуктов они тупо растеряли после инцидента, а остальное Нико съел ночью на пару с Фидель. Остались только шоколадная паста и та самая пицца с анчоусами, которую никто не собирался есть.

За окном было тусклое октябрьское утро. С их этажа виднелись деревья близлежащего маленького парка и еще какие-то новостройки.

Нико воткнул ложку в банку с пастой и поставил ее перед Саидом. Это был самый нелепый завтрак в его жизни, хотя в детстве он мечтал, что будет питаться одной «нутеллой». А Нико, судя по шоколадному пятну на щеке, уже приступил.

– Ты вчера видел ее сон? – задал Саид первый вертевшийся на языке вопрос.

– Ну да, – нервно хмыкнул Нико. – Ничего так она кино показывает…

– Так вот… – Мысли вернулись к Саиду. – Фидель вчера сказала, что он торчит в тюрьме, но туда мы без нее не попадем, а дистанционно их накрыть не получится. Да и не выдадут они его ни под каким давлением.

– На фиг он им сдался? Почему они его не добили?

– У него есть мозги – это многого стоит. Но не это меня беспокоит… – Саид зачем-то огляделся, как если бы их могли подслушивать. – Я не уверен, что нам надо лезть в эту тюрьму, как она предлагает.

– Да это наш шанс, чувак! – Глаза Нико превратились в два блюдца. – Смотри, как все круто вышло: Фидель нас проведет. Она ведьма и, судя по всему, очень опасная чика. Без нее я и сам побоялся бы влезать в «Прометей».

– Вот именно, – прожег его Саид внушительным взглядом, – слишком складно все выходит. Только мы собрались копать под «Прометей», как материализуется эта ряженая, и у нее есть ответы на все наши вопросы. И с Миррой она связана. Самое лживое в этой жизни – совпадения.

– Короче, ты ей не веришь.

– Вообще не верю.

Фидель вызывала противоречивые чувства. Вчера ночью он слегка расслабился, узнав ее мрачную историю. Или же просто проникся присущим ей гипнотизмом. Она была, мягко говоря, интересной девушкой.

При этом появление Фидель походило на четко рассчитанную постановку. Она была не случайным медиумом, а именно тем, кто участвовал в похищении Королевы. Ей неспроста нужно назад.

– Наверняка на этом странном Перекрестке постоянно шатаются медиумы. Так бывает: просто… стечение обстоятельств. Как бы то ни было… – и Нико вдруг заговорил на удивление рассудительно: – Да, у нее могут быть какие угодно цели. Но это не значит, что мы не можем тоже ее использовать для наших дел.

Саид кивнул. В этом он был согласен, да и дело нужно довести до конца. Раз их предводитель (хотя, скорее, друг) жив, надо его вытаскивать. Своих не бросают. Как и для Нико, для него преданность была не пустым звуком. Саид мог сколько угодно бегать от своих гетто-демонов, но если впрягался, то шел до конца, поперек закона и всяких ведьм. Деятельность «Невидимой армии» значила для него больше, чем развлекуха или же крутой клуб по интересам. Винсент под личиной правдоискателей втянул их в чистый криминал, но таким образом дал обоим то, что они безуспешно искали в обычной жизни.

Нико получил чувство принадлежности к чему-то большему. Саид обрел голос. Он никогда не слышал себя по-настоящему, пытаясь заткнуть свое неравнодушие к социальным проблемам, но молчание стало ему противно. Он часто спрашивал себя: а смог бы прожить так всю жизнь, пресмыкаясь и сливаясь со стеной? И понимал, что это было бы хреновое существование. Винсент, как ни крути, показал ему много способов что-то менять, оставаясь в тени.

Дверь в прихожей слегка стукнула. Пришла Фидель. Он мгновенно перевел настороженный взгляд в проход, чтобы увидеть этот курносый нос и нагловатую ухмылку. При свете дня она смотрелась слегка чудно´. Возможно, тому виной было ее вычурное готическое платье. Странный вкус…

– Доброе утро, мальчики, – промурлыкала она. – Что делаем? Я раздобыла свежего хлеба. А то у вас заворот кишок от «нутеллы» будет.

– Ты сказала ему вчера, что Винсент жив! – обрушился на нее Нико, чуть ли не подпрыгивая вместе с табуретом.

– Да, он жив. С чего вы вообще взяли, что он помер? – поинтересовалась она сквозь зубы, меж которыми торчала сигарета.

– Так его пристрелили на моих глазах.

– Ну, значит, плохо целились или же потом оживили.

– А такое возможно? – вопросили Нико и Саид с одинаковым скепсисом в голосах.

Фидель присела на третий табурет и закинула ноги в блестящих ботинках прямо на стол.

– Вполне, – пожала она плечами. – Если там была наша Мирра, то она все делает, что положено богам. Комплексы у человека такие.

Когда зашла речь о богах, все ненадолго примолкли. Все-таки те пока казались чем-то абстрактным.

– А ваши боги… – нахмурился Саид, – они… какие: добрые, злые?

– Они вообще не такие, какими их представляют люди, – ответила Фидель.

Нико живо поставил чайник и даже извлек откуда-то банку растворимого кофе. Внимание Саида было приковано к Фиделис. Ведьма притягивала его, как оптическая иллюзия. Она полнилась шероховатыми контрастами. Это было в ее стиле одежды, грубоватой манере речи, красоте, через которую проглядывало что-то животное… Шутливые интонации не сочетались с давящим, несмеющимся взглядом. Правда о ней читалась в промежутках между этими чередующимися контрастами. Как мим, Фидель скрывала за смеющимся первым лицом второе, плачущее.

– Считай, боги ни злые, ни добрые, и то, что они создают миры, вообще не означает, что они кому-то что-то должны, – продолжила она, пуская дым во все стороны. – Это такой… очень человеческий момент во всех религиях, понимаешь? Люди считают, что наш гипотетический создатель нам как папа, который будет утирать сопли, бить по жопе или же, наоборот, осыплет конфетами, если мы примерно себя поведем. Настоящие боги равнодушны. Им нет дела до людей. Тем более что мы вообще неизвестно откуда взялись.

– Разве не от обезьяны? – с умным видом встрял Нико, но Фидель только щелкнула его по лбу.

Он надулся, но продолжил слушать.

– Да никто не знает, что за фигня такая – люди. Боги создали наш мир, но не нас. Есть теория, что мы – просто одна из форм жизни, которую боги занесли с Перекрестка, когда сновали туда-сюда. Там, между мирами, в хаосе, мы не могли развиваться, а тут случайно прижились.

Саид усмехнулся, подняв брови.

– То есть мы как паразиты, бактерии?

– Возможно, – не стала отрицать Фидель. – Дорожная пыль на ступнях божества. Но раз уж мы тут прижились, нас никто не стал выгонять. Богам не до этого. Они увлечены строительством ради строительства. Промысел у них такой. Других интересов нет.

Вода вскипела, и Нико разлил по щербатым кружкам кофе. Неожиданно неважнецкая еда становилась вкусной из-за атмосферы. Они втроем все-таки ладили, хотя едва знали друг друга.

– Поэтому Василакис так лоббирует то, что человек может быть как бог, – продолжала она. – Это ее идея фикс. А ее любимый миф – о Прометее, который пошел против всего Олимпа, принеся людям божественный огонь. Так и родилось название тюрьмы, подозреваю…

– Только вместо огня она украла их Королеву, – нахмурился Нико. – Ты говорила, она может дать человеку такую же силу, как и у богов. Но как Мирра использует ее в своей тюрьме?

Фидель свела тонкие брови, глядя сквозь парней. Видно, она и сама уже давно размышляла над этим вопросом.

– Мирра хочет расшифровать символы на теле Королевы. Но это очень сложно, хотя кое-что ей удалось, иначе она никогда не поймала бы других богов. Нико, ты рассказывал, что видел красные знаки на стенах тюрьмы, на кандалах и даже ключах.

Он напряженно кивнул, припоминая эти символы. Именно они придавали подвалу «Прометея» такой жуткий, оккультный вид.

– Это они, их крохотная часть, – пояснила Фидель, подпирая подбородок кулаком. – Мирра узнала, что они означают и как их использовать. Так она поймала богов, пришедших за своей Королевой, сковала их железом и написала поверх слова, лишавшие их сил. Овладев частично божественной письменностью, она защитила тюрьму так, что боги не могут вызволить Королеву. Ты выпустил из тюрьмы истощенный остаток великих и древних существ.

Ненадолго все трое примолкли, размышляя. Мирра Василакис использует силу богов против них же самих. Пугающе умно.

– Есть ли у них свой мир? – снова подал голос Нико.

Фидель почти целиком засунула в рот булку и что-то промычала. Осушив через минуту кружку, она ответила:

– Есть. Улей. Так его прозвали медиумы.

– И… ты там была?

– Улей – это как миф о загробной жизни. Кто туда попадает, назад не приходит, – хохотнула Фидель. – Может, там вообще никого никогда не было и все это сказки. Вы знаете, что почти у всех народов мира существуют россказни про маленький народец, добрых соседей, некоторые зовут их эльфами, другие – гномами или даже домовыми… Но это все вариации одной правды. Слышали английскую сказку про Томаса-Рифмача? Он ушел в страну фей, служил Королеве эльфов и даже был ее любовником… Ну, последнее – уж точно утка, но эта страна фей… ее еще зовут Зеленые Холмы… Это все намеки на существование Улья. Мир-первоисточник, откуда наши боги-Пчелки родом. Говорят, что в старину некоторым людям удавалось туда попасть и были они очень счастливы, не знали ни течения времени, ни горестей…

Они доели в тишине, каждый размышляя об Улье. Где живут боги? Должно быть, в раю.

– А в чем прикол? – спросил Нико в итоге. – Для тебя в частности? Почему ты нам помогаешь и все дела?

– Нам всем надо в «Прометей», – невнятно ответила она, ковыряя сломавшийся ноготь. – Мне не жалко помочь. Сами вы туда фиг попадете снова и без меня вашего Винсента не спасете. Вам надо прийти и забрать его. Мирра его даже под вашими хакерскими атаками не выдаст. Я полагаю, что раз он остался в тюрьме, то позарез ей нужен.

– Это ты решила, что нам надо в «Прометей», – уточнил Саид. – Может, мы не хотим его спасать. Ты буквально давишь на нас этой мыслью со вчерашнего дня.

Она перевела на него немигающий взгляд, походя на красивую ящерицу, заметившую глупую, зазевавшуюся мошку.

– Вы не сможете его оставить, – покачала она головой, терзая заусеницу на пальце. – Я просто сокращаю ваше время на сомнение. Враги Мирры – мои враги.

– Это как-то связано с Королевой и вашими давними делами? – продолжал допытываться Саид.

На это Фидель ответила с нейтральной улыбкой:

– Не твое дело. Просто положись на меня: я помогу с Винсентом. Остальное не ваша забота.

– Тогда и на этом спасибо.

Ведьма вернулась к обкусыванию своего несчастного ногтя, а парни с унылым видом принялись мыть посуду. Следующие пять минут прошли за грохотом тарелок и шумом воды.

– Странная она какая-то, – шепнул ему между делом Нико.

Саид закатил глаза и задал риторический вопрос:

– Только заметил?

Тарелки и чашки вернулись в шкафы, а кран наконец-то замолк. В воцарившейся тишине слышалось только насвистывание Фидель. Обернувшись, Саид понял, что она разглядывает его без всякого стеснения и, наверное, занималась этим все время, пока он сосредоточенно наводил чистоту.

Ее губы машинально дернулись в какой-то извиняющейся ухмылке, и он опять проглотил язык. Их взгляды сцепились в этот раз слишком очевидно.

– Что ты смотришь так, Саид? Будто боишься меня? – поддразнила его она.

– Это ты на меня смотришь, – усмехнулся он.

– Я просто знакомлюсь с тобой в своей манере, – нахально продолжила рыжая. – Трогательно, что ты постоянно стесняешься.

Саид покраснел, чувствуя себя нелепо.

– Меня от вас сейчас вырвет! – протрубил Нико и вышел из кухни.

Фидель проводила его чуточку удрученным взглядом. Он все еще вел себя как маленький. Можно сказать, что это его милая защитная реакция на вещи, которые он пока плохо понимает.

– Тебе… что-то от меня нужно? – не самым удачным образом сформулировал Саид свой вопрос.

Прозвучало глупо. Но и ситуация была под стать: он стоял с расшитым кухонным полотенцем в руках, а она изучала его, как роскошный музейный экспонат.

– Возможно, красавчик, – загадочно ответила она. – Ну, мы еще вернемся к этой теме.

Так откровенно Саида еще никогда не клеили.

* * *

Винсент знал, сколько прошло дней с момента его заточения в «Прометее». Со скуки он даже переводил это время в часы, часы – в минуты, минуты – в секунды, а секунды – в миллисекунды. Получались огромные числа, которые ему ничего не давали. Но в таком положении всегда начинаешь вести отсчет непонятно чему.

Все ощущалось как одни сплошные белые сутки.

Белый – цвет его жизни, как и цвет его палаты.

Дни проходили размеренно и всегда одинаково. Он вставал в девять утра, и ему приносили на стерильном подносе его завтрак: свежий хлеб, кашу или мюсли, стакан свежевыжатого сока, яйцо всмятку. Потом он неторопливо чистил зубы, растягивая это иногда до получаса.

Времени было очень много. И лучше придумать, чем его заполнить.

Далее он отжимался, качал пресс и еще минут пятнадцать растягивал запястья и пальцы рук, страдавшие от частого кликанья мышкой.

Времени просто завались. Нужно было создать себе много ненужных привычек, чтобы не замечать его долгое течение.

Только после этого Винсент брался за работу. Он занимался расшифровкой до самой поздней ночи, потому что хотел, чтобы голова была занята. Пролистывал по кругу снимки, вносил символы в базу данных и прогонял их через всевозможные словари. Отдельного времени требовали попытки комбинировать знаки и подбор криптологических алгоритмов. Он сравнивал исходники со схожими письменами из древнескандинавских и древнеегипетских источников.

Но подобие не означало единую суть.

Далее он переходил к снимкам на полотнах. В развернутом виде они занимали почти всю комнату. Винсент брался за лупу и ползал по фотографиям, изучая начертание каждого знака, хотя уже знал их наизусть.

Перерыв на обед он тоже старался растянуть по максимуму, ковыряя каждое блюдо по полчаса. Только когда к нему заявлялся Рыжик (так он прозвал ассистента Мирры Морица), то неохотно оставлял в покое приборы.

С ним он не болтал. Да и тот почти никогда не отвечал на его вопросы.

И все повторялось. Винсент был как белка в колесе, и ключевым словом тут являлось «колесо». Он ходил кругами, не мог понять, где зацепка.

По вечерам из громкоговорителей лилась классика, а раз в неделю ему приносили бокал красного или белого вина на выбор.

Затем Винсент брал специальную тетрадь, куда заносил все знаки, с которыми работал. Сидеть у компьютера уже не было сил, и к вечеру глаза чуть не лопались. Смена носителя помогала по-иному воспринимать информацию.

Перед сном Винсент подолгу торчал под струями горячей воды с закрытыми глазами и отрешенным лицом. За стеклянной перегородкой душа рассеивался холод. Это была жизнь под землей, и даже с обогревателем по ночам царила стужа. Винсенту не хотелось выключать воду, иначе он опять услышал бы тишину, в которой чудились отголоски всего, что было в его жизни. Плохие звуки. Их не хочется слышать снова.

Лучше он будет внимать льющейся воде и, может, услышит в ней голос Рут. Но с каждым днем все больше казалось, что их связь разорвалась. Между ними простирались слои почвы, бетона и еще бог знает чего. В этом ли она мире вообще? А вдруг ее и не было и это лишь его посмертная фантазия от отчаяния и страха?…

Винсент выключал воду и повторял ритуал чистки зубов, иногда увлекаясь до такой степени, что из десен шла кровь.

Только во сне, уходя все дальше от яви, он ощущал Рут вновь, как ни одного другого человека в своей жизни. Порой даже казалось, что он слышит ее дыхание: тихое, размеренное, в унисон с его.

– Найди меня, Рут, – беззвучно шептали губы Винсента. – Я застрял. Еще хуже, чем когда был мертв.

А потом наступало утро, и все повторялось.

Наедине с собой приходилось слушать собственные мысли. Винсент считал себя плохой компанией, но она была для него единственной на протяжении уже многих лет. И в «Прометее» выносить себя становилось совсем тяжело.

А времени по-прежнему через край.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять.

Мышцы ныли.

Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь. Девять. Десять. Одиннадцать. Двенадцать.

Ляг и подумай о чем-нибудь. Сколько можно терзать свое тело?

Только его дыхание и движения.

Стены звуконепроницаемые. Что там, за его камерой? Есть ли еще жизнь на Земле?

Здесь даже насекомых не было.

Раз. Два. Три. Четыре…

Шорох в громкоговорителе. А вот и она.

– Доброе утро, Войтех! – мелодично приветствовала его Мирра каждый день.

Сама она уже давно не заходила и прогрессом его работы не интересовалась. Его бросили в криптологический кошмар и захлопнули крышку. Плавай, разгребай, расшифровывай.

Винсент знал, что она в курсе всего. Она же медиум. И пока у него не имелось результатов, ей было неинтересно его навещать. Впрочем, может, и к лучшему. Он не очень-то радовался при виде ее понимающего лица.

Винсент выдохнул и опустил ноги на пол. Он не знал, отвечать ей или нет. Когда они говорили, их беседы, по сути, были ни о чем. Много глупых шуток с его стороны и ледяная вежливость – с ее. В дни, когда он молчал, она выключала динамики.

– Привет, Мирра, – ответил он ей в этот раз, пытаясь восстановить дыхание. – Как там, наверху? Цветут ли деревья? Поют ли птички?

– Сейчас октябрь, Войтех. Птички заснули в саду, рыбки уснули в пруду.

– Почему ты постоянно меня так зовешь? – нахмурился он.

Громкоговорители шершаво усмехнулись.

– Но ведь это твое имя.

– У меня нет имени. Не зови меня так, мне это не нравится.

– Говорят, назвав истинное имя человека, обретаешь над ним власть, – отпарировала Мирра.

– Ты и так имеешь надо мной власть. Я торчу в твоей тюрьме, делаю твою работу.

– В именах – сила, Войта. Отрекаясь от своего, ты не перестаешь быть тем, кто ты есть.

Он только застонал, переворачиваясь на живот. Мышцы саднили, будто в них понабивали гвоздей. Кажется, сегодня он перестарался.

– Это ты так думаешь, – только и ответил он.

– Мне не нравится твой темп. Мы не сдвинулись.

– Извини, что меня нельзя поставить на ускоренную перемотку. Я работаю. Это сложно. Этим знакам почти нет аналогов. Все, что имело с ними хоть какое-то подобие, ты расшифровала сама.

– Это всего двадцать один знак из ста сорока восьми, обнаруженных на ее теле.

– И у тебя ушло на расшифровку четырнадцать лет, – откликнулся он, медленно поднимаясь с пола и глядя на динамики. Как будто бы в них мерещилось ее лицо. – А от меня хочешь прогресса меньше чем за месяц.

– Справедливо.

Она его видела. Под динамиками были и камеры. Винсент старался смотреть прямо в них.

– Дай мне время. Нет замков, которые я не мог бы открыть.

Показалось, что там, в своей комнате видеонаблюдения, Мирра улыбнулась. Это был просто укол интуиции.

– Я дала тебе жизнь, – вздохнула она, – а с нею – и время, Войтех. Считаешь ты и без меня хорошо.

С этими словами Мирра отключилась. Он понял это по резкому прекращению фонового шума, сопровождавшего ее голос.

Винсент перевел взгляд на свою большую тетрадь, где со скуки переводил дни в миллисекунды. Цифры вдруг показались ему необыкновенно четкими, как будто вырезанными в сознании. У него появилась идея.

Он пролистал свои бессмысленные расчеты ушедшего времени и остановился на страницах, исписанных символами. Исходя из предположений Мирры, каждый символ означает действие. А если значения уже в самом исходном символе?

Одна минута равняется шестидесяти секундам.

Один символ равняется… определенному набору более мелких символов. Каждый из них состоит из нескольких крошечных элементов, которые они считают за часть целого. Вдруг это знаки в знаке?

Винсент перевел напряженный взгляд на развернутый у входа в комнату фотоснимок с тела Королевы. Каждый образ имел несколько разных зарубок и фигур.

Это значит, что знаков не сто сорок восемь, как они думали с Миррой.

Их больше.

Большие понятия состоят из малых.

Малые рассказывают историю больших.

От этой мысли его прошиб пот. Он понял, что нашел ключ. Благодаря расшифровкам Мирры, разработанным на основе аналогий с древними письменами людей, он знает, что значит совокупность некоторых символов. Сто сорок восемь символов с тела богини – это сто сорок восемь совокупностей. Осталось посмотреть внутрь и выявить графические закономерности, ибо без них не бывает языка.

Читать надо не по горизонтали или вертикали.

А вглубь.

* * *

Так Винсент начал постигать тайны богов.

Как говорится в Библии: ищущий правду да найдет. Он нашел правду, которая опровергла существование Бога и приоткрыла дверь в другое измерение.

Все расшифровки отныне он вел в тетради, потому что через внутреннюю сеть Мирра получала доступ ко всему, что он заносил в общую базу данных. Он по-прежнему сидел перед компьютером или ползал по полу с лупой, но это был маскарад. В ее базу он вносил всякую чушь, а сам перерабатывал в голове другую информацию.

Только под вечер, когда он брался за свою тетрадь, начиналась настоящая работа. Винсент не хотел дать ей понять через свои изменившиеся привычки и энтузиазм, что он что-то нашел. Пусть все идет как обычно. Что бы он ни начал распутывать, он первый получит эту информацию.

Ответы скрывались внутри каждого изображения. Возможности прочтения были бесконечны, и каждая открывала свою вереницу смыслов. Винсент работал с самым совершенным и живым текстом на свете. Его можно было комбинировать, переставлять и открывать новые значения.

Позже его посетила еще одна догадка.

Он стал налагать один символ на другой. В появившихся комбинациях открывались закономерности начертания, через которые он постигал структуру языка.

Эти боги говорили не через знаки.

Они говорили через то, что проявлялось между ними.

Отдаленное сходство с древними письменами людей значило лишь, что человек перенял эти знания от богов. Он упростил их и вложил в них собственный смысл.

Мирра расшифровала краеугольные понятия. Винсент вновь возвращался к ее результатам, которые использовались в паранормальных экспериментах:

СТЕНА и КОПЬЕ.

Защита и нападение.

СВЕТ и ТЕНЬ.

Хочешь спрятать – прячь в темноте;

хочешь найти – пролей свет.

СОЛНЦЕ и ЛУНА.

Цикл большой и цикл маленький.

КРЕСТ.

Перекресток.

ДЕРЕВО/ТРЕЗУБЕЦ.

Связь между мирами. Здоровая энергия.

ПОЛНАЯ ЧАША. ПУСТАЯ ЧАША. ПОЛНАЯ ЧАША.

Хочешь получить – отдай. Ритуал.

ДВА ТРЕГУОЛЬНИКА ДРУГ В ДРУГЕ.

Причина жнет следствие.

КОЛЕСО. ДВА ТРЕУГОЛЬНИКА В КОЛЕСЕ.

Чем начал, тем и закончишь.

ЛИНИЯ ПРЯМАЯ. ЛИНИЯ СОГНУТАЯ.

Господин и Слуга.

ПЧЕЛА и ОСА.

Что друг другу подобно, не одинаково.

Она исписала этими комбинациями все стены в подвале, а также цепи и ключи. Знаки могут менять реальность и служить выполнению конкретных задач.

Рука коснулась собственной груди, где были начертаны трезубец, треугольники и что-то типа солнца. Она и его пометила божественной письменностью и так оживила. Но должно быть что-то помимо этого.

Винсент исписал столько страниц, но ничто не менялось. Символы надо как-то активировать.

Спустя еще пару дней он обнаружил, что элементы располагаются в определенном порядке и могут комбинироваться только с какой-то одной группой элементов. Это были новые закономерности.

Как ребенок, научившийся читать по слогам, Винсент понемногу начал постигать тайны богов. И однажды стал видеть целиком историю создания мира людей.

Пчелы возникли из Хаоса и стали строить. Их задача – создать как можно больше жизнеспособного пространства, пока Хаос не исчезнет. Тогда закончится и их труд. Они опыляют пустоту золотом, превращая ее в медоносное поле.

В символах разыгрывался маленький театр. Линии превращались в фигуры, фигуры – в ландшафты. Язык на теле Королевы был живым. Бесконечная, уходящая вглубь графическая история, которая постоянно менялась в зависимости от того, как располагать символы: по вертикали, горизонтали или диагонали.

Оса. Трезубец. Стена. Копье. Оса. Линии расширяются и разбрызгиваются, как капли крови.

Вслед за пчелами из Хаоса вышли другие. Они не строили, а ели. И так снедали самих Пчел и селились в их гнездах. Это были Осы.

Линии превращались в кресты, а кресты – в дороги.

Тогда Пчелы, которых пока было больше, начали строить стены, и появился лабиринт миров.

Копье, трезубец, круги, расходящиеся поверх символов.

Входы и выходы закрыл Великий Страж, созданный из тел многочисленных погибших Пчел. Ничто не умирает навсегда в этом мире. Оно живет дальше, вечно, в другой форме.

Погибшие Пчелы – это метафора умерших богов, понял Винсент. Страж, эта жуткая статуя на Перекрестке миров, создан из их костей и плоти. Страж не живой, а мертвый. Мертвого нельзя убить снова: он неуязвим.

Чаши: полные, пустые, полные. Кресты. Треугольники.

Пчелы запустили Колесо, и оно закрутилось. Так появилась первая жизнь. Началась первая причина, за которой возникло первое следствие.

Боги инициировали ритуал, создавший жизнь.

Пчелы опыляли миры и принесли с Перекрестка Другого. Другой возник из пылинки, но стал выше и сильнее. Все в мире – жизнь, даже пыль.

Боги принесли в мир еще какую-то форму жизни, судя по всему… Пальцы Винсента были испачканы чернилами из мажущей ручки, но он не мог остановиться, продолжая перерисовывать символы в нужном порядке и читая дальнейшую историю создания.

Другой рос и пожинал плоды. Другой хотел от Пчел большего.

Чаши пустеют.

Но Пчелы не могут давать мед бесконечно. Они оставили Другого в созданном ими Саду.

Винсент интуитивно провел диагональную линию, дробя символы наискосок. Перед ним предстали новые знаки: незавершенный треугольник, гора.

Пчелы улетели за зеленые холмы, в свое королевство.

Круг, полумесяцы… Линии, кресты, чаши. Пчела между тремя фазами Луны. Растущая Луна, полная Луна, убывающая Луна. Согнутая линия. Крест.

Одна из Пчел осталась в Саду и пообещала смотреть за Другим. Но предала свой род. Она принесла себя в жертву, отдав части себя Другим.

Кто-то из богов умер здесь. Это опять ритуал.

Винсент нахмурился. Концепция трех фаз Луны. Перед его глазами они сложились в один символ, в который была вписана Пчела.

Три лика.

Один виден при новой Луне, другой – в полнолуние, третий – при убывающей Луне. Три лика, всегда обновляющихся.

Триединое божество. Трехликое божество. Фазы Луны – стадии взросления женщины.

Три ипостаси: Дева, Мать, Старуха.

Три Луны, три богини, мертвые не умирают, они живут дальше в новом виде. Мертвая Пчела стала жить в трех Других, отдавших себя служению. Через ее останки Пчелы всегда знали, что происходит в их Саду.

Винсент убрал со лба непослушную прядь волос и выдохнул. Вот как появились первые медиумы.

Чаша полная – чаша пустая – чаша полная. Узоры опять смешались и соединились в новую группу символов. Звезды, треугольники, волны.

Первые жрицы Пчел отдали свои знания Другим. Их прах стал землей, на которой выросли деревья. Деревья дали плоды, которые отведали неведающие Другие, и так Старуха, Мать и Дева вернулись в этот мир.

Колесо.

Это бесконечный цикл. Они будут возвращаться вечно. Знания первых жриц разлетелись в разные стороны света, и медиумов стало много. Но настоящие Старуха, Мать и Дева могли родиться только раз.

Маленькие Луны. Чистые и в крапинках. Луны вращаются и переворачиваются. Чаши наполняются и пустеют. Все больше крапинок. Картина рябит…

Знания первых жриц разошлись далеко. Другие переняли их. Другие всегда постигали то, на что у них не было прав. Они стали пользоваться знаниями в своих интересах. А истинные Старуха, Мать и Дева затерялись среди них. Они здесь – и не здесь. Они больше не служат Пчелам. Они пали.

Вопрос в том, кто такая Мирра? Настоящая носительница божественного праха или одна из многих учениц великих жриц?

Он отложил тетрадь, переводя дух. Значит, вот такой он, этот мир. Бесконечное колесо трансформаций, цикл, сам себя порождающий. Он возник из ритуала высокоорганизованных, умных созданий. Этот мир создан трудягами богами, возделывавшими свой Сад, опылявшими цветы, а потом откуда-то взялся человек и стал их вытеснять. Надо сказать, боги поступили по-джентльменски, решив оставить непонятным паразитам свой мир.

Взамен Мирра Василакис украла их Королеву и, видимо, хочет получить вообще все, что у них есть.

«Другой рос и пожинал плоды. Другой хотел от Пчел большего…»

Винсент горько усмехнулся: кем еще может быть человек?…

Другой. Чужой. Приемыш богов, которые опрометчиво дали сорняку вырасти в своем Саду. Ненасытное, прожорливое создание, которому прощали неимоверно долго.

Он снова опустил взгляд на нерасшифрованные символы. Это было далеко не все, но на сегодня – последняя порция великих тайн бытия. Глаза слипались, но мозг на автомате продолжал разбирать очертания.

Чаша полная, чаша пустая.

Кто много просит, много отдает. К чему это? Почему постоянно чаши?

Луна и чаши. Ритуал. Хочешь получить у богов? Отдай богам.

Точки и впадающие друг в друга треугольники. Пчелы, Осы. Линии согнутые, линии прямые.

Тот, кто был никем, однажды станет всем. Слуга и Господин поменяются местами. А потом оба станут прахом.

Кажется… это какое-то пророчество. Прошлое на глазах Винсента превращалось в будущее, которое уже брезжило в происходящих событиях.

Все закончится тем же, с чего началось: пылью на дорогах времени.

* * *

Винсент лежал в полной темноте и смотрел в потолок, которого не видел. Его пальцы были сложены в замок на груди, а тело вытянулось идеальной стрункой. Вокруг дрожал холод и слышалось приглушенное гудение слабого обогревателя. На часах застыло два часа ночи.