Текст книги "Грозная туча"

Автор книги: Софья Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

Заключение

астал чудесный месяц июль. Семья Краевых снова сидела в садике, но тот был больше похож на цветник, чем на прежний густо разросшийся сад. Все фруктовые деревья, ягодные кусты, липы сгорели во время московского пожара, и сад был снова распланирован самим Краевым, охотно трудившимся на чистом воздухе после своих хлопотных визитов к больным и надзора за рабочими, которые отделывали каменный дом Тучковой, сильно пострадавший от огня. Деревянный флигель, в котором жили Краевы, сгорел дотла, и они поместились в той части каменного дома, которая сохранилась более других.

Бабушка сидела в беседке из акаций, подле нее помещалась Анисья Федоровна Замшина. Самовар был принесен той же неуклюжей Палашкой, и Анюта заботливо разливала чай.

Возле Анюты сидел отец ее, задумчиво покуривая трубку с длинным чубуком. Он сильно поседел, выражение лица было грустное, но видно было, что он не утратил обычных своих энергии и сообразительности: лицо его полнилось жизнью и мыслью.

– Везет этим Роевым! – говорила Замшина. – Я слышала, они целое состояние этим бузуном[7]7
  Бузуном называли сгоревшую соль.


[Закрыть] нажили, ведь задаром его скупили, а теперь так вот и тискается к ним простой народ – находят, что бузун выгоднее негорелой соли. Неужто правда?..

– От огня больше воды из соли испарилось, – заметила Анюта.

– Ну вот поди ж! Не додумалась до этого раньше, продали за бесценок… Да тут как хотите, дело не без греха!

– Что вы это, голубушка Анисья Федоровна! – прервала ее бабушка Краева. – Дело чистехонькое. Велено было продать горевшую соль, как никуда не годную, по самой низкой цене. Григорий Григорьевич и пошел на риск, купил ее всю пополам с сыном, а теперь они в страшных барышах!..

– Знал, небось, старый хитрец, – продолжила Замшина, – что бузун не хуже обыкновенной соли.

– И того не знал наверное, – вмешался в разговор Краев, выпуская из губ длинный чубук свой. – Молодой Санси доказывал только, что соль от огня не может потерять своего достоинства, и те, кто неприхотлив и переносит запах гари, еще охотнее станут покупать ее, так как она стала только солонее вследствие того, что из нее испарилась вода, и на вес соль стала легче.

– Ишь, хитрый француз! Даром, что молод, а претолковый!

– Да, славный малый! – похвалил Этьена доктор Краев.

– А что, нет ли о нем каких известий? – полюбопытствовала Замшина.

– Нет. Написал только из Вязьмы и замолчал. Более мы писем от него не получали.

– Как видно, забыл ваши ласки! – прищурилась Замшина.

– Нечего особенно и помнить! – сказала просто бабушка Краева. – Сделали для них то, что сделали бы для любого человека.

– Но я уверена, – добавила Анюта, – что старик Санси о нас не забудет, что любит он нас по-прежнему.

– Вы о Санси, и мы о нем! – сказала весело Прасковья Никитична Роева, вошедшая быстро в сад. – Несу вам целый короб приветствий от отца и от сына.

– Как так? – поразилась бабушка Краева.

– Получили мы письмо от тетушки и Ольги. Проездом через Смоленск отец и сын Санси гостили у них.

– Как чувствует себя старик? – спросила Анюта с живостью.

– Совсем молодцом. Ольга пишет, что сын ухаживает за ним так заботливо, что она и надивиться не может.

– Что же это вы одна, Прасковья Никитична? – спросил Краев.

– Наши все к вам собрались, – отвечала та. – Меня вперед послали узнать, дома ли вы. А я вот заболталась… побегу скорее к ним…

– Я сам пойду с вами встречать дорогих гостей! – сказал Краев, быстро поднимаясь со своего места.

– Иди, иди, Никанор Алексеевич, – поторопила Марья Прохоровна. – Веди их скорее сюда.

Вскоре бабушка Краева хлопотала, рассаживая как можно удобнее милых для нее гостей, и угощала их всем, что было у нее лучшего.

– Ну, что Глафира Петровна? – спросила она старушку Роеву.

– Ничего, нянчится с внуком и немного смирилась с мыслью, что Павлуша поступил в гусарский полк и ушел с армией за границу. Как тут удержать молодежь! – добавила старушка Роева, взглянув искоса на больную ногу своего сына.

Николай Григорьевич все еще прихрамывал на раненую ногу и не мог ходить без помощи палки.

– Как здоровье Ольги Владимировны?

– Хорошо, и видно из ее письма к Пашеньке, что она спокойнее и веселее с тех пор, как возится со своим малюткой-сыном. Разумеется, ее сильно тревожит отсутствие мужа. И точно, кто поручится, что его не убьют.

– А где он находится?

– Со своей армией. А та все еще стоит на Одере. Митя писал, что девятого мая было сильное у них сражение при Бауцене. Наполеон взял-таки верх над нашими войсками.

– А где император?

– Государь постоянно находится при войске.

– Правда ли, что главнокомандующий Кутузов скончался? – спросила Замшина.

– Он скончался еще в апреле в Бунцлау. Начальство над войсками принял Витгенштейн.

– Помоги им, Господи, одолеть изверга! – перекрестилась Замшина. – Вспомните, скольких этот кровопийца людей погубил! А наша Москва, Москва-то!.. До сих пор ведь не можем оправиться после такого погрома. Вот хотя бы мы! Живем, словно на бивуаках. Флигелек пришлось построить себе крохотный, а когда выстрою вновь каменный дом, о том и помину у нас еще нет! Разорил, окаянный, всех как есть разорил!

– Слава Богу, что Кремль-то отстраивают! – заметил Роев. – Да как хорошо! Всю старину сохранили нетронутой, словно обновили только… А вот Бог даст, вся Москва построится, лучше прежнего будет, улицы шире, дома красивее, ветхих избенок не увидишь!

– А в Смоленске-то какой погром был, не лучше нашего! – вспомнила старушка Роева. – Весь город разорили французы. Больше трех месяцев вывозили возами мертвые тела, валявшиеся по улицам. Сестра Глаша пишет: когда войска наши поставили на прежнее место, над городскими воротами, икону Смоленской Божьей Матери, смоляне возрадовались не меньше нас, москвичей, когда к нам привезли икону Иверской Божьей Матери. Смоленская икона находилась три месяца при нашей армии, и когда во время благодарственного молебна в Смоленске читали Евангелие, где сказано о Божьей Матери: Пребыстъ же Мариам с нею яко три месяца, возвратися в дом свой, все зарыдали, находя в этом как бы указание на событие со Смоленской иконой, и все с особенным благоговением упали на колени, прося Заступницу не покидать их.

– Да! – вздохнула старушка Краева. – Все мы натерпелись и настрадались вдоволь. Но зато теперь отдыхаем от перенесенных бед. А сколько несчастных оплакивают до сих пор потерю своих близких и никогда не утешатся, не успокоятся. Вот хотя бы бедная Маргарита Михайловна Тучкова. Жизнь ее разбита, и ей остается жить только прошлым. Хорошо еще, что у нее есть сын. Любовь к нему ее поддерживает, и заботы о ребенке отвлекают ее от ужасных воспоминаний о страшной кончине любимого супруга.

– Может быть, теперь она немного успокоилась, – заметил Краев. – А прежде она доходила до помешательства. И мудрено ли?.. Какой ужас присутствовать при том, как сжигали трупы на Бородинском поле. От этого можно лишиться рассудка!..

– Разве она там была? – спросила Прасковья Никитична.

– Она тогда все еще отыскивала тело своего мужа и при смраде горевших грудами тел служила о нем панихиду. Через некоторое время она получила от генерала Коновницына подробное указание и план того места, где был ранен и убит ее муж.

– Я слышала от француженки Бувье, – сказала Анюта, – что Маргарите Михайловне приходило иногда в голову, будто муж ее не убит, а взят в плен. Раз она вообразила, что он бродит вокруг их дома, и побежала в темную октябрьскую ночь, в кисейном платье, одна, отыскивать его.

– Несчастная!

– Как же она теперь живет, бедная? – спросила с участием Прасковья Никитична.

– Она живет совершенной отшельницей. Построила себе маленькую сторожку на Бородинском поле недалеко от того места, где был убит ее муж, и живет в ней с сыном и его няней Бувье. Говорят, она хочет строить там церковь над прахом любимого человека, останки которого не смогла даже найти…

– Это ужасно! – воскликнула молодая Роева, закрыв лицо руками, словно отгоняя от себя темный призрак кровавой Бородинской битвы.

– А что мать Тучковых? – спросила Анна Николаевна.

– Она ослепла в ту самую минуту, как узнала о своем несчастье. Вы знаете, Санси не доехал до ее поместья; она жила в Тверской губернии, а он по пути встретил Маргариту Михайловну, узнал от нее о своем сыне и поспешил вернуться в Москву, чтобы отыскивать его. В это время Николай Алексеевич умер от ран в Ярославле, в монастыре, где поместили его на время. Старший сын Тучковой, Алексей Алексеевич, похоронив брата, приехал к матери и решился разом сказать ей о всех потерях. Когда он вошел и стал ей говорить, что Николай Алексеевич тяжело ранен, она спросила: «Умер?». – «Да, скончался!» – ответили ей. «А Павел?» – спросила она. «Взят в плен под Смоленском». – «Александр?» – «Убит под Бородиным…» Она не заплакала, не охнула, а хотела уйти, вероятно, чтобы помолиться наедине, но силы ей изменили, она опустилась со стула на колени и тихо прошептала: «Да будет воля Твоя!». Затем она провела руками вокруг себя: «Поднимите меня, я ничего не вижу…» С ней сделался удар, и она потеряла зрение. Маргарита Михайловна привозила к ней своего Кокошу. Старушка посадит его к себе на колени, обнимает, целует и не видит, как мальчик похож на ее сына…

– Это ужасно! – передернула плечами старушка Роева, живо представив себе, каково ей было бы не видеть милых личиков своих внуков.

Все замолчали, подавленные горем многоуважаемой старушки Елены Яковлевны Тучковой.

– А знаете что! – сказал вдруг Роев, стараясь отвлечь мысли всех от грустных представлений и воспоминаний. – Сегодня ровно годовщина тому вечеру, как мы узнали о переходе наполеоновых войск через Неман.

– Ах, да, да! – воскликнула радостно Анюта. – Мы вот так же сидели в саду за вечерним чаем, когда господин Санси пришел нам сказать об этом.

– А вы еще тогда над нами подсмеивались! – напомнила Замшина Роеву. – А мы все перенесли более, чем могло представить самое пылкое воображение нас, женщин.

– Да, да, припоминаю, – задумчиво протянул Роев. – Чего только не перенесла Россия за этот год. Вспомнить страшно!

– И все перенеслось и перетерпелось, – покачала головой бабушка Краева. – Господь посылает вместе с испытанием и силы, чтоб перенести его.

– Как грозная туча, нагрянул на нас Наполеон со своими полчищами, – сказал Роев. – И, как от тучи, не осталось от них и следа. От грозы воздух очищается; пусть и эта вражья гроза, заставит нас встрепенуться и полюбить еще сильнее свое отечество.