Текст книги "Грозная туча"

Автор книги: Софья Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

В это время показались русские войска под предводительством принца Вюртембергского и Багговута. Но последний вскоре был убит, и замешательство, произведенное его смертью, весьма повредило русским. Тем не менее Беннигсен опрокинул неприятеля и отнял у него множество пушек. В плен было взято нашими до полутора тысяч человек, а убито – не менее тысячи. В числе последних были начальник гвардии короля Неаполитанского Дери и генерал Фишер.

Шестого октября около полудня Наполеон делал смотр войскам маршала Нея, прибывшим в Москву, когда пришло ему известие о Тарутинском деле. Он был поражен тем, что русские войска стали нападать на его лучшие отряды, и отдал приказание тотчас же готовиться к выступлению. Он решился вызвать Кутузова на большое сражение, пройти в Калугу и остаться там зимовать или же перейти в Малороссию. В это время были уже отправлены из Москвы все раненые, которые могли скоро поправиться. Их увезли по Смоленской дороге вместе с теми награбленными вещами, которые французы называли своими трофеями. Это были турецкие и персидские знамена, взятые русскими и стоявшие по церквям, золоченый крест с колокольни Ивана Великого и древнее русское оружие, хранившееся как редкость. Маршалу Мортье велено было оставаться в Кремле и по выступлении войск Наполеона взорвать его стены.

В тот же день оставили Москву корпуса вице-короля и Даву. Выйдя к вечеру на заставу, они расположились на бивуаках близ Москвы на старой Калужской дороге. Корпус Нея и гвардия ночевали еще в Москве.

Седьмого октября выступил Наполеон из Москвы, сказав: «Весьма может статься, что я еще вернусь в Москву!».

Но этому никто не поверил, и все старались увезти с собой свои пожитки и все захваченное, награбленное в России.

За армией потянулся нескончаемый обоз со всевозможными экипажами, нагруженными доверху всяким добром. Маркитанты вместо провизии везли тоже разную добычу; ею же были наполнены артиллерийские повозки, госпитальные фуры и навьючены все лошади кавалеристов и ранцы пехоты.

За каждым корпусом двигался его обоз.

Жены генералов и офицеров с детьми, прислугой и пожитками ехали в обозе.

За ними тянулись толпы всевозможных мастеровых со своими семьями, прислуга, жены и дети солдат. Все это растягивалось на громадном пространстве, загромождая путь другим корпусам, за ними следовавшим.

Глава XXIV

огда Санси привезли в Катюшино, он был в сильной лихорадке, а по временам находился в беспамятстве. Его поместили возле комнаты молодого Роева, а остальных раненых французов устроили на сене в отдельной избе. Все три старушки и молодая Роева попеременно наблюдали, чтобы все необходимое было у больных, а Анюта с Бельской поочередно дежурили у Санси.

Видя страдания раненых, старушка Нелина охала, что Павлуша ее ходил на француза, как тогда выражались, и не раз всплакнула, слушая его рассказ о происходившей с ними стычке. Она требовала, чтобы сын дал ей слово не ходить более с партизанами, но тот уклонился от этого, так как решил снова идти с ними при первом удобном случае.

Ольга Бельская и старуха Роева тоже тревожно следили за всякой поездкой своих мужей в лес, зная уже причину их частых отлучек, но пенять им не смели, чувствуя, что невозможно ни одному русскому человеку сидеть спокойно, когда его братья умирают за отечество.

Проснувшись как-то ранее обыкновенного, Ольга Бельская узнала, что муж ее уехал со стариком Роевым еще задолго до рассвета. Взгрустнулось ей бедной, и она пошла разбудить брата, чтобы расспросить его о причине такого поспешного отъезда, но и того уже не оказалось дома, а Анисья передала ей по секрету, что вся деревня двинулась куда-то, и Прокофий взял с собой запас на двое суток.

Встревоженная старушка Роева и ее гости сидели за утренним чаем, сообщая друг другу свои догадки и предположения насчет этой новой поездки с партизанами. Их не порадовало даже сообщение Анюты о том, что Санси уже гораздо лучше. Всем им казалось, что конца не будет этой ужасной борьбе. Они стали уже толковать, что им брать с собой, если придется бежать в лес.

– Да, – вздохнула тяжело Прасковья Никитична, – заботишься о том, чтобы устроить детям все поудобнее, чтобы ветерок не пахнул на них, а тут вдруг придется укладывать их где-нибудь в лесу, между деревьями и пнями, да кормить всухомятку холодным, чтобы не догадались мародеры, куда мы спрятались.

– Можно будет деток парным молоком поить! – заметила успокоительно старушка Роева. – Но надо только корову с собой в лес взять.

– А как неприятель окажется так близко, что корова мычанием выдаст нас? – заметила бабушка Краева.

– Кто знает! – отвечала грустно старушка Роева. – Все может случиться. Того и гляди, что неприятель, преследуя наших, ворвется к нам в Катюшино.

– Так наши и поскачут домой! – возразила Бельская. – Они заведут французов куда-нибудь в трущобу, а сами пустятся врассыпную по лесу: ищи их там!..

– Тяжелое время переживаем! – вздохнула бабушка Краева. А сама в это время думала: «Где-то сейчас мой сын? Жив ли?..» И с грустью взглянула на внучку. Та сидела молча, опустив голову и сложив руки на коленях. Может быть, и Анюта тоже думала в эту минуту о своем отце.

– Добрым путем Бог правит! – сказала бабушка Краева, чтобы немного приободрить Анюту и других. – Может быть, и наша возьмет: все в руках Божьих. И бедным французам не легче нашего. Вот хотя бы Санси наш… Как страдает за сына!..

– Да, только и бредит им! – сказала Анюта с грустью в голосе. – И в бреду, и в памяти только о нем и толкует. Все заботится скорее поправиться и ехать его разыскивать. Уверяет, будто он в Дмитрове лежит раненый.

– Молодой барин Павел Владимирович сюда скачет! – оповестила Анисья, широко открыв дверь.

Вся молодежь быстро выбежала на крыльцо. И точно: Павлуша несся во всю прыть, еще издали махал рукой и что-то кричал.

«Верно, добрые вести!» – подумали радостно выбежавшие на крыльцо.

– Французы из Дмитрова ушли! – уже явственно донеслось до них.

– Куда? – спросили все разом.

– Отступают! – продолжал Павлуша, еле переводя дух. – Говорят, Наполеон уходит из Москвы.

Все слышавшие в волнении перекрестились.

– Слава Тебе, Царь Небесный! – молвила набожно Нелина, вышедшая тоже на крыльцо встречать сына. – Да правда ли?

– Не знаю, как в Москве, но в Дмитрове своими собственными глазами видел, что все французы выступили. Только обоз их остался. И мы его забрали.

– А раненые? – спросила Анюта.

– Раненых там нет. Видно, их увезли раньше, чем выступило войско.

– Не проговорись только об этом Санси! – сказала ему сестра. – Бедный старик только и живет надеждой свидеться с сыном… А тут вдруг узнает, что его нет более в Дмитрове.

– Не бойся, не проговорюсь! – ответил Павлуша, входя за всеми в столовую.

– Садись скорее и пей чай! – сказала ласково племяннику старушка Роева.

– Митя где? – спросила брата Ольга Бельская.

– Его отряду поручено очистить местность от мародеров, – ответил Павлуша, усаживаясь за стол и принимаясь за лепешки, испеченные к утреннему чаю. – Я приехал взять белье и все необходимое для Мити. Он раньше недели не будет здесь. Я, может быть, тоже не вернусь скоро, маменька! – обратился он к Нелиной. – Но лишь только узнаю, что французы точно выступили из Москвы, тотчас примчусь сказать вам об этом, и тогда можно будет вам всем снова вернуться в Дмитров.

– Куда там! – сказала грустно старушка Роева. – Французы, верно, разорили весь дом.

– Представьте, что наш дом целешенек. Да еще как убран: ковры везде, картины, много разной посуды.

– Полно шутить! – остановила его мать. – Тут не до шуток!

– Я и не шучу! – несколько обиделся Павлуша. – Григорий Григорьевич ахнул, когда вошел в дом, и тер себе глаза, думая, что все это ему мерещится… Оказалось, что у вас в доме стоял один из полковников дивизии Дельзона, а мы нагрянули, когда слуги его не успели еще все уложить, чтобы двинуться с обозом…

– Вот так диво! – покачала головой Роева. – Кому убыток, а нам прибыль в дом! Где же Григорий Григорьевич?

– Он там остался распоряжаться. Хочет оставить Прокофия стеречь дом, а ему в помощники даст нескольких крестьян потолковее и подюжее.

– А в наш дом вы не заходили? – спросила Краева.

– У вас прибыли мало! – отвечал Павлуша. – Порядочно-таки все перепорчено и переломано… а мусору сколько всюду и всякой дряни!.. Не скоро все приведете в порядок.

– Хорошо еще, что не сожгли! – кивнула Краева.

– Ничего в городе не жгли. Думали, что всю зиму проживут. Взятые нами в плен говорят, что, выступая, они не знали, вернутся ли назад или нет.

– Может быть, и точно вернутся? – вскинула глаза старушка Роева.

– Этому не бывать! – живо возразил Павлуша. – Говорят, наши войска под начальством Винценгероде двигаются к Дмитрову.

В эту минуту вошла Бельская, за ней – Анисья с тюком.

– Вот все нужное Мите! – сказала Ольга сквозь слезы, указывая брату на вьюк.

– Чего это ты плачешь? – удивился Павлуша. – Все радуются, а ты горюешь.

– Чем еще все это кончится! – отвечала тихо Бельская. – Разве не могут французы и теперь убить Митю?.. Скажи ему, чтобы берегся.

– Не глуп он и сам! – воскликнул Павлуша. – Без нужды в огонь не пойдет… Однако прощайте! Надо спешить к своим…

Он поцеловал руку матери, которая его благословила, обнял сестру, распрощался со всему тут бывшими, ловко поднял одной рукой тюк, с трудом принесенный Анисьей, и направился к крыльцу. Тут его встретил один из крестьян-воинов. Павлуша переговорил с ним тихо о чем-то и сразу же вернулся с ним в комнаты.

– Винценгероде разбил дивизию Дельзона и занял Дмитров! – объявил он радостно.

– Ну слава Богу! – воскликнули старушки. – Он не даст больше французам бесчинствовать.

– И нам теперь можно собираться восвояси, – добавила бабушка Краева.

– Погостите у нас, голубушка Марья Прохоровна! – сказала старушка Роева. – Слышали, какой у вас в доме беспорядок! Пусть прежде прислуга уберет все, тогда и поезжайте.

– Спасибо вам за гостеприимство, дорогая Анна Николаевна, но согласитесь, какая же уборка без хозяйского глаза! Вот если позволите, оставлю вам мою Анюту и все вещи, а сама сегодня же съезжу поглядеть, что в доме делается.

– Ни за что не пущу вас одну! – живо возразила Анюта. – Я дала слово батюшке не расставаться с вами до его приезда.

– Ну, ну! Что с тобой станешь делать! Поедем вместе! – согласилась старушка. – Только как ты оставишь своего друга Санси?

– Мы за ним станет ухаживать вдвоем, – заверили молодые женщины, Бельская и Роева.

– А вы навещайте почаще больного! – добавила добродушно старушка Роева.

– Спасибо вам за ласку, родная! – сказала Краева, обнимая Анну Николаевну. – Искренний, радушный прием всегда дорог, а в такое время, какое мы переживаем, просто неоценим… Ну, внучка, собирайся!

– Без завтрака ни за что не пущу! – молвила решительно старушка Роева.

– Будь по-вашему! – согласилась Краева. – Только с условием: приедете в Дмитров, первые три дня у меня обедать. Иначе обижусь!

– Ваши гости! – отвечала Роева.

Тотчас после завтрака бабушка с внучкой распрощались со всеми, еще раз поблагодарили добродушную хозяйку, сели в свой тарантас и поехали в Дмитров, оставив большую часть своих вещей в Катюшине и взяв с собой одну только подводу, на которой поместили нескольких людей из прислуги и самые необходимые вещи…

Дом свой они нашли в страшном беспорядке. Мебель была переломана, многие вещи перепорчены, но зеркала и картины остались нетронутыми, а в кухне появилось много небывалой там прежде посуды – медной, оловянной и деревянной. Ясно было, что тут стояли солдаты и устроились по-своему.

Долго бабушка с внучкой и со всей своей прислугой устанавливали все и приводили в порядок. Отобедав, они обе стали готовить себе комнаты для ночлега и, напившись чаю, разошлись по своим спальням. Старушка вскоре заснула, а Анюта все еще не раздевалась, продолжая приводить в порядок свою комнату, которую содержала всегда чистой, как стеклышко. Одна дверь из ее комнаты выходила в небольшую девичью, где спала ее горничная, Люба; подле этой комнаты были сени, а в них темная каморка, куда Люба прятала свою постель на день.

Устроив все для барынь, Люба хлопотала в своей комнатке, беспрестанно охая, что проклятые французы не то что сена не оставили, а даже и соломы – чтобы подостлать для спанья.

– Нет ли в каморке? – спросила она сама себя, отворила быстро дверь и осветила все углы; но вдруг она чуть не уронила подсвечник и громко вскрикнула: – Господи! Никак тут француз!..

Анюта, услышав ее крик, мигом подбежала к ней.

– Чего кричишь? Разбудишь бабушку! – сказала она ей. – Где тут может быть француз? В уме ли ты!..

Но в ту же минуту и сама вздрогнула, услышав стон. Анюта быстро взяла свечу из рук остолбеневшей от испуга Любы, осветила каморку и увидела в дальнем углу, за кадкой, скорчившегося человека.

– Сжальтесь над несчастным раненым! – произнес приятный мужской голос по-французски, но так тихо, что она едва разобрала сказанное.

– Вы как сюда зашли? – спросила она незнакомца тоже по-французски.

– Меня оставили при обозе… чтобы избежать страшной участи быть добитым партизанами. Я уполз и спрятался в эту каморку.

– Наши не убивают раненых! – сказала Анюта с достоинством. – Я распоряжусь тотчас уложить вас в постель и позову доктора… Люба! – обратилась она к горничной. – Ступай, милая, к Григорию Григорьевичу и скажи, что у нас в доме лежит раненый француз. Пусть он устроит его поудобнее.

– Все теперь спят, барышня! Как я пойду?

– Верно! Тогда давай вдвоем устраивать ему постель.

И, привыкшая ухаживать за ранеными, Анюта быстро вытащила свою кровать в девичью, поставила рядом столик с питьем и свечой.

Потом спросила все еще лежавшего в каморке француза:

– Можете вы сами выйти или надо помочь вам?

– Мне трудно только подняться! – отвечал тот. – Но я могу кое-как дойти до следующей комнаты… Только, ради всего для вас дорогого, не выдавайте меня партизанам…

– Вы, кажется, считаете русских извергами! – выразила обиду Анюта. – Но вскоре вы сами убедитесь, как сильно ошибались на наш счет.

С этими словами девушка вошла в каморку, несмотря на все предостережения испуганной Любы, и старалась приподнять раненого, но тот до того глубоко забился в угол за кадку, что она никак не могла его оттуда вытащить.

– Люба! Помоги же мне! – позвала она горничную.

Но Люба не слушалась. Напротив, она пятилась от каморки, словно в ней сидело какое-то чудовище. Анюта, сделав еще усилие, отодвинула, наконец, кадку и старалась помочь французу подняться. Но тот никак не мог этого сделать.

– Вы очень слабы! – сказала Анюта.

– Я сегодня весь день ничего не ел и не пил, – прошептал раненый.

– Люба! – обратилась девушка опять к горничной. – Отыщи оставшуюся от обеда курицу и принеси сюда. Да смотри, не проболтайся другой прислуге, кто у нас тут!..

– Ни за что не оставлю вас, барышня, одну с проклятым нехристем! – бросила решительно Люба. – Он вас обманет и убьет тут.

– Полно вздор говорить! – остановила ее Анюта. – Иди и исполняй, что тебе велено.

– Воля ваша… Но я пойду и позову барыню.

И Люба, прежде чем Анюта успела сказать ей слово, выбежала из девичьей, промчалась стремглав по комнате своей барышни и быстро отворила дверь в комнату старушки.

– Это ты, Анюта? – спросила та, проснувшись от шума.

– Нет, это я, матушка барыня. Не извольте беспокоиться и не бранитесь… Барышня велит… – горничная осеклась.

– Да говори же, бестолковая, скорей, что с ней! Заболела? Дурно ей, что ли?..

– Нет, сударыня! Но она француза на свою кровать укладывает!..

– Что ты глупости мелешь! Спросонья тебе мерещится, что ли? Какого такого француза?

И старушка, переполошенно поднявшись с постели, накинула себе на плечи капот и направилась в комнату к внучке.

– Где же барышня? – спросила она у Любы, не найдя в комнате не только Анюты, но даже и кровати ее.

– Там, в девичьей! – указала смущенная горничная рукой в полуотворенную дверь.

Удивленная и отчасти встревоженная старушка быстро вошла в девичью. И вошла она в ту самую минуту, когда раненый, хватаясь за руку Анюты, старался выползти из чулана.

– Бабушка! – воскликнула Анюта, видя удивление и неудовольствие на лице Краевой. – Мы с Любой нашли в каморке вот этого несчастного раненого. Он за весь день ничего не ел и не пил. Велите накормить его. А питье я ему уже сама приготовила.

Марья Прохоровна тотчас же приняла участие в больном и приказала Любе принести ему кусок курицы, белый хлеб и вино.

«Ишь как они басурмана окаянного берегут!» – подумала Люба, но ослушаться барыни не посмела и пошла к ключнице.

Между тем Анюта при помощи бабушки усадила раненого на свою постель и подала ему питье.

Это был молодой красивый француз, по-видимому, офицер. Лицо его было смертельно бледно. От выступившего на лбу пота вьющиеся слегка волосы прилипли к вискам. Руки у него от напряжения дрожали.

– Вам делали сегодня перевязку? – спросила старушка с участием.

– Нет, сударыня! Со вчерашнего вечера рана моя не перевязана.

– Я пошлю за доктором.

– Поздно, сударыня. Я кое-как сам могу перевязать себе ногу… Если бы только нашелся у вас лишний лоскут полотна и немного корпии.

Анюта исчезла за дверью и через минуту вернулась, неся все необходимое для перевязки.

– Вы, видно, ухаживали за больными! – сказал ей раненый. – Знаете все, что необходимо для перевязки.

– Я дочь доктора! – отвечала девушка. – К тому же в деревне, из которой мы только что вернулись, лежат несколько раненых, за которыми мы ухаживали. Между ними есть и ваши соотечественники, – добавила она с легкой укоризной в голосе. – Мы заботились о них словно о своих. Один из них – господин Санси, друг нашего дома.

– Граф Санси де-Буврейль? – прямо-таки вспыхнул молодой человек.

– Я не знаю, граф ли он. Господин Санси никогда не рассказывал мне о своем прошлом…

– Его знает госпожа Тучкова?

– Вы разве знакомы с госпожой Тучковой?

– Она мне сказала, что знает моего отца – графа Санси де-Буврейль…

– Так значит, господин Санси ваш отец?! – всплеснула руками Анюта.

Если вы говорите о графе Санси де-Буврейль… так это мой отец.

– А я все смотрю, – подала голос старушка, – что лицо ваше мне будто знакомо… Вы очень похожи на вашего отца – трудно ошибиться и не признать. Дайте же мне обнять вас, как сына.

И она обняла Этьена. А он целовал ей руки и плакал от радости.

– Успокойтесь, молодой человек! – говорила старушка, утирая слезы, выступившие у нее на глазах. – Вам не следует так волноваться. Берегите себя ради вашего отца, который только и живет мыслью увидеть вас.

– Но вы говорите, он ранен? – спросил Этьен с беспокойством. – Неужели он дрался против своих соотечественников?

– Он ни с кем не дрался! – отвечала старушка, погладив его по груди. – Это просто несчастная случайность. Он шел с отрядом французов, разыскивая вас. И на отряд напали наши партизаны.

Этьен взглянул на Анюту, словно говоря ей: «Вот видите, я был прав, опасаясь ваших партизан».

Затем он спросил с живостью:

– Рана его не опасна?

– Он не опасно ранен. Однако столько крови вытекло при этом, что он очень слаб. Бедняга, он ехал в Дмитров. Ему сказали, что вы в Дмитрове…

– Ужасная случайность! – заметила с грустью Анюта. – Он ехал впереди с офицерами. И одна из первых пуль, пущенных нашими, ранила его в плечо.

– Да, война – страшное зло! – вздохнула старушка.

– Вы совершенно правы! – согласился с ней Этьен. – Она ожесточает самых добрых людей.

В это время горничная принесла на подносе все, что ей было приказано. А за ней появились в дверях и остальные слуги. Лица их были сумрачны. Они не старались даже скрыть свою досаду, увидев, как ласково обращается сама старая барыня с проклятым басурманом.

– Это сын нашего Егора Карловича! – поспешила успокоить их старушка Краева. – Тот самый, которого он так долго разыскивает.

– Ишь ты! – заметил кучер Фома, ходивший тоже с партизанами. – Тоже ведь хранцуз!.. Ну да что, коли он сын нашего Егора Карловича! Знать, не басурман! Тот-то ведь о нем убивается. Известно – родное детище! А как зовут-то его?

– Ваше имя? – спросила Анюта.

– Этьен…

– Степан Егорович, – отвечала кучеру Краева.

– Имя-то христианское! – сказал Фома, почесав себе затылок.

Такое решение человека, бившего проклятых басурман, смягчило разом всю прислугу.

– Что ж!.. – заговорили они. – Егор Карлович – душа-человек. Даром что не говорит по-нашему. А как собака – все понимает. Может, сын в него!

Лакей Андрей вызвался даже помочь раздеться Степану Егоровичу и уложить его в постель.

Старушка Краева распорядилась поместить Этьена в спальне Никанора Алексеевича, а кровать Анюты отнести обратно в комнату внучки.

Этьен от всей души поблагодарил бабушку и внучку и, пожелав им спокойной ночи, пошел в отведенную ему комнату, опираясь на руку Андрея и на плечо Фомы…

Когда на следующий день старушка Краева проснулась и спросила о своем госте, ключница Матрена доложила ей, что он проспал всю ночь, даже не пошевелившись, а теперь встал и пьет чай.

– Пусть Фома сходит за полковым доктором, – распорядилась Марья Прохоровна, – да попросит Григория Григорьевича прийти к нам чаю откушать. Все ли у тебя, Матрена, в чайной прибрано?

– Все чистехонько, матушка-барыня! До света все мы встали, и я с Палашкой все сама убирала. А Марфа испекла уже к чаю ваши любимые булочки и крендели. Только вот сливочек нет. Пыталась было достать… да где теперь! Всех коров француз съел.

Через каких-нибудь полчаса старушка сидела в большом мягком кресле подле круглого чайного стола. По одну сторону ее поместился Григорий Григорьевич, по другую она усадила Этьена. Они между собой познакомились и разговаривали с помощью Анюты, разливавшей чай.

Этьен вовсе не был похож на несчастного француза, только что спасенного от голодной смерти. Счастье найти отца и надежда вскоре обнять его придали ему сил. К тому же он принарядился. Ему принесли из дома Роева, где он жил у полкового командира, все его вещи. Он побрился и надел офицерский сюртук.

– Теперь вы еще более похожи на вашего отца! – сказала старушка, любуясь молодым человеком, словно своим внуком. – То-то он обрадуется, увидев вас. Как только вы почувствуете себя в силах ехать, я сама отвезу вас в Катюшино.

– Я могу и сегодня туда отправиться! – ответил с живостью Этьен.

– Об этот надо еще спросить доктора! – заметила старушка. – Радость иногда придает больному неестественные силы.

– Я спрашивал об этом доктора, – сказал Роев. – Он находит, что раненый ваш бодрее и сильнее многих здоровых. Если бы он не разбередил недавно свою ногу при падении и не провел бы такого тревожного дня, как вчерашний, он был бы весьма скоро совсем здоров.

– В таком случае сегодня же после завтрака можно повезти его в Катюшино. Не поедете ли и вы, Григорий Григорьевич, с нами?

– С удовольствием! Меня так растрясла верховая езда, что рад буду, если вы меня посадите с собой в экипаж.

Анюта устроила в тарантасе место для раненого точно так же, как они это устраивали с молодой Роевой для Николая Григорьевича, и когда Этьен сел и вытянул больную ногу, ему было преудобно, и он весело разговаривал всю дорогу, рассказывая о случившемся с ним в России и жадно слушая рассказы о своем отце.

Через час они подъезжали уже к Катюшину. Их увидела полоскавшая белье Анисья и побежала оповестить об их появлении молодую Роеву. Та испугалась, не вернулись ли французы опять в Дмитров; иначе почему же Краевы едут так скоро к ним. Не сказав ни слова свекрови, молодая Роева побежала встречать гостей.

Узнав, какая радость ждет больного Санси, она пошла на всякий случай его подготовить.

Войдя к старику в комнату, она сказала:

– А к нам нечаянные гости приехали! Угадайте – кто?..

– Неужто Краевы? – спросил Санси, оживляясь; ему сильно недоставало общества Анюты, которой он привык поверять все свои мысли и чувства.

– Именно они! – весело воскликнула Роева. – Да еще привезли с собой двоих мужчин.

– Вашего свекра и господина Бельского?

– Один точно мой свекор. Но другой не Бельский, а ваш давний знакомый…

– Неужели генерал Тучков?

В эту минуту вбежала в комнату сияющая Анюта, спрашивая по-французски Роеву, предупредила ли она, кого они привезли?

– Нет еще! – отвечала так же весело Прасковья Никитична. – Господин Санси никак не может догадаться, кто это.

– Тот, кого вы давно-давно не видели и сильно желаете видеть! – выпалила Анюта.

– Полноте шутить и томить меня по-пустому! – сказал не без некоторого раздражения больной. – Я жду одного только, кого вы, разумеется, никак не могли мне привезти. Этьен мой, Этьен, увижу ли я когда-нибудь тебя?

– Мы вам привезли товарища вашего сына. И он расскажет вам о нем.

– Где же он? Отчего вы его прямо не привели ко мне? – бормотал старик торопливо. – Где же мой сын?

– Он в Дмитрове, и вскоре доктор позволит ему сюда приехать.

– Этьен! – вскричал вне себя Санси. – Неужто вы привезли мне Этьена?

Молодой человек, сидевший все это время у двери, выжидая, когда отца подготовят к свиданию с ним, услышал свое имя и вошел.

Старик, увидя его, приподнялся на постели и, протянув ему свою здоровую руку, воскликнул, задыхаясь от радости:

– Сын мой!.. Мое дитя!..

Но силы тут изменили ему, и он снова повалился на подушки.

Этьен, поддерживаемый Григорием Григорьевичем, приблизился к кровати отца и, упав к нему на грудь, зарыдал, как ребенок.

– Сын мой!.. Мой Этьен! – говорил старик, проводя дрожащей рукой по волосам молодого человека, будто лаская ребенка. – Нет, такого не может быть!.. Это сон – и какой прекрасный сон!..

Санси приподнял голову сына и долго вглядывался в его лицо.

– Неужто я нашел тебя? – шептал он дрожащими губами. – Такой! Совсем такой! Таким ожидал я тебя увидеть… Глаза и волосы матери. Остальные черты – мои… Да скажите же, – обратился он ко всем присутствовавшим, которые не могли удержаться от слез при этой трогательной встрече, – скажите, я не во сне все это вижу?

И бедный старик схватился здоровой рукой за лицо, желая удостовериться: открыты ли у него глаза.

– Это я, отец!.. – сказал, наконец, Этьен.

– Отец! – повторил Санси. – Неужто небо возвратило мне сына?

И старик весь затрясся от рыданий, прижимая Этьена к груди.

– Успокойтесь, дорогой друг! – сказала Анюта, стараясь произнести эти слова как-можно серьезнее. – Не то заболеете, и вам доктор не дозволит долго видеть вашего сына.

– А, это вы, мой ангел-хранитель! – проговорил сквозь рыдания старик, взяв руку девушки своей горячей сухой рукой. – И как я не догадался, что вы, именно вы привезете мне моего сына?.. Не будь этой девушки, – указал он Этьену на Анюту, – я бы давно сошел с ума!..

– А я бы без нее умер с голоду, – добавил молодой человек.

– Как! Она и тебя спасла? – поразился Санси.

– Да, она! – кивнул Этьен. – Вы полежите, отец! – продолжал он. – А я присяду возле вас и расскажу, как мадемуазель Аннет нашла меня в каморке.

– Рассказывай, рассказывай!.. – поторопил его больной.

– Я расскажу все по порядку! – сказал весело молодой человек. – Но только с одним условием: чтобы вы лежали спокойно и не волновались.

Старик Санси притих, словно послушный ребенок, ожидающий сказки, все остальные вышли. И Этьен начал рассказывать отцу, как Анюта нашла его в Дмитрове, и затем рассказал вкратце свою жизнь, стараясь излагать по возможности непринужденнее и веселее, чтобы не слишком волновать больного.

– Теперь постарайтесь заснуть, – сказал он, подавая старику успокоительное лекарство, оставленное ему заботливой и предусмотрительной Анютой.

– А ты тут ляжешь? – спросил Санси.

– Да, я тоже прилягу. Вот на этом диване. Засыпая, старик все поглядывал – тут ли сын.

Наконец, лекарство произвело свое действие, и он заснул.