Текст книги "Грозная туча"

Автор книги: Софья Макарова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава XXVI

аршал Мортье, оставленный Наполеоном в Москве с восемью тысячами войска, должен был поджечь Кремлевский дворец, казармы и все общественные здания, кроме воспитательного дома, изрубить лафеты и колеса зарядных ящиков, изломать ружья и, заложив мины под кремлевские башни, вывести последние войска на Можайскую дорогу, но самому оставаться в Москве, пока не будет взорван Кремль.

Немногие жители, оставшиеся еще в Москве, ожидали с нетерпением и страхом, когда выступят отряды Мортье. Они боялись, чтобы те не принялись снова грабить и бесчинствовать. Слухи о том, что под кремлевскими стенами и башнями заложены мины, нагнали на них еще более страха. Никто не выходил на улицу, многие даже завалили двери и окна своих убежищ.

В эту, доживающую свои последние часы и минуты, Москву въехал десятого октября Винценгероде в сопровождении гусарского ротмистра Нарышкина. Впереди их вместо трубача ехал казак с белым платком на пике в знак того, что они едут для переговоров. Наполеоновские гвардейцы задержали их и представили Мортье. Но тот, вместо всяких переговоров, сказал Винценгероде: «Отдайте вашу шпагу и извольте идти за бароном Сикаром, который укажет вам назначенную комнату. Вы – военнопленный. Ваш жребий зависит от императора, к которому я отправляю курьера с донесением о вас».

На следующий день около полудня все французы и другие иностранцы, поселившиеся в последнее время в Москве, направились к Кремлевским воротам, чтобы выйти из Москвы с последними французскими войсками. В шесть часов пополудни выступил и Мортье со своим корпусом, составленным из солдат почти всех европейских наций. Сброд этот при огромном обозе, нагруженном добычей, награбленной в Москве, имел вид переселяющегося цыганского табора. Тут же, среди отборных жандармов и щеголеватых солдат молодой гвардии, вели захваченных в плен Винценгероде и Нарышкина.

Вскоре по выступлении французов наступила темная осенняя ночь. В ее непроглядном мраке показалось вдруг в Кремле пламя и раздался страшный гул взрыва, за ним другой, третий – и так до шести. Некоторые из башен и часть кремлевской стены были взорваны. Причем были разрушены дворец, Грановитая палата, пристройка к колокольне Ивана Великого, арсенал и Алексеевская башня. Никольская башня тоже была повреждена, но образ, находившийся под ее воротами, остался в целости и даже лампадка не пострадала. Точно так же огонь не коснулся соборов, хотя древняя церковь Спаса на Бору была заметана горевшими головнями от пылавших вокруг зданий, и внешние двери Благовещенского собора совершенно обуглились. На Спасских воротах, посреди пламени, остался невредимым образ в золотой ризе, даже железный навес над ним и шнур, держащий лампаду, остались в целости.

При этих страшных взрывах земля заколебалась, как от землетрясения, полетели камни от разрушенных зданий, стены соседних домов треснули во всю свою высоту, двери и окна оказались вышиблены.

Обезумевшие от страха жители выбегали из своих убежищ почти нагие, изрезанные осколками стекол, ушибленные обвалившимися бревнами и кидались бессознательно то в ту, то в другую сторону, не зная, где искать себе спасения. Мародеры и разные мошенники, пользуясь безначалием и общим испугом, принялись снова грабить и буйствовать.

Бесчинства эти прекратились только с рассветом следующего дня, когда в Москву вступили русские войска под начальством генерала Иловайского четвертого, заступившего место взятого французами в плен Винценгероде. Узнав о печальной участи своего начальника и о выступлении французов, генерал Иловайский вошел в Москву вместе с казачьими полками и тверским ополчением, прекратил грабеж и отправил часть бывшего с ним войска для наблюдения за неприятелем. Сам же он остался в Москве с князем Шаховским, находившимся тогда в тверском ополчении, и полковником Бенкендорфом.

После последнего погрома от Москвы оставались одни развалины. Только кое-где сияли уцелевшие позолоченные маковки церквей и возвышались колокольни и некоторые дома, все остальное следовало назвать одной сплошной развалиной, почерневшей от пожара. Нельзя было узнать, где были улицы и площади в этом хаосе обломков и пепелищ, по которым валялись трупы людей и лошадей и целые груды всякого хлама и сора. Среди этих пустырей блуждали полунагие, босые тени, готовые на все, чтобы только продлить свое жалкое существование.

Князь Шаховской и Бенкендорф стали водворять, по возможности, порядок в городе и подавать помощь несчастным жителям. Для прекращения грабежей и убийств были расставлены Иловайским караулы и рассылаемы разъезды. Торговцы, узнав, что Москва снова занята нашими, стали свозить туда всякие продукты: муку, овес, сено. На площадях продавали свежий хлеб и сбитень. С торговцами явились было и мошенники с пустыми телегами, надеясь нагрузить их награбленным добром, но Бенкендорф приказал взвалить на их повозки трупы, валявшиеся по улицам, и отправил их вон из города.

На третий день по вступлении наших войск в Москву загудел торжественный благовест по всем уцелевшим колокольням, но литургию можно было служить только в большой церкви Страстного монастыря, так как она одна не была осквернена французами из жалости к престарелым монахиням, умолившим их не делать из церкви конюшни или провиантского магазина.

Когда после совершения литургии начался благодарственный молебен, не только все православные, но и калмыки, и башкиры упали на колени, благодаря Бога за избавление от страшного нашествия беспощадного неприятеля.

В то время, когда Москва первый раз вздохнула свободно после пятинедельного томления и стала вновь возрождаться, войскам Наполеона становилось все тяжелее и тяжелее. Настали холода, а у французов не было ничего теплого. При этом беспорядок в движении армии был страшный; повозки различных обозов наезжали друг на друга и перепутывались, французы грабили припасы своих союзников, вследствие чего зачастую происходили между ними кровавые схватки. И не мудрено было им брать силой съедобное; они все страшно голодали, так как вездесущие партизаны не давали им возможности отлучаться за фуражом и провиантом. А тут еще Наполеон получил известие, что русские две армии двигаются на него: Дунайская с юго-запада под начальством адмирала Чичагова, а с севера идет Витгенштейн и занял уже Полоцк.

Видя расстройство наполеоновских войск, Милорадович, шедший в авангарде, решился вместе с Платовым атаковать их двадцать второго октября у Вязьмы. Французы не выдержали и стали отступать через Вязьму. Арьергард их получил при этом приказание жечь уцелевшие в городе строения, в особенности те, в которых находились заряды и военные припасы. Милорадовичу нечего было щадить разрушенный неприятелем город, и он велел взять его штурмом. Среди пламени и облаков дыма русские войска прошли через Вязьму и, заняв Смоленскую заставу, бились с неприятелем вплоть до позднего вечера. Неприятель отступил по Смоленской дороге, потеряв убитыми и ранеными до четырех тысяч человек и три тысячи пленными. В числе последних находились генерал Пелетье и более тридцати офицеров. Некоторые французские корпуса отступали в таком беспорядке, что вид их наводил страх и уныние на остальные войска. Несметное число отставших тянулось вразброд и большей частью без оружия, побросав все, чтобы им легче было идти. Они отступали ночью, пробираясь во мраке по дороге, загроможденной орудиями и обозом. Люди и лошади едва передвигали ноги. Лишь только какая лошадь не выдерживала и падала, ближайшие солдаты кидались к ней, добивали ее и делили между собой ее мясо, которое затем ели полусырым. Плохо одетые, почти без обуви, многие из них не выдерживали стужи и тяжести перехода без здоровой пищи; не будучи в силах идти далее, они разводили огни, ложились возле них и оставались на дороге, предпочитая плен или смерть дальнейшему походу. Вскоре выпал снег, ударили морозы, дороги покрылись гололедицей, лошади, не подкованные на шипы, скользили, падали. Французы потеряли большую часть своей кавалерии и принуждены были бросить по дороге множество повозок и орудий. Солдаты до того страдали от стужи, что, добыв топлива, не подпускали к костру тех из своих товарищей и даже начальников, которые подходили погреться, не принеся полена или хвороста, и равнодушно наблюдали, как они коченеют и умирают.

Поутру, поднимаясь с места ночлегов, они оставляли за собой столько трупов, точно происходила тут жестокая схватка.

Платов и Милорадович, шедшие со своими войсками следом за неприятелем, несколько раз настигали его и наносили ему сильное поражение. Одна надежда поддерживала еще упавших духом французов – это мысль отдохнуть в Смоленске и найти там свежие припасы, как уверял всех сам Наполеон. Двадцать восьмого октября, на последнем переходе к Смоленску, поднялся такой резкий ветер при двенадцатиградусном морозе, что даже Наполеон со своей свитой принужден был слезть с коней и идти пешком, чтобы согреться. Войскам велено было остановиться и ждать доставки из города провианта. Но так как нельзя было держать в рамках дисциплины голодных, полузамерзших солдат, то вскоре город наполнился мародерами, которые кидались, как волки, на магазины, чтобы хоть чем-нибудь утолить мучивший их голод. При таких беспорядках некоторые войска оставались по двое суток без провианта и, получив, могли его съедать с опасностью для жизни, так как к тому времени нахлынули остальные, которых не велено было кормить; оттесняемые при раздаче прикладами, они, обезумев от голода, с ужасными воплями бросались на всякого, у кого видели пищу, и насильно отнимали ее, убивая при этом тех, которые сопротивлялись.

В день вступления Наполеона в Смоленск, двадцать восьмого октября, принц Евгений Богарне должен был переправиться через реку Вопь по мостам, заранее приготовленным, но внезапно поднявшаяся в реке вода разорвала мосты, и не осталось никакой возможности скоро починить их. Подоспевшие казаки, увидев столпившихся на берегу французов, открыли по ним огонь и стали уверенно теснить их к реке.

Остальные казаки под начальством Платова переправились через Вопь и показались уже на противоположном берегу. Вице-король, боясь быть окруженным, отдал приказание к немедленной переправе всех войск, кроме дивизии Бруссье, которая должна была сдерживать натиск казаков.

Во главе корпуса кинулись вброд и поплыли через реку адъютанты вице-короля, за ними гвардия, а потом и сам вице-король со всем своим штабом. Переплыв через реку, принц Евгений велел перевозить обозы и артиллерию. Первые повозки и орудия были кое-как переправлены, но при этом дно реки до того взбороздилось колеями, что следующая партия засела, перегородив собой единственный брод, по которому можно было переправиться. Между тем казаки все сильнее напирали на французов и теснили их к реке.

Отчаявшись найти спасение, те решились бросить артиллерию и обозы и переправляться самим. Оставив экипажи, они наскоро вьючили лошадей самыми дорогими вещами и переправлялись с ними вплавь. А кто не имел лошади, должен был идти почти по самую шею в ледяной воде. Перебравшись с опасностью для жизни, несчастные понимали, что им придется еще ночевать под открытым небом на голом снегу и слышать всю ночь вопли и проклятия своих сотоварищей, перебиравшихся впотьмах по загроможденному повозками броду. После всех перешла Вопь дивизия Бруссье, бросив на том берегу шестьдесят четыре орудия и почти весь обоз корпуса, а Платов еще отбил у них двадцать три орудия.

С трудом добравшись до города Духовщины, вице-король смог дать себе и войскам некоторый отдых. Хотя город был оставлен жителями, но дома в нем сохранились и даже можно было отыскать кое-какие припасы. Все рады были отдохнуть под кровлей и утолить хоть чем-нибудь свой голод. Но отдыхали они недолго. Снова нагрянули казаки, французам пришлось спешно выступить, причем они зажгли город и продолжали предавать пламени все селения, попадавшиеся им на пути.

Преследуемые казаками, они спешили к Смоленску, надеясь встретить там спокойный, сытный отдых, и напрягали последние свои силы, чтобы скорее до него добраться. Когда они узнали, что в Смоленске нет более провианта и надо им идти далее, они сначала не хотели верить своим ушам, а затем потеряли всякую надежду на спасение. Первого ноября мороз усилился до двадцати градусов, а их не могли всех разместить даже по теплым квартирам в этом разоренном дотла городе.

От Смоленска начались постоянные стычки русских с французами. Сражение под Красным унесло у неприятеля шесть тысяч убитыми и ранеными и более двадцати пяти тысяч пленными, в том числе – семь генералов и триста офицеров. Русские захватили несколько знамен, сто шестьдесят орудий и обоз маршала Даву, в котором нашли маршальский жезл его.

Последним выступил из Смоленска маршал Ней. Ему велено было взорвать кремль Смоленска. Мины были подложены под все башни и вдоль стен, но не принесли много вреда древним укреплениям. При выступлении Нея из Смоленска осталось в городе много мародеров, чтобы ограбить его вполне. Но смольняне, скрывавшиеся в подвалах и потаенных местах, вышли из своих убежищ и в числе шестьсот человек накинулись на злобствующих мародеров и безжалостно истребили их всех. Они кидали их в пламя пылающего города или сталкивали с крутого берега Днепра в проруби.

Шестого ноября русские войска напали на корпус Нея под Красным и преградили ему путь. Видя, что ему не пробиться, Ней набрал три тысячи самых удалых из своих войск и переправился с ними через Днепр, укладывая бревна, с берега на крепкий лед, ставший на середине реки. Но Платов погнался за ним, лишь только он переправился, и Ней потерял половину своего отряда. Корпус его, оставленный по ту сторону реки Днепра, сдался русским в числе двенадцати тысяч человек при двадцати семи орудиях.

В это время адмирал Чичагов, прибыв двадцать пятого октября в Слоним, собрал все наши войска, находившиеся в окрестностях этого города, и повел их наперерез французам к реке Березине, отправив графа Ламберта взять Минск.

Разбив в нескольких сражениях литовские войска, помогавшие французам, Ламберт взял Минск, куда пятого ноября вступил Чичагов с войсками. Ламберт между тем пошел далее и разбил при Борисове храброго польского генерала Домбровского.

Казалось, французам не было исхода. Русские войска собирались со всех сторон, чтобы окружить их и пресечь возможность отступать далее.

Между тем Наполеон готовился к отчаянному предприятию. Он решился переправиться через довольно широкую реку Березину на глазах окружавших его со всех сторон русских войск. Чтобы доказать самым наглядным образом, как опасно предпринимаемое им дело, он велел одиннадцатого ноября принести к себе знамена всех своих полков, именуемые «орлами», и сжечь их. Большая часть обозов тоже была сожжена, а лошади из-под них – употреблены для перевозки орудий.

В это критическое для французской армии время стали подходить к ней стройные ряды войск маршалов Удино и Виктора, остававшиеся все время на Двине и тем избегнувшие общего погрома. Они весело приветствовали своего повелителя обычным «Vive l’Empereur!». Но увидев нестройные его полчища вместо прежних прекрасно дисциплинированных войск, они быстро потеряли надежду на счастливый исход кампании и с ужасом взирали на солдат великой армии, едва прикрытых обрывками разной одежды – дамских салопов, священнических риз, ковров и рогож – и едва передвигавших ноги, обернутые кожей, полотном и войлоком. Это были тени великой армии. Их худые лица, обрамленные всклокоченными волосами, говорили яснее всяких слов о перенесенных ими страданиях и всевозможных лишениях. Дисциплины больше не существовало: многие офицеры, даже генералы шли подле безоружных солдат; как подчиненные, так и начальники не обращали друг на друга никакого внимания; и те и другие были одинаково подавлены горем и не заботились более исполнять свои обязанности.

Ровно через пять месяцев по вступлении Наполеона в Россию началась четырнадцатого ноября переправа его войск через Березину близ деревни Студянки.

От сильной стужи замерзли близлежащие болота, но сама река еще не стала. Ее покрывали плывущие льдины, весьма затруднявшие возведение мостов. Но понтонеры и саперы, одушевленные присутствием самого императора, наблюдавшего за работами, бросались по грудь в воду между льдинами и работали день и ночь, не щадя ни сил, ни самой жизни для спасения армии.

Адмирал Чичагов, обманутый ложными донесениями, отошел в сторону от места переправы французских войск. Подле Березины остался только генерал Чаплиц с весьма незначительным отрядом. Он не мог помешать французам строить мосты, так как не в силах был опрокинуть артиллерию, защищавшую переправу, а орудия были поставлены Наполеоном в весьма удобной местности. Все-таки он пробовал было напасть на французов, но его оттеснили войска маршала Удино, успевшие уже переправиться.

Несмотря на то, что мосты, построенные для переправы, два раза ломались под тяжестью орудий и обозов, Наполеон успел-таки переправить большую часть своих войск и сам переправился со своим штабом, не обращая внимания на несчастных солдат, сброшенных с моста и гибнувших в волнах замерзающей реки.

Переправа остальных французских корпусов еще продолжалась, когда шестнадцатого ноября русские войска напали на перешедших Березину, и завязалось жаркое дело. Маршал Удино был при этом ранен. Но чем дальше двигались русские, тем более упорное встречали они сопротивление от все прибывавших с той стороны реки войск. Схватки происходили весьма кровопролитные. Перевес склонялся то на одну, то на другую сторону. Но французам удалось-таки пробиться, потеряв пять тысяч человек убитыми и ранеными. Кроме Удино, были ранены генералы Легран, Заиончек, Клапперад, Домбровский и Княжевич.

В это время подошел граф Витгенштейн со своими войсками, и его авангард под начальством Властова встретился с передовыми постами маршала Виктора, опрокинул их и расположился на высотах против продолжавших еще переправляться остальных французских войск, направив орудия на обозы, скученные у мостов для переправы. Люди, находившиеся при обозах, кинулись в беспорядке к мостам. Те, у которых были лошади, сшибали с ног пехотинцев, шедших впереди; экипажи и фуры давили людей, повозки опрокидывались, лошади, притесненные к реке, тонули или, собравшись в табуны, не подпускали людей к переправе. Все, наконец, смешалось в нестройную массу под ядрами и картечью русской артиллерии, и переправа остановилась.

Напрасно маршал Виктор и французские генералы убеждали всех двигаться дальше, напрасно стращали, что мосты будут вскоре сожжены: оставшиеся при обозах не решились переправляться.

Наконец, в девять часов утра показались у мостов наши донцы, и, чтобы преградить им путь, мосты были зажжены. Несчастные – находившиеся при обозах больные, раненые, женщины и дети – были лишены последней возможности переправиться на ту сторону реки. Те из них, которые могли двигаться, бросились к пылавшим мостам. Но мосты обрушивались под ними. Другие пробовали переправиться вплавь и гибли в волнах между льдинами.

Вообще при переправе через Березину Наполеон потерял двадцать тысяч войск и весь обоз – так что награбленное в Москве досталось обратно нашим.

Когда войска графа Витгенштейна подошли к деревне Студянке, им представилось необычайное зрелище. Все пространство на квадратную версту было усеяно экипажами, фурами, повозками, между которыми среди награбленной добычи лежали кучи бездыханных тел и ползали раненые и умирающие от холода и голода. При стуже в двадцать градусов положение оставшихся было ужасное, особенно – положение женщин и детей. Они просили, как милости, кусочек черного хлеба, предлагая за него оставшиеся у них дорогие вещи. Многие из русских солдат из сострадания делили с ними свою пищу, отказываясь брать что-либо взамен.

В это время вице-король и Даву успели уйти за Наполеоном к Зембину, где император провел ночь в избе с кровлей, разобранной на бивачные огни, а маршалы и его свита помещались в избах, разобранных чуть не до самого основания.

После этого поражения отступление французов было не что иное, как бегство. Русские войска следовали за ними по четырем дорогам, заботясь только о том, чтобы не давать противнику возможности остановиться и оправиться.

Наконец, подобное положение стало для Наполеона невыносимо. Он сдал начальство над всеми войсками Мюрату, приказав ему идти в Вильно, собрать все остальные войска ближе к этому городу и зимовать в этой местности, а сам уехал двадцать третьего ноября с Коленкуром; на козлах сидели капитан Вонсович и мамелюк Рустан. Следом за ним ехали гофмаршал Дюрок и генерал-адъютант Мутон.

Из всех войск наполеоновской армии только один австрийский корпус графа Шварценберга успел уйти в полном своем составе в Польшу. Шварценберг не только не остался подать помощь войскам Наполеона, но приказал и саксонцам, находившимся под начальством генерала Ранье, примкнуть к своим войскам, когда узнал, что Наполеону приходится туго.

Генерал Дюма, добравшись до Вилковишек, отдыхал от всех перенесенных мучений, как вдруг вошел к нему человек в коричневом сюртуке, с длинной бородой и красивыми сверкающими глазами.

– Вы не узнали меня? – спросил он резким голосом.

– Нет. Кто вы?

– Я – арьергард великой армии. Маршал Ней.

Оказалось, что изо всех его войск спаслись только он и один из его генералов. Число вооружейных людей, перешедших обратно границу России, было около двух тысяч четырехсот человек старой гвардии и шестьсот гвардейской кавалерии. Во всех прочих корпусах оставались только знамена, сопровождаемые несколькими офицерами и солдатами. От всей артиллерии остались лишь девять орудий.