Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: София Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Я замолчала, глядя в мудрые глаза Егора, а он молчал, глядя на меня. Наконец, он откашлялся и сказал:
– Все равно, так встречаться тяжело для нас обоих. Когда–нибудь нам придется менять эту нелепую ситуацию.
– Все точно, – подтвердила я. – Мы только должны быть к этому готовы. Такое решение нельзя принимать скоропалительно.
– И когда же его принимать?
– Возобновим этот разговор через полгода, где–нибудь в декабре, – сказала я. – Тогда уже мы точно убедимся, что нам нужно быть вместе, или, наоборот, поймем, что мы слишком разные.
– Какое–то глупое испытание временем! – повысил голос Егор. – Мы любим друг друга, что может быть важнее?
– Это самое важное, – кивнула я с ободряющей улыбкой. – Через полгода вернемся к этому разговору, и, если тогда ты вновь повторишь мне эти слова, я уже буду готова к тому, чтобы изменить жизнь.
– Я знаю уже сейчас, что повторю их, – сказал Егор. – Может, не будем усложнять?
– Неужели ты не понимаешь, что через полгода я смогу сказать, что сделала все, чтобы не входить в твой дом домашней зверушкой?
– Я люблю тебя и уважаю, Соня, – мягко сказал Егор. – Ничего не изменится за это время, просто я стану еще старше, вот и все, а в моем возрасте это означает намного больше: потерять полгода счастья.
– Мы же будем общаться все это время, милый, – сказала я, постаравшись вложить в голос всю нежность, на какую была способна. – Я готова доставлять тебе радость и счастье всегда и везде. Это вовсе непохоже на какое–то там испытание. Просто нам нужно повременить еще с такой унылой штукой, как совместная жизнь.
– Я все–таки не пойму этого, – покачал головой Егор. – Ты очень упрямая, и всегда настаиваешь на своём.
– Вот видишь? – рассмеялась я, хотя смешно мне не было. – Может быть, через полгода ты поймешь, что я только испорчу тебе жизнь, поселившись под твоим кровом.
– Глупости какие–то…
– А вот, раз это глупости, скажи мне тогда умную вещь, – я решила увести разговор от этой щекотливой темы.
– Какую?
– Как может быть, чтобы люди за год удваивали капитал, вкладывая деньги в финансовую пирамиду? Неужели это реально, зарабатывать с такой легкостью?
– В твоем вопросе, если задуматься, уже содержится ответ, – сказал Егор. – Так всегда бывает с хорошо поставленными вопросами.
– То есть, ты не слишком доверяешь телевизору?
– Господи, – сказал Егор, – неужели все время нашего знакомства ты была обо мне настолько плохого мнения?
– Понимаешь, – сказала я серьезным тоном, – меня постоянно окружают люди, которые никому не доверяют, считая, что весь мир только и думает о том, как их обокрасть.
– Ты говоришь сейчас о своих подругах, – догадался Егор.
– У меня нет подруг!
– О коллегах, – поправился Егор.
– Не только о них. Водители, охранники, многие простые люди тоже настроены всегда на худшее. Почему так получается?
– Снова ты почти уже ответила самой постановкой вопроса, – лицо Егора на миг преобразилось из строгого апостольского лика в лисью ухмылку хитреца и всезнайки. Я очень любила эти его преображения, тем более что случались они реже, чем мне бы хотелось.
– С древних времен крестьянская психология отличалась подозрительностью и недоверчивостью, – начал Егор. – Урожай мог быть вытоптан барскими конями. Отсюда недоверие к начальству. Его могли отнять и присвоить разбойники, за него вечно норовили недоплатить перекупщики – отсюда недоверие к прочим людям. Наконец, урожай мог быть уничтожен градом, засухой, саранчой и так далее по списку. Отсюда доверия был лишен даже бог.
Березовый сок, вспомнила я, березовый сок, который заливают мочой ребятишки. Обман и мерзость разлились повсюду вокруг нас.
– В принципе, это психология людей недалеких, но и она помогает уберегаться от неприятностей, – продолжал тем временем Егор. – У нас, в общем–то, страна крестьянская, по сути, и поэтому так мыслит множество народа, который нас окружает.
– Почему же повсюду такое количество разводок и кидняков? – спросила я.
– Овечьи стада испокон веков были приманкой для хищников, – развел руками Егор. – Сейчас время волков, любимая, жестокое время.
Я запомнила этот наш разговор в загородном ресторане, и сейчас привожу его почти дословно. Благодаря ему, или нет, но я все–таки не успела сделаться жертвой финансовых хищников, и сохранила свои сбережения в целости. Ах, если бы так можно было сказать обо всем остальном, но тогда и этого мне казалось довольно.
Благословляя судьбу за своевременное вмешательство, я взяла короткий отпуск – работа в период после краха МММ совсем упала – и поехала в Полесск, где пристроила свои денежки в самом надежном банке: коробке от обуви на антресолях. Мама, видя меня в новой одежде, бодрую и жизнерадостную, воспряла духом и даже ходить стала немного иначе, расправив сутулые плечики и с высоко поднятой головой. Заметив это, я поняла, что если бы кто–нибудь рассказал маме о моей взаправдашней работе, я бы без колебаний убила гада. А если бы не смогла сама, то заказала бы его киллеру – благо, репортажами о заказных убийствах были заполнены все газеты и каналы телевидения.
Людка Калашникова вроде бы и рада была меня встретить после долгого перерыва, но в голосе ее сквозила горечь:
– Надо было тоже уехать, ты права была, Сонька, что выбралась из нашего гадюшника. Я–то думала, что в семнадцать лет уже самый срок семьей обзавестись. И что? Ни хрена в жизни не видела, не училась, не работала. Тоска смертная, да и только. Давай напьемся, что ли?
– Напиться, что ж, – произнесла я, – это мысль. По крайней мере, снимем стресс.
– Ты в Москве, небось, к хорошим винам привыкла? – закинула Людка, доставая из буфета бутылку молдавского вина.
– Нет, – сказала я, – там и пить–то почти не приходится, разве что на презентации фуршет какой–нибудь накроют, мимоходом рюмочку-другую дерябнешь – и все. Главное там – держать себя в руках.
– Ну да, – сказала Людка, возясь со штопором, – а то к пьяной приставать начнут.
– И это тоже, – согласилась я. Людка знала о моей жизни примерно столько же, сколько и мама, чтобы им, часто встречавшимся в маленьком городишке, не пришлось изумляться при разговорах обо мне.
– А кто–то знаменитый там бывает, на тусовках этих? – Людку видимо всерьез зацепило мое небрежное упоминание о светской жизни.
– Ну, как без этого, – лениво сказала я. – Все и делается для того, чтобы привлечь внимание известных людей. Потом говоришь, что у тебя на презентации был Лужков или Листьев, и все понимают – ты серьезный человек, с тобой можно иметь бизнес.
– И ты видела Листьева?
– Как тебя сейчас, – хладнокровно соврала я.
– Твою мать! – рука Людки тряслась, когда она наливала вино в мой бокал. Мне стало немного стыдно. – А мы–то тут общаемся – Василий Петрович, Федор Иванович, и это все, потолок! И вроде бы так и должно быть.
– Выше нас только небо, – сказала я задумчиво. – Однако же, если я видела кого–то вблизи, это вовсе не значит, что эти люди мои друзья. Они даже не знакомые. Работа, Люда, вот что главное, без работы, денег, инвестиций ты не стоишь ничего. В Москве это особенно чувствуется.
– А что, могут уволить? – спросила Людка, и я углядела нехороший огонек в ее глазах.
– Мне это пока не грозит, – сказала я, – но маловато перспектив. Хочется ведь большего, но не хватает знаний, образования.
– Так иди учиться, – сказала Людка, – ты ведь умная. Если бы не проблемы твои с отцом, думаю, ты могла бы золотую медаль получить, как Генка Семенов. Он, кстати, уже на третьем курсе.
– Времени мало, – сказала я и вдруг поняла, что Людка права, и мне впору подумать о своем образовании.
Ведь если все будет идти, как идет, проклятое дежа вю рано или поздно доконает меня, и одна из острых ситуаций окажется последней.
– Ты права, подруга, – доверительно шепнула я, благодарная Людке и за ее неосознанную помощь, и за этот спокойный домашний вечер, и за вино, которое презентовалось ее свекру, начальнику санэмидемстанции, столь часто, что он не успевал его выпивать, даже с друзьями и семьей.
– Я думаю поступить на экономический, только еще не решила, куда именно, – сказала я. – Если не случится гражданской войны, то осенью уже буду учиться.
– Везет, – сказала Людка, наполняя рюмки по-новой. – Ну, удачи тебе!
Потом Людка заинтересовалась моими мужчинами, и я, уже подготовленная, рассказала ей о Егоре как о своем начальнике в дизайнерском бюро. Моя вдохновенная ложь была настолько правдоподобной, что я слушала себя, будто бы со стороны, и сама себе нравилась, не шлюха, покорно сосущая у чурок в нечистых притонах, а чистенькая продвинутая девочка, небрежная с поклонниками, ненасытная до яркой и насыщенной событиями московской жизни. Работа моя заключалась якобы в общении с клиентами (ну, какая–то часть правды в этом была), приеме заказов, выездах на объекты для замеров помещений, для чего мне выделялся водитель на машине фирмы.
– Слушай, – вдруг прервала меня Людка, – если ты такая крутая замерщица и дизайнер, то почему бы тебе и не поступать в строительный, а ты в экономисты намылилась…
– Понимаешь, – важно сказала я, – всеми фирмами управляют люди, которые контролируют денежные потоки. А это обычно экономисты.
– А-а, – протянула Людка и на несколько секунд замолчала, пораженная моими уверенными рассуждениями. – Ну, давай выпьем за экономику.
Мы выпили. Я, решив, что отработала свой номер успешно, начала расспрашивать Людку об ее семейной жизни.
– Да ничего особенного, – сказала она. – Вроде все, как и быть должно. Только, когда мы мечтали о любви в детстве, я себе это не так представляла.
– Детство–то у нас недавно кончилось, – сказала я, запретившая себе мечтать о принце уже года два назад. Слова о том, что Людка попросту не любит своего мужа, едва не сорвались с моего языка. Но я вовремя закрыла рот.
– Да, глупо как–то, – сказала Людка. – Я не знаю даже, как сказать, и вроде бы жаловаться не на что. Сергей работает, деньги приносит, другие бы завидовали. Да и старики его подбрасывают единственному сыночку на карманные расходы. Только если бы нам лет пять назад сказали, что это предел желаний, то мы бы завыли и заплакали, точно.
– Ребеночком не хотите обзавестись?
– Нет, рано пока, – Людка налила снова. – Есть хочешь?
Я успела проголодаться, и мы пошли на кухню, продолжая разговаривать. Я почти не слушала Людку, а думала, что не променяла бы свою паршивую жизнь на ее удачный, казалось бы, брак, где все заранее расписано на годы вперед, потому что для меня было бы гибелью жить, как она. И пусть это нередко бывало опасно и через день – гнусно, вот только верила я в то, что будущее сулит множество восхитительных вещей, и мне было интересно, что ждет впереди.
*.*.*
А впереди ждала Москва с ее пыльным летом, океаном несчастных обманутых людей вокруг, работой в эскорт-сервисе, дрязгах на кухне и в ванной. Одна из украинок уехала к себе после очередного залета в ментовку, и я переселилась в комнату к ее подруге, двадцатитрехлетней Оксане. Кроме типичного имени, Оксана ничем не напоминала образ хохлушки, который почему–то навязывается нам книгами и глупыми фильмами. Она была не из села, а из промышленного Запорожья, волосы у нее были русые, намного светлее, чем натуральные мои, фигурка тонкой, даже грациозной, несмотря на высокий рост, а речь ее, старательно избавленная от характерного «гэ», впитала московский выговор и характерные словечки, которые, по мнению Оксаны, придавали ей имидж коренной москвички.
Я несколько раз наблюдала, как ее спрашивали клиенты о том, откуда она родом, и Оксана отвечала, что из Обнинска, ни разу не вызвав подозрений. Я как–то не могла объяснить, чем Запорожье было хуже Обнинска, но видимо я ошибалась, потому что ксенофобия у нас намного сильнее, чем принято считать, и девушки из сопредельных государств СНГ остро чувствовали это на своей шкуре. Оставшись без подруги, Оксана стала искать товарища во мне, но сначала выяснила, не питаю ли я неприязни к ее землякам.
– Бред, – уверенно ответила я. – Не думай об этом.
– Ну, ты же знаешь, – сказала Оксана, полулежа на своей кровати, – у вас не любят хохлов, у нас – москалей.
– Подонки борются за власть, – объяснила я, – и натравливают одни народы на другие. Нормальный человек никогда не смотрит на нацию, а судит по делам конкретных людей.
– Это правильно, – одобрила Оксана, но почему–то тяжело вздохнула.
– Так мой отец говорил, – добавила я, – и я ему верю.
– Хочешь чаю? – спросила Оксана, и, получив мой утвердительный ответ, пошла на кухню, оставив меня наедине со справочником для поступающих в вузы.
Потом мы сидели на кухне, пили чай с бутербродами, Оксана вполголоса рассказывала о хамстве и наглости Киры, о причудах клиентов, а я думала, что, пожалуй, остановлюсь на заочном отделении Плешки, потому что слова не должны расходиться с делами, если ты не хочешь потерять уважение к себе.
Фантастическое чувство я испытала, сдавая документы в приемную комиссию: повсюду бурлила толпа молодых и красивых людей, или это мне так казалось, потому что я пересекла границу миров. Новое прекрасное место, где все были равны, а в окружающих лицах присутствовал интеллект, будто бы защищало меня от оставленного за спиной бардака, насыщенного смрадом и похотью.
К сожалению, учеба стоила денег, так что моя эйфория длилась недолго, но все–таки мне казалось, что избран правильный путь. Правда, пришлось реально взглянуть на вещи, и я отложила мысль о покупке машины до лучших времен.
Лучшие времена не торопились наступать: установочная сессия по утрам чередовалась с ночным изнуряющим сексом, так что я несколько раз ссылалась на нездоровье и прогуливала работу. Это не могло остаться без внимания хозяев нашей эскортной конторы – однажды в квартире объявился Эмиль, открывший входную дверь своим ключом.
С Эмилем до этого мы виделись не больше десяти раз, в основном на «субботниках». В первый же раз он трахнул меня, видимо, не впечатлившись, поскольку свои лучшие выступления я приберегала для клиентов, которых надеялась сделать постоянными, а для всякой братвы и ментов натягивала личину маленькой серой мышки, чтобы от меня поскорей отцепились. Но недолгое общение с Эмилем не мешало мне иметь о нем представление как о человеке, который управлял эскорт-бизнесом, подконтрольным казанской группировке. Он и был под стать своей поганой роли: жесткий и вспыльчивый тип, начисто лишенный сантиментов.
– Чё за хуйня? – резко взял с места Эмиль, войдя в нашу с Оксаной комнату и заметив стопку книг на столе, который украинка использовала как туалетный, а я в основном как письменный.
– Что–то не так? – с наивным видом поинтересовалась я. Конечно, я подозревала, что такой момент наступит, но все равно было не по себе.
– Хочешь самой умной быть, овца? – Эмиль выплевывал слова со злобой и презрением.
– Разве это грех? – привычка отвечать на вопрос вопросом, воспринятая от Вадика, прочно засела во мне.
– Мне похер, – сказал Эмиль, – в принципе, но ты стала хуже себя вести, и пропускать работу я тебе не позволю.
– Мне действительно было плохо, – начала я, но Эмиль резко схватил меня за подбородок и задрал голову вверх. Я была в домашних тапочках, без каблуков, и поэтому его лицо со свирепым оскалом оказалось прямо надо мной.
– Не грузи меня, сучка! – прошипел Эмиль. – Ты перестала выходить на работу, потому что твоя сраная учеба тебе мешает. Если еще раз ты не вовремя сядешь в машину, или, не дай бог, на тебя пожалуется клиент, я запру тебя в подвал за городом, где тебя бесплатно будут жарить приезжие чурки. Веришь, что у нас есть такое место, и не одно?
– Верю, – согласилась я, и холодные пальцы Эмиля, наконец, убрались от моей челюсти.
– Хочешь съездить туда на экскурсию?
– Нет, не хочу, я все поняла, – сказала я тихо, мысленно убивая Эмиля выстрелом в висок.
Когда Эмиль покинул наше жилище, Оксана с таинственным видом сообщила мне, что это Кира наябедничала Эмилю о том, что один из вчерашних клиентов был мной недоволен. Суть претензии состояла в том, что я отказалась трахаться с ним во второй раз, потому что он и первый–то еле кончил, потратив на это минут пятьдесят. Нас уже вот-вот должны были забирать с заказа, но тут клиенту взбрело в голову, что оставшиеся пять минут я должна ему делать минет – видимо, мысль о том, что хоть какие–то минуты нашего общения я буду простаивать, казалась ему нестерпимой. В принципе, он имел право требовать от меня ласки, потому что оплаченный час еще не окончился. Но если подходить не формально, а по-человечески, то его требование было просто скотским капризом. Жаловался клиент не нашему охраннику по кличке Муха, а своему другу, с которым была Кира, и вот она решила таким подленьким способом проявить преданность Эмилю. Тварь! Я сама никогда не опускалась до доносов на других проституток, зная, как им и без того нелегко.
На следующий день после лекции я встретилась с Егором, жутко усталая и не выспавшаяся – ведь никакая учеба не отменяла мою гигиену, маникюр и прочие женские хлопоты, которые пожирают уйму времени. Но Егор не обратил внимания на мой замученный вид.
– Я решил располовинить бизнес, – возбужденно объявил он.
– Мудрое решение, – сказала я, чтобы он ощутил поддержку.
– Русланчик совсем отбился от рук, – продолжал Егор, увлекая меня на набережную. Над Москвой клубились осенние тучи, грозя разверзнуться ливнем, но Егор ничего этого не замечал. – Представляешь, что он вычудил? Взял с клиентов предоплату за очень серьезный проект и сунул ее в банк. Говорит, нам банк отвалит кредит, если мы покажем оборотные деньги, а не распилим их вчерную, как обычно. Ну, я не выдержал, устроил ему разборку, все вспомнил, и как он, оборзевший, меня отстранил от важных решений, и как он облажается перед всеми, если я покину фирму, потому что никто другой не сможет обеспечить такой технический уровень, какой задаю я.
– А что Руслан? – глаза у меня слипались, но я мужественно поддерживала разговор.
– Говорит, ладно, уходи, – сказал Егор. – Совсем одурел от самомнения. Пора с него спесь–то стряхнуть. Теперь пусть выкручивается, как знает. Я с тремя нашими ребятами ухожу в самостоятельное плавание, и посмотрим, как мы будем выглядеть через годик-другой.
– Знаешь, Егор, – сказала я, подавив зевок, – я не хочу гулять, пойдем домой, а то скоро дождь начнется.
– Да, у тебя вид усталый, – наконец–то он обратил на меня внимание. – Пошли, конечно, малыш.
И мы отправились к его машине, оставленной возле жилого дома на Фрунзенской набережной.
– Вообще–то я не сомневаюсь в тебе, – сказала я по дороге, – но вы обговорили условия раздела?
– Да, – весело сообщил Егор, – он согласился на мои условия. Момент выбран удачно, потому что большой заказ упускать нельзя, и я предложил, что буду работать над этим проектом, если он одобрит мой план разделения. Сами клиенты не должны знать о том, что мы уже порознь, а пока мы оба заинтересованы в них, он успеет найти помещение под новый офис и оборудовать его.
– Так это ты остаешься на старом месте! – обрадовалась я. – То есть, все будут со временем знать, что ты единственный хозяин?
– Конечно, малыш. Лучше момента и выдумать было нельзя! Руслан именно сейчас целиком от меня зависит.
Я попыталась представить себе студенческого друга Егора, который прижат к стене новыми обстоятельствами, и мне пришло в голову, что его покладистость сквозь сжатые зубы должна скрывать за собой зависть к техническому таланту бывшего сокурсника и, наверняка, что–то еще большее. Но мысль додумать не удалось, потому что я уснула и очнулась только под Егоровым подъездом на Юго-Западе столицы.
Оставшиеся дни до конца сессии я продержалась буквально на автопилоте, вконец измотанная бессонным образом жизни. Но по счастью дней этих было не слишком много, так что моя воля все–таки справилась с тяжестью нагрузок. Мы с Егором не виделись, пока я доучивалась последние дни, а потом, когда сессия осталась позади, я рухнула в кровать и спала подряд часов пятнадцать, чего раньше со мной никогда не случалось. Я хотела позвонить Егору перед работой, но было уже слишком поздно, и я в спешке перед выездом едва не забыла дома сумочку.
Как назло, выдалась муторная ночь с очередным бандитским загулом в бане, и, вернувшись домой, я снова уснула, как убитая.
Разбудил меня визгливый голос Киры, выгонявшей Оксану из ванной. Их обеих торопил Муха, который только что поднялся и хотел поскорее увезти Киру на вызов к постоянному клиенту.
Дождавшись, пока Муха с Кирой, наконец, убрались, я, не завтракая, отправилась на прогулку к телефону-автомату, откуда обычно звонила Егору и еще трем-четырем клиентам из моего тайного списка «деньги-мне-одной». Трубка автомата была безжалостно вырвана, и мне пришлось топать еще два квартала до следующих таксофонов. Я набрала рабочий номер и попросила секретаршу соединить меня с Егором.
– Егора Андреевича больше нет, – меланхолично отозвался женский голос.
– В каком смысле – нет? – спросила я.
– Вы не знаете? – секретарша сделала паузу. – Он погиб три дня назад.
– Как погиб? – до меня не дошло сразу.
– В автокатастрофе, – теперь голос женщины выражал печаль. – Похороны вчера были. На Даниловском кладбище.
– А как случилась авария? – спросила я.
– Милиция говорит, что была тяжелая авария, – холодно ответила секретарша, явно начиная тяготиться разговором. – Его машину ударил грузовик, и он умер, не приходя в сознание. Вы, собственно, по какому вопросу, девушка?
– По личному, – ответила я. – Скажите, пожалуйста, ведется следствие?
– Я не в курсе, – она уже потратила на меня больше времени, чем заслуживал личный звонок. – Извините. – Она положила трубку.
Асфальт закачался у меня под ногами, но я закрыла глаза и считала до тридцати, пока не успокоилась. С моими мужчинами всегда происходили жуткие вещи – они будто бы принимали зло на себя, чтобы я могла продолжать дальше оставаться живой и здоровой.
Когда эта мысль пришла ко мне, я решила, что теперь уже не могу быть безучастной, а должна предпринять что–то решительное. Держись, София, сказала я себе, во что бы то ни стало, ты выплачешься позже, а сейчас загони боль на самое дно. Будь сильной! Чувствуя себя сосредоточенной и ясно мыслящей, я вернулась домой, переоделась и поехала на Юго-Запад. Если догадка моя была правильной, аварию подстроили у дома или у офиса. У дома даже легче – значит, надо начинать с него.
Впервые я заявилась в РОВД не как бесправное униженное существо, а с достоинством гражданки, болеющей за справедливость. Правда, в этом качестве меня долго футболили из кабинета в кабинет, пока, наконец, не объявился молодой оперативник с колючими наглыми глазами, который указал мне на ободранный стул напротив себя. Сам он сидел за канцелярским столом, с которого только что убрал несколько папок.
– Я хочу поделиться с вами сведениями об аварии, в которой погиб Егор Васильевич Самарин, – произнесла я заготовленную фразу. – Это же произошло на вашем участке?
– Я в курсе, – сказал опер, – но это не наше дело, а ГИБДД. Там же нет никакой уголовки. Правда, водителя КАМАЗа до сих пор не нашли, но он в розыске. Климов Сергей Трофимович сорока пяти лет. Знаете, где его искать?
– Полагаю, он уже никогда не найдется, – нагло заявила я. – Это заказное убийство.
Неожиданно оперативник рассмеялся и предложил мне закурить. Я отказалась, но зато закурил его коллега, который оседлал стоящий рядом стол, так что мне пришлось вертеть головой, чтобы поочередно видеть каждого их них.
– И кто заказчик? – равнодушно спросил тот, что сидел на столе.
– Его партнер по имени Руслан, – сказала я.
– Вы имеете в виду Руслана Толгуева, владельца контрольного пакета акций «Компьютраста»?
– Совершенно верно, – сказала я, отмечая про себя, что эти менты, похоже, цепкие профессионалы.
– И вы подтвердите в суде, что слышали, как господин Толгуев заказал убийство своего давнего друга?
Оперативники говорили по очереди, понимая друг друга с полувзгляда, а я в первый раз за этот день растерялась.
– Я сама не могла этого слышать, – я опустила голову, – потому что даже самый последний дурак не скажет такого при свидетелях, а Толгуев не дурак.
– А мы что, похожи на дураков? – поднял голос курящий опер. – Версия про делового партнера в самую первую очередь приходит в голову, потому что партнеру это выгодно. Но у Толгуева есть алиби и хорошие адвокаты, а ты, девочка, не принесла нам ни одного доказательства. Ты вообще, откуда взялась?
– Я знакомая Егора, – сказала я. – То есть, Георгия Андреевича.
– Ну, понятно, – вздохнул оперативник, сидящий за столом. – Иди гуляй, девушка. Если не скажешь ничего нового, делу будет дано определение «несчастный случай», а розыск гражданина Климова выделится в отдельное производство по месту прописки Климова – в УВД области. Нам лишняя головная боль без надобности.
Так завершился мой первый поход на поиски справедливости. Причем приходилось признать, что опера рассуждали вполне разумно, а я со своей уверенностью была беспомощна, как обычно. Зло торжествовало, но я решила закусить удила и, выйдя из райотдела, набрала номер моего давнишнего ухажера, а ныне московского бандита Толика.
Мы не виделись с ним после той сауны, и я не была уверена, что он обрадуется моему звонку. Впрочем, зачем–то же свой телефон мне Толик оставил?
– О, Сонька, – радостно заорал Толик в трубку. – Давай, приезжай!
– Ты один? – спросила я, немного волнуясь.
– Да один, один, – заверил меня Толик и продиктовал адрес.
Пришлось ехать на другой конец Москвы, так что я уже понимала – на работу мне сегодня не успеть. В вагоне метро я подумала, что Эмиль меня точно не простит, но, похоже, некая высшая сила уже направляла меня прочь от эскорт-сервиса, и я не сильно цеплялась за прошлое. От выхода станции я позвонила Екатерине Андреевне и сказала, что иду к врачу и не успеваю на работу. Участливый голос диспетчера не мог меня обмануть – главным было отношение ко мне Эмиля, и оно мне сильно не нравилось.
Толик встретил меня в широких спортивных трусах и босиком, в руке у него была жестяная банка пива.
– Что празднуем? – спросил он, когда я разувалась в прихожей, и я только в этот момент вспомнила, что даже не позвонила маме на свое двадцатилетие, которое прошло, забытое всеми, около недели назад.
Мне совершенно не улыбалось оказываться в какой–либо зависимости от бывшего толкателя ядра, но я знала, что мужчины совершенно по-разному ведут себя, когда они в кругу хамоватых друзей и когда они наедине с девушкой, которая им симпатична.
Я же к тому времени научилась мигом выделять тех, которым я нравилась, и насчет Толика никакие комплексы меня не мучили. Если бы я захотела, он бы набросился на меня моментально. Теперь оставалось проверить, как серьезно вообще он способен меня воспринимать.
– Я к тебе не надолго, – сказала я, усаживаясь на низкий диван перед большим телевизором.
– Ну вот, сразу обламываешь, – улыбнулся Толик, плюхнувшись на кресло и вытягивая волосатые ноги с огромными ступнями.
– Я пришла поговорить о деле, – сдержанно улыбнулась я. – Может, кофейку для начала?
– Ох, извини, малая, – Толик поставил на ковер банку с пивом и встал. – Растворимый пойдет? У меня и молоко имеется.
Через несколько минут мы снова сидели перед телеэкраном, на котором прыгали гонконговские гуттаперчевые бойцы. Я подумала, что Толику будет проще, если я изложу свой план языком братвы.
– Тема связана с минимальным риском, – говорила я, – но на кону там фирма с миллионным оборотом в баксах. Короче, один коммерс партнера своего швырнуть надумал, потому что тот объявил о расходе и дележе имущества. Партнера заказали, исполнили под несчастный случай, но он перед смертью мне рассказал, что боится заказухи. Сомнений у меня нет, но менты даже не роют, потому что им нужна раскрываемость, а этот случай – глухой висяк. Правда, есть зацепка: известен шофер грузовика, который участвовал в аварии. Проблема, в том, что он скрылся…
– В землю или в воду, – закончил за меня Толик.
– Но заказчик–то не сам его закапывал, – улыбнулась я.
– Ну и что?
– А то, что коммерсант не может сам быть на сто процентов уверен, что его заказ выполнен в точности до конца. Он же не из бандитов и не мент, значит, действовал через посредников. Теперь, если водила вдруг объявится и потребует лавэ за молчание, не наложит заказчик в штаны?
– М-да, – Толик наморщил покатый лоб, – ты права. Только где этого водилу найти?
– Зачем его находить? – спросила я в ответ.
– Ты хочешь сказать… – морщины Толика стали похожи на глубокие борозды в целине.
– Ну, у тебя права–то имеются? – улыбнулась я.
– Да.
– Вот, значит, ты и есть водила!
– Буренка, ты, блин, даешь! – Толик едва не расплескал пиво.
– Только никаких звонков из дома.
– Обижаешь! – сказал бывший толкатель ядра и сгреб меня в охапку.
Позже этим вечером Толик провожал меня до метро. На прощание, когда я уже готовилась шагнуть в переход, он вдруг сказал:
– Слышь, может, останешься на ночь?
– Ты к себе уже, небось, пол-Москвы перетаскал, – сказала я. – Лучше, завтра созвонимся, и, если не передумаешь, я рассмотрю твое предложение.
Дома меня ждала веселенькая Кира, и я поняла, что назревает что–то паршивое. На всякий случай я затолкала самые дорогие и ценные вещи на дно чемодана. Денег там было совсем немного после возвращения из Полесска и оплаты учебы.
Обостренным слухом я услышала, как поворачивается ключ в наружном замке, и пожалела, что не осталась у Толика.
– Собирайся, Соня, – сказал Муха, возникая на пороге комнаты. Его правая рука была спрятана в карман черной кожаной куртки.
– Куда?
– На вызов, куда же еще? – голова Киры мелькнула за Мухиным плечом, и я поняла, что та прислушивается. – Нарисовался американец, наш старый клиент, большой ценитель лесби-шоу. Раньше к нему Хохляндия ездила исполнять, а теперь Оксана одна, а ты английский вроде разумеешь. Поедешь с ней, развлечетесь по-западному.
– Я тебя прошу, – поморщилась я, – какая из меня лесбиянка?
– Такая же, как и любая другая, – ответил Муха. – Это все шоу, а оно маст го он.
Цитата из песни Фредди Меркьюри в те годы была известна каждому, и я подумала, что боялась худшего, и новый опыт может выйти даже интересным. Окончательно подняло мне настроение то, что предстояла возможность поупражнять свой разговорный английский, и я начала быстро собираться.
Америкос жил в прекрасной квартире, съем которой наверняка стоил кучу бабок. Я уже несколько раз работала в роскошных апартаментах с дизайнерским ремонтом и мебелью, которые получались из выкупленных коммуналок в центре столицы. Мне было бы интересно узнать, какие люди населяли этот дом раньше, чем они жили, и как их удалось выселить. Я слышала, что многих стариков, исконных обитателей таких коммуналок, даже убивали, если они добровольно не соглашались расстаться с имуществом. Почему–то судьба этих людей, настоящих москвичей с корнями в истории города, не была мне безразлична, я даже иногда мечтала, что когда–нибудь у меня появится свободное время, и я на прогулке, допустим, по Чистым Прудам, познакомлюсь с аккуратненькой старушкой, которая поведает мне массу интересных историй. Эти мысли так увлекли меня, что я не сразу заметила американца, маленького, лысого, утопавшего в недрах мягкого дивана.
