Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: София Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
Опер вывел меня в коридор и приказал ждать за крайней дверью, которая выводила на прокуренную лестницу. Сам он стоял рядом, повернувшись в профиль и поминутно выглядывая, чтобы не пропустить момент, когда на допрос доставят Машу Попову. Я, получалось, не могла ее увидеть, чтобы сказать хоть слово, но, в общем–то, ей и оставалось только подтвердить мои показания, в которых все было честно изложено. Что же касается дополнительной услуги, то Маше предстояло решать самой, делать блюстителю закона минет, или послать его, как поступила я.
За все годы своей блядской карьеры я столько раз давала ментам, московским и брянским, на нарах в КВС или на их рабочих стульях, стоя на полу или лежа на столе, на диванах в приемных или в патрульных машинах, что уже вряд ли смогу точно сосчитать количество этих служебных совокуплений. Но и динамила я блюстителей закона, когда только могла. Если представлялась хоть малейшая возможность увернуться от их домогательств, я лгала, клялась, придумывала истории, – словом, изворачивалась изо всех сил. Но этот день стал особенным, потому что это был первый мой откровенный отказ человеку, который не только был облечен властью, но еще и мог ее конкретно против меня применить. Почему же я решилась на это?
Наверное, я уже давно перестраивала себя, была лидером для своих подруг, говорила им правильные слова. Чего бы стоило все это, если бы я безропотно подчинилась грубому давлению? Восемнадцатилетняя Сонька могла покорно сосать и раздвигать ноги в милицейском отделении или тарахтящем Уазике. Двадцатитрехлетняя София Буренина, без пяти минут бакалавр экономики и любовница Тимура Ахарцахова, уже не хотела сдаваться без борьбы. Хотя, если бы в награду нас точно освободили, я с улыбкой бы нагнулась к вздыбленному члену обноновца и высосала бы все его содержимое до капли.
Машу вернули через полтора часа, когда в зарешеченное окошко отделения уже заглядывал серый рассвет. За это время в «обезьянник» запихнули вонючего бомжа, который почти сразу же захрапел в дальнем углу.
– Ну что? – спросила я.
– Повторила ему всю историю про Сахно, – шепотом ответила Маша, косясь на храпящее пугало. – В подробностях. О тебе сказала, что ты чиста, как младенец.
– Он каверзные вопросы задавал?
– Да нет особо. Усталый, видно, был. Под конец попросил сыграть ему на кожаной флейте.
– И что ты?
– А что, – она нагнула голову и снова бросила на меня волшебный взгляд менады из–под распущенных волос, – поиграла немножко, что нам стоит? Яйца в одну руку, флейту в другую, мелодия длилась полминуты, не больше.
– Ты мастерица, – усмехнулась я без особого веселья.
– Видишь, он меня специально после тебя вызвал, – сказала моя подруга, загадочно улыбаясь. – Думаю, еще по дороге решил меня попробовать.
Позже до меня дошло, что виной всему была разница в пять или шесть лет, разделявших нас. Маша была готова принять на себя грозное обвинение, спасая меня, но там, где дело касалось мужчин, ей была ненавистна сама мысль о том, что кого–то могли ей предпочесть. Особенно, если речь шла о девушке моложе, чем она. Природа наградила Машу настоящей красотой и умением преображаться – какой дар для женщины сравнится с этим? Прибавьте сюда еще и многолетние занятия танцами, сделавшие ее стройную фигуру совершенной, а движения отточенными. В самом деле, не мне было с ней тягаться, но и не я стояла часами перед зеркалом, высматривая морщины на правильном лице с немного раскосыми глазами, не массировала шею, не тратила свободные деньги на хорошую косметику и солярий. Из всех талантов, которые были даны ей свыше, она пестовала один, по ее мнению, самый главный, и не мне было ее судить. Наверное, она и с иглы соскочила только потому, что теряла привлекательность из–за наркотиков, и, если это так, то я понимаю ее, как поняли бы и вы, увидев Машино точеное личико на высокой шее, маленький нос с чуткими ноздрями, правильную линию бровей и мягкие припухлые губы. Машка была совершенством, и я думала над тем, как сохранить ее дружбу надолго и какое утешение придумать для нее, когда время все–таки начнет неумолимо ее менять.
Женское отделение СИЗО не только условиями содержания, но и своим контингентом довольно–таки сильно отличалось от баварской тюрьмы. Здесь сразу бросались в глаза суровые уголовницы, а наркоманки составляли меньшинство. Но какие бы страшные истории вы не читали в детективах, хочу снова вернуть вас к реальности: в камере на пятнадцать человек никакого особенного насилия не практиковалось, не довелось мне видеть ни грозных коблов, ни развращаемых девочек-первоходок. Возможно, в мужской тюрьме порядки и в самом деле зверские, но туда я, сама понимаете, не добиралась, а о женской скажу, что самое главное, оставшееся в памяти – это атмосфера тоски и безысходности. В Германии я не ощущала этого, поскольку не была преступницей, а всего–то готовилась к высылке.
В России я тоже никакой вины за собой не имела, но разве только виновные у нас сидят? А значит, не все невинные гуляют на свободе – вот вам простой физический закон в нашей жизни. Кажется, еще Ньютон додумался. Или Ломоносов – не помню точно.
Словом, рассказывая про наш СИЗО, я представляю, что вот мужик, какой бы он ни был, однажды уходит из дома, и на одной из своих дорог совершает глупость или ошибку. Так он попадает в тюрьму, и это, конечно, плохо, но он ведь что–то искал, выйдя из своих дверей? Может быть, он нашел чужое, возможно, нашли его, подло подставив, но это его предназначение – уходить, чтобы искать добычу, и поговорка «Не зарекайся от тюрьмы да от сумы», придумана именно для мужчин.
А предназначение женщины совсем другое – она хранит очаг, следит за домом, и ей вовсе не надо выбираться на полную опасностей дорогу, чтобы испытать себя. От этого–то заключенные женщины выглядят нелепо, и тюрьма для них поистине дом вздохов. Нигде ни до, ни после не слышала столько тяжелых бабских вздохов, как там, будто бы сама женская душа жаловалась казенному дому на печальное недоразумение, переживая не о себе, а о своем настоящем доме, волнуясь, как там обойдутся без нее, и обойдутся ли.
Какие же законы нарушали женщины, томившиеся со мной? Убийцы и соучастницы налетов и ограблений волновали меня меньше остальных, как, впрочем, и наркоманки. Но сюда попадали женщины, которые занимались бизнесом, и вот они–то были мне по-настоящему интересны.
Ирина с мужем были акционерами преуспевающего торгового дома, который занимался оптовыми поставками продуктов в московские розничные магазины. Им принадлежали две птицефабрики в Подмосковье и завод по выпуску сладких молочных сырков. Для тех, кто не понимает: это изнурительный способ зарабатывания денег, в котором должна быть построена безупречная логистика. Проще говоря, продукт скоропортящийся, и должен поставляться точно в срок, соответственно заказам ваших розничных клиентов. Если вы думаете, что это просто, значит, вы никогда не занимались бизнесом, и не представляете себе, чего стоит соблюдение графика поставок, и какие проблемы создает всего лишь прокол колеса, ошибка кладовщицы, или там затоваривание склада. Жизнь производителя и оптовика продуктовой группы товаров – это постоянное пребывание между молотом и наковальней, даже Филипп Котлер описывает этот бизнес с некоторым сочувствием, а что уже говорить о наших, российских условиях, постоянных проблемах то с транспортом, то с персоналом, который на Подмосковной птицефабрике, чего уж там, не из роботов состоит. Вы вообще, когда–нибудь были на птицефабрике? Или рядом с ней? М-да, я и сама, давно преодолевшая брезгливость и приноровившаяся не обращать внимания на неприятные запахи, думаю, не выдержала бы такой работы на трезвую голову.
В один пре… паршивый день к Ирине и ее мужу домой пришли крутые ребята из уважаемой подмосковной группировки и разжевали, что птицефабрики вообще–то находятся на их территории.
– Так чего вы ими не занялись, когда они убыточными были? – спросил Иринин муж.
– А мы же вам три года дали, – объяснил тугодуму браток. – Типа, сначала на ноги встаньте, а теперь, понятное дело, фабричные зарплату плюс премиальные получают, значит, наладили вы процесс. Пора подумать о том, чтобы начать делиться с ближним.
Братки были перенаправлены к московской крыше торгового дома, и крыша заявила, что это не ее проблемы, потому что она отвечает только за московские дела, а следить за коровами, или там курицами серьезным людям по статусу не подобает. Но вот если уважаемых акционеров кто пальцем тронет, тому не поздоровится. Расчет крыши был, в общем–то, прост: еще никто на птицефабрику налетов не совершал, а жизнь и здоровье Ирининой семьи вроде бы находились под опекой.
Однако, часть акций птицефабрик, которые были одним АОЗТ, оказалась через подставную фирмочку в руках районной администрации, и вот этот–то акционер, о котором все думать забыли, вдруг возмутился неправильным распределением доходов и обратился в районный суд. Правильно думаете, все это было одно кодло с бандитами, и даже кто–то на ком–то был там женат: судья на двоюродной сестре каких–то бандитских братьев, а глава администрации был зятем начальника милиции соседнего района, который всех местных ментов тоже держал в дружбанах. Злоупотребления быстренько нашлись, суд именем Российской федерации обанкротил птицефабрики и передал их во временное управление кому–то из своих. Московская крыша, наконец, спохватилась, но ей было сказано, что слово подмосковное блюдется, здоровье и жизнь никто ни у кого не отнял, а что до курочек, то вы сами, господа хорошие, сказали, что сия мелочь слишком ничтожна для сиятельных москвичей, вот мы тут по мелочишке и расстарались.
По всем понятиям выходило – правы подмосковные, и гневная крыша взвалила вину на саму Ирину и ее мужа, дескать, не углядели возможность иска от подзабытого акционера. Ну, что уж там, промашка действительно была, но это вина юристов из московской штаб-квартиры торгового дома, своих–то законников у Ирины с мужем не было. В общем, чтобы как–то ситуацию разрулить по-людски, уже стало нечего и думать, и тогда в отчаянии муж Ирины схватил вороненый «Мосберг» и помчался на джипе к тому самому главе администрации своего района, который был кукловодом всей этой затеи.
Здесь начинается уже чистая уголовщина, потому как переговоры по бизнесу зашли в тупик, и в условиях нашей родной отчизны горячий народ вспоминает о запредельных методах воздействия. По счастью, обошлось без жертв: грамотно сработавшая группа захвата (могут, когда хотят, для друзей–то) застала стоящего на коленях главу администрации, борова, пудов под десять, и мужа Ирины, приставившего «Мосберг» к необъятной груди своей жертвы. Картину дополняла моя новая знакомая, которая с воплями и слезами пыталась вклинить свое хрупкое тело между муженьком и его приговором. Впрочем, она тоже проходила как соучастница, поскольку чиновник-терпила дал на нее показания.
Ирина была хорошенькой и выглядела жутко несчастной, потому что адвокат, защищавший супругов, повел дело так, чтобы в обмен на свободу жены, муж загружался по-полной, то есть, брал всю вину на себя. Конечно, это происходило с его согласия, но что ему еще оставалось? Таким образом, Ирина вышла под подписку о невыезде до суда, на прощание оставив мне номер своего мобильника. Ее ждала куча дел, среди которых главным было – сохранить хотя бы молочное производство, которое теперь оставалось единственным источником дохода их семьи. Я сочувствовала ей, зная, что крепкий и верный мужчина, на которого она привыкла опираться, оставляет ее надолго одну, а сама она вряд ли настолько сильна, чтобы управиться со всеми своими проблемами.
Маша, видя мое общение с Ириной, в свою очередь сблизилась с мрачного вида женщиной, которая попала в СИЗО по статье за нанесение увечий. Приглядевшись к ней, я поняла, что в нормальной жизни она, может, и была лет десять назад по-своему симпатичной, но кто ж не помрачнеет после того, как отправит на больничную койку любовницу собственного мужа, отца двоих общих детей и отчима старшей дочери? Мне было не совсем понятно, что Машка нашла в этой угрюмой бабе, но оказалось, что та была владелицей небольшого пошивочного ателье, и это объясняло наличие у них общих интересов с моей подругой.
– Представляешь, это могла быть и ты, с ее мужиком–то, – шепнула я Машке как–то ночью.
– Дура сопливая, – беззлобно огрызнулась она. – Ничего в жизни не смыслишь.
– Не скажи, гражданка Попова, я так и вижу тебя, голую, и ее со скалкой в руке… ха-ха-ха, – безделье запертой камеры расшевелило во мне желание хоть как–то позабавиться.
– Это потому, что ты просто любишь представлять меня в обнаженном виде.
– Да я тебя видела такую тысячу раз! – возмутилась я.
– Ну и что? Я чувствую, как ты не по-детски ручонками елозишь, когда я прошу спинку намазать кремом.
– А ты сама меня не зовешь, что ли? То маску наложи, то мазь разотри ей! И все голая расхаживаешь по квартире.
– Вот и признайся честно, что я тебе нравлюсь, – сказала Маша. – Между прочим, твоя Сабрина уже давно говорила мне про какую–то Оксану-украинку…
– И что она наплела? – упоминание Оксаны неожиданно сладко отозвалось во мне.
– Сама знаешь, что.
– Она была замечательной подругой, – сказала я. – Прошло два года, как мы расстались, и я вспоминаю о ней только хорошее.
– Расскажи мне, как вы это с ней делали.
– Не хочу, – сказала я.
– Почему?
– Потому что с тобой у нас все иначе.
– Это как?
– Ты слишком любишь мужиков, тебе не нужна женщина, – объяснила я.
– А если бы я сказала, что ты мне нужна?
– Я бы не поверила. Слишком хорошо я тебя изучила. Даже сейчас мы болтаем обо всем этом только потому, что закрыты в компании одних баб. Появись вдруг хоть один мужик, ты бы сразу забыла обо всем и…
– Знаешь, – перебила меня Маша, – я и в самом деле никогда не любила других женщин и не доверяла им. Но ты другая, Сонька, не такая, как большинство. Я знаю, что ты в глубине души мечтаешь о возвышенном, пусть даже для тебя вначале это будет что–то типа собственной пельменной. Да все, что угодно лучше нашей нынешней работы. Поэтому я прощаю тебе твои попытки командовать и твое самомнение, потому что я тебе верю, и хочу, чтобы ты знала – я очень к тебе привязалась.
– Ну, спасибо, – в темноте не было видно, покраснела я, или нет. – Ты мне тоже очень нужна.
– Хватит болтать, девки, – раздался недовольный голос из мрака.
И мы замолчали, думая, каждая о своем.
На следующий день следователь объявил нам, что на пакетиках в запечатанном мешке не найдено ни одного нашего отпечатка, и мы вышли из сырого и мерзкого СИЗО на вольный морозный воздух. С нас даже подписки никакой не взяли, правда, мы заверили следователя, что найти нас можно в «Медовом носороге», где всегда рады видеть доблестный ОБНОН.
Всего–то и проторчали мы взаперти меньше недели, но я не привыкла к безделью настолько, что мне казалось, будто целый месяц миновал со времени нашего задержания. В баварской тюрьме я провела гораздо больше времени, но там разговорная практика в английском и спорт целиком занимали мои дни, а бесцельно валяться часами на нарах, слушать бабские вздохи, – увольте, это не ко мне.
Чтобы пребывание в СИЗО не оказалось совсем вычеркнутым из жизни, я позвонила Ирине, рассчитывая возобновить отношения с этой интересной женщиной, но она очень сухо поговорила со мной, сослалась на загруженность и отсоединилась. Мне было немного обидно, но я поняла, что человек, который кажется вам едва ли не другом в особых обстоятельствах, может с легкостью не узнать вас, встретив на улице. К счастью, у меня оставалась Маша, которая накрыла роскошный ужин по случаю нашего освобождения, когда я прибежала поздно вечером из академии, с библиотечными книжками в пакете, совсем позабыв о моей настоящей подруге.
На столе стояла бутылка итальянского кьянти, в большой салатнице дымилось спагетти карбонара (заправленное мелко нарезанной ветчиной, если вы не в курсе) и влажно блестели парниковые огурцы и помидоры в отдельной тарелке. Горели две свечи в чугунных подсвечниках, изогнутых в форме сердец – словом, я ощутила себя скотиной, что даже не вспомнила о Маше ни разу с того момента, как мы расстались в полдень у станции метро.
Но моя подруга, наряженная в изумительное вечернее платье бирюзового цвета, пошитое ею самой, не сделала мне выговор за позднее появление, а просто улыбнулась и поставила в недавно купленную стереоустановку мой любимый CD – голос Стинга наполнил нашу уютную комнатку.
– С возвращением, Соня, – сказала менада, – сполосни свои маленькие ручки и садись к столу. Только не трать времени на маникюр – остынет все.
Мне стало стыдно, ведь я даже не умылась и не привела себя в порядок после СИЗО. Но так приятна была эта праздничная атмосфера и Машина забота обо мне – я выполнила все, что она хотела, ведь она была самой милой и самой красивой, и я гордилась, что такая женщина оказывает мне честь, считая меня своей подругой.
– Было бы грешно не отметить наше освобождение, – сказала она, разливая кьянти в хрустальные бокалы, оставленные хозяйкой в серванте советских времен.
– Было еще грешнее нас арестовывать, – улыбнулась я, – но такая встреча мирит меня с несправедливостью. Я даже рада, что, благодаря этой истории, смогла лучше узнать тебя. За твое здоровье, Маша!
Я так проголодалась, что смела полную тарелку спагетти, лишь однажды оторвавшись, чтобы выпить за самую умную стриптизерку и самую развратную студентку, то есть, за себя. Это Машка загнула, видимо, загодя подготовила такой тост.
– Слушай, королева, – я, наконец, утолила голод и раскачивалась на стуле, за что родители еще в детстве частенько делали мне замечания. – А как вышло, что ты не занималась показами мод, не участвовала в дефиле там, во всей этой крутой тусовке? Ты же достаточно высокая, а?
– Во-первых, недостаточно, – сказала Маша, глядя на свечу. – Под строгие модельные критерии я не подхожу. Но я пробовала в свое время. История вышла не из приятных. Я не люблю ее вспоминать, но для тебя сделаю исключение, если хочешь.
– Интригующее начало!
– Ну, слушай, только не перебивай, как ты любишь.
– Я разве люблю перебивать?
– И очень часто, – заверила меня Маша. – У тебя просто привычка умничать до того развилась, что ты уже сама этого не замечаешь. Постоянно в чужую речь вставляешь свои глубокомысленные ремарки.
Я пристыжено затихла, вот уж не знала такого за собой. Но Маше в этот вечер я верила во всем безоговорочно.
«Во времена перестройки у нас открылись первые модельные агентства, и, конечно, в Иваново, где развита легкая промышленность, они вообще появились чуть ли не раньше, чем в Москве. Город, который славился по всему Союзу, как заповедник невест, даже песня такая была. Не помнишь?»
Я не помнила. Мое музыкальное образование началось с любимых папиных битлов, а мама держала в доме пластинки Баха, Моцарта и Бетховена. Советская попса прошла явно мимо нашей семьи.
«На самом деле, в городе для демографического баланса давно открыли военное училище и построили секретный ящик, но слава осталась прежней, – мужики до сих пор приезжают к нам в поисках невест. Устроители конкурсов красоты тоже не забывали об ивановских невестах, и в конце восьмидесятых у нас открылось несколько модельных агентств, и состоялось два или три конкурса. На одном из них я тоже затесалась в массовку – после училища хореографии у меня, казалось, были неплохие шансы на проход во всесоюзный отбор. Двигалась я точно лучше всех участниц, но мне было сказано, что мои метр шестьдесят восемь – это не то, что нужно для подиума, и я осталась за бортом финала.
Понятное дело, там были десятки таких, как я, не прошедших конкурс, но я расстроилась больше остальных. Веришь?»
Я верила, зная Машу, в это – без вариантов.
«Тогда к нам подходила такая участливая дама и советовала, якобы от себя лично, отправиться в одно из городских агентств, которые интересовались моделями для фотосъемок. Я не с Луны упала, и хотя все кругом говорили, что так вербуют проституток, но решила пойти. Что мне было, в общем–то, терять? Короче, они предложили нам с другими девчонками, которые тоже явились устраиваться, работу в Турции. Я не хотела ехать, но на всякий случай оставила у них анкету с фотографиями. Сказала, что в Европу бы, наверное, согласилась, а гарем какого–нибудь паши обойдется без меня.
Но, что интересно, я таки оказалась в Турции всего через месяц. Но не от них, а мой руководитель в хореографическом училище набрал шесть танцовщиц для одного турецкого импрессарио. Послал с нами руководителем свою жену, а я ведь их семью с детства знала и не могла отказать. Но ты не думай, ничего страшного не произошло, только пришлось выступать раза по три за вечер, и мы уставали, как проклятые, возвращаясь под утро в дешевую гостиничку в районе Аксарай. Ну, как сарай, пардон за каламбур, даже душ был там такого размера, что и тебе бы тесно пришлось. А когда подошло время расчета, турок сослался на временные трудности и внаглую нас кинул. Там же я могла ехать с клиентами в отели после выступлений, но нам всем сказали, что это крайне нежелательно для имиджа коллектива, а ведь клиенты предлагали хорошие деньги и подарки к тому же… Одна из наших наплевала на имидж и съездила пару раз. Мы волновались, что ее украдут, но это все страшилки для дураков оказались – она хоть заработала что–то, а мы в Москву добирались на автобусе, без копейки, голодали по дороге. Я злая была, не передать, думаю, теперь буду давать только за деньги. И главное – баксы вперед!
Словом, завидовала обычным проституткам, представляешь?»
Я кивнула, помня о том, что Маша просила не перебивать.
«Через неделю после моего возвращения домой вдруг раздается звонок из агентства для съема, то есть, съемок. Думала послать матом, если снова Стамбул начнут предлагать, но оказалось, что меня приглашали на обычное свидание. Какой–то вроде бы москвич признался, что заплатил агентству за просмотр анкет ивановских красавиц, и, увидев мои фотографии, потерял покой и сон. Что бы ты сделала, услышав такое по телефону? Можешь не отвечать, я встретилась с ним через час, в центре, у входа в театр.
Наверное, ты думаешь, что это был какой–нибудь плешивый московский толстячок, фалующий провинциалок, и это у него было хобби, играть с наивными дурочками в любовь. Ничего подобного. Он вышел из крутой по тем временам «Волги», поджарый, с проседью, лет под тридцать, высокий, одетый, как на картинке… Словом, я всегда была о себе не самого низкого мнения, и тут решила, что вот она, моя судьба.
Его звали Сергеем, он сразу сказал мне, что он волк-одиночка, что у него и фамилия Волков, и друзья зовут его Волк. Бляха-муха, только по дороге в Москву мне показалось, что так не бывает: Сергей Волков – Серый Волк. Слишком уж складно все получается. Но мне только восемнадцать стукнуло, и я не стала слишком задумываться».
– У нас в школе Миша Медведев учился, – подала я голос. – Правда, он был совсем не похож на…
«Я же просила не перебивать, – сказала Маша. – Так вот, с этим Сергеем мы провели волшебную неделю в Москве, а потом Сергей на моих глазах проиграл в карты свою крутую тачку. Он был аферист и катала, а такие люди умеют разводить, как никто другой. Я поверила, что у моего любимого, в самом деле, проблемы, и в тот день сказала ему, мол, сделаю все, чтобы тебе помочь. Он выглядел очень взволнованным, пообещал, что обязательно что–нибудь придумает, что деньги – дело наживное, и мы ночью снова исступленно трахались, пока не рассвело, а на следующий день сели на поезд и поехали в Одессу. Тогда еще это была одна страна, и никаких именных билетов пока не выдумали.
Как раз был конец июня, пляжи были забиты отдыхающими, и мы, такие красивые оба, легко знакомились с людьми, в основном с одинокими курортниками, которые норовили подснять пару. В общем, этот сукин сын просто обворовывал теток, которые думали, что затевают грандиозный курортный роман, а я своим ухажерам подмешивала клофелин в алкоголь. Знаешь, что это такое?»
Я слышала истории про этот препарат, который способен в сочетании со спиртным резко понижать кровяное давление, и знала, что это может быть опасно. Но Маша была первой из моих знакомых, кто признавался мне в том, что лично имел с этим дело. Я попыталась представить Машку, которая хладнокровно роется в карманах потерявшего сознание ухажера. Картина мне не понравилась.
«Словом, мы выставили нескольких лохов на бабки, а потом очередной дядька заподозрил что–то, отнял у меня сумочку и стал в ней рыться. Найдя две ампулы, он ударил меня, а я сказала, что это мое лекарство. Оказалось, что у него был шприц, и он захотел тут же втереть меня этой дрянью, представляешь? Я говорю, мол, сегодня я уже ввела дозу, а он не верит, говорит, зачем таскаешь тогда с собой? И рвется в ментуру звонить.
А по нашему с Волком плану, я должна обождать, пока клиент отрубится, и впустить Волка в квартиру. Шмонать вдвоем легче, быстрее, и ошибок меньше. Короче, понял Сергей, что я дверь не открою, принялся звонить. Но дядька, не будь дурак, слышит звонок и сам в ментовку наяривает по телефону. Я кричу, что, мол, засажу тебя за изнасилование, и начинаю рвать на себе одежду.
– Дура, – он отвечает, – я же насильник, и я их вызываю?! Да я тебя и не трогал еще, любая экспертиза подтвердит.
Я понимаю, что еще минута – и конец моей свободе и мечте о высшем образовании.
– Сергей! – кричу, – не колоти в дверь, мы обо всем договоримся. Иначе милиция приедет.
Серый там выматерился, слышу, но стучать и звонить перестал. А я падаю на колени перед ушлым дядькой этим и говорю:
– Не звоните в милицию, пожалуйста, я вам все сделаю, что захотите.
Он с минуту поколебался, но у него номер был уже набран, и там, в трубке, отвечают, мол, дежурный по городу и все такое.
– Вы извините, тут недоразумение вышло, – он говорит, прижимая трубку к голове. – Мы с девушкой познакомились, и мне показалось, что она имеет преступное намерение, но теперь все уладилось. Претензий нет. У вас нет претензий, девушка?
– Нет, никаких, – сказала я в поднесенную трубку. Дядька одобрительно улыбнулся мне. – Моя фамилия? Ющенко, Виктор Семенович, из Киева. Извините за беспокойство. – И трубочку положил. – Теперь, ненаглядная моя, надеюсь, ты еще помнишь, что твои ампулки у меня?
– Помню, – говорю, вставая и отряхивая колени. – Но ты вряд ли второй раз будешь им голову морочить. У них и так работы хватает.
– Ну, смотри, – и он снова набирает 02.
– Стой! – я нажимаю на рычаг и говорю: – Чего ты хочешь?
– Тебя, моя сладкая, всего один разочек. И разойдемся без проблем. А то, наверное, у тебя уже длинный список жертв, и есть такие, кто твои приметы милиции описал. Хочешь лично проверить в отделении?
Говорит это и улыбается, доволен собой, как сытый котяра. Наверное, мне надо было сказать, что он теперь до конца отпуска из квартиры не выйдет, если не отпустит меня, потому что он уже слышал, что я не одна, и мой дружок подкараулит его в подъезде за наглое принуждение. Но вместо этого я сняла с себя все, кроме босоножек, и легла тут же в комнате на тахту. Представляешь, раскрытые окна, роскошный закат на юге, крики чаек и детей, играющих на улице, облупленный старый одесский дом – и вонючий пятидесятилетний мужик дышит мне в лицо и ебет, как суку…»
– Почему так драматично? – я подняла брови. – Обычная разводка на запугивании, просто неприятный секс.
Маша покачала головой, уголки ее губ двинулись вниз.
«Это было на втором этаже, и Сергей умудрился залезть на балкон по виноградной лозе. Он слышал через дверь общение с милицейским дежурным и понял, что никто не приедет. Я пару секунд видела его перекошенное от злости лицо, а потом он схватил со стола бутылку вина – тогда все ухажеры на юге считали своим долгом распить сухое вино с девушкой, перед тем, как тащить ее в постель. Водка летом хуже идет. Этот Ющенко в последний момент что–то понял по моему взгляду и начал поворачивать голову, но не успел. Я зажмурилась за миг до того, как кровь и вино вперемешку хлынули мне на лицо. Еще повезло, что осколком стекла не зацепило… Я не знаю, выжил он, или нет. На этом мужике было столько крови, и лежал он неподвижно, но мы не притрагивались к нему, и ушли, как только я умылась.
На следующее утро мы сели в автобус до Ялты, и там снова занялись тем же самым. Хоть я и хотела удрать домой, но Волк сказал, что теперь я прошла боевое крещение, и мы вместе до гробовой доски. Он жил, как безумный: напивался, курил траву, выигрывал в карты, обхаживал стареющих баб, любил меня, воровал, дрался, унижал официантов, грабил тех, кого я опаивала клофелином, проигрывал в бильярд. У него всегда была куча идей в голове, и все они были криминальными. Кажется, если бы ему заплатили, чтобы он месяц жил, как нормальный человек, он бы повесился с тоски на следующий день. Он постоянно напоминал мне, какая я красивая, сексуальная, классная, как он любит меня, но при этом не забывал отправлять меня чуть ли не ежедневно на поиск новых жертв. Я бы все–таки ушла от него, но Волк знал обо мне все, и мне было бы страшно жить, зная, что в любую секунду он может появиться на пороге и начать меня шантажировать. С другой стороны, я не могла не понимать, что рано или поздно очередная жертва снова почует неладное, и я могу поплатиться за это свободой и жизнью.
Между тем, Волк повстречал знакомых московских бандитов, и они пустились в такой разгул, что у меня появилось чувство, будто все это происходит не со мной. Это был конец восьмидесятых, и я тогда даже не подозревала, что существует столько разной наркоты! Но не это и не преступления, в которых мы участвовали, напрягали меня больше всего, а то, как Волк называл меня любимой и принцессой, но буквально через минуту подсовывал под своих корешей. Там было еще много девок, некоторые считали себя подружками бандитов, но большинство из них парни просто снимали на танцплощадках, или прямо на набережной, то есть, я видела, что ни одна постоянная любовница этих людей в оргиях не участвовала.
– Как ты можешь обращаться так со мной? – возмущалась я. – Почему ты хочешь, чтобы я была, как все эти девки, которые просто отрываются по жизни? Ни один из твоих корешей не позволил бы вести себя так со своей девушкой. И ни одна из этих одноразовых телок не позволила бы такого в своем городе, общаясь со своим парнем. Выходит, они все здесь просто развлекаются на отдыхе, а мы так живем!
– Малыш, ты мыслишь, как провинциальная мещанка, – отвечал Волк. – Это и понятно, если вспомнить, откуда я тебя вытащил, чтобы показать настоящий мир. И вот, вместо благодарности за то, что вместо ивановского убожества ты купаешься в теплом море, ешь и пьешь самое лучшее, не отказываешь себе в нарядах и вообще ни в чем, ты вдруг несешь высокоморальную чушь, и амбиции прут из тебя, как дерьмо из прорванной канализации. Почему бы просто не наслаждаться каждой минутой, которую я тебе подарил?
