Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: София Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Хоть я и думала, что невменяемой от наркоты скотине оскорбить меня невозможно.
Ну, скажем, они предпочитали всем другим видам секса анальный, самозабвенно вгоняя в нас свои огромные чресла. Ни о каких презервативах речь, конечно, идти не могла. Мои жалкие протесты обернулись побоями и наказанием в виде стояния на коленях на присыпанном крупной солью полу. На дачном участке был небольшой бассейн с пластмассовой горкой, так вот, горку полили растительным маслом, и нас использовали в качестве досок, подкладывая под себя при спуске в воду. Когда у них уже не оставалось мужской энергии, они не знали, что еще невиданного придумать, и на нас мочились, заставляя раскрывать рты, а когда я сжала губы и закрыла глаза, подошедший сбоку подонок затушил об меня окурок, шрам от которого остался до сих пор.
Все это сопровождалось не поддающимися описанию проделками, типа внезапного запрыгивания на нас с лестницы (это у них называлось «засадой»), или хрюканьем, что должно было считаться намеком на наше русское свинство. В последний день самый молодой мучитель приволок откуда–то крупную дворнягу, и нас пытались покрыть этим блохастым трясущимся кобелем. Впрочем, собаку я бы предпочла любому из двуногих обезьяноподобных ублюдков, но человечность животного превзошла низость людей – пес не слушался насильников и был выброшен за высокий наружный забор.
А ведь у них тоже были родные, семьи, люди, которых они любили. Это не вызывает никакого сомнения, но означает, что нас они считали не то что не людьми, а какими–то неизвестными природе существами, достойными лишь мук и унижений. Почему так произошло, виновата ли в этом война, или что–то другое в их психике, этот вопрос не дает мне покоя до сих пор. С древних времен были заведены надругательства над женщинами поверженных народов, когда победитель позволял своим войскам свободу разгула. Нам, правда, сохранили жизнь, но я позволю себе считать, что испытания, выпавшие на долю женщины, чьи мужчины не смогли ее защитить, я изведала в полной мере.
Вернувшись в Москву, я в первые часы чувствовала близость с Изабеллой, как с боевым товарищем. Ей досталось не меньше моего, только вместо ожога, у нее выбили передний зуб. Наши тела покрывали неисчислимые синяки и царапины, но замдиректора «Сатурна» не захотел появляться у нас, сказав по телефону, чтобы мы прилично оделись и зашли в офис. По дороге мы с Изабеллой единодушно решили, что прощения за такое быть не может. Николай Николаевич, добрейшей души человек, был единственным, кто нес ответственность за случившееся на этом проклятом выезде, и в наших глазах он выглядел, вроде армейского командира, добровольно передавшего на растерзание врагу деревеньку, населенную беззащитными согражданами.
Он выслушал нас, вполне убедительно качая головой, рассмотрел царапины от собачьих когтей, ожог, сломанный зуб, синяки, и выплатил нам гонорар, добавив еще по миллиону рублей на медицинские расходы. Это было почти вполовину меньше пятисот долларов, если вы забыли диковинный курс рубля того времени.
– Лапы, девочки мои, я и подумать не мог, что это окажется такое зверье, – сокрушенно сказал Николай Николаевич.
– Любой солдат Южной группировки знает, с кем он воюет, – сказала я. – Странно, что вы, располагая источниками информации, отправили нас без всяких гарантий, даже не оговорив с чеченцами, что с нами нужно нормально обращаться.
– Ну, мы сказали, что вы обычные девушки по вызову. Вы не должны были вызвать подозрения.
– Мы и не вызвали, – сказала я. – Они с любыми русскими обошлись бы не лучше. Независимо от пола.
– Ну вот, – сказал Николай Николаевич, – кто мог знать про их садизм? Вы–то хоть продаете себя за деньги, и привыкли к разным клиентам.
– Ошибочка, уважаемый, – прищурилась я, отпивая минеральную воду из стакана, который был в самом начале принесен секретарем. – За деньги себя продают те, кто добровольно отдает донорские органы. Или там волосы состригает, для последующего сбыта изготовителю париков. Мы же оказываем платные услуги, а не продаемся, поэтому вы были обязаны всеми мерами обеспечить безопасность нашей работы. И с задачей не справились.
– Виноват, – развел руки замдиректора, – с тобой невозможно спорить, Сильвия. Сразу видна хватка экономиста. Чего же ты хочешь?
– Компенсации за моральный ущерб, – сказала я подготовленную фразу, и Николай Николаевич рассмеялся.
– Так я и думал, – сказал он. – Деньги, всегда только деньги.
– Можно заменить их примерным наказанием выродков, – сказала я. – Только чтоб на наших глазах, словам уже мы не поверим.
– Они же уехали, – сказал замдиректора, будто бы всерьез размышляя о проведении акции возмездия.
– Вызовите их снова под каким–нибудь предлогом, – сказала я. – И привезите в засаду.
Последнее слово напомнило мне о выходках горских подонков, и я скривилась бы, если бы не боль от ожога.
– А ты, Изабелла, что скажешь? – спросил замдиректора мою подругу по несчастью.
– Как решите, так и будет, – произнесла она, стараясь не открывать рта, чтобы не отвращать симпатию начальника видом сломанного зуба. – Мы же понимаем, что вы знать не могли, какие там будут животные.
Мы договаривались с Изабеллой, что она поддержит меня в наших справедливых требованиях, но оказалось, что для нее данное слово не значит вообще ничего. Как и для многих моих коллег, кстати. Люди не уважают проституток еще и за это, и я всегда старалась идти против расхожего мнения, но для Изабеллы обещание было совершенно пустым звуком. Она была такой, вела себя соответственно, и я понимала, что глупостью было бы ожидать от нее большего. Все равно, что от курицы ждать молока, или там, нежности и милосердия от горцев на проклятой даче.
Закончилось наше общение с Николаем Николаевичем тем, что мы стали еще немного богаче. Последние два миллиона были названы «выходным пособием», потому как в таком жутком виде на работе мы не могли появиться еще неделю, или даже две.
Изабелла была вполне довольна, и призналась мне, что даже удивлена, как такой солидный и могущественный человек снизошел до общения со шлюхами. Я посмотрела на туркменскую беженку, которая в очередной раз стряхнула с себя насилие и унижение. Такая как она никогда не поймет, что человек – это, прежде всего, то, кем или чем считает себя сам. Красивый и дорого обставленный офис «Сатурна» был для нее символом начальственности, и вряд ли хоть раз ей придет в голову, что самой воссесть на роскошное кресло во главе организации ничуть не труднее, чем вытерпеть все, что вытворяли с нами в прошедшие дни. А ведь по дороге в «Сатурн», чтобы придать ей хоть немного уверенности, я напомнила ей о том, что нельзя считать себя ниже других людей, какие бы посты те не занимали.
– Министры, как и прочие, общаются с такими же, как мы, – сказала я Изабелле, имея в виду громкий скандал вокруг министра юстиции, заснятого на пленку с двумя нашими коллегами. – Неужели ты думаешь, что мы хуже тех девчонок?
– И точно, – вспомнила Изабелла кадры, которые десятки раз крутили по ящику в те месяцы. – Мы даже лучше. Те какие–то жирные…
– А ты видела хоть раз самого директора «Сатурна»? – спросила я.
– Нет, никогда.
– Его, может, и в природе не существует, – задумчиво сказала я.
– Почему это? – спросила Изабелла.
– Да так, – пожала я плечами, – если кого–то не видишь и не знаешь, то его как бы и нет. А министр, вроде как есть, хотя, если бы не те две проститутки, кто бы о нем вспомнил?
Вот, подвела меня память, этот разговор состоялся только через год, и собеседницей моей была Сабрина. Наверное, приличному автору воспоминаний следовало бы вычеркнуть отсюда этот разговор и вставить его туда, где ему подобает быть хронологически. С другой стороны, кто сказал, что наша память похожа на календарный органайзер? Так что оставляю здесь этот разговор, потому что он отвечает на вопрос о значении человека вообще.
Признайтесь, вас тоже волнует ваша значительность, кто бы вы ни были, потому что ребенком вас не всегда замечали большие и загадочные взрослые, а если вам посчастливится дожить до глубокой старости, вы с каждым годом все острее начнете осознавать, что миру больше нет до вас никакого дела. Значит, думаете вы, в годы своего расцвета следует притянуть к себе все мыслимое внимание, выиграть чемпионат мира по вниманию, стать звездой, ну, хотя бы попытаться стать. А если не звездой, то быть солидным, уважаемым, таким, на кого нельзя не обратить внимание, от кого не отмахнешься, как от назойливого насекомого, жужжащего в ухо. В те годы, когда я решила заниматься малопочетным и презираемым делом, я сознательно принесла в угоду деньгам собственное значение. Я знала много нищих и довольно никчемных людей, говоривших о себе, что предпочли деньгам гордость и честь. Думаю, большинство из них само не ведает правды – ведь насколько приятно хвастать своей неподкупностью тому, кого никто никогда не подкупал. И если на вашу честь никто не посягает, мне, извините, плевать на то, что вы думаете, будто сохранили ее. Есть множество людей, у которых нет ничего, чем бы они могли гордиться, но с какой спесью и отвращением они судили падших своих сестер.
На обследования, анализы и лекарства мною была потрачена сумма, втрое превышающая два миллиона, выданные с барского плеча в качестве бонуса за вредность ремесла. И, когда выяснилось, что жизни ничто не угрожает, а внешность понемногу пришла в порядок, я сама предложила Сабрине отправиться в агентство, вербовавшее проституток для Германии.
Трудно передать, как обрадовалась Сабрина, очень переживавшая за меня все время после моего возвращения из «кавказского плена».
– Пока гром не грянет, баба не перекрестится, – объяснила я ей причину своего решения.
Но хотя грянувший гром перевесил все остальное, меня уже мутило от вида Дианы, глупости Изабеллы, спеси Кристины и жлобства Карины. Как–то раньше я старалась не замечать плохое в своей работе, но тут ее однообразие и отсутствие движения вперед начали очень сильно меня раздражать. Пожалуй, я и так пересидела в этом борделе, отдав ему едва ли не два года своей драгоценной жизни. Хоть и не бесплатно, следует признать.
Еще было страшно просыпаться ночью от собственного крика, потому что мучители являлись ко мне во сне, издеваясь надо мной вновь и вновь. Во снах изверги пытали всех моих подруг – Оксану, Сабрину, Валю из Брянска, даже Людку Калашникову, а я стояла, смотрела, и не могла пошевелиться, когда подходили ко мне самой.
Лишние вещи и деньги я снова отвезла в Полесск, но даже там сны преследовали меня, становясь все фантастичнее и страшнее. Правда, я вырвалась из оцепенения, и теперь сны часто были наполнены движением. В одном из них я убегала от чудовищных демонов, а рядом бежал Вадик, и я наблюдала, как твари терзают его, когда он отстал. Удивительно, но и в сновидениях я бегала быстро, теряя по дороге в очередной раз Егора, а потом свою маму, которую демоны жутко насиловали у меня перед глазами.
Я пошла к невропатологу в городскую поликлинику, и он выписал мне успокоительные таблетки. Врач с грустным запойным лицом сказал, что перемена места отразится благоприятно на моей расшатанной психике, и я еще больше укрепилась в желании уехать из России.
По возвращении в Москву готовые документы уже ждали нас, и мне оставалось только оформить академический отпуск, что оказалось при платном обучении совсем несложным.
В дождливое октябрьское утро мы с Сабриной, ни с кем не попрощавшись, покинули осточертевшую квартиру и с легким туристическим багажом сели на большой и красивый автобус, который увез нас к берегам далекого Изара.
Мы ехали вдоль позолоченных осенью русских лесов, мимо бедных деревень и незнакомых городков, похожих на мой Полесск, изредка останавливаясь на заправках и автостанциях. Накатившая свобода и раздолье совершенно опьянили нас, никогда прежде не помышлявших о таком путешествии. Мы пели песни, дурачились и знакомились с попутчиками, ели орешки, щелкали семечки, играли в карты, пили пиво, – словом, делали все, что приходило нам в голову, и от этого веселились еще больше. После белорусской границы ничего не изменилось вокруг, только пришлось однажды поменять остатки наших рублей на непонятную валюту с изображениями лесных зверюшек.
В Польше рубли уже были не в ходу, впрочем, эту страну мы почти целиком проспали, а под утро встали в очередь на пограничном пункте у границы Германии. Я сразу обратила внимание, что, в отличие от Белоруссии и Польши, немецкие туалеты были бесплатными, и это внушило мне уважение. В самом деле, от страны, которая считает выше своего достоинства взимать побор за отправление естественной нужды, пристало ждать чего–то хорошего.
Но на память пришел старина Филипп Котлер, и я сообразила, что экономически просто невыгодно платить немецкую зарплату кассиру туалета, в то время как в более бедных странах доход от сортиров с лихвой перекрывает нищее жалование кассира. Сними розовые очки, дурочка, сказала я себе, все решает простой расчет, и немцы такие же люди, как остальные.
В книгах и по телевизору нередко рассказывают о Германии, и поэтому вам вряд ли будет интересно, если я буду утомлять ваше внимание описаниями широких автобанов, аккуратных городков с игрушечными кирхами, чистотой и порядком на заправках и в отелях.
Первым городом, в котором мы остановились, был Брауншвейг, потом Нюрнберг, и, наконец, на дорожных указателях возник Мюнхен, конечная точка нашего маршрута. В столице Баварии нам предстояло затеряться в толпе, и далее автобус должен был везти туристов, от которых осталось едва ли две трети, на какой–то известный курорт в горах. Не только мы одни покинули нашу группу, многие уже затерялись в Швабии, и наверняка многие отстанут в Мюнхене. Это не вызывало удивления руководителя группы, и я поняла, что в каждую поездку попадают, наряду с нормальными туристами, люди, которые едут на заработки. Не только наши коллеги, но и нянечки, домработницы, посудомойки, сезонные рабочие, – всех принимала и оплачивала Германия, чтобы собственные ее дети не занимались простым тяжелым трудом. Впрочем, это были и остаются проблемы всех развитых стран, а мы встретились на площади перед ратушей с широкоплечим парнем по имени Вальтер, и он отвез нас в пансион, где нам предстояло провести ближайшие полгода, предусмотренные контрактом.
Вальтер с явным акцентом говорил на немецком, но русский оказался тоже не родным для него, поскольку происходил он из Латвии, и был стопроцентным латышом.
В чистеньком пансионе мы познакомились с двумя девушками из Риги, потом выспались, а вечером следующего дня нас привезли в пуф – маленькую квартирку, до боли похожую на московский салон своей атмосферой и предназначением. Принципиальной разницей было лишь то, что здесь душ был в каждой комнате, а не в коридоре, как в Москве.
Знакомыми до тошноты оказались и разговоры проституток, обсуждавших бандитские дела и клиентов – проклятое дежа вю не собиралось отпускать меня и здесь. Более того, выяснилось, что наши хозяева, прибалтийские сутенеры, боятся всего куда как больше, чем «Сатурн», о котором, по правде, я и не скажу, будто бы он чего–то боялся. В Германии существовало множество бригад, промышлявших рэкетом, и добычу свою они искали среди нелегальных бизнесов, таких, как наш. Эти бригады и слухи о них не давали нам покоя чуть ли не ежедневно, а иногда мы запирали двери и часами не работали, потому что охранник снизу предупреждал, что в округе мелькнул кто–то из людей Аскера, Черепа или Магомета. Это все были прозвища бандитских главарей, которые занимались угонами машин и разбойничали среди нелегалов, боясь попасться в поле зрения бундесполиции.
Вот представьте, что вокруг спокойненько себе процветали сытые бюргеры, не задумываясь о том, что на самом дне их распрекрасного общества существует клоака, набитая бесправными нелегалами, а внутри этой клоаки рыщут гнусные хищники, и каждый день там происходит борьба за выживание. Ну, а как бы вы отнеслись, если бы вам красочно рассказали о помойке с крысами, на которую вывозят мусор из вашего дома? Вы предпочтете о ней не вспоминать, и будете правы. Так же, примерно, вели себя и немцы. Я сужу по разговорам с клиентами, которые были буквально наивными детьми, расспрашивая нас про работу и про условия, в которых мы живем.
В нескольких дурацких книжках я читала, что русские мафиози расправлялись с добрыми Альбертами и Фрицами, которые хотели помочь несчастным проституткам, что сутенеры, стреляя направо и налево, отбивали своих рабынь у благородных заступников, и прочую чушь в этом роде. Я вновь рискую не угодить вашим ожиданиям, но в Германии я не встречала ни одного вооруженного сутенера, а Ганс или Фриц, хоть бы они и были нищими безработными, вызывали у этих самых сутенеров неподдельный страх. Дело в том, что полноправные немцы могли одним телефонным звонком в полицию расправиться с любым нелегалом и закрыть, как вредный для общества, любой бордель.
То есть, нелегальный бордель существовал до того момента, пока какая–нибудь жена, выследившая неверного муженька, или соседка, которая слышала музыку в неурочный час, не заявляла в полицию, и той не было угодно перевести на нас негодующий взор. Опять же, в Германии я слышала, что есть места, где проституток держат в рабстве и бьют за любое ослушание, но обычно говорилось, что этим грешат албанцы или югославы. И поскольку я и те, кого я знала лично, никогда близко не сходились с албанцами, то полагаю всю эту болтовню досужими вымыслами. Во всяком случае, мы с Сабриной и наши коллеги, рижанки, готовы были еще и заплатить какие–то проценты от заработка, только чтобы нас оставили в покое все эти сердобольные Гансы, полицаи, и нервные домохозяйки впридачу. Кстати, немецкие проститутки, обычно это были наркоманки и такие же нелегалки во втором поколении, могли расправиться с нами не хуже ревнивых жен. Они и делали это, донося в полицию на незаконных конкурентов, а мы едва успевали унести ноги на другую квартиру.
За три месяца, которые мы проработали в Мюнхене, наш пуф менял адрес четырежды, а потом снова грянул гром.
Но вначале был замечательный день отдыха, который мы вместе с Вальтером провели на Лебедином озере, по-немецки Шванзее. Восхитительный замок Нойшванштадт, будто бы построенный гениальным ребенком, сошел в реальность, как из диснеевского мультика, и его можно было пощупать, войти в него, любоваться им. Знаете, у меня к тому времени было недоверчивое отношение к понятию красоты. Возможно, дело здесь в том, что клиенты очень часто делали нам фальшивые комплименты, и мы выработали в себе иммунитет к не имеющим ценности словам. Но помимо красоты людей, для меня существовала красота природы, восхищавшая с самого детства, и эти два понятия как бы жили по отдельности. Человеческое начало в красоте было неискренним и преходящим, а красота леса не таила в себе никакого практического смысла, просто радуя глаз.
Созерцая Нойшванштадт, я поняла, что величие человека все–таки не вымысел, раз он способен создавать творения, подобные этому замку. И раз так, то я тоже должна создать что–то красивое и осмысленное в своей жизни.
– Соня, ну иди к нам! – наконец, я услыхала девчонок и оторвалась от ажурного парапета, где могла бы простоять, любуясь, весь день, не обращая внимания на холодный ветер с гор.
– Я хочу повести вас в хороший ресторан тут поблизости, – сказал важный Вальтер. – Обещаю, вы такого вкусного мяса никогда раньше не ели.
Последние слова были обращены к нам с Сабриной, потому что Вальтер считал девушек из России настолько обездоленными, что их восторг вызывается всего лишь упоминанием вкусной еды, ну, как слюна у собачек Павлова. Большая голова Вальтера возвышалась над нами, когда он уверенно вел нас к своей хорошей германской машине, заходил в ресторан, усаживался с уверенным видом за стол. А мне казалось, что если мужчина подчеркивает свою значительность каждым движением, значит у него в жизни серьезные проблемы. Сколько таких вот внушительных мужиков я знала, и вроде бы ни разу не ошиблась. По-настоящему уверенные в себе люди улыбчивы и раскованны, уж поверьте моему опыту.
Вальтер сделал заказ для всех, а потом официант принес бутылку водки, покрытую инеем, и веселье началось. Бюргеры за соседними столиками с интересом косились на странную компанию, но мы вели себя пристойно, слушая Вальтера, который начинал понемногу расслабляться.
– Их было четверо, – говорил он, – и я решил отоварить самого здорового из них, чтобы другие обосрались. Ну, он выпал с двух ударов, а другие повыхватывали перья. Все турки носят с собой ножи, это у них в крови. Мы вот любим в морду, чуть что, а они сзади пыряют, и ноги. Так я к забору прислонился, дрын выломал такой, – он развел руки примерно в мой рост, – и думаю, хрен вы ко мне подойдете. Тут наши пацаны услышали шум, и тоже выбегают…
Что–то мне это напоминало, ах да, первый мой мужчина легко нашел бы с Вальтером общий язык. Уйду ли я когда–нибудь от этого дежа вю?
– На корабле было заняться нечем, так мы затаривались в портах вином, чтобы в баре не платить наценку, и эти девчонки бухали наравне с нами, но почти не пьянели… Со школы они все, как вы, мечтали стать валютными проститутками, хорошо, когда мечты сбываются, да? Светка, красивая, в натуре фотомодель, никому не давала, сколько не пила. Но мы с ней как–то зарулили в казино… Нет, в Баварии они запрещены, поехали в Баден-Баден, а это уже Райнланд-Пфальц, там самое старое казино в Европе, такое навороченное, с картинами на стенах, на потолках, ну, это надо видеть. Она проиграла в одну ночь половину того, что заработала за полгода, слава богу, другую половину домой отослала через «Вестерн Юнион»… Ну и началось, они догнали нас у Магдебурга, подрезали, а мы с Виктором выходим и говорим… У меня в руке балонный ключ, у него «беретта» с двумя патронами в обойме, но те–то не знали… Меня обшмонали полицаи, и ничего, а он до сих пор сидит…
Отголоски чьих–то жизней, глупостей, ошибок… мне было почему–то приятно слушать Вальтеров треп, и особенно хорошо, что ему нравилась не я, а одна из рижанок, светленькая, очень ревнивая девушка, имя которой как–то не вспоминается. Если Вальтер смотрел на кого–нибудь другого, она пинала его под столом, и он переводил взгляд на нее. Они спали вместе за стенкой в том же опрятном недорогом пансионе, где жили мы все, и я каждую ночь слышала их возню и страстные стоны, если не уставала настолько, что засыпала беспробудным сном. Мои кошмарные сны прекратились, кстати, в тот день, как мы сели в международный автобус, и я жалела только, что не взяла с собой в дорогу из России хороших книг. Хотя бы и учебников.
– Молчать, суки! Это налет! – классическая фраза, которую все слышали в кино, звучит жутковато, если обращена к вам лично. В реальной жизни, в тихом и чистеньком германском борделе.
Выкрикнул ее приземистый тип с красной мордой и короткой бандитской стрижкой. В руке у него чернел револьвер, который он переводил на всех девчонок по очереди, но дольше всех задерживал на Вальтере, который выглядел, как обиженный Винни-Пух.
– Да что вы труситесь! – завелась я в сердцах, видя эту постыдную сцену. – У него стартовый пистолет, игрушка!
Я в свое время перевидала уже этих револьверов на соревнованиях, и сейчас моментально определила, что настоящее оружие не могло иметь красную пломбу в дуле.
– Ты чего, братан? – жалобно протянул Вальтер, боясь мне поверить и теряя лицо.
– Может, испытать хочешь? – стриженый тип не растерялся, а хладнокровно ткнул револьвер в пузо Винни-Пуха. Теперь несерьезная начинка ствола перестала быть видна. Вальтер по-прежнему стоял с поднятыми руками, бледный от страха.
Кстати, никто команды «Руки вверх!» не отдавал, но как оказались сильны киношные стереотипы!
– Ну, хватит, надоело, – сказала я и встала с дивана. – Сабрина, пошли домой, пускай эти в ковбоев поиграют.
Моя подруга лихорадочно переводила взгляд то на меня, то на бандита, но подняться не решалась. В этот момент в дверях пуфа возникла еще пара дружков налетчика – перед собой они толкали понурого молодого охранника, который снизу должен был подать нам сигнал, чтобы мы заперлись. Не знаю, почему он сплоховал, должно быть отвлекся, или его отвлекли, но физиономия у него была уже украшена качественным фингалом, и один глаз стремительно затекал, что не придавало охраннику веселья. Я села и мне тоже сделалось не по себе, потому что уже не имело значения, вооружены братки, или нет, – Вальтер и одного–то испугался, а теперь он и подавно наделает в штаны.
Трое налетчиков закрыли за собой дверь, и на их мордах теперь читалось облегчение – главное было позади.
– Открыли сумки! Бегом! – скомандовал стриженый, убирая револьвер в карман толстой куртки. И комбинацией из трех коротких ударов опрокинул тушу Вальтера на пол. Раздался грохот падения, мы начали синхронно выполнять команду.
– А тебя, наглая сучка, я сам оттрахаю, – сказал стриженный бандос. – Чтоб не залупалась на людей. – Он подошел ко мне и встал сверху, возбужденно дыша.
– Так что сначала, деньги или секс? – спросила я, не поднимая голову.
Звонкая пощечина хлестнула меня по лицу, и у меня полились слезы. Сами собой, я не хотела плакать, просто не сдержалась.
– Бабки собираем! – рявкнул стриженый. Его дружки принялись выхватывать сумочки у всех нас и сортировать добычу. Вскоре на журнальном столике выросла горка презервативов, косметики, разной мелочи и германских марок.
– Сколько здесь, чукча, пересчитай? – спросил стриженый у другого налетчика, в котором не просматривалось ничего азиатского, и я поняла, что это кличка.
– Две штуки, – сказал Чукча через минуту.
– Суки! – загремел стриженый, обращаясь к нам. – Вы целый день работали за такие бабки? Сейчас уже час ночи, крысы вы подлючие, сейчас всех раздену и раком поставлю, если добром не отдадите.
– Мы все отдали, – сказала Сабрина, – честное слово.
– А между сисек не заныкала? – хихикнул третий бандит. – Смотри, какие они у тебя.
– И точно, – ухмыльнулся стриженый. – Ты первая будешь. Скидывай платье. Шевелись!
Сабрина поднялась, покорно спустила бретельки и расстегнула лифчик, заведя руки за спину. Между ее роскошными грудями ничего не оказалось, но каждый из налетчиков счел своим долгом облапать мою подружку. Было видно, что они возбуждаются при этом, как малолетки, хотя всем им было уже хорошо за двадцать.
– Ладно, курва, садись на место, – распорядился стриженый. – Сначала дело. Так что, ни у кого больше денег нет?
Мы отрицательно замотали головами, Сабрина тоже мотала, прикрываясь легким платьем, но не одевая его. Боялась видно, что ей запретят.
– Теперь ты, – обратился стриженый к подружке Вальтера, который по-прежнему сидел на ковролиновом полу, спиной к стене. – Раздевайся.
Девушка с надутыми губками встала и скинула платье, презрительно глядя на своего ничтожного возлюбленного, который отвел глаза. У нее была красивая фигурка, самую малость полноватая, на мой вкус.
– Красава, – сказал Чукча, протягивая жадную руку, – отсосешь у меня…
– Не отвлекаться! – прикрикнул стриженый. – Мы еще не закончили официальную, мать его, часть.
Он повернулся к сидящему Вальтеру и сильно двинул ему носком ботинка по вытянутой ноге. Вальтер взвыл и поджал ногу.
– Шо грабли свои растянул? Где деньги, пидар?
– У меня тут… вот, – он протянул бандиту пачку денег, извлеченную из внутреннего кармана.
– И свой бумажник давай, мудила, – сказал стриженый. – Если здесь не все, мы тебя в жопу отымеем, прямо при бабах, отвечаю.
– Это беспредел, братва, – выдавил из себя бледный Вальтер, на всякий случай сжимаясь.
Но удара не последовало – налетчик считал выручку. Зато Чукча уже вовсю тискал рижанку, торопясь стащить с нее крошечные трусики, она нерешительно сопротивлялась, вцепившись в них руками, и уже не обращала внимания на рот Чукчи, поглотивший ее бледный сосок.
В этой скованной тишине вдруг прозвучал мелодичный звонок в дверь.
– Ох, мать-перемать, – сдавленно сказал третий бандит, подходя к дверному глазку. Стриженый замер с пачкой валюты в руке. Я злорадно ухмыльнулась. За дверью мужской голос произнес какую–то немецкую фразу.
– Это клиенты пришли, – спокойно сказала я, стараясь не выдать волнения. – Мы всегда работаем в такое время…
– Заткнись, сука проклятая! – сдавленная ругань стриженого налетчика звучала для меня музыкой.
– Хэлф мир! – вдруг заорал охранник, о котором все успели забыть, и он задвинулся в проход, ведущий к маленькой кухне. – Хэлф мир! Полицай! Хэлф!
Град ударов обрушился на этого щуплого паренька, и он умолк, скорчившись на полу. Голос за дверью выкрикнул что–то грозное, в дверь принялись стучать.
– Валим! – крикнул стриженый, сгребая все деньги себе в карман. – Пока менты не подтянулись.
Но они были уже тут как тут, и дверной косяк с грохотом отвалился – люди в зеленых мундирах заполнили пуф. Их было всего четверо, но здоровы же были германские парни – места в небольшой комнате почти не осталось. Стриженый разбил окно и попытался выпрыгнуть, но сильная рука поймала его за куртку и втащила назад. Самый высокий из налетчиков едва доставал до подбородка самому низкому из полицейских. Потом я ощутила озноб, но, наверное, виноват был холодный воздух из разбитого окна.
– Оденься, – сказала я Сабрине, – простудишься ведь.
*.*.*
– Ты не имела права работать в Германии, – повторила переводчица по фамилии Рабинович, миловидная брюнетка лет под тридцать. – Ты и твои подруги находились в пуфе незаконно.
– Ну, и что теперь? – вяло спросила я.
– Поедете к себе домой, в Россию.
– А что с бандитами будет? – поинтересовалась я, не обращая внимания на холодный тон и подчеркнутое «к себе» – домом переводчица уже бесповоротно считала Германию, где всего несколько десятилетий назад ее соплеменники ходили с желтыми звездами на груди, миллионами сгорая в печах крематориев. Странное место – этот наш мир…
– Насчет них суд решит, – переводчица, похоже, считала себя существом особенным, и общалась она со шлюхой, будто бы исключительно по своей милости, а не за гонорар от баварских властей.
– Откуда они вообще? – спросила я.
– Кажется, из Донбасса.
М-да, разговорить эту дамочку было нелегко.
– Скоро нас отправят в Россию?
– Это зависит от вашего консула.
– Тогда нескоро, – сказала я, припомнив родную бюрократию. И была не совсем права.
Консул появился в женской тюрьме буквально через пару дней. Держался он холодно, видимо рассматривая возню с нами как досадную обязанность, которая подмачивала дипломатический имидж великой державы. Консулу мы с Сабриной поведали нашу вымышленную историю в третий раз. Первый вариант был изложен мною по-английски следователю в ночь задержания, а второй – повторен следующим днем по-русски в присутствии переводчицы.
