Текст книги "Невеста (СИ)"

Автор книги: София Блейк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Вечерняя трапеза вышла не в пример дневной – молчаливой и безрадостной. Я почти не ела (вдруг, заставят возвращать!) и куталась в плед, подобранный на старом диване, стоящем в дальнем углу. Почему я на самом деле не поехала в Полесск? Сколько глупостей должен совершить человек, прежде чем не станет мудрым и не научится понимать других людей?

– У него свой человечек из ФАПСИ налаживал безопасность, так что там прослушки быть не могло, – тихая речь Толика предназначалась для ушей Джозефа, который, немного наклонившись, внимательно слушал. – Или кто–то из своих сдает, или это гнилые дела. Я не хочу лезть туда, где пахнет гнилью.

Ба, Толик, неужели есть что–то не гнилое, чем ты занимаешься, невесело подумала я. Твоя жизнь состоит из беспрестанных разводок, наездов, проверок на вшивость, интриг и случайных денег. Ты и твои друзья не принадлежат к большой бандитской группировке, поэтому вы, будто бы независимые, существуете все время между молотом и наковальней. Твоя жизнь, оборвавшись в несчастливый момент, не вызовет ничьих сожалений и слез, кроме родительских. Ты и сам пройдешь по головам, предашь и не раскаешься ни в чем. Совсем как я, только ты больше и намного сильнее. Не хочу, чтобы ты стал моим мужчиной, даже ненадолго. Что вообще я делаю на твоей даче? Не проще ли было поплакать на Егоровой могиле, как я уже плакала на могиле отца, или над искалеченным Вадиком. Русской бабе пристало изойти слезами, а потом вернуться, как тягловой лошади, к своему хомуту. Если вести себя так, никто и не заподозрит, что ты неправильная, не такая, как другие, паршивая девчонка, которая хочет выиграть Большой Приз. Бедная девочка, ты увянешь раньше срока, твое тело перестанет быть хоть кому–нибудь нужным после первых или вторых родов, веселье будет приходить только по праздникам, когда ты, или такие, как ты, смогут напиться и фальшиво затянуть какой–нибудь душевный бред. Провалитесь вы с такой жизнью, я не хочу знать ваших правил!

– Давайте спустимся вниз, – звонко произнесла я, и все, казалось, вздрогнули от неожиданности, а задремавший было Хохол, раскрыл глаза и дико уставился на меня.

– Рано еще, – отмахнулся Толик своей ручищей.

– Он не ты, – сказала я. – Он старше, и у него наверняка проблемы со здоровьем. Сейчас он как раз дошел то такой точки жалости к себе, что созрел. Если пропустить момент, он попрощается со здоровьем, и будет смеяться нам в глаза.

– Блин, ты что, ясновидящая, подруга? – пробормотал Хохол.

– Давайте попробуем, – сказал Толик, пожимая плечами. – Баба сердцем чует, или как оно было, в том кино?

– Мы зайдем вроде как попрощаться, – сказала я. – Скажем, что вернемся не завтра, а через день. Типа, дела зовут.

Толгуев, синюшно-бледный от побоев и холода, глядел, как полудохлая собака, которая приползла в дом, чтобы умереть. Но его губы, разомкнувшись, произнесли членораздельные слова:

– У меня есть около двадцати шести тысяч долларов. Есть способ, чтобы их передать так, что получить вы их сможете только, если я буду на свободе. Вы соглашаетесь и переводите меня в человеческие условия. Если нет, я умру, но есть люди, которые будут искать очень долго и упорно. Пока не найдут вас. Вы же не из воздуха появились – откуда–то у вас была информация о водиле КАМАЗа. Это уже зацепка, и я, уходя, оставил в сейфе записку. На всякий случай.

Если слова узника были правдой, это означало, что при известном старании, поиск мог бы выйти на девушку Егора, которая однажды появлялась в РОВД и там узнала о злополучном водителе Климове. Но сама я была уверена, что Толгуев блефует. Другой вопрос: не является ли даже блеф достаточным основанием для того, чтобы отделаться от меня? Так, на всякий случай, для страховки.

– Я думаю, ты действительно сдохнешь быстро, – спокойно сказал Толик. – Бред у тебя уже начался. За ту сумму, которую ты называешь, я бы и жопу от дивана не оторвал. Поговорим послезавтра, счастливо оставаться.

И Толик развернулся, чтобы уходить. Все мы двинулись вслед за ним.

– Стойте! – крикнул отчаянно Толгуев, дергая свой наручник. – Я же подохну здесь!

– Это твои проблемы, чувачок, – сказал тусклым голосом Джозеф. – Мы тебе санаторий, сам понимаешь, не обещали.

– Но у меня больше нету ни копейки! – воскликнул Толгуев. – Моя фирма, понятно, стоит дороже, но фирму не продашь, находясь в карцере. Никто не согласится на сделку, от которой дерьмом несет за версту!

– Тебе внесли предоплату за заказ больше того, что ты сейчас назвал, – Толик вернулся в подвал и подошел к Толгуеву, пристально глядя на него.

– Ты здорово информирован, парень, – без запинки ответил Толгуев, – но это была безналичка в рублях, из которой уже заплачена аренда за этот месяц и предыдущий. Сотрудники, опять же, получили зарплату, а новых заказов не было.

– Сорок штук, и ни копейки меньше, если хочешь жить, – сказал Толик.

– Это потому что вас четверо? – прикованный к бетонному гробу человек находил в себе силы шутить, и я подумала, что полное ничтожество никогда не могло бы основать и раскрутить фирму, выведя ее, как я знала от Егора, на оборот в миллион долларов. – Я старше вас, ребята, и знаю, как делить, чтобы не потерялся даже дробный остаток.

Но Толик поддержал юмор собеседника:

– Уговорил, старичок. Ты должен сорок одну штуку. Плюс урок арифметики бесплатно.

– Пойми меня, наконец, – устало сказал Толгуев. – Или двадцать шесть, или ничего. Любая сумма больше сказанной требует моего физического присутствия в офисе и в банке. Ни у кого другого нет права подписи, это же просто, парни, поймите и берите то, что есть.

– Ну, что скажешь? – Толик обратился к Джозефу.

– А что это за безопасный способ передачи? – спросил тот.

– Я делаю несколько звонков с ближайшей станции, или что тут поблизости есть. Потом встречаетесь с моим доверенным лицом и забираете деньги, а я еду домой на электричке.

– Нам надо посоветоваться, – сказал Толик.

– Дайте хоть одеться, братва, – попросил Толгуев. – Вы же выиграли. Вчистую.

– Хорошо, – сказал Толик и кивнул Хохлу, который пошел за одеждой бизнесмена.

Я была отстранена от участия в разговоре, который состоялся через считанные минуты наверху. Впрочем, вмешиваться мне никто не запрещал, просто мнение мое никого не интересовало, и я сочла за благо молчать, пока бандиты совещались. Собственно, решение брать то, что предлагают, было единогласно и с немалым облегчением принято почти сразу. Камнем преткновения стало решение, кого отправлять для встречи с посыльным Толгуева. Джозеф рвался ехать сам, но Толик настоял на том, чтобы отправились мы с Хохлом.

– Наше место здесь, – вдалбливал Толик жадному Джозефу. – Если возникнет обострение, мы разрулим ситуацию отсюда, а малую никто ни в чем не заподозрит. Она скажет, что ее наняли за две копейки, как курьера, доставить пакет. Ты же не заявишь, Буренка, что писалась в такое паленое дело, как похищение с целью выкупа? Ты маленькая и молодая – они и не подумают, что ты в теме.

– А вдруг они пробьют ментов с Юго-Запада… – начала я.

– Дура! – перебил меня Толик. – Он убийство заказывал, или нет? Какие на хрен менты! Он сам побоится к ним соваться. Крыша у него тоже ментовская, братвы за ним нет, но даже если и будет какой–то друг-одиночка, тебя–то он не приплетет к этой теме. Информацию ты только сама о себе можешь дать, пойми это!

– Да и сумма, в общем–то, смешная, – вставил Хохол. – Не будет подставы из–за таких бабок.

Ну вот, если вам привычны чемоданы с пачками денег, погони и перестрелки, то боюсь, вы разочаруетесь. Скорее включайте любимый сериал, где герои мыслят категориями миллионов и мочат всех подряд. Я же обещала писать только правду, так что извините, если скажу, что двадцать семь тысяч по размеру меньше упаковки тампонов, и эта отнюдь не астрономическая сумма благополучно доехала в моей наплечной сумке до дачи Толика, где в подвале ждал по-прежнему прикованный Толгуев. Правда, он уже был накормлен и полностью одет.

Единственный раз он поднимался наверх, чтобы сделать звонки. Мне показалось, он расстроился, когда узнал, что у бандитов есть мобильный телефон, и не придется никуда выезжать. Но отступать он не мог, к тому же ему завязали глаза, выводя наружу, и пообещали в дальнейшем тоже вывезти на МКАД с повязкой, закрывающей зрение. Такую заботу вроде бы бессмысленно проявлять к человеку, которому осталось жить не дольше момента передачи денег, – и бизнесмен, кажется, расслабился, четко распорядившись насчет оговоренной суммы.

В том, что денег оказалось меньше ожидаемого, были и положительные моменты. Во-первых, я не взяла на душу грех нарушения пятой заповеди, и соответственно, никому не было нужды избавляться от меня самой. Во-вторых, мне настолько опротивело общество бандитов (хоть спала я пару раз только с Толиком), что месть за смерть Егора перестала казаться мне достаточным поводом для пересмотра всех своих жизненных планов. А за пару дней на даче я поняла, что возмездие способно так изменить того, кто сполна отдается ему, что последствия мести камня на камне не оставят от того, что казалось раньше важным и любимым. А впрочем, если вы считаете меня недостаточно крепкой духом, это ваше право. В конце концов, я была только двадцатилетней шлюшкой, так что мои решения, как видите, страдали переменчивостью и непостоянством.

Несмотря на радость, которую я испытывала, все–таки меня терзала мысль о том, что как бы после невыполненной задачи не потерять что–то важное, уважение к себе, например. Поэтому, когда я все–таки услышала, что Джозеф настаивает на том, чтобы замочить Толгуева, несмотря на договоренность, во мне взыграло двоякое чувство: с одной стороны я боялась, что передавший деньги бухгалтер «Компьютраста» составит мое описание, годное для фоторобота. С другой же стороны, мой план тогда полностью осуществится – и вряд ли все–таки меня будут с ищейками разыскивать по городу, в котором число насильственных смертей далеко перешкалило отметку Чикаго тридцатых годов.

С некоторым облегчением я услышала, что Толик с Хохлом категорически против кровожадных планов Джозефа.

– Брось, братуха, – Толик ласково положил лапищу на бритый загривок приятеля, – я сам раз десять не мог найти сюда дорогу, пока дача строилась. А ему за один–то раз до этого ли было? И не станет он нарываться на неприятности из–за таких денег. Нутром чую, постарается просто забыть все поскорее. Мы–то ему ничего такого страшного не сделали. Кто б на нашем месте не нажился, скажи? Только дурак ленивый, – ответил Толик самому себе, и я поняла, что Джозеф смирился с мирным исходом.

Деньги делили без меня, но, выдавая мои две с лишним тысячи, Толик отводил глаза, объясняя, что было много расходов, типа приобретения мобилки, платы каким–то своим ментам за уточнение информации и еще много разных трат по мелочам.

В который раз я вспомнила мудрую фразу Егора о том, что по-настоящему управляет делами тот, кто разруливает финансовые потоки. Бедный Егор, деньги, которые мне вручил Толик, оказались платой за молчание об убийстве и были, на самом деле, Иудиными серебряниками. Хотя, если разобраться, я вряд ли могла жаловаться на исход. Дурацкая история, согласитесь.

Честно рассказывая о своей непоследовательности, я прекрасно понимаю, что по меркам дешевого детективчика у нас был прокол на проколе. Во-первых, поведение Толгуева, когда его усадили в машину, было самым нелепым – он ни разу не упомянул о выманившем его телефонном звонке, и объяснить это я с трудом способна, разве что в критическом состоянии его мозг запер все, что касалось заказного убийства, зато выпятил самую желаемую версию насчет переговоров по бизнесу. Потом глуповато выглядела его якобы безопасная схема передачи денег. Она с обеих сторон была выстроена настолько по-любительски, что остается только благодарить судьбу за то, что нам с Хохлом не прицепили грамотный хвост – и, если бы это произошло, я бы уже не писала этих строк. Вообще, столько дилетантизма и легкомыслия было проявлено всеми сторонами сделки, что я могу объяснить это разве только тем, что все, рассказанное мной, является чистейшей правдой.

Немногим позже рассказанной мною истории Москву и всю Россию потрясло убийство Влада Листьева. Сам президент пообещал на могиле журналиста, что дело будет раскрыто. Количество людей, которые могли бы пожелать зла этому замечательному и всеми любимому человеку, легко было пересчитать по пальцам, не разуваясь. И если до сих пор убийца не найден, не значит ли это, что наша жизнь ни грамма не правильнее и не логичнее, чем я здесь пытаюсь толковать?

*.*.*

Обзаведясь шальными деньгами, я решила наградить себя, любимую, исполнением давней мечты – купить, наконец, машину. Глубокой ночью поезд из столицы прибыл в Брянск, и я набрала домашний номер Палыча, которого не видела уже больше года. Никто не поднял трубку, и это могло означать, что старина по-прежнему несет трудовую вахту в нелегком деле круговорота спермы в родной природе. Конечно, существовали еще варианты, что Палыча посадили, или он умер, но я решила пренебречь столь маловероятными шансами. Такси от вокзала до его дома стоило смешно, если сравнивать с Москвой. На темной улице было тихо, почти как на Толиковой даче. Я уже бывала здесь десятки раз, когда Палыч поднимался наверх с Мариной, а я листала книжку в его «Волге», или он заскакивал домой, оказавшись рядом в промежутке между вызовами. В его крошечную квартиру я заходила всего однажды, когда Палыч упросил нас с Вадиком посмотреть во время простоя на работе футбольный матч. То есть, Палыч был бы рад видеть меня в гостях намного чаще, но я не могла ему предложить ничего, кроме дружбы, а для этого не обязательно подниматься домой к убежденному старому холостяку.

Воспоминания, конечно, обладают способностью согревать, но в морозную ноябрьскую ночь даже они не могут помочь надолго: когда Палыч, наконец, приехал, уже брезжил тусклый рассвет, и я почти перестала чувствовать пальцы ног. Удивление Палыча было настолько велико, что он даже на некоторое время потерял дар членораздельной речи. Я с наслаждением погрузилась в горячую ванну, наплевав на местами выступавшую ржавчину, а Палыч поехал в круглосуточный магазин, закупаться к торжественному случаю. Я вылила в воду порядочное количество шампуня, взятого в дорогу из Москвы, намылила голову, да так и заснула. Конечно, холостяцкая ванная комната не запиралась, и я проснулась в остывшей воде, прозрачной без лопнувших пузырьков шампуня, под масленым взглядом Палыча, стоящего надо мной.

– Ох, извини, – сказала я, открыв глаза и прикрываясь руками.

– Ну, дай полюбоваться, Сонька, – хрипло выдохнул Палыч. – Эх, плюхнуться бы к тебе, – мечтательно добавил он.

– Мы же друзья, – завела я вечную как мир женскую присказку, которой мы утешаем самцов, не вызывающих нашего желания.

– Друзья–то друзья, – грустно сказал Палыч, – а пустила бы разочек старика в ванную, неужели от тебя убудет? Ты же мне всегда нравилась, малая…

– После Марины, – оборвала я его.

– Да что наркоманка эта конченая, с ней у меня как договор был, услуга за услугу. А тебя во сне по ночам я вижу…

– Ох, врет–то! – рассмеялась я. – Ты ночами даже не спишь!

– Когда сплю, тогда и вижу, – серьезно сказал Палыч. – Иногда, правда, с Вадимом. Столько всего вместе пережили, а ты ржать.

– Ну, а как же тут серьезной быть, – продолжала я по инерции улыбаться. – Давай, ты мне дашь одеться и расскажешь, как ты выкрутился тогда.

– Так что, не пустишь старика, спинку потереть? – сказал Палыч, и столько грусти и мольбы в его глазах я прочитала, что, на секунду задумавшись, решила стать на несколько мгновений доброй феей из сказки.

– Только один раз потереть спинку? – кокетливо спросила я, глядя на него, и, когда вмиг зажегся его усталый взгляд и расправились плечи, я подумала, что добрые дела сами по себе иногда могут быть наградой. Без материальной стимуляции, к которой я, чего уж там, успела порядком привыкнуть.

– Дай тогда сумочку, вот она, на крючке висит, – мои мокрые руки оторвались, наконец, от груди, и я достала из протянутой сумки упаковку резинок, с которыми уже почти три года не расставалась никогда.

Голый Палыч, прямо скажем, на Аполлона не походил, но вид обнаженного мужского тела, давно перестал мне внушать какие–либо чувства. Ну, или почти перестал. Снятую одежду Палыч ногой задвинул под ванную.

– Соняша, девочка, ты… – он остановился, а я поднялась из воды, ежась от холода, и решая, как с ним быть. – Твой голос, как серебряный колокольчик, девочка, я всегда заслушивался, когда ты говорила. Как сказала тогда «Мы его там не бросим!» Я бы год жизни отдал, чтобы ты это обо мне…

– Ох, ну иди же сюда скорее, – сказала я и опустила голову, делая вид, что регулирую температуру воды, бегущей из душа, а, на самом деле, пряча слезы. Господи, я даже не знала его имени!

Палыч, как послушный большой ребенок, делал все, что я хотела от него: дал себя вымыть моим шампунем, поднимал руки и ноги, поворачивался, чтобы мне было удобнее. Он не делал никаких попыток хватать или щипать меня, лишь легонько гладил мое влажное тело. Мне не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы возбудить его – Палыч был готов, уже оставшись без одежды, а может, и раньше. Вот и верь после этого тому, что простатит считается профессиональной болезнью водителей. Ванная комната Палыча менее всего подходила для занятий любовью, но это не помешало мне нарядить достоинство Палыча в резиновый скафандр, и, наклонившись, упереться руками в оба крана – горячий и холодный.

– Ничего прекраснее никогда не видел, – сказал, глядя сзади на то, что открылось ему, грубый пожилой водила, который вроде бы и не произносил никогда красивых слов. Неужели это я пробудила к жизни романтический дар простого брянского трудяги?

– Возьми меня за попку руками, – простонала я, изогнувшись и ритмично помогая Палычу.

– Ох, девочка, я с ума сойду, – он снял наждачные ладони с моей талии и переместил на ягодицы.

– Теперь раздвинь мне попку, прошу тебя, раздвинь ее шире! – зашлась я в крике, в этот же миг Палыч заревел, как пещерный медведь, и я почувствовала его содрогания внутри себя.

Как легко управляться с влюбленными мужчинами, как нетрудно делать их счастливыми, получая в ответ их щедрость, благородство, доброту. Мне и в самом деле было ужасно интересно влюблять в себя, подбирать слова-ключики к разным характерам, делать встречи нестандартными, потому что обычную профессиональную проститутку быстро забывают, но девушку, которая в миг соития коснулась словами чего–то сокровенного в душе, будут помнить очень долго, и неважно, сколько стоила ее ласка – мужчина, услыхавший что–то необычное в самый интимный момент, захочет встретиться еще.

Я заснула на раскладном диване, для которого нашлось чистое белье, а Палыч устроился рядом на раскладушке. Перед этим он поведал мне о том, как, оставшись один на берегу Десны, после нашего со Светой бегства, поначалу запаниковал, но собрался и смог кое–как замыть окровавленные боковые окна и повыбрасывать из салона осколки заднего и переднего стекла. Ему повезло, что было раннее утро, и в это время милицейские проверки в Брянске крайне редки – натерпевшись страху, он сумел загнать «Волгу» в гаражный кооператив, где у него были знакомые. За время общения незаметно опустел скромный кухонный столик, и закончилась бутылка водки. Мыть посуду сил уже не было, и мы просто свалили ее в облупившуюся раковину.

Проснулись мы поздно, как уже оба привыкли, и я беспокоилась, что Палыч начнет ко мне приставать, но он был вполне деликатен и спешил предугадать все мои желания. К примеру, сам вымыл посуду, в то время как я нежилась под одеялом с закрытыми глазами.

Пока кипятился чайник, я вкратце изложила Палычу свой план и попросила о помощи. Отказавшись, он вполне мог оставить мою мечту несбывшейся, но я почему–то не сомневалась в его содействии.

Оказалось, что он был давно знаком с Кондратом, и это облегчило нашу задачу: в этот же день Палычу предложили пятилетнюю «восьмерку» черного цвета экспортной сборки, конечно же, ворованную, с уже перебитыми номерами, но за две трети от рыночной стоимости. Палыч стал торговаться и сбил цену до двух тысяч, которые я могла заплатить. Так я избежала опасности быть обманутой и разделить судьбу множества народу, желавшего приобрести железного друга на авторынках тех разнузданных лет. Покупателей выставляли на куклы, разводили на доверии, швыряли внаглую, избивая и калеча, но я положилась на пожилого и опытного Палыча, влюбленного в молодую проститутку, и он меня не подвел. Не обманул и Кондрат – впрочем, еще на том «субботнике», где нам удалось пообщаться, он заверял меня, что качество его товара безупречно, отсюда и слава о нем, как о лучшем специалисте во всей области.

На «восьмерке» было две маленьких вмятины, которые помогли Палычу сбить цену до минимума. В остальном она выглядела, как новенькая, что, впрочем, было одним из необходимых элементов предпродажной подготовки.

Если вы выросли в обеспеченной семье и с детства разъезжали на машинах, вы никогда не поймете, какие чувства испытывает человек, впервые садящийся за руль собственного автомобиля. Это было слаще, чем секс… ну да, о чем это я… слаще всего сладкого, что я пробовала в жизни. Черная металлическая подруга, которая была покорна движениям моих рук и ног, символ того, что я чего–то стою на этом свете. Вдобавок цвет машины идеально гармонировал с ярко-рыжим оттенком моих волос.

Палыч наблюдал за мной со стороны и давал скупые, но верные советы, которые помогали мне, впервые выехавшей на дорогу без инструктора. Мы катались по городу, в котором прошли для нас полтора года совместной работы, и это было непередаваемое чувство.

– Сказать бы нам тогда, что вот так будем ездить через годик, – улыбнулся Палыч, когда я подвезла его к «Волге», – мы бы не расстроились.

– Это точно! – чудесное состояние не покидало меня. – А давай сегодня я девок повожу, – предложила я.

– Зачем ментов дразнить? – улыбнулся Палыч и вышел из машины (Моей машины!)

Он уже уехал на смену, а я все сидела и гладила руль, чехлы сидений, торпеду, рычаг переключения скоростей, ну, надеюсь, вы понимаете. Потом я сделала еще пару кругов по знакомым улицам и припарковалась у магазина, где решила закупить продукты, чтобы угостить Палыча вкусным ужином. Выходя с пакетами в обеих руках, я заметила, что возле моей машины вьются какие–то подозрительные малолетки, и в мою чистую радость вползло беспокойство. Вдруг я поняла, что каждый, у кого есть что–нибудь свое, жутко боится потерять нажитое, и страх этот возрастает пропорционально ценности того, что имеешь. Ну, устроен так этот мир, что не может в нем эйфория длиться долго. Достаточно того, что она вообще есть, и мы можем вспоминать о ней в дни наших поражений.

На следующий день мы с Палычем отправились в ГИБДД и превратили его доверенность в техпаспорт на мое имя. Уплатив положенные сборы, плюс еще немного сверху за срочность, я стала законной хозяйкой «восьмерки», хотя сердце у меня едва не выскочило из груди, когда молодой лейтенантик въедливо разглядывал перебитые номера под капотом. К счастью, Кондрат снова не подкачал, и мое уважение к нему выросло до небес.

На другое утро я выехала в Полесск, подарив Палычу на прощание ночь на скрипящем диване. Это все, чем я могла отблагодарить его, и он этого стоил, наш добрый водитель и друг, на которого я могла всегда положиться. Кстати, я теперь знала его имя – Василий и фамилию – Иванов. Так было написано в доверенности.

– Девочка, помни всегда, что это лишь кусок железа, – сказал мне на прощание Палыч, когда мы ожидали у гаража его знакомых, где на машину устанавливали сигнализацию. – За свою биографию я перевидал десятки тонн битого металлолома, который раньше ездил и радовал владельцев. По сравнению со здоровьем, свободой и жизнью он не стоит ни черта, поверь старику.

– Ты не старик, перестань это повторять, – ответила я. – Мужик в расцвете сил – вот ты кто!

Я поцеловала Палыча и села за руль. Он стоял, глядя мне вслед, пока я не повернула за угол.

Счастьем называется чувство, с которым впервые едешь домой на собственной машине. Вот так мне казалось, когда голые деревья моих родных лесов приветствовали меня с обочин, когда я включала дворники, чтобы отогнать снег, и фары, чтобы рассеять ночь. Собственно, был только вечер, но дни шли на убыль, и я въехала в Полесск, когда стало уже совсем темно. Поставив машину под окнами, я гордо вышла из нее и нажала на кнопку дистанционного пульта. Машина мелодично пожелала мне спокойной ночи – у старушки с четвертого этажа, проходившей мимо, едва не выпала вставная челюсть. Назавтра все соседи узнают, что София Буренина вернулась погостить к матери на своем авто. Возможно, ради этого тоже стоило бороться.

Мама отнеслась к моему приобретению довольно спокойно и повторила слова Палыча, что здоровье намного важнее. Людка Калашникова чуть не визжала, как она гордится мной, и как рада за меня. Правда, от нее не укрылось, что номера на машине брянские, и мне пришлось выдумывать легенду про областной филиал. Кажется, это не вызвало подозрений.

– По-моему, Сергей мне изменяет, – поделилась моя школьная подружка, когда восторги, наконец, утихли.

– Почему ты так думаешь?

– Он стал не такой, как был, – сказала Людка. – Все время приходит с работы поздно вечером, а денег больше не становится. Может быть, я бы не обратила внимания, но теперь он спит со мной ну… раза три в неделю.

– По этому еще нельзя делать выводы, – рассудительно сказала я. – Не расстраивайся раньше времени, и думай, что же он не получает у тебя, если ищет на стороне.

– Ты скажешь, тоже! – фыркнула Людка. – Мы с ним уже третий год вместе живем, я его, как облупленного знаю.

– Это–то и плохо, – сказала я. – Должна быть какая–то загадка, даже в браке. Ведь он–то тебя тоже знает, и ему скучно.

Мы снова сидели у Людки дома и распивали бутылку грузинского вина, что становилось приятной традицией.

– Жаль, тебя на свадьбе не было, – вспомнила Людка. – Я так хотела, чтобы ты свидетельницей стала, но ни адреса, ни телефона ты даже не оставила, подруга, блин, называется.

– Извини, – сказала я, отпивая чудесное красное вино. – У меня как раз был тяжеленный период, и я даже с мамой не созванивалась. Думала, объявлюсь, когда достигну чего–нибудь. Если бы ты не спешила так сильно замуж, я бы была у тебя свидетельницей.

– Может, я на самом деле поторопилась, – сказала Людка. – Обычно ранние браки нестойкие. Но отпускать Серегу было бы глупостью, вряд ли такого жениха у нас легко найти.

– Ну, теперь чего уж говорить, – пожала я плечами. – Дело сделано. Может быть, он еще не перебесился, и добирает свое, если ты права насчет его гулянок.

– Знаешь, Сонька, – сказала моя подруга, глядя на меня слегка затуманенным взглядом, – если это так необходимо, чтобы мужик ходил на сторону и «добирал свое», то классно было бы, если бы я знала, что он гуляет с тобой.

– Что-о?

– Да не ерепенься, коза, – поморщилась Людка. – Просто я не представляю себе, чтобы ты увела у меня мужика. Ну, не укладывается у меня такое в голове.

– Это потому что я порядочная, – согласилась я, – и никогда бы такого тебе не сделала.

– Не только, – сказала Людка. – А ты могла бы жить втроем, ну, ты понимаешь…

– Понимаю, – сказала я, – только это все глупости. На трех ногах даже стол не удержится.

Для убедительности я даже потолкала рукой тяжелую столешницу.

– А вчетвером? – Людку уже несло. – Я читала, что в Москве есть такие свингеры, которые меняются парами, представляешь, у них клубы специальные, в которых пара может встретиться с другими парами, и, если кто кому понравился, то они меняются партнерами на ночь.

– Тебе тоскливо тут, – догадалась я. – Молодая, здоровая, сидишь в четырех стенах и маешься дурью. Это от безделья в голову дикие мысли лезут.

– И что мне делать? – грустно спросила Людка.

– Давай в Москву поедем, – предложила я. – У Ленки остановишься, она мне, кстати, сильно год назад помогла. Да и за рулем одной не так по кайфу полтыщи кэмэ пилить.

– Ух ты, а это идея! – Людкины глаза загорелись. – Пускай Серый меня поревнует!

– И если приключений захочется, – добавила я масла в огонь, – мы это мигом обстряпаем.

– Ты моя драгоценная! – Людка оббежала стол и расцеловала меня. – Ну, кто б еще такую идею подкинул! У меня пара костюмов есть, и платье, которые тут надеть некуда даже.

Вскоре моим глазам был представлен весь Людкин гардероб, она переодевалась, красилась, меняла прически, словом, мы и не обратили внимания, что наступил уже поздний вечер, очнувшись только, когда домой вернулся Сергей.

Он с удивлением воззрился на жену, которая в полном макияже и декольтированном платье подбежала к нему, чмокнула в холодную щеку и выпалила наш свежеиспеченный план. Лицо Сергея, и без того усталое, приобрело землистый оттенок и он, не задумываясь, отрубил:

– Даже думать забудь. Никуда не поедешь без меня. Чем херней страдать, ужин бы разогрела.

Я протиснулась в коридор мимо его начинающей полнеть фигуры и начала одеваться. В этот вечер я поняла, что в лице Людкиного мужа обеспечила себе врага. И в Москву мне пришлось возвращаться одной.

Это была тяжелая дорога, местами из–за гололеда произошли аварии, и пробки тянулись на многие километры. Я ехала очень осторожно, и нередко машины мигали фарами позади меня, сигналили, а, увидев девушку за рулем, вертели пальцами у висков, матерились и пытались всячески меня достать. По счастью, я уже давно научилась не реагировать на оскорбления и думала только о том, чтобы не попасть в аварию и не повредить мою любимую «восьмерочку».

Усталая и сонная, я добралась до своего московского пристанища намного позже, чем рассчитывала. Была глухая ночь, и оказалось, что моя кровать занята новенькой девушкой, которая перепугалась из–за моего неожиданного вторжения.

Вообще–то я полагала, что не способна навести страх на кого–нибудь, даже ночью, но вскоре поняла: новенькая просто по жизни была несчастной и забитой девчонкой. Она прибыла из Казани, где нравы совсем не такие, как в знакомых мне городах. Малолетние банды делили там все районы на зоны влияния, и девчонки, у которых не было крутого брата, отца или любовника, становились общаковым достоянием. Они по команде спали со своими бригадными пацанами, выполняли любые распоряжения лидеров, и становились проститутками против своего желания, если только подходили по внешним данным.

Я знала о казанских порядках задолго до этого, общаясь с Кирой, Дилярой и слушая их разговоры между собой. Какие бы у нас не были отношения, в маленьком коллективе, который варится в тесной квартирке, ничего нельзя утаить. Ну, или почти ничего…