Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: София Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Новенькую звали Аленой, и она была еще несовершеннолетней, даже младше меня, когда я только начинала свою карьеру проститутки. Мы пили на кухне чай, и я вполуха слушала, с каким страхом и почтением девушка говорит о казанских бригадах. Алена не утаила от меня, что стала женщиной в двенадцать, и с тех пор хорошим поведением заслужила отправку в столицу, что считалось очень круто для простой казанской девчушки. Меньше всего я хотела близко сходиться с казанскими, и сейчас был как раз повод задуматься об этом. Что, если я своими отлучками настолько достала Эмиля, что он не остановится перед осуществлением своей давней угрозы?
Пожалуй, я была не слишком желанным кадром для сутенеров из–за своей самостоятельности и плохо скрываемых собственных целей. В моей практике, правда, отечественные сутенеры были достаточно равнодушны к судьбе проституток, что было, в общем–то, неплохо и давало нам известную свободу. Пока что ни один из наших хозяев не подкарауливал девушек, решивших переменить жизнь и профессию, не избивал и не вредил им другими способами, но сейчас рассказы Алены посеяли во мне нехорошие сомнения. Даром, что я была не из их мест родом, все равно я уже стала частью их бизнеса, и на меня распространялось их отношение к своим землячкам. Хуже того, именно то, что я не имела отношения к их родине, делало меня вдвойне уязвимой.
Я как раз собрала чемодан и спортивную сумку, поместив в них все мои пожитки, когда со смены вернулась Оксана. Наша внезапная близость с ней на вызове у американца как–то отошла у меня на задний план из–за последних событий, но выяснилось, что украинка и не думала ничего забывать.
– Маленькая моя, – ее поцелуй застыл на моих губах вместе с привкусом помады, алкоголя и сигарет, – я скучала за тобой, где ты пропадала?
– Надо говорить «скучала по тебе», – поправила я типично украинскую ошибку, как часто это делала раньше.
– Ай миссд ю, – нашлась Оксана и снова обняла меня.
– Для меня уже нет в квартире места, – сказала я, отодвигая ее. – Пожалуй, самое время сматываться.
– Как, насовсем?
– Не знаю, – признаться, у меня еще не было никакого плана, но даже если бы и был, я вряд ли стала бы делиться с Оксаной, чья лояльность казанским была проверена полутора годами работы на них.
– Тогда я с тобой, – вдруг решительно заявила Оксана, – только вещи соберу.
– Да ты сдурела! – испугалась я не на шутку. – Малолетка сейчас тревогу поднимет. Ты пьяная совсем, и сейчас остальные припрутся, вот им потеха будет.
– Осточертели мне они все, – Оксана понизила голос до шепота, – хуже горькой редьки. Но рано девки не заявятся – я знаю. Они после работы таблетками закинулись и на дискотеку рванули до самого утра.
– Так утро уже скоро.
– Мне собраться – пять минут, не веришь?
– И куда мы пойдем, горе мое?
Наше перешептывание в коридоре грозило затянуться, и мы то и дело оглядывались на дверь, за которой спала Алена. Или делала вид, что спит.
– А у меня есть один телефончик, – прошептала Оксана, – нас примут с дорогой душой.
– Где это?
– Это одна тетечка держит элитный салон. Под фээсбэшной крышей. Бабки там посерьезнее, чем у нас, и клиентура побогаче.
– Откуда у тебя их координаты?
– На вызове дал один человек хороший. Я уже встречалась с тетушкой. Если бы тебя не ждала, так позавчера бы туда переехала.
– Ты–то модельной внешности, – продолжала сомневаться я, – на кой им Дюймовочка нужна?
– Я и о тебе говорила, и описала тебя уже, – прошептала Оксана, гладя мои волосы. – Не пропадем, малая, мы с тобой.
Вот так я дала себя уговорить. Странно, как может измениться жизнь из–за единственного разговора, ночью, шепотом, в тесном коридоре. Что было бы, уйди я минут на десять раньше, до возвращения украинки с работы? Этого мне узнать не дано никогда. Ну, и ладно.
Факт: мы покинули постылое жилище никем не остановленные, две молодые девчонки, еле волокущие туго набитые чемоданы и сумки. Чтобы выйти на улицу и ловить такси, нам следовало повернуть от подъезда налево, но я помотала головой и свернула направо. Оксана чуть не свалилась на месте, когда я остановилась у освещенной стоянки, где приткнулись друг к другу несколько легковых машин, и нажала на кнопку дистанционного пульта. Дар речи вернулся к украинке только, когда я вывела «восьмерку» на Варшавское шоссе и спросила небрежно:
– Куда ехать–то?
*.*.*
Тетеньку звали Камиллой, и она напоминала расфуфыренную мечту малолетнего онаниста. Карие глаза с поволокой томно смотрели из–под челки иссиня-черных волос, полные губы в яркой помаде каждый раз складывались в трубочку, когда Камилла раскрывала рот, то ли разговаривая, то ли втягивая кофе. Вообще, я не встречала до этого столь явно чувственный рот. Одето на Камиллу было много дорогих интересных вещей, но при этом почему–то складывалось чувство, что она голая. Наверное, это был такой талант, не знаю, как объяснить иначе, но при виде ее впервые, я одновременно поняла, что мне она не нравится, и что у нее можно многому научиться. Ну, например, как добиться того, чтобы собеседник не мог догадаться, сколько тебе лет. Видна была только дороговизна всего: одежды, колец, серег, ожерелий, белья, обуви, духов, которые обволакивали Камиллу осязаемым облаком. Она двигалась, как в ритуальном танце соблазнения, вся яркая, сочная, ароматная, сладкая. Невозможно было представить, чтобы кто–нибудь обратился к ней с обычными словами, ну там: «Камилла, разогрей котлеты и борщ!»
Минут через десять нашего общения, я заметила, какими глазами на «тетеньку» пялится Оксана, и вдруг ощутила… укол ревности. Неужели такое возможно со мной, подумала я, и безжалостно задавила гаденыша, колющего под горлом. Это будет даже хорошо, если Оксана переключится, решила я окончательно, но не испытала облегчения. Было видно, что у Камиллы и Оксаны уже успела образоваться какая–то доверительность отношений, отчего я чувствовала себя не в своей тарелке. Впрочем, я старательно улыбалась, несколько раз щегольнула эрудицией, вспомнив какую–то аналогию из Чехова и процитировав четверостишие Ахматовой. К концу разговора Камилла смотрела на меня куда как благосклоннее, чем в начале.
– Я, знаете ли, хотела работать в таком месте, где буду не проституткой на конвейере, а гейшей, которая способна поддержать любое общение, – заявила я под конец. – Мне нравится разнообразие, и я люблю разговаривать с клиентами даже в самом процессе.
– Оксана, твоя подруга восхитительна, – сказала Камилла мурлычущим голосом. – Ей недостает стиля, но над этим мы поработаем.
Это значило, что у самой Оксаны стиль был, и ей работать было уже не над чем. Я вгляделась в смазливое личико украинки с большими глазами и вздернутым носиком – по-моему, стиля ей как раз недоставало, но спорить я с Камиллой не стала, а расслабилась, потому что здорово устала. Нас провели в отдельную квартиру, которая примыкала к собственно салону, и там я, наконец, добрела до кровати и заснула, будто провалилась в темный омут.
Так началась моя работа в салоне, который представлял собой ничто иное, как публичный дом, камерный, в меру шикарный, с евроремонтом и японской аппаратурой, но я видывала к тому времени и более крутой дизайн, и самую навороченную мебель, и всякую бытовую технику, а поэтому не слишком–то восторгалась.
Кроме нас с Оксаной, здесь работало еще пятеро девушек, причем одна из них была москвичкой, а остальные делили с нами квартиру, в которой не было, конечно же, никакого евроремонта и вообще не было ничего лишнего, но сама по себе она была большая и удобная, поскольку в ней располагались две ванные комнаты, и у нас не возникало особой толчеи по утрам.
Что касается клиентов, то здесь, пожалуй, Оксана погорячилась, сказав, что в салон будет заходить исключительно элитная публика. Да, на вызове двери мог открыть полуголый небритый мужик с воблой в руке, а сюда приходили одетые люди. Но на этом, кажется, все различия и заканчивались. Бывало, и нередко, что к нам заваливалась компания бизнесменов в малиновых пиджаках, или сибирских нефтяников, едва ли не в унтах, но счесть эту публику элитой можно было разве что по пьяни или обкурке. Эти люди, впрочем, сами были о себе чрезвычайно высокого мнения, но я давно уже знала, что достоинство людей измеряется не самолюбованием, а другими вещами. Меня мало волновала всяческая элитарность, подлинная или надуманная, зато мне было интересно общаться и находить новые стороны в людях, перенимать их знания, суждения, их уникальный жизненный опыт.
Оказалось, что Камилла без труда разбиралась в мужчинах, ее определения были всегда точны и остроумны. Ее даром было находить слова-ключики к любым типам и характерам, и я временами диву давалась, как она, едва переговорив с клиентом, предупреждала девушку, которая шла с ним работать, что это неврастеник со склонностью к садизму, хотя человек производил самое благоприятное впечатление. Или она успокаивала проститутку, которая не хотела уединяться с грубым и пьяным типом, заверяя, что это на самом деле безобидный, добрый человек, который просто немного закомплексован. Камилла почти никогда не ошибалась, и я просто жаждала развить в себе подобный дар, надеясь, что у меня есть к тому задатки.
В салоне все девушки представлялись не своими собственными именами, а псевдонимами. Я стала Сильвией, а Оксана выбрала имя Роксана, созвучное ее собственному. Она даже из–за этого купила компакт-диск Стинга с одноименной песней, и стала слушать хорошую музыку, а не тупой транс, что водилось за ней раньше. Я не особенно интересовалась подлинными именами остальных проституток, работавших тогда с нами, поэтому здесь вы тоже найдете только их псевдонимы.
Виолетта
Азиатская кровь явно проступала в ее немного резких и хищных чертах. Она приехала откуда–то из Ферганы, и в жизни ее было много насилия и унижения. Характер у Виолетты был бесповоротно испорчен ее прошлым, но я и до этого и после видела людей, которые все–таки справлялись со своими проблемами, и не переставали быть людьми.
Виолетта же относилась к большинству: на зло она отвечала злом, только ее ответ не мог быть обращен к тем, кто причинил страдания ей, и она вымещала свою ненависть на ни в чем не повинных людях. Она ненавидела всех мужчин, каждый ее заход в комнату с клиентом был актом возмездия, и я диву давалась, что у нее есть немало постоянных посетителей, которые к ней возвращались.
Однажды, когда мы с ней вдвоем сидели в салоне (остальные работали в комнатах), Виолетта нашарила бумажник в кармане пьяного клиента, который уснул, ожидая своего друга, и вытащила оттуда пачку какой–то валюты. Отстегнув несколько купюр, она с победным видом засунула бумажник обратно во внутренний карман и, взглянув на меня, вручила мне две сотенные бумажки. Это оказались дойчемарки, но хоть бы это были и британские фунты, я никогда не взяла бы так нагло то, что мне не принадлежит. Впервые в жизни я оказалась в таком сложном положении: с одной стороны, было противно становиться соучастницей воровства, с другой же – доносить на такую же, как я девчонку было не в моих правилах.
Вскоре друг обворованного вышел из комнаты, где он провел около часа, и разбудил спящего. Они еще выпили приготовленный Виолеттой кофе, поболтали и ушли, причем коварная воровка строила глазки, якобы изнемогая от желания уединиться со своей жертвой. Но человек, которого она обокрала, не поддался ее чарам, сказав, что не изменяет жене. Когда они покинули салон, я уже приняла решение и, дождавшись, пока мы закроемся, подошла к Камилле, которая считала вечернюю выручку.
– Есть разговор, – сказала я, выкладывая из сумочки двести марок на столик перед Камиллой.
– Я слушаю, Сильвия, – отозвалась Камилла, досчитав пачку купюр и делая запись в маленьком блокноте.
И я рассказала все, что произошло, не испытывая никаких угрызений. Камилла слушала с непроницаемым видом, потом сказала:
– Не надо было давать ей вынимать деньги. Теперь, если они вернутся, мы будем все отрицать, понимаешь?
Я понимала.
– Она давно меня раздражала, – добавила Камилла. – Но у нее есть постоянные клиенты, и ты сама тоже немного виновата. Я выгоню ее в том случае, если ты займешь ее место.
– То есть…
– Будешь садисткой, милая, – закончила за меня Виолетта. – Думаю, ты справишься.
– Но я уже юная пионерка, студентка, лесбиянка, – перечислила я свои роли в борделе. – Не чересчур ли это?
– Для тебя – в самый раз, – усмехнулась Камилла. – Ты ведь уже понимаешь, что мы все актрисы в театре, и новая роль пойдет тебе только на пользу. Кто говорил мне, что любит разнообразие?
К тому времени я уже обзавелась беленькой рубашкой и синей пионерской юбочкой, чтобы удовлетворять прихоти педофилов. Красный галстук и белые гольфики, которые оставались на мне в конце спектаклей, возбуждали любителей нимфеток настолько, что я уже полностью освоилась в этой роли. Но теперь мне предстояло играть нечто новое, не менее порочное, и к моему гардеробу добавился кожаный комбинезон с вырезами для грудей, черная фуражка, перчатки до локтей и хлыстик. Поразительно, но и с этим имиджем я справлялась без труда, вгоняя мазохистов в такой трепет и экстаз, что Камилла, слыша восторги клиентов, загрузила меня работой больше всех остальных девчонок. При этом я умудрилась как–то сдать зимнюю сессию в академии, и была вполне довольна собой.
Что же касается Виолетты, то я случайно встретила ее через пару лет в одном из московских клубов, она была явно под дозой, как и большинство народу в том месте, и не узнала меня. Или не захотела узнавать.
Изабелла
Была беженкой из Туркменистана. Вроде бы там не было никаких военных действий, но русские, чувствуя враждебное отношение к себе, уезжали оттуда, если только могли это себе позволить. Семья Изабеллы переехала в какую–то российскую глубинку, где не было больших проблем с жильем. Видя, что ее близкие находятся в полунищем состоянии, и жалеют каждую копейку, которая доставалась тяжелым трудом, восемнадцатилетняя девушка решила отправиться за счастьем в столицу. Естественно, мысль о панели пугала ее поначалу, как и всех нас, но она все–таки решила начать, и выбрала для этого Тверскую. Точнее, это Тверская в лице каких–то сутенеров обратила внимание на хорошенькую девушку и предложила ей стать проституткой.
Работа нашего заведения заканчивалась обычно в районе двух часов ночи, и я нередко, чтобы избавиться от надоевших лиц, выходила на улицу, шла к платной стоянке, где под охраной ждала моя любимая машинка, и ехала по ночной Москве. Нередко я проезжала по Тверской улице, наблюдая за мерзнущими уличными феями из прогретого салона своей любимицы. Временами я даже останавливала «восьмерку» у тротуара Тверской, покупала какой–нибудь сэндвич или мороженое, а потом сидела на пассажирском сидении и не спеша, ела, запивая сухую пищу соком из пакета или кофе из бумажного стаканчика. В такие минуты моим глазам открывались картины работы уличных девушек, среди которых попадались совершенно разные, от потасканных страшненьких бабенок до малолетних дурочек, от писаных красавиц в модной одежде до ущербных бродяжек без передних зубов.
Я никогда не стояла на улице, но сам этот бизнес был мне знаком, и я понимала, что тротуар поделен между сутенерами и крышующими их ментами, отсюда и разница в подходе к делу и во внешности девушек. Чем ближе к Кремлю, тем они становились симпатичнее, хотя временами попадались исключения, и какую–нибудь потенциальную Мисс злая судьба забрасывала к Белорусскому вокзалу. Было интересно наблюдать, как за проститутками выстраиваются в очередь машины, причем какой–нибудь «шестисотый» мерс мог терпеливо ждать, уткнувшись в зад скромной «пятерки». В деле удовлетворения похоти самцы казались равны, и не имели решающего значения их деньги или социальный статус: проститутки запрыгивали как в дорогие кожаные салоны иномарок, так и в старенький отечественный транспорт, лишь бы им платили и не обижали.
Так вот, я слышала, что работа на Тверской портит девушек, и элитная проститутка уже никогда не получится из той, кто привыкла работать на потоке, не раздеваясь полностью, быстро и жадно отжимая неприхотливую клиентуру. Так говорила и Камилла, но, тем не менее, туркменская беженка Изабелла все же оказалась у нас. Возможно, это произошло из–за того, что стаж ее на Тверской не насчитывал и двух месяцев, когда один из товарищей, подрабатывавших нашей крышей, познакомился с ней и перетащил юный талант к нам.
Вообще–то, я никак не могла привыкнуть, что крышевали наш бордель не братки, а наследники Железного Феликса, доблестные защитники безопасности нашей чудесной державы. Я не собираюсь воздевать руки к небу и стенать о вопиющей безнравственности этого явления – в те годы большинство населения России и так исходило проклятиями в адрес тех, кто был богаче. Парадоксально лишь то, что именно меньшинство умеет зарабатывать деньги, а толпа всегда завидует и поносит людей, которые смогли вырваться из нищего стада. Исключение не составляли и все до единой работавшие со мной проститутки, чьим любимым занятием было обсуждать, какой пресс бабок вынимал из кармана тот или иной мужик. Они бы с удовольствием отобрали эти деньги, если бы могли, забывая, что у кого–нибудь могло зародиться желание проделать то же самое с ними.
Так вот, рассказывая о крыше, я должна признать, что с ними было намного спокойней и комфортней, чем с братвой. В отличие от наглых, шумных бандосов, чекисты были предельно корректны, почти не устраивали «субботников» и не напрягали нас больше необходимого. Может, вы думаете, что к нам приходили эдакие правильные дядьки с Лубянки, сверкая красными корочками и собирая причитавшиеся им деньги в дипломаты с двуглавым орлом. Если вы настолько наивны, то мне придется объяснить, что непосредственно нашим салоном занимались люди из охранной фирмы «Сатурн», кадры которой комплектовались из бывших работников КГБ, ФСК и как еще там эта организация называлась. Однако, факт, никаких бандитских наездов на нас не было, чему, по всей видимости, мы обязаны грозному имени охранной фирмы и парочке мордоворотов, служивших некогда в «Альфе», которые наводили ужас на всех, кто, может быть, и намеревался превратить наш салон в дойную корову.
Я лично не могла присутствовать на стрелках, которые, как мне известно, происходили у нашей крыши с тамбовскими и потом с измайловскими, но салон продолжал спокойно работать, и это было результатом успешных действий «Сатурна», отражавшего любые проверки на вшивость.
Однажды, скажем, в салон забрели какие–то неместные братки, и я была свидетельницей, как они окружили Камиллу, буквально задавив ее огромными телами. Однако их голоса звучали вполне дружелюбно, когда выяснилось, что им просто жаль нас, бедолажных, лакомых кусочков мяса для рыскающих по Москве волков.
– Сама посуди, – вещал самый бойкий из братков, – на вас же наехать, что два пальца… Вы даже не представляете, сколько беспредельщиков голодных здесь в районе, сколько урок отмороженных. Могут всех изнасиловать и поубивать нах, а деньги заберут. Мы же предлагаем самую надежную охрану, такую, что ни одна собака, если узнает, кто вам крышу ставит…
Я так и не дослушала, сидя на диване, любопытную историю про собаку.
– Вы поговорить пришли, хлопцы? – раздался добродушный голос из раскрытой наружной двери. Правда говоривший был всего один, да только в его нарочитом дружелюбии сквозил такой металл, что мне на миг стало страшно – я почувствовала, что умертвить человека для нашего «альфовца» Антона, в самом деле, не тяжелее, чем произвести ту самую процедуру с двумя пальцами, о которой минуту назад толковал браток.
– А ты кто будешь? – бандиты не теряли гонора, и я с ужасом заметила, как руки двоих или троих потянулись под куртки. – Я, к примеру, Швед, а ты обзовешься, дружбан, или как?
– На месте замерли, суки! – грозно заорал Антон, и настолько плавно втянулся в салон, что я даже не увидела, шагнул он или прыгнул. Главное же, в его руке сверкнул серебристый пистолет, а из–за его спины в салон ввинтились еще двое наших охранников, оба с короткими автоматами у груди. Стволы были нацелены прямо в братков, и никто из последних не сделал попытки дернуться.
– Медленно руки вверх, медленно, сказал, если кто взборзеет, мигом станет дохлым мясом, – командовал Антон, ни на секунду не отводя цепкого взгляда от братков, которые уже послушно стояли с поднятыми руками. – А теперь все к стене, да по одному, не толпиться!
Я вжалась в диван и замерла. Пульс у меня колотился так, что сердце, наверное, решило, будто я бегу четырехсотметровку.
– Ай-яй-яй, – укоризненно покачал головой Антон, – совсем вы тупые быки, как я погляжу. Ну, повезло вам, что сегодня мясокомбинат уже закрылся. А о телках забудьте, мой вам совет, даже не пытайтесь рыпнуться. И выходим, так, спокойненько, с поднятыми руками. Первый от двери пошел! Да, тебе говорю, бычара!
Честно говоря, на меня произвело сильное впечатление это зрелище, и я подумала, что очень даже здорово, когда тебя охраняют настоящие профи. Если когда–нибудь, решила я, мне понадобятся телохранители, я буду искать их среди таких вот серьезных ребят, как наши.
В эти дни уже шла полным ходом первая война в Чечне, и кадровая кузница боевых действий вовсю ковала крутых бойцов, попутно отсеивая слабых, но я тогда и помыслить, не могла, что эти события коснутся лично меня. 95-й год вошел в мою память, как время нескончаемой работы, почти без отдыха и перерывов. Может быть, я вырвалась на дискотеки раза два или три, в отличие от остальных моих коллег – свободное время я посвящала учебе, а не отдыху, как они.
Но я начала говорить об Изабелле, и, вспоминая эту меланхоличную девушку с безразличным хорошеньким личиком, мне кажется, что именно она, несмотря на свою молодость, была прирожденной жрицей любви. Работая в блядском бизнесе, мы все относились к сексу, ну,… по крайней мере, без отвращения. Я имею в виду, процесс, как таковой, не рассматривая отдельно каких–то мерзких клиентов, которых временами приходилось терпеть. Естественно, что если приходится заниматься эротическими упражнениями по несколько раз в день, то делать это нужно по возможности, как любимую работу – иначе попадешь в дурдом. Впрочем, есть немало проституток, которые забивают отвращение к мужикам алкоголем или наркотой, – так вот, их участь в конечном итоге всегда плачевна, как судьба брянской Марины.
Но Изабелла была наделена природой удивительным талантом: она оживлялась только вблизи мужчин, и работала с каждым из них как со своим единственным возлюбленным, даже если приходилось меняться при исполнении парного номера. Казалось, любые виды секса были ей приятны, но особого совершенства она достигла в минете. Постоянные клиенты возвращались к ней, называли ее королевой минета, и это прозвище льстило самолюбию Изабеллы. Думаю, если бы Камилле потребовалось уволить всех девушек, кроме одной, осталась бы именно Изабелла.
История ее перехода с Тверской улицы к нам была такова: однажды замдиректора «Сатурна», проезжая вечером по Тверской, углядел хорошенькую девчушку, которая зябла на тротуаре вблизи памятника Маяковскому. Он договорился о цене, оставил деньги в руках бабенки-сводницы и заехал в укромное место. Через несколько минут ему стало понятно, что, несмотря на свой сорокалетний опыт, он все еще чего–то о сексе до этого дня не знал. Прямо на месте бывший чекист предложил девушке начать новую жизнь.
– Настоящему бриллианту нужна золотая оправа, – пересказывала Изабелла его слова в машине. И какая женщина останется равнодушной к предложению, сделанному в таком романтическом тоне?
– Но у меня забрали паспорт, – растерянно сказала Изабелла.
– Кто посмел?
– А вы ее видели…
На следующий день Изабелла стояла на том же месте и наблюдала, как ее сутенершу берут в тиски здоровенные дядьки со стальными глазами. Подъехал милицейский патруль, готовый уже примерно наказать чужаков за вторжение на свое пастбище, но при виде грозных книжечек энтузиазм ментов как–то увял. Чтобы не навлекать гнев Старшего Брата, менты быстро переговорили со сводницей, и через час паспорт Изабеллы благополучно перекочевал в руки законной владелицы.
К моменту нашего с Оксаной появления в салоне, Изабелла из грязноватого утенка с цыпками на руках уже успела превратиться в царевну-лебедь с красивой прической и маникюром. Только изредка, выпив ликера или вина, она давала выход воспоминаниям, в которых ее держали как рабыню в запущенной квартире, заставляли спать с какими–то гнусными типами, плохо кормили и совсем не давали денег.
Изабелла обожала парней из «Сатурна», в особенности своего спасителя, и не хотела ничего менять в своей жизни. Из чистого любопытства я как–то попросила ее показать подробно, как она заслужила свой титул, и для этой цели купила целую гроздь бананов. Известно, что банан это самый сексуальный фрукт, который по своей форме идеально подходит для обучения неопытных проституток. Так вот, я смотрела, как облизывает вкусный имитатор Изабелла, потом сама по-всякому сосала и лизала другой банан, только почти ничего в итоге не поняла. Единственной разницей между нами было то, что моя коллега помещала учебный фрукт почти целиком в рот, а у меня при такой попытке начинали слезиться глаза, и я давилась кашлем. Видимо, дело было в строении полости рта и горла, то есть, я пришла к выводу, что опыт Изабеллы уникален из–за ее анатомии. Скажем, она не сможет никогда пробежать наравне со мной дистанцию, а я никогда не назовусь королевой минета. Ну и пускай.
Многие проститутки, как я замечала, уверенны в том, что они самые лучшие в постели. Возможно, это происходит оттого, что презрение общества, отвергающего их, стимулирует желание как–то отомстить. Я еще в Брянске слышала, как кто–то из наших хвастался, что, дескать, она даст мужчине такое, чего ему никогда не узнать от жены или других баб. Это чувство собственной уникальности, без которого не может обходиться большинство людей, живет и в падших женщинах. Хотя не помню, чтобы мы падали чаще остальных. А назвать падением наш грациозный переход в горизонтальную позицию способен лишь убогий ханжа и святоша.
Общаясь с Изабеллой, я поняла, что несовершенна как проститутка. Это, к счастью, не принесло мне никакого дурного чувства, тем более, зависти. Кстати, мы с Оксаной как–то пытались вовлечь Изабеллу в наши тайные лесбийские игры, но та с отвращением убежала – вот уж пример того, как талант любви к мужчинам вытеснил в человеке все остальное.
Не подумайте, что я каждую ночь после работы самозабвенно кувыркалась с украинкой – это происходило довольно редко, потому что я обычно уставала или ложилась спать после чтения, ночных прогулок, подготовки к экзаменам, – словом, всего того, что составляло мою личную жизнь, в которой Оксане не было места.
