Текст книги "Невеста (СИ)"
Автор книги: София Блейк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)
– В Израиле.
Вот так-так! Я всеми силами контролировала мимику, чтобы воспоминание о Вадике никак не отразилось на моем лице.
– Сколько денег я лично буду получать?
– За вычетом кассы, пятьдесят процентов с самого начала, а потом больше. Последние два месяца отработаешь чисто на себя.
– На сколько времени заключается контракт?
– Минимум, год. Потом договоришься об условиях с моими партнерами, если захочешь остаться дольше.
– Что с графиком работы?
– Часов около двенадцати ежедневно, четыре выходных в месяц. Если заболеешь, больничный не оплачивается, но лечение бесплатное.
– Как это так? – я знала, что поход к врачу в Германии стоил больших денег.
– Это большое преимущество, – подтвердил Марат. – Дело в том, что ты поедешь туда как израильская гражданка, под чужой фамилией и с другими документами.
Этот аргумент окончательно убедил меня дать согласие на отъезд в Святую Землю. Марат раз десять переспросил, окончательно ли я уверена в своем выборе, даже просил взять несколько дней на раздумье. Ему нужны были девушки, которые желали работать добровольно, четко представляя, на что они идут. Проститутки без проблем. На меня же давили собственные обстоятельства, и я заверила его в своей полной боевой готовности.
Мы расстались, договорившись, что я буду звонить ему на мобильник ежевечерне, и вроде бы мой вторичный отъезд из России стал делом считанных дней. Покинув явно нежилую квартиру, я спустилась на лифте вниз, но решила задержаться во дворе дома. За припаркованной неподалеку «Газелью» разглядеть мою невысокую фигуру в вечернем освещении было крайне тяжело. Ожидание не затянулось: минут через пять Марат вышел вслед за мной и направился к темной машине «БМВ», стоящей у торца дома на широком асфальтовом пятачке. Мой новый знакомый открыл пассажирскую дверцу и сел рядом с водителем – на короткое мгновение я услыхала музыку из динамиков автомобиля, а потом дверь захлопнулась, и машина тронулась с места. Габариты при этом зажглись, и, на всякий случай, я запомнила номера. Они оказались германские…
Еще через день Борису Аркадьевичу позвонила его приятельница из кунцевского бюро по недвижимости. Она была недовольна скоропалительным переездом ее протеже, тем более что к хозяйке уже являлся участковый с вопросами. Я боялась худшего и немного успокоилась, узнав, что наши поиски проводятся силами всего лишь участковых, а не обноновскими спецподразделениями. Но подставлять дальше пенсионера, который и так мне помог, я не хотела. Борис Аркадьевич не взял денег, нашего с Машей долга хозяйке, сказал, что разберется с нею сам. Тепло распрощавшись с моим добрым знакомым (назвать его клиентом было бы уже несправедливо), я села на электричку, которая с Курского вокзала отправлялась в Чехов. Сабрина встретила меня на платформе и крепко обняла. Ее Женя выделил фабричную машину с шофером, чтобы отвезти к ним домой тяжелые сумки и чемодан.
Несколько дней я наслаждалась уютом в подмосковном гнездышке, которое представлялось Сабрине настоящим раем. Ей не было нужно более ничего, лишь бы Женя оставался рядом, и мне казалось, что он тоже относится к ней с любовью и заботой. В их обществе я снова начала сомневаться, правильно ли поступила, согласившись на ту же самую работу в чужой незнакомой стране. В создавшейся ситуации можно было убедить саму себя, что денег собрано уже достаточно, что безопасность можно было обеспечить, уехав всего лишь в другой город, или там на Украину. Ведь я могла попытаться работать экономистом, пусть даже и в сером бизнесе, скажем, в какой–нибудь структуре по обналичиванию денег. Этот вариант я тоже рассматривала, да и кой-какие знакомые могли вначале помочь. Но получалось, что я сменю одно полулегальное существование на другое, а мне хотелось совершить качественный скачок. Маша как–то говорила об открытии пельменной, еще приходил нам в головы стильный бар для женщин. Но не надо забывать, что новые бизнесы в этот кризисный период почти не выживали, и я с дрожью представляла себе, как в открытое с немалыми вложениями дело не будет приходить клиентура, как повиснут непосильным грузом расходные статьи, вроде арендной платы и содержания сотрудников. Будучи все–таки экономистом, я смотрела на мир без розовых очков, твердя себе, что нужен еще небольшой капитал, еще один рывок, всего один…
Киевский вокзал гудел вокруг меня смешанной речью, грохотом тележек, гулкими объявлениями о прибытии и отходе поездов. Пока я шла сквозь толпу к нужному перрону, со мной раза три пытались познакомиться какие–то парни. Это была уже средняя дневная норма, и я удивилась, насколько эффективной может быть простая перемена во внешности.
Мама не узнала меня, пройдя мимо, она была хмурой, глядела в землю, и я понимала, что несколько бессонных часов с такой суммой в руках не могли не притупить ее внимания. Я тихонько окликнула ее, чтобы не напугать.
– Ох, доченька! – воскликнула она. – Что ты наделала со своими волосами?
– Ну как, нравится? – я крутанулась перед ней на каблуках.
– Ты… была красивая и так… Немного вульгарно, не находишь?
– В принципе, так оно и предусмотрено. Все в порядке, мама.
Накануне я провела три с лишним часа в парикмахерской, после чего мою голову украсила химия с «мокрым» эффектом, а цвет волос поменялся с надоевшего рыжего на яркий блонд с золотистым отливом. Рыжая бездомная проститутка Сильвия была мертва, а ее преемница хотела новизны и разнообразия. Она, черт возьми, имела на это право.
Я загодя предупредила агента по недвижимости, что хочу составить договор на мамину фамилию, и в нотариальной конторе нас ожидали все необходимые документы. Я думала, что такое значимое событие потребует намного больше времени, но вся процедура заняла не более трех часов, причем один только пересчет денег продавцами – пожилой супружеской четой – длился не менее сорока минут. Супруги волновались, слюнявили пальцы, пыхтели, но это были уже не мои проблемы, я же, тем временем, договорилась с агентом, чтобы регистрация маминого имущества в жилищном реестре БТИ оформилась без ее присутствия. Нам пообещали решить вопрос за два дня, а мама вдруг попросила у нотариуса составить завещание на мое имя. Я не остановила ее – в конце концов, эта бумага ничего не меняла в нашей жизни, а мама была убеждена, что так поступить будет правильно.
Событие мы отметили в китайском ресторане, хотелось удивить маму экзотикой и заодно убедить ее в том, что Полесск далеко не лучшее место для жизни. Я немного не ожидала, что она так явно обрадуется мысли о переезде.
– Слушай, Сонь, я не буду тебе мешать?
– Мам, что ты такое говоришь!
– Но ты уже взрослая, – улыбнулась она. – Думаю, у тебя кто–то есть.
– Даже если и так, мы не встречаемся на моей территории.
– Расскажешь, кто он?
– Он менеджер крупного предприятия, – уклончиво сказала я.
– Не женатый?
– В разводе.
– А-а, – мама хотела бы услышать продолжение, но я не собиралась раскрывать перед ней карты.
– Скоро я уезжаю за границу, – сказала я.
– Снова? – она, похоже, не ожидала такого поворота. Я и сама не думала об отъезде две недели тому назад, в Полесске, на своем дне рождения.
– О, господи! – сказала мама. – А как же ремонт?
– Тебе надо уволиться из школы, где ты все равно ничего не получаешь, – категорично, как о давно решенном деле, сказала я. – Потом ты проследишь за ремонтом в новой квартире, продашь старую и переедешь в Москву. За это время в стране дела потихоньку наладятся, и ты устроишься на работу в Москве. Хороший учитель будет востребован здесь больше, чем в нищем Полесске.
Я смотрела на мать и видела, что она побаивается Москвы и страшится самостоятельности. Я была, черт возьми, старше и опытнее ее. Это казалось неправильным и несправедливым.
– Мне придется тебя материально поддерживать, – добавила я. – Но твоя дочь в одиночку уже решала намного более сложные задачи. Ты тоже справишься.
– Не знаю, – она растерянно смотрела вниз, в пустую тарелку, где лежали вилка и нож. Палочки в бумажном конвертике мама так и не распечатала.
Вообще, за ворохом проблем, она, кажется, даже не обратила внимания на китайский интерьер и необычную еду. А ведь ей предстояло заниматься пускай хлопотными, но в целом достаточно приятными вещами. Чего я не могла сказать о себе. Неужели я тоже к пятому десятку могла бы стать такой непрактичной, закрытой для всего нового, предсказуемой? Или это я сама слишком требовательна и придирчива к самому родному человеку?
Мама уехала в Полесск еще через два часа. Она должна была уволиться, продать все ненужное из старой квартиры и подготовиться к переезду, который предусматривался договором к первому декабря.
Борис Аркадьевич довольно быстро поднял трубку.
– Ну, что у тебя слышно? – нетерпеливо спросила я.
– Вчера были гости, – сказал пожилой чиновник. – Искали Буренину, я сказал, что она собиралась уехать из Москвы.
– Она едет в Петербург, – сказала я. – Вернется нескоро.
– А, хорошо, раз так. Пусть позвонит, когда вернется. – Борис Аркадьевич говорил ровным, немного усталым голосом.
– Чем ты сегодня занимался? – спросила я.
– Стариковские дела, – буркнул он, – ходил по врачам с самого утра.
– Понятно.
– Еще звонила некая Мадлен, сказала, что свяжется снова завтра утром. Говорила очень вежливо.
– Это хорошо, – обрадовалась я. – Передашь ей, что ровно в девять вечера я буду там, где выбросила колготки в воду.
– Ты? Колготки в воду?
– Ну да, она знает. Не забудешь?
– Ты хочешь сказать, что у меня склероз?
– Если бы я так думала, – засмеялась я в трубку, – то ничего не передавала бы через тебя. Ты умный и бодрый мужик, не валяй дурака, притворяясь стариком. Цём-цём, приеду из Питера – позвоню.
Тимур Ахарцахов был теперь целые дни занят и пребывал в мрачном настроении – банковские структуры холдинга объявили себя банкротами, и западные партнеры били тревогу, апеллируя в международный арбитраж. Тимур не мог долго разговаривать – он находился в гуще событий, решал неотложные вопросы. К известию о том, что меня не будет некоторое время, отнесся довольно равнодушно.
– Позвонишь, когда вернешься.
– Обязательно, милый, удачи тебе!
Я не могла его осуждать, прочитав накануне в купленном Женей «МК», что застрелился один из друзей Ахарцахова, банкир, которого нашли мертвым в своем особняке на Рублевке. Я видела пару раз этого человека, и он казался мне жизнерадостным и полным энергии. В статье писалось, что версия о самоубийстве не единственная, и я тоже склонялась к тому, что дело нечистое. Да и были ли тогда в России полностью чистые дела?
– Ну и блядский же у тебя видок! – это была первая фраза Маши после недельной разлуки.
– Так и планировалось, – повторила я вчерашнюю версию для матери, легко целуя Машу в губы, чтобы не стереть помаду.
Мы стояли у парапета на набережной в Лужниках, в том месте, где гуляли однажды, месяцев пять назад. Тогда у меня пошла стрелка на колготках, я сняла их и бросила в воду. А вечером после этого мне было холодно – май в Москве редко просто дарит солнце, не сменяемое тут же грозой, ливнем или ночной прохладой.
Сейчас бы я не сняла колготки и с десятью стрелками: во-первых, моросил промозглый осенний дождь, а во-вторых, поверх колготок на мне были одеты брюки. Чтобы не мокнуть, мы зашли в павильон кафе у самого стадиона и сели за столик.
– Ну, как твои дела?
– А твои? – спросила я, верная своей, точнее, Вадиковой привычке. – Мне рассказывать дольше.
– Я живу у Зинаиды, помнишь ее?
– У кого? – я была уверена, что Машу приютил кто–то из ее клиентов.
– Ты должна ее помнить, – сказала Маша. – Мы даже жили дней пять все вместе.
– Что ты несешь?
– Бляха-муха, я думала, ты сообразительнее.
– Я тупая, как брянский валенок.
– В одной камере.
– А-а! – осенило меня. – Та угрюмая бабища, которая ухайдакала мужнину кралю?
– Фи, как вы изъясняетесь, Софья Николаевна? – скривилась Машка.
– Как выгляжу, так и говорю.
– А, понятно, – вздохнула Маша. – У Зинаиды работает семеро человек, включая водителя, бухгалтера и так далее. Она обшивает очень серьезную клиентуру. Между прочим, кто–то из ее клиенток и помог ей отмазаться от того обвинения. Ну, год условно не в счет.
– А муж ее что?
– Ушел. Я потому у нее и поселилась.
– Не тесно, с тремя детьми–то?
– Старшая дочка живет уже со своим парнем отдельно. Мне выделили ее комнату. Вообще, там огромная квартира.
– А свою почему бы не купить, как я? Зачем от кого–то зависеть?
– У меня денег не накопилось столько, – грустно сказала Маша. – Я вообще–то, восхищаюсь тобой. Сколько же надо было работать, как проклятой, во всем себе отказывать. Ты умеешь добиваться своей цели, как никто.
– Маленькие женщины бывают такими, – гордо сказала я. – Иногда.
– А я транжира, – улыбнулась Маша, – растратчица. За три года работы в стриптизе всего–то и скопила несчастные десять штук. Правда, Настенька ни в чем не знала нужды.
– А если бы я предложила тебе заработать за один год вдвое или втрое большую сумму? – момента удачнее было не подобрать.
– Что ты имеешь в виду? Как заработать?
– Я лечу в Израиль, – сказала я. Машка вдруг рассмеялась. Ее хохот, в котором я расслышала истерические нотки, привлек внимание немногочисленных посетителей кафе.
– Перестань, – сказала я, – хватит!
– Ох, извини, – ответила Маша, наконец, – это нервное.
– Ясен пень, – грубовато сказала я. – Что такого смешного я сообщила?
– Это не смешно. – Маша аккуратно вытерла слезинку, чтобы не испортить макияж. – Мало тебе твоих шести лет в этом дерьме? Хочешь заработать все деньги на свете? А вот я решила остановиться, поняла, что больше не хочу и не могу видеть все эти похотливые хлебальники и километры хуев! Довольно с меня. Теперь я буду шить настоящие классные вещи, как и мечтала всегда.
– Рада за тебя, – холодно сказала я. – Между прочим, я сделала все, от меня зависящее, чтобы сейчас видеть перед собой не конченую шлюху на игле, а гордую модельершу, которая меня же и оскорбляет.
– Сонька, прости! – Маша порывисто схватила меня за кисть. Я освободила руку. – Что ты хочешь от своей жизни, девочка, что ты делаешь с ней? Я чувствую, что ты совсем обезумела от жажды денег, все время думаешь только о них. У тебя светлая голова, но ты не доверяешь ей, делая ставку на тело. Сколько еще времени твое тело будет кормить голову? Пять лет? Десять? Ты же никогда не остановишься, пока не заболеешь чем–нибудь, или не превратишься в старую потасканную шлюху.
– Сплюнь.
Маша послушно поплевала через плечо и постучала по столику.
– Мне понятен твой пафос, Машка, но ты не понимаешь главного. Ты просто плывешь по течению, как большинство людей. Если ты выйдешь замуж, пока меня не будет в России, то совершишь умный поступок, потому что иначе тебе не на что будет жить через десять лет.
– Это почему?
– Простой экономический подсчет, – я демонстративно зевнула. – Сколько ты планируешь зарабатывать в месяц?
– Ну, сама знаешь, какой сейчас период, – неуверенно сказала Маша.
– Времена могут измениться к лучшему, но вместе с этим цены на жилье снова вырастут. Это вариант белки в колесе: бежишь все время, по пути получаешь орешки, чтобы не сдохнуть от голода, а весь доход идет хозяину. Все приезжие, кто снимает жилье, это знают, и от этого потихоньку сходят с ума.
– Неужели нет другого выхода? – на этот раз ее вопрос был задан со всей серьезностью.
– Существуют варианты. Можно, к примеру, выиграть в казино.
– А без шуток?
– Открыть собственную модельную линию, сеть бутиков, одевать всю Россию, выйти на рынок СНГ и, наконец, осчастливить планету новым брендом «Мария Попова». Ты ведь этого, кажется, добиваешься?
– Мечтать не вредно, – грустно сказала Маша.
– Это не мечты, а бизнес-проект, – сухо сказала я. – Но для этого надо создать структуру, вложить капитал или привлечь инвесторов.
– Ты думала об этом? Давай вместе…
– Нет, – отрезала я. – Денег недостаточно. Рынок любит, когда на него выходят с размахом, а у нас нет ничего и никого, кроме ОБНОНа на хвосте. Возможно, через некоторое время я рассмотрю это предложение, и тогда бренд будет называться «София Буренина», – я покачала головой. – Нет, не звучит. А жалко.
– Я бы поехала с тобой, – сказала Маша. – Если я тебе буду там нужна, я поеду.
Я пристально посмотрела на нее, в глазах Машки читалась готовность к самопожертвованию. Я наклонила голову, мои белые локоны закрыли лицо, сквозь них я бросила томный взгляд на подругу, соблазнительно улыбаясь, провела кончиком языка по губам. Но Маша не поняла, что я копирую «менаду», она смотрела с грустью, не улыбнулась в ответ.
– Там нужны танцовщицы? – спросила она.
– Нет, – я была расстроена, что мои старания пропали даром. – Только проститутки, матерые такие блондинки, которые готовы принять километры хуёв, не поперхнувшись.
– Я не хотела жаловаться, – сказала Маша, – но у меня в последние полгода часто болели яичники. Под каждым длинным членом я корчилась и терпела, а они думали, что я ору от кайфа.
– Сходи к гинекологу.
– Уже, – сказала Маша. – У меня хроническое воспаление, это может вернуться.
– Я и так поняла, что ты не едешь, – сказала я. – В этом случае, сделай одолжение, не работай больше вообще никогда. Если я узнаю, что ты снова вышла на российскую панель, мне будет обидно.
– Я не выйду, – покачала она головой, – честное слово. Правда, у меня есть несколько человек, с которыми…
– У всех у нас есть, – перебила я. – Эти не считаются. Я же не хочу запереть тебя в монастырскую келью.
– Да, – сказала Маша, – давай не будем о грустном. Ты все–таки мир повидаешь, святые места. Поставишь за меня свечечку в Иерусалиме?
– Без проблем, – улыбнулась я.
Нам принесли давно заказанные блюда, и мы принялись их уплетать, на время прервав разговор. Только сейчас я почувствовала, как мне будет не хватать моей милой Машеньки, я снова окажусь совсем одна, и это предчувствие одиночества тяжким грузом легло на меня. Все–таки я надеялась раньше, что она обрадуется моему плану вместе улететь из России.
– Мама здесь будет совсем одна, – сказала я под конец. Мы уже остались одни в заведении, официант забрал пустые чашки из–под кофе и всем своим видом выражал усталость и желание избавиться от нас.
– Можешь не продолжать, – сказала Маша, – оставь только телефон. Я помогу ей, чем смогу.
Я записала на салфетке мой новый домашний номер, перешедший от прежних владельцев, Маша спрятала салфетку, и мы встали из–за столика. На улице по-прежнему торжествовала слякоть, очертания Воробьевых гор чернели на другом берегу, речная вода едва мерцала в темноте, кое-где освещаемой редкими фонарями. Было уже за полночь, мы быстро шли по мокрой аллее в сторону Комсомольского проспекта.
– Хочешь, поедем ко мне, – предложила Маша.
– Это будет ужасная ночь, – я ничего не хотела больше этого, но видеть Зинаиду и ее детей, украдкой пробираться в душ, и после слез и объятий все–таки расстаться, было похоже на агонию.
– Пообещай лучше повторить эти же слова, когда мы снова увидимся, – сказала я.
– И скоро это будет?
– Не знаю. Но я буду звонить маме… Знаешь что, – вдруг решилась я, – переезжай к ней!
– Нет, это неудобно.
– А приживать у работодательницы и мешать ее детям удобно? – взвилась я. – Ты же от нее зависишь, и она наверняка не платит тебе полную зарплату. Так?
– Ну, в общем… А тебе сколько я буду в месяц должна?
– Нисколько, – сказала я, – просто помогай матери.
– Так не бывает, – покачала головой Маша, – ты же повернутая на деньгах…
– Ты самый близкий мне человек, после мамы, – мой голос задрожал. – Мне приятно будет знать, что есть место, где думают обо мне и помнят меня.
– Боже, Сонька, маленькая моя, – Маша обняла меня, и мы так стояли какое–то время, как дурочки, забыв о дожде.
– Я все равно буду давать твоей матери какие–то деньги за жилье, – сказала Маша наконец, – пусть собирается сумма, которую потом, если захочешь, пустим в общее дело.
Я не обратила внимания на эти слова, тоска и нежность буквально разрывали меня, хоть сейчас и самой мне это признание кажется излишне сентиментальным, как лирическая попса в минорном ключе.
– Если не отпустишь меня сейчас, я никуда не полечу вообще.
– Ну и не лети, что мы, не проживем?
– Что ты говоришь, Машка, глупая, я должна сделать еще одно усилие.
– Кому ты должна?
– Себе. Я решила, – с немалым усилием я оторвалась от нее, наконец, перестала чувствовать ее чудесный запах, ее тепло, заметила, что ночь, осень и дождь поглотили весь мир вокруг.
– Береги себя и маму, – сказала ей и побежала к проспекту, уже у самой дороги обернулась – Маша отстала метров на сто, я видела только ее неверный силуэт на фоне темной аллеи.
– Что я делаю? – сказала себе самой. – Куда мне ехать? Зачем?
У такси, вместо обычных шашечек, на крыше была укреплена помпезная подсвеченная реклама казино «Кристалл». С момента моего прилета из Германии я слышала множество раз по радио рекламу этого места, открытого с прошлого года, и помнила, что в рекламном тексте объявлялось о бесплатной подвозке игроков. Впрочем, таксист не спешил трогаться, видимо, он работал не только на владельцев «Кристалла».
– Куда едем? – спросил он, наконец.
– В казино, куда же еще, – ответила я неожиданно для самой себя.
За исключением единственного похода, еще с Вадиком, в заблеванное казино брянских бандитов, я ни разу не появлялась в таких местах. Хотя больше года я провела в «Медовом носороге», то есть, буквально, в двух десятках метров от игорного заведения, размещенного в том же комплексе, я ни разу не переступила его порога. С одной стороны, мне не хотелось, чтобы менеджеры моего клуба пронюхали, что я присела на иглу азарта, но главным было не это, а просто тот факт, что мне вовсе не хотелось рисковать нелегко заработанными деньгами. Хоть известно, что в рулетке шанс проиграть всего лишь один из тридцати шести, но выиграть–то шанс еще меньше, если быть точной, он составляет один из тридцати семи.
Изучая математику в Плешке, я помнила кое–что из теории вероятности, и понимала, что если бы в казино играли роботы, они бы почти ничего не проигрывали. Не то люди – мы способны на глупые, даже безумные затеи (вроде похода в казино – ха-ха-ха), и наша неуемная жажда выиграть чаще приводит к тому, что мы спускаем все, что имеем. Но я–то считала себя особенной, и поэтому решила доказать «Кристаллу», что я могу быть роботом, а не обычным игроком, который сорит деньгами, не имея представления о теории вероятности. По правде говоря, так я убеждала себя в такси, чтобы не податься просто на Курский вокзал и не ждать в полудреме первой электрички. Впрочем, на вокзале у меня могли проверить документы со всеми вытекающими последствиями, а так получалось, что я совмещаю приятное с полезным, да еще и еду развлекаться на бесплатном такси.
Внутри «Кристалла» было ярко, шумно и многолюдно – вот и пойми после этого, кризис в России, или фарс. Наверное, решила я, кризис настоящий для девяноста девяти процентов населения, а оставшиеся как раз набились сюда толпой пирующих во время чумы. Но лица некоторых игроков за столами были столь напряженными и нервными, что я переменила мнение. Ведь нашу страну не понять умом, вполне вероятно, что некоторые несчастные пришли сюда с последней сотней долларов, чтобы попытаться выиграть и поправить свои дела. Они, стоя у пропасти разорения и нищеты, просили фортуну улыбнуться им и спасти их. Я видела, как один человек, вместо денег, совал крупье свои массивные часы, сорванные с руки, другой же так сильно побледнел, когда фишки перед ним забрали вместе с проигравшей комбинацией карт, что я была уверена – сейчас он грохнется в обморок.
Оказалось, что просто обходить столы и вглядываться в лица было безумно интересно. Вот женщина в золотом колье тянет за руку своего удачливого мужа – ему только что придвинули выигрыш, и самое время было вспомнить о семье. Вот огромный кавказец обзывает молоденького крупье пидарасом и сукой, а тот вежливо улыбается и обещает в следующий раз выдать более удачный расклад. Вот двое моих коллег обсели пожилого папика с огромным перстнем на пальце, убеждая того уехать в чертоги любви, пока еще есть, чем заплатить за их услуги. Молодой парень в черном свитере шепчет что–то на ушко хорошенькой брюнетке, чем–то отдаленно похожей на Машу. Думаю, зря я не взяла мою подругу, развлеклись бы напоследок. Мне жалко еще и оттого, что не с кем поделиться впечатлениями, переброситься словом. Нет, не выйдет из меня робота, к худу ли, к добру ли.
– Would you seat near me? – на меня пялится явно выпивший иностранец, растрепанный блондин с красными от алкоголя щеками.
– Oh, thanks, – я присаживаюсь между ним и парнем в черном свитере, который отворачивается от своей подруги и смотрит на меня. Кажется, его лицо я уже видела раньше.
– Гиневра, – улыбается он, – вот уж не чаял повстречать тебя в этом скорбном месте.
– Артур! – вспоминаю я с улыбкой – слава богу, это оказался не клиент.
– Sorry, – говорит иностранец, – I didn't know, you're not alone.
Я улыбаюсь ему, Артуру, всем вокруг, мне хорошо, вот уж не думала, что казино мне так понравится.
– Ты здесь играешь, или… – это Артур интересуется.
Никаких или, черт возьми, этого еще не хватало. Достаю из сумочки сотню долларов, даю их крупье.
– Вам как менять? – спрашивает он.
Я не знаю правильный ответ, вопросительно смотрю на Артура.
– Лучше по пять, – говорит он.
– По пять, – повторяю я, стараясь вспомнить правила игры. Кажется, нужно набрать двадцать одно очко, если больше – сгораешь, если намного меньше – крупье выиграет твои деньги.
Мои деньги! Я сосредоточилась и стала считать, напрягая свои извилины и на время отвлекаясь от прочих мыслей. Что–то мне вспомнилось из слов Вадика, вроде бы, крупье должен остановиться при наборе семнадцати очков. Я поставила на кон пятидолларовую фишку.
Перед крупье лежала десятка, иностранец докупил карту к своим тринадцати и сгорел, у меня было уже восемнадцать на руках, и я отказалась прикупать. Артур с пятнадцатью тоже сказал: «Stay». Ага, здесь принят английский жаргон.
– Пятнадцать, – сказал крупье, открывая пятерку. Следующая карта была дамой. – Слишком много. Тоо many.
К моей одинокой фишке придвинулась еще одна. Не бог весть, но это был уже маленький выигрыш. Я оставила первую фишку на ее месте, а вторую положила сверху столбика, выданного мне при размене. Артур повернулся ко мне и заговорил:
– Я вспоминал о тебе много раз. То, как ты назвалась, как вела себя, – он запнулся, – никакая другая девушка не запомнилась бы так надолго. Я, веришь ли, после той нашей встречи даже фэнтези начал читать, Артуровский цикл, – сказал Артур, наклоняясь ко мне. – Почему ты не звонила?
– Я хочу вначале разбогатеть, чтобы потом общаться на равных с рекламными копирайтерами, – я вспомнила, какая должность значилась на визитке Артура.
Иностранец опять сгорел, и крупье перевел взгляд на меня.
– Stay, – сказала я.
– Почему? У тебя только двенадцать, – удивился Артур.
– Двенадцать и картинка будет двадцать два, – объяснила я.
– Карту мне, – сказал Артур.
Крупье выдал трефового валета.
– Вот видишь! – гордо сказала я. Теперь у него на руках был «блэк джек».
– В самом деле! – обрадовался Артур. Ему выдали сразу полтора столбика фишек, придвинув их к тому, что стоял у него на игре.
Крупье перевернул свою карту.
– Шестнадцать, – сказал он и перевернул короля. – Too many.
Я добавила еще одну фишку в свой столбик.
– Ты фартовая, – сказал Артур. – До твоего появления у меня был минус.
– Девушка рядом с тобой не приносит удачу?
– Как–то не замечал за ней такого, – поморщился Артур. – В отличие от тебя, она из Мытищ, а не из волшебной легенды.
– Видишь, – улыбнулась я, – без нескольких десятков баксов ты и не верил, что я оттуда.
– Один-ноль в твою пользу, – сказал Артур. – Так ты позвонишь мне?
– Конечно.
– Визитка не потерялась?
– Как я могла? Карту мне.
Передо мной лег бубновый туз.
– Блэк Джек, – объявил крупье и выплатил полуторный выигрыш.
– Пойду, наверное, – сказала я, собирая фишки в сумочку. – Не обижай свою девушку. Она симпатичная.
Поменяв деньги в кассе, я стала богаче на несколько долларов и перешла в другой зал, чтобы не маячить на виду у Артура. Но удивительная ночь неожиданностей продолжалась: за одним из рулеточных столов важно восседал никто иной, как Руслан Толгуев.
Перед ним возвышались несколько столбиков цветных фишек, Толгуев курил и сосредоточенно расставлял их по клеткам с изображениями цифр. Это занятие целиком поглощало его внимание, и я остановилась за его спиной. Если уж родная мать не сразу признала меня, то этот человек тем более не узнает во мне рыжую девчонку, которая мелькнула перед ним несколько раз три года назад, подумала я.
Толгуев, самую малость располневший, но с прежней шапкой густых черных волос, был дорого одет и явно проигрывал не последние гроши. Во всяком случае, вид у него был вальяжный и уверенный. А бедный Егор Самарин уже стал землей, превратился в пустое воспоминание для тех, кто знал его, стал печальной и светлой памятью в моем сердце. Он никогда не подчеркивал разницу между нами, поддерживал меня, восхищался моей личностью, а не только глазами, походкой и волосами, как другие.
Мой любимый человек, благодаря которому я не превратилась в пустую заурядную шлюху, ни один мужчина после отца не верил в меня, как он. Его убийца наслаждался жизнью, как будто ничего не произошло, а я оказалась неспособна по-настоящему отомстить, вдобавок использовала смерть Егора для грязной аферы, позволившей мне купить машину. Я ощутила себя последней дрянью и решила уйти из казино.
Было уже около трех часов ночи. Дождь прекратился, и я решила идти пешком до Курского вокзала, чтобы не сидеть в зале ожидания, а подгадать к первой электричке до Чехова.
Я жутко испугалась, услышав топот ног позади, мои мысли все еще крутились вокруг нечаянной встречи с Толгуевым. Я обернулась, готовая звать на помощь – освещенный вход в казино был совсем неподалеку – но это оказался Артур.
– На этот раз я не потеряю тебя, как тогда, – он запыхался, но выглядел весьма решительно.
– Громкие слова, – засмеялась я от облегчения, – в них мало чести.
– Будут и дела, – пообещал Артур и взял меня за руку. – Пошли, оседлаем железного коня, которого я оставил у выхода.
– А твоя девушка, где она?
– Найдет себе другого, – безразлично бросил Артур. – Мы же не обвенчаны.
Мне было любопытно, какими способами Артур попробует впечатлить меня, и я не стала ломаться. В эту ночь мы промчались еще по четырем клубам, то модным и дорогим, то закрытым, с каким–то особым драйвом, но в целом это был настоящий фейерверк алкоголя, кокаина, музыки, тусовочного сленга и отвязного циничного общения.
