Текст книги "Девушка и призрак"

Автор книги: Софи Кинселла

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)

Глава вторая

Занимайте свои места. Вас ожидает представление. Самое унылое на свете.

Да нет, я понимаю, что это похороны, и на особое веселье не рассчитываю. Но на похоронах Берта хотя бы море цветов и музыка, соответствующая атмосфере. В соседнем зале в воздухе что-то особенное.

В нашем же ничего подобного. Это просто голая и убогая комната, гроб стоит на помосте, а на доске объявлений дурацкими пластиковыми буквами выложено: «Сэди Ланкастер». Ни цветов, ни приятного запаха, ни пения, только занудная фоновая музыка доносится из колонок. И к тому же почти нет народа. Мама, папа и я сгрудились по одну сторону прохода, а дядя Билл, тетя Труди и моя кузина Диаманта – по другую.

Я тайком изучаю родственников. Ничего общего с нами: они словно сошли со страниц модного глянцевого журнала. Дядюшка Билл развалился на пластиковом стуле с царственным видом и что-то печатает на смартфоне. Тетя Труди перелистывает «Хэлло!», наверняка выискивает сведения о своих знакомых. На ней черное платье в обтяжку, белокурые волосы умело раскиданы вокруг лица. Декольте с последней нашей встречи стало еще глубже, а кожа так и сияет загаром. Тетя Труди вышла замуж за дядю Билла двадцать лет назад, но, поверьте, сейчас выглядит куда моложе, чем на свадебных фотографиях.

Их дочь Диаманта может похвастаться роскошной платиновой гривой и коротеньким платьишком с принтами черепов. Нарядилась специально для похорон. Уши у нее заткнуты наушниками, в руках телефон, лицо недовольно-скучающее, а взгляд то и дело обращается на часы. Диаманте семнадцать, у нее две машины и собственный модный дом «Балет и жемчуга», подаренный папочкой. (Я однажды зашла на их сайт, так там нет ни одного платья дешевле четырех сотен фунтов, покупают их преимущественно дети знаменитостей, за что попадают в специальный список «Лучших Друзей Диаманты», в общем, клуб по интересам для своих.)

– Мам, – шепчу я, – почему нет цветов?

– Понимаешь, – мама заводится с полоборота, – я говорила с Труди насчет цветов, и она обещала все устроить. Труди? Что случилось с цветами?

– О! – Труди захлопывает журнал и оборачивается с явным желанием поболтать. – И вправду, мы это обсуждали. Но представляешь, во что это вылилось? – Она обводит зал рукой. – И все это ради каких-то двадцати минут! Надо быть реалисткой, Пиппа. Цветы – это просто разбазаривание денег.

– Наверное, – неуверенно соглашается мама.

Тетушка Труди придвигается поближе и понижает голос:

– Я не поскупилась на похороны старухи. Но спросите себя: «Что она сделала для нас?» Я ее, например, вообще не знала. А вы?

– Ну, как тебе сказать, – мямлит мама потерянно, – у нее был удар, она была не в себе долгое время…

– И я о том же! – кивает Труди. – Она ничего не соображала. Тогда какой смысл? Мы здесь только из-за Билла. – Труди с обожанием взглядывает на мужа. – У него такое большое сердце. Я постоянно говорю людям…

– Ерунда! – Диаманта вдруг срывает наушники и насмешливо смотрит на мать. – Мы здесь ради папочкиного шоу. Он не собирался сюда, пока продюсер не сказал, что «похороны продемонстрируют всем его человечность». Я подслушала их разговор.

– Диаманта! – сердито обрывает ее тетушка Труди.

– Но это же правда! Да он первый лицемер на свете. Да и ты тоже. А я торчу здесь, вместо того чтобы пойти на вечеринку к Ханне. – Диаманта обиженно надувает губы. – Между прочим, там должно быть классно! И все ради того, чтобы папочка мог прикинуться «заботливым семьянином». Разве это честно?

– Диаманта! – Труди начинает злиться. – Это твой отец оплатил ваше с Ханной путешествие на Барбадос. Ты еще помнишь об этом? А операция по увеличению груди, о которой ты мечтаешь? Кому она вылетит в немалую сумму, как ты думаешь?

Диаманта вздыхает глубоко и обиженно:

– Как ты можешь так говорить. Увеличение груди – это благотворительность.

Я по-настоящему заинтригована:

– А какая связь между грудью и благотворительностью?

– После операции я дам интервью журналу, и доходы пойдут на благотворительные цели, – сообщает Диаманта с гордостью. – Скажем, половина или около того.

Я оглядываюсь на маму. Она явно в шоке, а я едва сдерживаюсь, чтоб не захохотать в голос.

– Здравствуйте. – Откуда-то сбоку к нам придвигается дама в серых брюках и с жестким пасторским воротничком. – Примите мои извинения. Надеюсь, вам не пришлось ждать слишком долго.

У нее коротко стриженные волосы «соль с перцем», очки в темной оправе и низкий, почти мужской голос.

– Примите мои соболезнования. Такая утрата… – она смотрит на гроб. – Наверное, вас предупредили, и если вы принесли фотографии покойной, то…

Мы обмениваемся сконфуженными взглядами. Тетю Труди вдруг осеняет:

– У меня есть одна. Мне дом престарелых прислал. – Она роется в сумке, вытаскивает коричневый конверт и достает потертый поляроидный снимок.

На фото крошечная старушка в бесформенном бледно-лиловом кардигане сидит, сгорбившись, на стуле. Лицо затянуто сеткой морщин. Седые волосы похожи на облачко сахарной ваты.

Так вот какой была моя двоюродная бабушка Сэди, которую я никогда не видела.

Священница с сомнением смотрит на снимок, потом прикалывает его к большой доске объявлений, на которой он выглядит еще печальней, сиротливей и стыдливей.

– Хочет ли кто-нибудь рассказать об умершей?

В гробовом молчании мы отрицательно качаем головой.

– Понимаю. Часто это так болезненно для близких. – Она достает из кармана записную книжку и карандаш. – В таком случае я буду рада выступить от вашего имени. Если вы поделитесь со мной какими-нибудь деталями. Подойдут также случаи из ее жизни. В общем, расскажите мне о Сэди все, что достойно упоминания.

И что мы можем сказать?

– Мы не слишком хорошо ее знали, – извиняется папа. – Она была очень старая.

– Дожила до ста пяти, – вставляет мама. – До целых ста пяти лет.

– Она когда-нибудь была замужем? – зондирует почву священница.

– Э-э-э… – папа вскидывает брови. – Была она замужем, Билл?

– Понятия не имею! Кажется, была. Не помню, как его звали. – Дядюшка Билл даже глаз не оторвал от своего смартфона. – Давайте продолжим.

– Ладно. – Сочувственная улыбка сползает с лица пасторши. – Тогда, может, какая-нибудь забавная история, запомнившаяся с последнего визита, какое-нибудь увлечение…

Повисает очередная виноватая пауза.

– На этой фотографии она в кардигане, – наконец говорит мама. – Возможно, она сама его связала. Возможно, она любила вязать.

– Вы что, никогда ее не навещали? – Вежливость дается священнице с явным усилием.

– Естественно, навещали! – вскидывается мама. – Мы виделись с ней… где-то в 1982 году. Лара была еще младенцем.

Пасторша шокирована.

– В восемьдесят втором?

– Она нас не узнала, – быстро вставляет папа. – Она давно уже была не в себе.

– А как насчет более раннего периода ее жизни? Никаких достижений? Историй из ее молодости?

– Бог мой, что ж вы никак не угомонитесь? – Диаманта вытаскивает наушники из ушей. – Разве не ясно, что мы здесь только потому, что обязаны здесь быть. Она не сделала ничего выдающегося. Ничего не достигла. Она была никем! Просто тысячелетним пустым местом.

– Диаманта, – произносит тетя Труди с легкой укоризной, – ты не слишком вежлива.

– Я просто говорю правду! Сами посмотрите! – Она презрительно обводит рукой комнату. – Если бы на мои похороны пришли только шесть человек, я бы застрелилась.

– Милая леди, – священница делает пару шагов вперед, лицо ее раскраснелось, – ни одно человеческое существо на земле Божьей не является никем.

– Да что вы говорите! – фыркает Диаманта.

– Диаманта, – дядюшка Билл вскидывает руку, – довольно. Разумеется, я очень сожалею, что не навещал Сэди, которая, без сомнения, была особенным человеком, и я уверен, это же чувствует каждый из нас. – Он так убедителен, что воинственность пасторши тут же идет на убыль. – Но сейчас мы бы хотели с почетом отправить ее в мир иной. И думается, у вас такое же напряженное расписание, как у нас. – Он выразительно постукивает по циферблату.

– Разумеется, – соглашается священница после паузы. – Я только подготовлюсь. Пока же, пожалуйста, отключите ваши мобильные телефоны.

Окинув всех напоследок порицающим взглядом, она удаляется, и тетушка Труди немедленно поворачивается к нам вместе со стулом:

– Какая наглость, давить на наше чувство вины! Мы вообще не обязаны были сюда приходить.

Открывается дверь, мы вскидываемся – но это не пасторша, это Тоня. Я и не подозревала, что она явится. Час от часу не легче.

– Я опоздала? – Ее голос, напоминающий пневматическую дрель, заполняет собой всю комнату. – Мне чудом удалось выбраться из детского тренажерного зала, пока у близнецов не началась истерика. Похоже, новая нянька еще хуже предыдущей, а это что-то да значит…

На ней черные брюки и черный же кардиган с леопардовыми пятнами, густые блестящие волосы стянуты в хвост. Тоня работала раньше офис-менеджером в «Шелл» и привыкла повелевать людьми. Теперь она мать Лоркана и Деклана и с утра до вечера повелевает нянями.

– Как мальчики? – спрашивает мама, но Тоня ее не слушает. Она целиком сфокусирована на дядюшке Билле.

– Дядя Билл, я прочитала вашу книгу! Просто потрясающая! Она буквально изменила мою жизнь! Я всем-всем-всем рассказала о ней! И фото вышло прекрасно, хотя, конечно, оригинал куда лучше.

– Спасибо, дорогая. – Билл одаривает ее стандартной «да я знаю, как я крут» улыбкой, но от нее так просто не отделаешься.

– Разве это не фантастическая книга? – обращается Тоня к нам. – Разве наш дядя Билл не гений? Начать с нуля! С двух монеток и большой мечты! Это любого вдохновит на подвиги!

Так бы и взгрела эту подлизу. Мама с папой, похоже, готовы ко мне присоединиться, во всяком случае, они хранят молчание. Дядюшка Билл тоже не обращает на нее ни малейшего внимания, поэтому она неохотно оборачивается ко мне:

– Как дела, Лара? В последнее время мы почти не виделись! Ты от меня прячешься! – И ее глаза буквально вгрызаются в меня, так что я невольно отшатываюсь.

О нет. Я слишком хорошо знаю этот взгляд.

У моей сестры Тони существует всего три выражения лица:

1. Абсолютно тупое коровье.

2. Показное веселье из серии «Дядя Билл, вы меня убиваете!».

3. Замаскированный под симпатию злорадный восторг, когда она сочувствует попавшему в беду. Неслучайно Тоня обожает канал «Реальная жизнь» и книги с несчастными детишками на обложках и названиями вроде «Пожалуйста, бабушка, не бей меня скалкой!».

– Мы не виделись с тех пор, как вы расстались с Джошем. Как жаль. Вы так прекрасно подходили друг другу! – Тоня скорбно склоняет голову. – Разве они не выглядели идеальной парой, мама?

– Что ж, из этого ничего не вышло, – пытаясь казаться беззаботной, бросаю я, – так что…

– Почему не вышло? – Олений, нежный взгляд, свидетельствует, что сестрица от души наслаждается разговором.

– Бывает, – пожимаю я плечами.

– Всегда есть причина, верно? – Тоня не знает жалости. – Неужели он не объяснился?

– Тоня, – мягко обрывает папа, – стоит ли выяснять это сейчас?

– Папа, я просто сочувствую Ларе, – оскорбляется Тоня. – Всегда лучше проговорить такие вещи вслух. У него что, была другая?

– Не думаю.

– Вы хорошо ладили?

– Вполне.

– Тогда почему же? – Она скрещивает руки на груди, изображая одновременно мировую скорбь и мирового судью. – Почему?

«Я не знаю почему! – хочется заорать мне. – Я сама задаю себе этот вопрос по десять раз на дню!»

– Это случается сплошь и рядом! – вымучиваю я улыбку. – Я отношусь к таким вещам спокойно. Достаточно смириться, принять все как должное, и жить сразу становится легче. Сейчас я почти счастлива.

– Ты не выглядишь счастливой, – встревает Диаманта. – Правда, мама?

Тетушка Труди несколько секунд изучает меня.

– Нет, – заключает она безапелляционно, – она не выглядит счастливой.

– Главное, что у человека внутри. А внутри я счастлива. Я очень, очень, очень счастлива. – Чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.

Господи, за что ты наградил меня такими родственниками?

– Тоня, дорогая, присаживайся, – тактично предлагает мама. – Как прошел визит в школу?

С трудом сдерживая слезы, притворяюсь, будто проверяю сообщения на мобильнике. И прежде чем успеваю сообразить, что делаю, я влезаю в меню «Фото».

Не смотри. Не смотри.

Но пальцы словно живут своей жизнью. Они словно чувствуют, что мне позарез нужно хотя бы мельком глянуть на любимый снимок. Просто ради моральной поддержки. Мы с Джошем. Стоим, обнявшись, на заснеженном горном склоне, оба загорелые. Горнолыжные очки, которые Джош сдвинул на лоб, почти скрыты прядями густых вьющихся волос. Он улыбается, и у него такая потрясающая ямочка на щеке; в эту ямочку я, бывало, запускала палец, как ребенок в погремушку.

Мы познакомились на вечеринке в День Гая Фокса[2]2
  День Гая Фокса (безуспешно покушавшегося на английскую монархию более четырехсот лет назад) отмечают 5 ноября по всей Великобритании фейерверками и народными гуляньями.


[Закрыть] – у костра в Клапэме, на который меня зазвала университетская подруга. Джош раздавал там бенгальские огни. Он запалил для меня фейерверк, спросил мое имя и тут же написал в темноте «Лара», а я засмеялась и спросила, как зовут его. Мы писали имена друг друга в воздухе, пока бенгальские огни не догорели, потом потягивали у костра горячий глинтвейн и вспоминали, какие фейерверки видели в детстве. Все, что мы говорили, звучало как музыка. Мы смеялись над одними и теми же вещами. Никогда и ни с кем мне не было так легко. Никогда я не встречала парня с такой обаятельной улыбкой. И сейчас я не могу представить его с другой. Я просто не могу…

– Лара, все в порядке? – окликает меня папа.

– Да! – жизнерадостно отвечаю я и поспешно выключаю телефон.

Под заунывное гудение органа я погружаюсь в горестные раздумья. И зачем я только притащилась сюда? Надо было придумать благовидный предлог. Терпеть не могу родственников, да и похороны тоже, здесь даже приличного кофе нет.

– Где мое ожерелье? – прерывает мои мысли женский голос, доносящийся откуда-то сзади.

Я оглядываюсь, но за спиной никого.

– Я спрашиваю, где мое ожерелье? – раздается снова.

Голос тоненький, но властный и звучит как-то… аристократично. Может, телефон? Но я его выключила. Достаю телефон из сумки – точно, экран не светится.

И как это понимать?

– Где мое ожерелье? – Теперь голос звучит прямо у меня над ухом.

Я вздрагиваю и в недоумении озираюсь.

Самое странное, что остальные, похоже, ничего не слышат.

– Мама, ты ничего только что не слышала? Никакого… голоса?

– Голоса? – В маминых глазах озадаченность. – Нет, дорогая. Какого такого голоса?

– Женского, вот пару секунд назад. – Я прикусываю язык, потому что на лицо мамы набегает тревожная тень. Догадаться, о чем она думает, проще простого. Господи боже мой, теперь она еще и голоса слышит!

– Должно быть, мне показалось, – торопливо шепчу я.

К счастью, тут появляется священница.

– Пожалуйста, встаньте, – произносит она нараспев. – Склоните ваши головы. Дорогой Господь, мы препоручаем тебе душу нашей сестры Сэди…

Ничего не имею против священников женского пола, но в жизни не слышала большего занудства. Она все гундосила и гундосила, и я почти отключилась. Стою себе и разглядываю потолок, в голове пустота. И тут прямо в ухе снова раздается:

– Где мое ожерелье?

От неожиданности я чуть не вскрикиваю.

Осторожно поворачиваю голову направо. Потом налево. Никого. Да что со мной происходит?

– Дорогая, – тревожный шепот мамы, – с тобой все в порядке?

– Что-то голова разболелась. Я отойду к двери, глотну воздуха.

С извиняющимся жестом я пячусь к задним рядам. Священнице, увлечённой речью, до меня нет дела.

– Конец жизни – это начало новой. Все мы из праха вышли и в прах обернемся.

– Где мое ожерелье? Оно мне нужно.

Да что происходит? И тут мой взгляд натыкается на руку.

Изящная кисть с наманикюренными пальцами, вцепившимися в спинку стула. Кисть перетекает в тонкое и очень бледное запястье… Передо мной сидит совсем еще юная девушка. Пальцы ее выстукивают на спинке стула нетерпеливую дробь. Одета она в шелковое бледно-зеленое платье без рукавов, темные волосы коротко подстрижены.

Кто это, черт возьми?

Пока я безмолвно таращусь на нее, она вскакивает со стула, словно не в силах усидеть на месте, и принимается расхаживать взад-вперед передо мной. Юбка с шелестом развевается от ее стремительных движений.

– Мне нужно ожерелье. Куда оно подевалось?

Говорит она как-то странно, старомодно, что ли, глотая буквы, прямо как в старых черно-белых фильмах. Я оглядываюсь на родственников, но, очевидно, никто ее не видит. И не слышит. Стоят себе, словно ничего не происходит..

Внезапно, точно почувствовав мой взгляд, девушка оборачивается и пристально смотрит мне в глаза. Глаза у нее темные и блестящие, как речные камешки, я даже не могу определить, какого они цвета.

Вот оно. Самое время запаниковать. У меня галлюцинации. Настоящие галлюцинации – зрительные и слуховые. И тут видение бросается ко мне.

– Ты меня видишь! – тычет оно в меня бледным пальцем, и я отшатываюсь чуть не падая. – Ты меня видишь!

Я энергично мотаю головой:

– Не вижу!

– И ты слышишь!

– Не слышу!

Мама разворачивается в мою сторону. Я немедля захожусь в кашле.

Надо же, стоило на секунду отвлечься, девушки и след простыл. Она словно испарилась.

Слава тебе господи!

Я почти поверила, что схожу с ума. Все-таки одно дело быть на взводе, но совсем другое – увидеть настоящее видение…

– Кто ты? – Я чуть не лишаюсь чувств, когда тонкий голос вновь вторгается в мои мысли.

Она стоит в нескольких рядах от меня.

– Кто ты? Где мы? Кто все эти люди?

«Не разговаривай с видением, – приказываю себе. – Иначе оно совсем распоясается».

Я отворачиваюсь и пытаюсь сконцентрироваться на речи священницы.

– Кто ты? – Девушка вдруг вырастает прямо передо мной. – Ты настоящая? – Она вскидывает руку, собираясь тронуть меня за плечо, я невольно отодвигаюсь, но рука свободно проходит сквозь меня.

От ужаса я перестаю дышать. Девушка в недоумении смотрит на свою руку, потом на меня.

– Ты кто? – вопрошает она. – Ты что, привидение?

Я? Не в силах сдержаться, я возмущенно шепчу:

– Я привидение? Да ты сама привидение!

– Уж точно не я! – фыркает она.

– Тогда кто ты? – во весь голос спрашиваю я.

И тут же жалею об этом, поймав на себе изумленные взгляды. Представляю их лица, признайся я, что разговариваю с привидением. Завтра же заточили бы меня в монастырь.

Девушка вздергивает острый подбородок:

– Я Сэди. Сэди Ланкастер.

Сэди?..

Нет. Только не это.

Я замираю. Взгляд перескакивает со стоящей передо мной девушки на поляроидный снимок сухонькой старушки, что прикреплен на доске у входа. Мне что, явился призрак моей двоюродной бабки?

Призрак тоже слегка озадачен. Девушка поворачивается и медленно оглядывает помещение. Потом просто исчезает и тут же возникает в дальнем углу. Со страхом и изумлением я наблюдаю, как она появляется то там, то сям, кружит по комнате, точно стремительная бабочка.

У меня отродясь не водилось воображаемых друзей. И наркотики я ни разу не принимала. Так что со мной? Я приказываю себе не обращать внимания на девушку, вытеснить ее из сознания, сосредоточиться на церемонии. Но тщетно. Я как зачарованная наблюдаю за перемещениями призрака.

– Что это за место? – Она снова передо мной, глаза подозрительно сужены. Затем оглядывается и смотрит на гроб: – Что это?

Не хватало только рассказывать привидению, что оно померло.

– Да так, – говорю я поспешно, – ничего особенного. Это просто… В смысле… Я бы на твоем месте держалась от этой штуки подальше.

– Подальше?

Мгновение – и она уже у гроба, разглядывает его. Затем перемещается к доске объявлений, где белеет пластиковая табличка «Сэди Ланкастер». Лицо ее искажается от ужаса. Потом девушка поворачивается к священнице, которая продолжает свою заунывную песню:

– Сэди нашла счастье в браке, который вдохновляет всех нас…

Девушка подскакивает к пасторше, буквально утыкается в ее лицо.

– Идиотка, – убежденно произносит она.

– Сэди дожила до самых преклонных лет, – упорствует священница. – Я смотрю на эту фотографию… – она многозначительно улыбается и указывает на снимок, – и вижу женщину, которая, несмотря на свою немощь, прожила прекрасную жизнь. Которая находила утешение в малых делах. В вязании, например.

– В вязании? – повторяет девушка с отвращением.

– Итак, – святая мать явно закругляется, – давайте склоним головы в скорбном молчании и попрощаемся.

Она сходит с трибуны, и гудение органа становится громче.

– И что теперь? – оглядывается на меня девушка. – Что теперь? Скажи мне!

– Ну, гроб скроется за занавесом, – бормочу я едва слышно. – А потом… э-э-э… – Как бы потактичнее выразиться? – Видишь ли, мы в крематории. И значит… – Я бессильно развожу руками.

Девушка вновь содрогается от ужаса, и я в замешательстве наблюдаю, как она превращается в полупрозрачное существо. Будь она живой, упала бы в обморок, но что делать привидению? Несколько секунд я смотрю сквозь нее. Потом, будто приняв решение, она возвращается.

– Я не верю! Этого просто не может быть. Мне нужно мое ожерелье.

– Извини, – бормочу я беспомощно. – Ничем не могу тебе помочь.

– Ты должна остановить похороны. – Блестящие темные глаза впиваются в меня.

– Что? Как ты это себе представляешь?

– Останови их! – Я отворачиваюсь, но призрак тут же вырастает передо мной. – Давай!

Голос у нее возмущенный и требовательный, как у голодного младенца. Я ожесточенно верчу головой, пытаясь избежать ее взгляда.

– Останови похороны! Останови их! Мне нужно мое ожерелье!

Она колотит меня кулачками. Ударов я не чувствую, но все же вздрагиваю. В отчаянии пячусь назад, роняя стулья.

– Лара, что происходит? – тревожно вскрикивает мама.

– Все хорошо, – выдавливаю я, стараясь игнорировать вопли в моем ухе, и плюхаюсь на ближайший стул.

– Я вызову машину, – говорит дядюшка Билл тетушке Труди. – Все должно закончиться не позже пяти.

– Останови их! Останови их! Останови их!

Голос девушки срывается на пронзительный визг, у меня закладывает уши. Вот так и становятся шизофрениками. Теперь мне ясно, почему люди пытаются убить президентов. Я не могу от нее отвязаться при всем желании. Она как сирена воздушной тревоги. Этот крик невозможно больше выносить. Я сжимаю голову, пытаясь заглушить вопли, но все без толку.

– Остановитесь! Остановитесь! Вы должны остановиться…

– Ладно! Я скажу им! Только заткнись! – В отчаянии я вскакиваю. – Подождите! Остановитесь, пожалуйста! Мы должны прервать похороны! Остановитесь!

Все семейство дружно замирает, глядя на меня. Священница нажимает кнопку на спрятанной в стене деревянной панели, и орган смолкает.

– Остановить похороны? – выдавливает мама.

Я молча киваю. Честно говоря, чувствую себя полной идиоткой.

– Но почему?

– Я… э-э-э… Полагаю, ей еще не пришло время отойти в лучший из миров.

– Дорогая, – вздыхает папа, – конечно, ты не в лучшей форме сейчас, но… – Он поворачивается к пасторше: – Я прошу простить нас. Моя дочь в последнее время немного не в себе. У нее проблемы с другом, – шепотом добавляет он.

– Дело вовсе не в этом! – протестую я, но все меня игнорируют.

– Ага. Я понимаю, – сочувственно кивает пасторша. – Лapa, сейчас мы закончим похороны, – объясняет она мне как трехлетке, – а потом попьем чаю и поболтаем по душам. Как вам такое предложение?

Она нажимает кнопку, органная музыка возобновляется, минуту спустя гроб со скрипом начинает двигаться, еще немного – и он исчезнет за занавеской. Позади я слышу глубокий вздох и…

– Не-е-е-е-т! – раздается мучительный вой. – Не-е-е-т! Остановитесь! Остановитесь немедленно!

К моему ужасу, девушка подбегает к постаменту и пытается спихнуть гроб. Но руки ее бессильны, они просто проходят насквозь.

– Пожалуйста! – Она бросает на меня отчаянные взгляды: – Не позволяй им.

Тут меня охватывает самая настоящая паника. Я понятия не имею, откуда взялось это привидение и что все это значит. Но оно кажется таким живым. И страдает оно по-настоящему. Не могу же я безучастно наблюдать за этим.

– Нет! – кричу я. – Остановитесь!

– Лара! – испуганно вскрикивает мама.

– Я не шучу! Существует веская причина, по которой этот гроб не может быть сожжен. Остановите немедленно! – Я торопливо бегу к гробу. – Нажмите кнопку – или я сама нажму ее!

Взволнованная пасторша останавливает гроб.

– Душечка, может, вам лучше подождать за дверью?

– Да она просто выпендривается, как всегда, – подает голос Тоня. – Веская причина… Да какая может быть, к черту, веская причина? Продолжайте! – требует она.

– Лара, – священница участливо смотрит на меня, – действительно ли существует причина, по которой похороны вашей двоюродной бабушки должны быть прерваны?

– Да.

– И что это за причина?

О боже! Что я могу ответить? Признаться, что привидение меня надоумило?

– Это потому что… э-э-э…

– Скажи, что меня убили! – Я поднимаю глаза и вижу девушку, парящую у меня над головой. – Тогда они отложат похороны. Скажи им!

Она пикирует на меня и орет прямо в ухо:

– Скажи им! Скажи им, скажи им, скажи им.

– Я думаю, моя тетушка была убита! – выдаю я сдавленно.

Вообще-то я привыкла, что родственники пялятся на меня в полном остолбенении. Но так я их еще не шокировала. Сначала все дружно дернулись, а потом столь же дружно окаменели, словно на моментальном снимке.

– Убита? – осторожно переспрашивает пасторша.

– Именно, – произношу я со значением. – Я подозреваю, что совершено преступление. И тело надо сохранить в качестве улики.

Священница медленно приближается, не сводя с моего лица пристального взгляда и явно прикидывая, не розыгрыш ли все это. Бедняга не в курсе, что я чемпион по игре в гляделки и всегда выигрывала у Тони. Так что я спокойно выдерживаю ее тяжелый взгляд, будто говорящий: «Сейчас не подходящее время для шуток».

– Убита… Но как?

– Я бы предпочла обсудить это с представителями закона.

Я чувствую себя героиней сериала «Место преступления: похороны».

– Вы хотите, чтоб я позвонила в полицию?

Господи! Конечно, я не хочу, чтобы она звонила в полицию. Но идти на попятную поздно.

– Да, – обреченно отвечаю я. – Думаю, так и следует поступить.

– Вы же не верите этому бреду! – взрывается Тоня. – Ясно же, что она просто привлекает к себе внимание!

К счастью, Тоня уже изрядно достала пасторшу, и это мне на руку.

– Дорогуша, – заявляет она резко, – решения здесь принимаю я. И подобные заявления не могут оставаться без внимания. Ваша сестра совершенно права. Тело нужно сохранить для судмедэкспертизы.

Похоже, священница вошла во вкус. Тоже, наверное, смотрит криминальные сериалы каждый воскресный вечер. Во всяком случае, она подходит ко мне вплотную и шепотом спрашивает:

– Как вы думаете, кто убил вашу двоюродную бабушку?

– Я бы пока воздержалась от комментариев, – подпускаю тумана я. – Все так неоднозначно. – Взгляд мой словно невзначай останавливается на Тоне. – Если вы понимаете, что я имею в виду.

– Что?! – От ярости Тоня краснеет. – Ты же не на меня намекаешь?

– Больше ни слова, – отрезаю я. – Только полиции.

– Что за чушь? Это когда-нибудь закончится? – Дядюшка Билл отрывается от смартфона. – Моя машина уже здесь, и мы уделили старой леди достаточно времени.

– Больше чем достаточно! – вторит тетушка Труди. – Собирайся, Диаманта. Пора прекратить этот фарс.

Она принимается рассерженно совать в сумочку глянцевую прессу.

– Лара, я не понимаю, какого дьявола ты тут затеяла. – Дядюшка Билл награждает папу хмурым взглядом: – Твоей дочери требуется помощь. Она явно свихнулась.

– Лара, дорогая, – мама срывается с места, трепеща от волнения, – ты же даже не знала бабушку Сэди.

– Может, не знала, а может, и знала, – скрещиваю я руки на груди. – Я же не все тебе рассказываю.

Я уже сама почти поверила в это убийство.

Пасторша взбудоражена: ситуация выходит из-под контроля.

– Думаю, пора позвонить в полицию. Лара, подождите, пожалуйста, здесь… А все остальные могут покинуть помещение.

– Лара, – папа берет меня за руку, – дорогая…

– Папа… иди с миром. Я должна выполнить свой долг. Со мной все будет в порядке.

Бросая на меня тревожные, презрительные и жалостливые взгляды, родственники медленно тянутся к двери. Я остаюсь одна. И тут словно прозреваю. Что, черт возьми, я наделала? Я что, с ума сошла?

Вообще-то вполне подходящее объяснение. Самое время отправить меня в тихий симпатичный дурдом, где можно расхаживать в халате, рисовать картинки и не думать о загибающемся бизнесе, потерянном бойфренде и штрафах за неправильную парковку. Я падаю на стул и протяжно вздыхаю. Привидение меж тем материализуется перед доской объявлений и разглядывает фото сгорбленной старушки.

– Так тебя убили? – интересуюсь я.

– О, не думаю. – Она едва замечает меня, о благодарности и речи не идет.

Разве мне могло явиться привидение с хорошими манерами?

– Не стоит благодарности, – хмуро бормочу я. – Всегда к вашим услугам.

Девушка, кажется, даже не слышит. Она недоуменно шарит глазами по комнате.

– А где цветы? Если это мои похороны, куда делись цветы?

– М-м-м… – Мне немного стыдно. – Цветы по ошибке отправили в другое место. Честно, была целая гора. Роскошные букеты.

Она не настоящая, настойчиво уверяю я себя. Это все моя больная совесть.

– А как насчет родных и близких? Где они все?

– Некоторые не смогли приехать, – я скрещиваю пальцы за спиной, надеясь, что слова мои звучат убедительно, – хотя многие хотели…

Я замолкаю, потому что она растворяется в воздухе посреди моей речи.

– Где мое ожерелье?

Я испуганно подпрыгиваю, снова слыша голос прямо в ухе, и ору:

– Понятия я не имею, где твое долбаное ожерелье! Отцепись от меня! Ты вообще соображаешь, в какую историю я из-за тебя влипла? А ты даже спасибо не сказала!

Девушка замолкает и появляется передо мной, смущенно потупившись, как застигнутый за озорством ребенок.

– Спасибо, – говорит она робко.

– Не за что.

Привидение нервно теребит браслет в виде змеи, а я с интересом ее разглядываю. Волосы у нее темные и блестящие, кончики завиваются. Шея длинная и белая, а огромные блестящие глаза, которые мне вначале показались почти черного цвета, на самом деле изумрудно-зеленые. Обут призрак в крохотные кремовые туфельки – размер четвертый, не больше, с маленькими пуговичками и кубинскими каблуками.[3]3
  Устойчивые трапециевидные каблуки.


[Закрыть] Я бы сказала, что мы ровесницы. Может, она даже моложе.

– Твой дядя Билл, – говорит она, – это Уильям. Один из мальчиков Вирджинии.

– Да, Вирджиния – моя бабушка. Мой папа – Майкл. А ты – моя двоюродная бабушка… – Я качаю головой. – Это полный бред. Откуда я вообще могу знать, как ты выглядишь? С чего ты мне привиделась?

Она обиженно вскидывает подбородок:

– Я тебе не привиделась! Я живая.

– Ты не можешь быть живой, – говорю я нетерпеливо. – Ты умерла! Значит, ты привидение.

Повисает пауза. Девушка отворачивается.

– Я не верю в привидения, – говорит она презрительно.

– Я тоже. Привидений не бывает.

Открывается дверь, и я чуть не подскакиваю. В зал входит раскрасневшаяся священница.