Текст книги "День сардины"

Автор книги: Сид Чаплин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)

VII

1

Утром, когда я проснулся, во рту у меня было как в помойке после молочных коктейлей и всего прочего, да еще ночью, когда мне не спалось, я поджарил себе яичницу с ветчиной. Измученный, я встал с левой ноги и весь день был не в себе. Братцы, видели б вы, как я сонный крутил педали, всползая на холм, а потом на участке все искал, куда бы приткнуться. Я был до того измучен, что клевал носом между двумя лопатами песку.

Спроггет заметил, что я от работы отлыниваю, и принялся усердствовать. Главным его занятием было выписывать в сарае путевые листы водителям грузовиков и всякие другие бумаги, но тут его потянуло на воздух. Как только я начинал дремать, он меня будил. Покрикивал издали. В конце концов я огрызнулся. Тогда он подошел.

– Что ты сказал?

– То, что вы слышали.

– Спать надо дома.

– Конечно, если б мне деньги доставались так же легко, как вам!

– Ну ладно, подмети-ка в сарае, там вонь стоит от спитого чая и корок.

– Уж вы-то корок не глодаете.

– Поменьше дерзостей да побольше дела.

– А как же Джордж?

– Справится один. Если тебя это беспокоит, пошевеливайся да поскорей возвращайся назад.

Я стал подметать, но через минуту он снова на меня напустился:

– Разве я велел тебе подметать?

– Вы что, шутите?

– Нужно сперва вынести стол и все остальное, я хочу, чтобы здесь никакой дряни не оставалось.

– Вы-то здесь не останетесь, так в чем же дело?

– Берись за работу! – заорал он. – Пошевеливайся! Работать надо!

– Я бы лучше управился без шута горохового, – сказал я. Не хватило у меня ума сообразить, что он нарочно меня подначивает.

– Делай, что тебе велят, – сказал он. – За таким дураком, как ты, только успевай присматривать.

Я вошел в сарай, взял тяжелый молоток и швырнул его назад, не оборачиваясь. Молоток угодил Спроггету в колено. Он взвыл.

Успокоившись, он сказал решительно, хоть и попятился на всякий случай, потому что я все еще был на взводе:

– Ты мне осточертел. Вот погоди, придет твой дядя Джордж, я с ним поговорю.

– Ну и говорите, – сказал я. – Да скажите заодно, чтоб нанял уборщика.

Когда прибыл паша, я уже опять был у дробилки. Посовещавшись со Спроггетом, он крикнул:

– Артур!

Я крикнул в ответ:

– Чего надо?

– Иди сюда, когда тебя зовут.

Я подошел. Спроггет подпирал дверь, а дядя Джордж сидел за столом, словно президент Соединенных Штатов в момент, когда гигантский метеорит только что стер с лица земли Нью-Йорк и вот-вот докатится до Белого дома.

– Что у тебя вышло с мистером Спроггетом?

– Пускай ко мне больше не пристает, и я его так и быть прощу.

– Вот видишь! – сказал Спроггет.

– Почему ты не уважаешь старшего?

– Я ж вам говорю: он ко мне пристает.

– Его обязанность следить за ходом работ. Ты меня огорчаешь, Артур. Я столько сделал, чтобы устроить тебя сюда, и вот благодарность – ты дерзить начал. Если это повторится, придется доложить хозяину.

– Но, дядя Джордж, я же работаю на совесть.

– А вот он на этот счет другого мнения, верно, Сэм?

– Бездельник, каких свет не видал: еще удивительно, как он себе шею не свернул, – спит на ходу.

– А вы брехун, каких свет не видал.

– Еще одна дерзость, и ты вылетишь отсюда.

– Ну вот что, замолчите оба, – сказал дядя Джордж, и я вдруг понял, почему он выслужился до начальника. Мы замолчали и сами радовались этому. – Когда меня нет, здесь распоряжается Сэм. Он старший закоперщик и достаточно опытен, чтоб знать, кого и когда приструнить. Это его долг, и я его поддерживаю.

– Если он меня за дело приструнит, я слова не скажу.

– Молоко на губах не обсохло, а уже в начальники лезет, – сказал Спроггет.

– Я тоже могу выписать путевой лист, – сказал я. – Так или эдак.

– Это еще что? – сказал дядя Джордж.

– Я говорю – так или эдак.

– Прекрати эти глупости и ступай работать, не то живо отсюда вылетишь!

Ну, я ушел – почувствовал, что нечего и разговаривать, все равно выстрел уже сделан. И сделан, заметьте, вслепую. Старик Джордж рассказывал мне как-то про левые заработки – фирма нанимает грузовики, и начальник участка договаривается о цене с подрядчиком. Скажем, сходятся на пятнадцати шиллингах в час, на шиллинг больше, чем сначала запросили; начальнику от этого чистая прибыль. Скажем, работает больше десятка грузовиков по восемь часов в день, шиллинги плывут к нему сами собой, и остается только найти укромное местечко для расчета. И хотя старик Джордж про наших ни слова не сказал, я смекнул, что помощник нужен дяде Джорджу только для того, чтобы проверять водителей, когда его самого здесь нет.

Говорю вам, это был выстрел вслепую, но я надеялся, что попаду в цель и выгадаю на этом. Да только вышло, что я промахнулся и ничего не выгадал. Именно потому, что это была правда. Стоило мне заикнуться про путевые листы, и песенка моя была спета. Я не умею читать мысли, но они сразу оборвали разговор и явно забеспокоились.

Может, не надо было мне этого говорить. Во всяком случае, уже через пять минут я понял свою ошибку. И не только в том была причина, что, занимаясь темными делишками, Спроггет водил знакомство с отпетыми бандитами, а еще и в том, что нельзя наступать на руку, которая тянется к наличным денежкам. Я-то знал, что не пойду доносить на них, но ведь они этого не знали и должны были любой ценой от меня избавиться.

Две вещи сулили мне неприятности.

Началось с того, что один работяга, который раньше никогда со мной не разговаривал, отвел меня в сторонку и даже угостил сигаретой, чтоб я стал откровеннее. Его звали Джордж Стефенсон, но будь это настоящий Стефенсон, не видать бы нам паровоза, как своих ушей. Обычно он слишком уставал и не любил разговоров. А теперь вдруг полез ко мне со своим сочувствием.

– Я видел, как ты отбрил старого Сэма – его давно пора гнать в шею.

– Вот и гони, а я погляжу.

– Он – хитрый черт. А что сказал начальник?

– Что Сэм прав, а я виноват.

– Послушай, – сказал он, – их потому водой не разольешь, что они слишком много знают друг о друге.

– Что же именно?

– Сообрази сам. – И он подмигнул.

– А теперь ты меня послушай, – сказал я. – Терпеть не могу Спроггета, тем более что из-за него у меня неприятности. Но говорю тебе: мой дядя Джордж не такой человек, он незаконными делами не занимается.

– А кто говорит про незаконные дела? – сказал он, испугавшись. – Больно уж ты прыткий. Я сказал только, что они поступили с тобой не по справедливости.

– Спасибо, – сказал я. – Но не смей говорить гадости про моего дядю Джорджа, этого я тебе не спущу.

– Да ты меня не так понял, – сказал он. – Это добрейший и честнейший человек. Знает свое дело и понимает людей, вот только Спроггет ему всю музыку портит.

– Пожалуй, тут ты кое в чем прав, – сказал я. – У Сэма есть один недостаток – левая половина мозгов у него не действует…

– Выходит, он полоумный?

– Ну нет, это преувеличение, – сказал я. – Потому что правой половины у него и не бывало.

Мы были изящны, как пара битюгов, возивших пивной фургон, но хотя он лез вон из кожи, я его, кажется, все-таки переплюнул. Мне хотелось его понять. По-моему, он был в курсе дела и в награду получил пинту пива. Он удовлетворился этим, потому что был слишком глуп, чтобы извлекать доходы посущественней, но в душе все же досадовал, что его обошли. Я это понял, когда он засмеялся затасканной шутке насчет мозгов. Очень уж искренний был смех.

Он, конечно, передал дяде Джорджу наш разговор, и я получил передышку. Но ненадолго. В этом я убедился на следующей неделе, когда на участке появился новенький. Он был совсем не нужен, и взяли его только для важных поручений, таких, которые нельзя было доверить мне.

2

Драться я готов, если уж нет другого выхода, но скандалов не переношу. Я слишком близко принимаю ругань к сердцу и потом, вспоминая об этом, мучаюсь сомнениями, – а вдруг я был не прав. Когда я обдумываю какой-нибудь шаг, в девяти случаях из десяти меня тревожит то, о чем другой и думать не станет. Я делаюсь рассеянным, теряю аппетит. Значит, не такой уж я отпетый, как может показаться.

С тягостным чувством, которое не рассеяли даже обновки – голубая рубашка и тонкий галстук в красную и черною полоску с серебристым отливом, – я пришел в «Риджент». У входа меня встретил Малыш-Коротыш и сказал, что несколько наших пошли в бильярдную. А Носарь еще не приходил. Несмотря на это, я был рад Малышу – когда я его вижу, у меня веселей становится на душе. Но в тот вечер он сам приуныл: мясник, у которого он работал, закрыл лавку – вам это может показаться странным, но дело в том, что деньги на виски он брал из кассы и умудрился вылететь в трубу.

– Ума не приложу, где теперь работу найти, – сказал Малыш-Коротыш. – На верфях увольнения. Доки закрылись. Ну и дела – не нужны даже матросы на паром.

– Иди на стройку речного тоннеля.

– Я темноты боюсь.

– Тогда в торговый флот.

– Да ведь он весь потонул – не слышал ты, что ли?

– Ну, на худой конец всегда остается пособие по безработице.

– У меня не все взносы в профсоюз уплачены.

– Ну ладно, мы должны помогать друг другу, – сказал я. – Пойдем потолкуем с сержантом.

И мы пошли. Сержант подметал свою сторожку, возле которой он продает билеты, пишет мелом на доске время открытия своего заведения, торгует сигаретами и сладостями, а заодно болтает с посетителями, которые ждут, пока освободятся места. Сержант невысок и совсем не похож на военного, но одна нога у него деревянная и рассказывать он умеет – заслушаешься. По этой части он большой спец.

– Ну, герои, чего носы повесили? – спросил он.

– Сейчас скажу, дайте сперва десяток сигарет, – ответил я. Вскрыв пачку, я щелчком выбросил три сигареты.

– Ну, в чем же дело?

– Малыш-Коротыш без работы остался. Не знает, куда податься.

– Он сопляк. Когда я был в его возрасте, люди дожидались очереди копать могилы, и я тысячу раз видел, как дрались охотники вывозить навоз на ферме. Видел, как очередь дважды опоясывала биржу труда.

– Бросьте заливать, – сказали мы.

– Почитайте исторические книги, сами узнаете. Я учился в школе и лишних два года мог работу не искать. Вы спросите, как родители меня содержали, – а вот как: мой старик устроился при похоронном бюро.

– Что ж он там делал?

– Утешал родственников, узнавал сумму страховки, снимал мерку с покойника.

– А вы не могли с ним вместе работать?

– Вряд ли. Мне не раз приходилось бросать уроки и идти с ним, когда случалась срочная работа, а там вся работа была срочная. Я привык к делу, но не к клиентам, – люблю поговорить с теми, кого обслуживаю. Смех и грех, а в конце концов я все-таки попал в похоронное бюро.

В армию я пошел совсем мальчишкой. Служил в Индии, потом попал в Египет, проторчал там, покуда не началась война, а закончил в Италии, и, скажу я вам, туго мне там пришлось – жарища, пылища.

За три или четыре года я перевидал больше трупов, чем мой старик за пятьдесят лет в своем бюро.

– Но потом вы все-таки нашли работу?

– На это понадобилось целых двадцать лет, да и то работу нашел, а ногу потерял.

– Выходит, это первая ваша работа в жизни, если не считать армии? – спросил Малыш-Коротыш.

– Так точно. Школу я кончил в шестнадцать лет, потом полгода места искал. В последний раз пытался заполучить место клерка в Комитете общественной помощи. Мой дядя был членом комитета, и еще за меня старик Келли словечко замолвил. Другой мой дядя был каноник, но он мне рекомендации не дал, сказал – не хочу своего племянника ввергнуть в пучину греха. Я со всеми в комитете договорился, и мне обещали, что место за мной.

– Ну и что же?

– У кого-то другого оказались знакомые в парламенте.

– Зато в армии небось жизнь была – умирать не надо! – сказал Малыш-Коротыш.

– Иногда солоно приходилось, а иногда и перепадало кое-что. И тогда уж, будьте покойны, старый Джек Минто не зевал.

– Это вы про девушек?

– Всех их не счесть, если б даже мне начать считать прямо сейчас и продолжать до конца своих дней.

– И вы со всеми крутили любовь?

– Если успевал.

– А как вы это делали, сержант? Как вам удавалось? – спросил Малыш-Коротыш.

– Ты еще слишком молод, тебе рано знать.

– Ну, расскажите!

– Ладно уж… Так и быть… В общем это было не так уж трудно. Во время войны этих иностранных девушек прямо лихорадка трясла…

– Ну, дальше, сержант!

– Взять хоть итальянок. Они голодали. Так голодали, что поневоле становились уступчивыми. Я видел, как в городках на По пользовались успехом такие хари, на которые в Гонконге, Карачи или Каире ни одна приличная девушка и не взглянула бы. Но лучше всего было в Риме.

– А что было в Риме, сержант?

– Там я себя чувствовал как дома, – сказал он и задумался.

– Расскажите же.

– Ее звали Лючия. – Сержант жестом показал, какая она была, и тихонько присвистнул. – Кожа белая, как слоновая кость, а волосы – черней воронова крыла.

Тут уже мы присвистнули.

– Только вы не думайте, мне с ней нелегко пришлось. Но это было просто чудо. Она жила одна, стряпала мне еду, вино покупала, все делала, но…

– Что – но? – Малыш навалился на прилавок.

– Только напьемся кофе, она будто броней оденется… Коснешься ее, а она как каменная. Кроме шуток, с этой девушкой я хлебнул горя, потому что был в нее влюблен без памяти… А вот и Носарь.

– Дайте маленькую пачку, – сказал Носарь.

– Привет, Носарь. Послушай-ка, что сержант рассказывает, – сказал я.

– Про то, как он покорил Рим, – сказал Малыш-Коротыш.

– Послушаем в другой раз, а теперь пошли.

– Обожди минутку, Носарь.

– Заткнись, дело срочное.

Такой уж он был, старик Носарь. Для него дело всегда было прежде всего. Малыш отправился в кафе собирать ребят, а Носарь пошел к двери, бросив мне на ходу:

– Идем, Артур.

Чтобы показать свою независимость, я задержался.

– И у вас вышло, сержант?

Он подмигнул.

– В другой раз расскажу. Со всеми подробностями.

– Но вышло?

Он кивнул.

– А как?

Он ответил мне глубокомысленным взглядом, и сказал только одно слово:

– Ноги.

3

Носарь ждал меня внизу.

– Пожар, что ли? – спросил я.

– Вроде того.

И замолчал. Когда все собрались, он кивнул, и мы выступили в неизвестном направлении, имея секретный приказ в запечатанном пакете. Как вспомню это, всегда восхищаюсь Носарем. Всякий другой проболтался бы сразу. Но он хотел, чтоб мы все увидели своими глазами, и вы скоро узнаете почему. А сейчас скажу только, что у него были задатки генерала, и он мог бы им стать в прежние времена, когда образования для этого не требовалось.

Ребята Келли хорошо поработали. Они все разнесли вдребезги. Разломали граммофон, перебили пластинки. Раскололи ящики и изрубили стул. Сорвали дверь с петель и превратили столы в щепки. Лихо позабавились, ничего не скажешь.

– Один из ребят Мика рассказал про это своему двоюродному брату, а тот – приятелю, который работает вместе со мной, – сказал Носарь. – Но не в том дело. Хотите рассчитаться с ними?

Возражений не последовало.

– Ладно, тогда давайте здесь приберем.

– Зачем? – спросил один, самый нетерпеливый. – Ведь ничего не осталось.

– Это наш штаб, надо его привести в порядок.

– Чтоб они его по новой разгромили? – сказал Балда.

– Они сюда больше не сунутся, мы отобьем у них охоту.

– За чем же дело стало? – сказал Малыш-Коротыш.

– Не бойся… Мы доберемся до них, когда надо будет. Готов поспорить, что они нас сейчас ждут. Ну и пускай ждут.

– Мы можем им хоть сейчас ума вложить, – сказал Балда.

– Конечно. Но будем действовать наверняка.

В прошлый раз Мик был с ножом, помните? А теперь мы вооружимся железяками…

– С ножом я не пойду, – сказал я.

– Никто не пойдет. Но чем плоха ножка от стула? Или велосипедная цепь? Или что под руку попадется?

– Все равно я против.

– Почему?

– Не нравится мне это.

– Никто тебя силком не тянет. Не хочешь – не ходи, мне плевать.

Он посмотрел на меня.

– Ну ладно, приду. – У меня не хватило решительности отказаться. – А куда?

– В «Альбион». Танцы в «Риджент» кончатся, так что все они наверняка будут там. Войдем, когда начнется сеанс. Мы с Малышом сядем в заднем ряду, а вы все дожидайтесь в боковом проходе у запасного выхода с левой стороны. И глядите в оба. Во время перерыва мы сделаем вид, будто идем купить мороженого. Тут уж они нас непременно увидят…

– Изобьют они вас до смерти, – сказал Балда.

– Не успеют. Мы, как только заметим их, побежим к выходу по левому проходу, будто испугались.

– Но они, как увидят нас всех, сразу назад повернут.

– Не увидят, потому что увидеть будет нельзя: мы погасим свет. Я и Малыш-Коротыш рванем по проходу, а они за нами, и тут вы всем скопом на них навалитесь.

– Что-то больно уж мудрено, – сказал Балда.

– Для тебя – может быть, но ты поглядывай на Артура, и все будет в порядке.

– Артур, вот еще умник выискался.

– Артур – молодец, правда, Артур?

– Честно драться я готов, – сказал я. – Но не хочу я тащить эти железяки – еще убьем кого-нибудь…

– Вот дурак, – сказал Балда.

– Нет, он умный, – возразил Носарь. – У него в одном мизинце ума больше, чем в твоей пустой башке… Ладно, Артур, обойдемся кулаками и будем молиться, чтоб Мик пришел без ножа. – Он пристально посмотрел на меня. – Значит, ты идешь?

– Конечно, иду, – сказал я.

– Ну ладно, заметано.

Мы прибрали свой штаб, потом скинулись по полдоллара, все, кроме Малыша-Коротыша, которого освободили как безработного, и поручили Балде доставить партию рыбы с жареной картошкой. Тем временем мы развели огонь в горне. Сидя у огня, мы ели рыбу с картошкой и запивали пивом. Слово за слово, ребята, как всегда, стали наперебой рассказывать анекдоты. Но я молчал. У меня душа не лежала к этой драке в «Альбионе». Я словно чувствовал, что как бы дело ни обернулось, добром оно не кончится; мы ли их вздуем, или они нас – все равно. У меня перед глазами все стоял этот нож. А тут еще моя старуха с Гарри и с моим пропавшим отцом и неприятности на работе – мне все мерещился Сэм, его острая, как у хорька, морда выросла раз в шесть или семь против нормального, и он гнался за мной, пока я не начал задыхаться. Жирная рыба с картошкой были не для моего живота, и я слишком много хватил пива. От этого меня мутило, и я отошел в угол. Носарь пошел за мной.

– Ты что, трухаешь, Артур? – спросил он.

Я слишком плохо себя чувствовал, чтобы возражать ему, и только покачал головой.

– Если мы хотим победить, надо действовать решительно, – сказал он. – Другого выхода нет.

– Я не против – только без этих железяк.

– Их не будет, – сказал он. Потом, помолчав немного, спросил: – Может, ты влюбился, Артур?

– С чего ты взял?

– Очень уж ты стал молчаливый – вот и сейчас все сидел у огня и думал.

– Не родилась еще та девчонка, – сказал я. А сам вспомнил про Стеллу, но потом решил, что она не в счет. «Легко встретились, легко и расстанемся», – подумалось мне.

– Ты не зарекайся, гляди, как со мной вышло.

– Знаю, от этого одни неприятности. Вот моя старуха собралась замуж выходить за Жильца. Так она ни о чем другом думать не может, кроме этого; ее одно интересует – как бы моего старика разыскать.

Бесполезно делиться своими неприятностями. Носарь только делал вид, будто слушает, да кивал.

– Вот встретишь девушку вроде Терезы, тогда по-другому заговоришь, – сказал он. – Я такой еще не видал.

– А тут еще один мошенник на нашем участке, Спроггет, меня без ножа режет. Он столько на мне верхом ездил, что у меня теперь мозоли на шее, а у него на заднице.

– Ага, – сказал он. – Ты набей ему морду, а работу другую найдешь. Но послушай, я тебе хочу сказать про Терезу – эх, и девчонка, пальчики оближешь!.. Знаешь, Артур, она надеется меня окрутить.

– Может быть, – сказал я. – Но это не остановит ее старшего брата, если в ход пойдут железяки. А захочешь на ней жениться, ничего не выйдет – у нее вера другая, и родичи будут против.

– Жениться! – сказал он. – Да у меня этого и в мыслях нет! Я просто хочу позабавиться, старик.

– Похоже, что тебя ждет только одна забава – хорошая трепка.

– Слушай, да ты меня не понял – я ее не трону.

– Все равно. Если только Мик узнает…

– Не узнает. Слушай, Артур, у нас есть где встречаться, там, на берегу реки, стоит старый автомобиль. В нем мы и сидим. Классное местечко.

– И что вы там делаете?

– Провалиться мне на месте – только разговариваем, иногда поцелуемся, а больше ни-ни. Я и не думал, что способен столько говорить – никак не могу с ней наговориться.

– Вот и Жилец никак не наговорится с моей старухой… Что мне с ними делать, Носарь?

– Набей ему морду да вышвырни вон из дому. И какого хрена этим старикам надо в их-то возрасте?

– Им хуже, чем тебе.

– Твоя старуха не дура; выгони его, и она в два счета про него забудет, вот увидишь.

– Она в него влюблена, – сказал я и не стал ему объяснять, что, кроме всего прочего, у меня кишка тонка вышвырнуть Жильца вон. Чтобы переменить разговор, я спросил: – А как Краб?

– Ну, скажу тебе, он всерьез втюрился в дочку старьевщика. Совсем голову потерял, готов даже жениться.

– Брось, ведь она его старше, наверно, лет на десять.

– Больше – она почти вдвое старше.

– А ты почем знаешь?

– Мы с ним спим на одной кровати. Я всегда знаю, когда он был у нее, но до прошлой недели он все отмалчивался. А потом раз пришел поздно и разбудил меня. Заснуть я уже не мог, потому что он все ворочался. И вдруг как начал меня трясти. Сказал, что надо поговорить. Думал удивить меня! Раньше он все шутил про какие-то деньги на конфеты. А теперь он не хочет этих денег, но она его заставляет брать.

– Вот психованная! – сказал я.

– И он тоже, – сказал Носарь. – Да, брат, он совсем дошел из-за этой бабы, а ей хоть бы что. Я говорю ему – твое счастье, что она тебя гонит. И знаешь, что он сказал? Побыл бы ты, говорит, в Моей шкуре! Ну, я ему говорю – у меня у самого есть девушка, но пусть попробует меня оседлать! – Носарь помолчал. – И знаешь, что он сказал? Сказал: значит, это ре настоящее.

– Убить ее мало.

– Допрыгается она, – сказал Носарь.

Мы поглядели друг на друга, и над нами словно сверкнула холодная молния. Мы оба были рады вернуться к огню.