Текст книги "Воскресшая жертва (сборник)"
Автор книги: Шарлотта Армстронг
Соавторы: Вера Каспари
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 30 страниц)
Пока я ждал его в гостиной, Уолдо постукивал тростью об асфальт. Он не осмеливался оглянуться назад. Его преследователи могли увидеть, что он оборачивается, и понять, что он боится.
Маззио увидел его на расстоянии почти квартала впереди на Лексингтон-авеню. Уолдо не подавал виду, что он наблюдает за Маззио, и продолжал быстро двигаться вперед, на Шестьдесят четвертой улице он повернул на восток. В конце квартала он увидел Беренса, который заворачивал на север по Третьей авеню.
Уолдо исчез. Оба полицейских рыскали по всем проулкам и вестибюлям в пределах квартала, но Уолдо, по-видимому, воспользовался служебным туннелем большого жилого дома, прошел нижним этажом в глубь здания, нашел другой проход и другой выход на Семьдесят вторую улицу.
Он ходил три часа. На своем пути он проходил мимо массы людей, которые возвращались домой из театров, кинотеатров и баров. Он встречался с ними при свете ламп и под освещенными тентами над входами в кинотеатры. Позднее мы узнали все это, как это обычно делается, когда важное расследование завершено и люди звонят, чтобы обозначить и свое посильное участие в расследовании. Мэри Лу Симмонз с Восточной Семьдесят шестой улицы, 15, была напугана мужчиной, который выскочил из вестибюля, когда она возвращалась домой с вечеринки у подружки. Грегори Финч и Энид Мерфи подумали, что это отец Эниды, который стоял, прислонившись к балюстраде в темном холле, где они целовались. Миссис Ли Кантор увидела огромную тень за своим газетным киоском. Несколько водителей такси останавливались в надежде, что подхватят пассажира. Два водителя узнали Уолдо Лайдекера.
Он ходил до тех пор, пока улицы не затихли. Редкие такси, очень мало пешеходов. Он выбирал самые темные улицы, прятался в парадных, таился на лестницах подземки. Было почти два часа ночи, когда он вернулся на Шестьдесят вторую улицу.
В целом квартале свет горел только в одном окне. По словам Шелби, свет горел и в ту пятницу вечером.
Ее дверь не охранялась. Маззио все еще дежурил на Шестьдесят четвертой улице, а Беренс ушел с дежурства. Я не отдавал распоряжений о его замене потому, что, когда уходил от Лоры и посылал своих людей следовать за Уолдо, не имел представления, что он носит свое оружие с собой.
Он вскарабкался по лестнице и позвонил в дверь.
Она решила, что я вернулся арестовывать ее. Это выглядело более разумно, чем возвращение убийцы. На мгновение она подумала о том, как Шелби описывал смерть Дайяне. Затем она завернулась в белый халат и подошла к двери.
К тому времени я уже знал секрет Уолдо. Я не нашел ружья в квартире, значит, он носил его с собой, и оно было заряжено оставшимися патронами калибра 0,18 дюйма. Что я обнаружил, так это кипу незаконченных и неопубликованных рукописей. Я их прочитал, так как собирался ждать его в квартире, встретиться с ним, выдвинуть свои обвинения и посмотреть, что будет дальше. В рассказе, озаглавленном «Ступени к нашему Господу», я обнаружил следующую фразу:
«У цивилизованного индивидуума злоба, это глубоко запрятанное внутрь оружие, облекается в одежды бесполезности, обнажает замаскированный ум или гордо выставляет напоказ свои красоты».
В рассказе речь шла о ядах, которые прятали раньше в старинных кольцах, о кинжалах в ножнах, об огнестрельном оружии, которое скрывали в старых молитвенниках.
Примерно через три минуты я понял, что он носит свое оружие с собой. Вчера вечером, когда мы выходили из ресторана «Золотая ящерица», я сделал попытку взглянуть на его трость. Он резко выхватил ее у меня, едко заметив, что раздобудет мне палку с резиновым набалдашником. Его колкость была налита свинцом. Обида не позволила мне задавать дальнейшие вопросы. Уолдо относился к принадлежавшим ему вещам, как к живым существам. Он стремился оградить свою драгоценную трость от непосвященных рук, поэтому вылил на меня ничем не прикрытую злобу. Тогда я подумал, что он опять демонстрирует свои причуды, вроде той, например, как пить кофе из чашки наполеоновского сервиза.
Только теперь я понял, почему он не допускал меня к своей трости. Он ее носил – так он мне сказал, – чтобы придать себе значительный вид. В этом он видел скрытую власть мужчины. Он, вероятно, улыбался за дверью Лоры, готовясь применить свое тайное оружие. Во второй раз все было бы так же, как и в первый. В его угасающем, растерянном сознании не было места ни оригинальному преступлению, ни его повторению.
Когда ручка в двери задвигалась, он прицелился. Он знал, какого роста Лора, и определил то место, где, как овал в темноте, должно было появиться ее лицо. Как только дверь открылась, он выстрелил.
Раздался ужасающий треск. Обернувшись, Лора увидела тысячи отблесков света. Пуля, пролетевшая радом с ней на расстоянии долей дюйма, раскрошила стеклянную вазу. Осколки сверкали на темной поверхности ковра.
Он не попал в цель, потому что ноги у него резко разъехались в разные стороны.
Я покинул его квартиру, как только догадался, где он прячет ружье, вспомнив при этом, что намеренно устроил любовную сцену, чтобы разбудить его ревность. Когда я открывал входную дверь дома, он находился на лестничной площадке третьего этажа, пальцы его были прижаты к дверному звонку.
Старинный холл был слабо освещен. На лестничных площадках горели тусклые лампочки. Уолдо боролся за свою жизнь с врагом, лица которого он не видел. Я молод, нахожусь в лучшей физической форме и знаю приемы борьбы. Но на его стороне была сила отчаяния. И ружье в руке.
Когда я ударил его по ногам, он рухнул на меня всем своим телом. Лора выбежала из квартиры и бросила взгляд, пытаясь разглядеть нас. Мы скатились вниз по лестнице.
При свете лампочки на площадке второго этажа я разглядел его лицо. Он где-то потерял очки, но его светлые глаза смотрели куда-то в пространство.
– Когда весь город преследовал убийцу, Уолдо Лайдекер, с присущей ему изысканностью, преследовал закон, – произнес он.
Он засмеялся. У меня мороз пробежал по спине. Я боролся с безумцем. Его лицо было искажено, губы дрожали, остановившиеся глаза, казалось, вылезали из орбит. Он высвободил руку, поднял ружье и взмахнул им как жезлом.
– Отойдите! Отойдите в сторону! – закричал я Лоре. Его тело, казалось, обмякло, но в нем все-таки было около двухсот пятидесяти фунтов веса, и когда я заломил за спину его руку, он навалился на меня. В глазах его вспыхнул огонь, когда он узнал меня, разум вернулся, а с ним и ненависть. Белая пена стекала с его губ. Лора вскрикнула, предупреждая меня, но его стоны раздавались над самым моим ухом. Мне удалось подвести колени под его жирный живот и оттолкнуть его к перилам. Он размахивал ружьем, потом, не целясь, дико выстрелил. Лора вскрикнула.
С этим выстрелом он, казалось, утратил все свои силы. Взгляд его застыл, конечности одеревенели. Я ударил его головой о перекладину перил. На площадке третьего этажа Лора услышала хруст костей.
В карете «скорой помощи» и в больнице он без умолку говорил. И все время о себе, все время в третьем лице. Уолдо Лайдекер находился где-то далеко от этого толстого умирающего человека, лежавшего на носилках, он был похож на героя, которого тот в свое время боготворил, будучи ребенком. Он все время повторял одно и то же, без всякой логики и связи, и это было похоже на признание под присягой.
«Как знаток, искусно совмещающий букет и повод, Уолдо Лайдекер собирал коллекцию изысканных вин урожая 1914 года…
Как Чезаре Борджиа мог в послеполуденное время находить развлечение в том, что замышлял новую низость, так и Уолдо Лайдекер нервно проводил часы в цивилизованных развлечениях, за чтением и письмом…
Сидя прямо, подобно могильному камню, человек мог сидеть и сочинять свое завещание, так и Уолдо Лайдекер сидел за рабочим столом розового дерева, писал очерк, который должен был стать его завещанием…
Женщина отвергла его. Один, втайне, Уолдо Лайдекер отмечал бессилие смерти. Запах горьких трав смешивался с тонким запахом грибов. Суп был приправлен рутой…
В тот вечер привычка вела Уолдо Лайдекера за руку мимо окон, освещенных ее предательством…
Спокойный и бесстрастный, Уолдо Лайдекер стоял, нажимая своим указующим перстом на звонок ее двери…»
Когда он умер, доктор разжал его пальцы, сжимавшие руку Лоры.
– Бедный, бедный Уолдо, – сказала она.
– Он дважды пытался убить вас, – напомнил я ей.
– Он так отчаянно хотел верить, что я люблю его.
Я посмотрел ей в глаза. Она искренне переживала смерть старого друга. Злоба умерла вместе с ним, и Лора вспоминала, каким добрым он был при жизни. Именно великодушие, а не зло, говорил Уолдо, расцветает, подобно зеленому лавру.
Теперь он мертв. Пусть он сам скажет свое последнее слово. Среди бумаг на его рабочем столе я обнаружил незавершенную вещь, это последнее послание, которое он написал, когда пластинки лежали на проигрывателе, вино охлаждалось на льду, а Роберто готовил грибное блюдо.
Он написал следующее:
«Потом, как последнее противоречие, остается правда, состоящая в том, что она сотворила из него такого полноценного мужчину, каким его только можно было сделать из этой упрямой глины. И когда возникает угроза этому хрупкому мужскому существу, когда ее собственная женская натура требует от него больше, чем он в состоянии ей дать, он в злобе стремится разрушить ее. Но она сотворена из ребра Адама, она, как легенда, несокрушима, и ни один мужчина никогда не сможет достаточно метко направить свою злобу на ее разрушение».
Шарлотта Армстронг
Продавец воздушных шариков
Глава I
Шерри чистила сковороду, на которой она приготовила себе на завтрак омлет. Под фартуком она была полностью одета, готовая выйти на улицу. Взбодрившись чашкой крепкого утреннего кофе, Шерри намеревалась сразу же после того, как Вард встанет, сходить в универмаг, возможно, вместе с Джонни. Затем, может быть, стоит зайти в магазин справиться о вакансии продавщицы и поговорить о месте в детском саду, потому что (надо взглянуть правде в глаза… и Шерри взглянула ей в глаза) какой толк Джонни от его матери, если та буквально спит на ходу?
Со своей нынешней работы Шерри не могла возвращаться домой раньше полуночи, Джонни же пробуждался от здорового сна, как почти все трехлетние дети, в шесть утра. Вся беда в том, что у завсегдатаев коктейль-бара час пик начинался до ужина. Однако чаевые были хорошими. Хотя, впрочем, детский сад обойдется не намного дороже, чем оплата приходящей по вечерам няни. Мысли Шерри лениво бродили по знакомым кругам, как вдруг молодая женщина услышала где-то в доме шум.
Вард уже встал? Так рано? Джонни еще сидел на высоком стульчике за столом, с удовольствием дожевывая тост. Шерри успела подумать, что, как только универмаг откроется, ей сразу же нужно будет отправиться туда, взяв с собой ребенка, на тот случай, если Вард окажется не в духе и не захочет общаться так рано со своим сынишкой.
Затем в двери появился муж Шерри, одетый в одни брюки от пижамы. Его рот был как-то странно открыт, челюсти напряжены, а мокрые губы обвисли. Из горла доносился неясный, мягкий, ворчащий звук – просто звук, ничего членораздельного.
– В чем дело? – вскрикнула Шерри.
С глазами Варда что-то было не в порядке. Он смотрел на Шерри, но не видел ее. Похоже, он не узнавал ее. Вокруг глаз были красные круги. Ступая босиком, он приближался к Шерри, подняв правую руку.
– Эй! Эй! – закричала Шерри. – Подожди минутку!
Он что, собирается ударить ее?
Подскочив к мужу, она обеими руками схватила его за запястье.
– В чем дело? – кричала она, с усилием сдерживая его руку.
Он зарычал. Только этим словом можно было определить звук, который он издал, дернувшись в сторону и пытаясь стряхнуть с руки Шерри. Его левая рука метнулась вперед. Но, несмотря на порывистую силу движений, они казались замедленными. Шерри уклонилась от удара и снова закричала:
– Вард, пожалуйста, скажи мне, что с тобой случилось? Перестань! Послушай… послушай…
Но он схватил ее за плечи и начал трясти. Шерри подумала: на этот раз он, похоже, сошел с ума. Это было уже не смешно! Варда нельзя было назвать пигмеем. Она же была всего лишь женщиной. Поэтому она закричала изо всех сил. Пусть придет хоть кто-нибудь!
Услышав крик, Вард отпустил ее и, отступив назад, зажал уши руками. Его челюсти ходили, словно он старался заставить их двигаться по кругу. Шерри подумала, что он, вероятно, собирается с силами, чтобы снова напасть на нее. Но она произнесла самым спокойным и убедительным тоном, на какой только была способна:
– Сядь, Вард. Просто сядь и успокойся, а затем расскажи мне все.
Но тут ребенок вышел из минутного оцепенения. Мальчик соскочил со стула, плюхнувшись на пухлые ножки.
– Мама! – вскрикнул он.
– Нет, милый! – воскликнула Шерри, но было уже слишком поздно. Ребенок бросился к единственной защите, которую знал. Но он не успел преодолеть расстояние до материнской юбки. Отец, подавшись вперед, ударил его со всего размаха, и легкое тельце ребенка отлетело в сторону, как волейбольный мяч. Малыш мягко ударился об угол буфета, упал на пол и затих.
Шерри почувствовала, как внутри у нее все оборвалось, в мозгу и в сердце вспыхнул адский огонь. Стремительно обернувшись, она двумя руками схватила тяжелую сковороду. Зверь рычал; теперь он собирался напасть на нее. Шерри подняла оружие и со всей силы обрушила его с ужасным треском на плечо Варда. Он шатнулся, покачался, упал – и застыл неподвижно.
Шерри не стала задерживаться, чтобы взглянуть на обломки всей своей прежней жизни. Подбежав, она склонилась над ребенком, ища признаки дыхания. Зная, что ей не следует трогать малыша и перемещать его конечности, она понимала также, что должна сделать это. Осторожно, очень осторожно Шерри подсунула под маленькое тельце руки и подняла его. У нее была молодая и крепкая спина. Держа ребенка, она мягкими, скользящими, почти танцевальными шагами направилась по крытому линолеумом полу к задней двери. На полпути, изловчившись, она нагнулась и взяла кошелек, лежавший наготове на столе.
Открыв дверь, Шерри осторожно шагнула на крыльцо в утренний свет, на улицу, где не было безумия, во внешнее спокойствие скромного, пристойного квартала, обитатели которого собирались на работу. Медленно, осторожно она спустилась по трем ступенькам на узкую дорожку, стараясь не менять положения маленького тельца на руках. Шерри увидела в окне лицо соседки. Но в изгороди не было прохода, поэтому молодой женщине пришлось пройти до дороги. В это же самое время по подъездной дорожке, ведущей с другой стороны изгороди, из гаража задом выехал на машине сосед.
– Мистер Айви, прошу вас! Мистер Айви, пожалуйста!
– В чем дело, миссис Рейнард? – Он остановил машину.
– Вы не позвоните в больницу? Нет, вы не отвезете меня туда? Джонни упал. И еще надо вызвать полицию. С Вардом что-то неладно.
На крыльце появилась соседка.
– В чем дело? – резким голосом спросила она.
– Я не знаю, – сказала Шерри. – Сейчас он без сознания. Но он может прийти в себя…
– Генри! – с растущим чувством ужаса воскликнула женщина.
Генри Айви, сорокадвухлетний мужчина, задумчиво вылез из машины, затем решительно сказал:
– Милдред, ты отвезешь ее. А я позвоню. Я не хочу, чтобы ты оставалась здесь одна. Попробуй обратиться в клинику Святого Антония. И оставайся там. Так будет безопаснее.
Шерри забралась на переднее сиденье, держа маленькое тельце так осторожно, словно это была тарелка с супом, который нельзя расплескать, независимо от того, что вынуждена была делать опора – каковой являлось тело Шерри, – на которой эта тарелка находилась. Взволнованная миссис Айви села за руль.
– Что случилось? Я услышала ваши крики…
– Я все расскажу, когда мы туда приедем, – тихо ответила Шерри. – Пожалуйста, поезжайте скорее.
– Хорошо, – собрав все свои сорокалетние нервы, женщина напомнила себе, что в больнице она будет в безопасности.
Мистер Айви, зайдя домой, позвонил в полицию. Затем он мягко проскользнул вдоль соседнего дома к задней двери. Заглянув внутрь, он увидел обнаженный торс, длинные обмякшие ноги в полосатых хлопчатобумажных брюках, затем, осторожно открыв дверь, приблизился и увидел кровь на плече, где ребро сковороды разрезало тело.
Но мужчина все же был жив, и мистер Айви облегченно вздохнул. Кто захочет быть впутанным в убийство?
У Джонни были перелом левой ноги и травма черепа. Молодые врачи в приемной больницы действовали спокойно и быстро и не выказывали никаких чувств. Как и Шерри. Когда осмотр завершился, ей сообщили, что сейчас Джонни положат в кровать. С ним все будет в порядке. Не заполнит ли она необходимые бумаги? Для этого нужно пройти в регистратуру.
Отвечая там на вопросы, Шерри слепо шарила по портмоне, ища пакет, в котором лежала страховка, и вдруг ее охватила сильная дрожь.
К ней отнеслись с пониманием. Кто-то принес ей таблетку, сославшись на совет врача, что от этого станет лучше. Поэтому Шерри проглотила лекарство. После того как она ответила на все вопросы, ей сказали, что в вестибюле ее ожидают два офицера полиции.
Оба были в штатском. Один из них довольно сурово сказал, что понимает, почему она оставила место происшествия, но теперь не согласится ли миссис Рейнард любезно рассказать им, что именно произошло?
– Я не знаю. – Ее голос дрожал. Хотя Шерри была не хилой комплекции, она ощутила себя очень маленькой, очень хрупкой, крошечной. Ей захотелось выкрикнуть: «Оставьте меня одну, всего на минуточку, пожалуйста! Позвольте мне хоть минуту побыть с самой собой. Мне необходимо снова почувствовать почву под ногами. Вам это понятно?»
Но она не закричала.
– Мой муж с ревом выскочил из спальни и принялся избивать меня, – бесстрастным тоном произнесла она и тяжело опустилась на стул.
– Какие у него были причины? – мягко спросил один из полицейских, подсаживаясь к ней. Суровый остался стоять.
– Я не знаю. Никаких причин не было, – стуча зубами, произнесла Шерри и подумала, правда ли это. В настоящий момент, похоже, она приблизилась к истине насколько могла. («О, пожалуйста, оставьте меня в покое!»)
– Что он сказал, миссис Рейнард? – настаивал мягкий.
– Он не произнес ни слова. Он издавал… какие-то звуки. – Шерри сделала движение, которое могло показаться слишком откровенным, и почувствовала это. Она была натуральной блондинкой, с большими и красивыми глазами. Шерри ничего не могла поделать с тем, что ее внешность напоминала расхожий образ большеглазой, ладно сложенной блондинки, пришедшей в этот мир лишь ради развлечений. Ей не следовало делать откровенных жестов. Она чувствовала это, хотя и не совсем понимала, почему.
– Вы говорите, он начал бить вас? – резко спросил суровый.
– По крайней мере; пытался.
Постепенно нервное напряжение, ощущение близости срыва, криков и рыданий начало ослабевать – вероятно, под воздействием препарата, который ей только что дали. Шерри спокойно сказала:
– Посмотрите, увидите сами.
Спустив с плеча платье, она показала следы от грубых пальцев Варда.
– А что сделали вы, миссис Рейнард? – холодно спросил суровый.
Ладно, пусть у нее белая кожа, но ему совсем необязательно думать, что она собирается с ним пококетничать. Шерри переборола чувство досады.
– Во-первых, я попробовала усадить его и поговорить с ним. – Она вспоминала с трудом. Она не хотела вспоминать. Кухня уходила вдаль, растворялась в тумане. У Шерри отяжелели веки.
– А затем вы ударили его тяжелой сковородой?
– Нет, нет. Понимаете, там был Джонни, – сказала она. – Все это испугало его. Ему всего три с половиной. Он бросился было ко мне, но тут Вард швырнул его… просто швырнул через всю кухню. – Голос звучал непривычно даже для ее собственных ушей. Как такое могло случиться?
– Мальчик серьезно пострадал, мэм? – спросил мягкий участливо.
Шерри повторила то, что сказали врачи, повторила в тех же выражениях. Сухая отрешенность в ее устах звучала неестественно.
– Значит, вы ударили мужа после того, как ребенок получил травму? – спросил суровый.
– Конечно, – недоумевающе ответила она. Похоже, в ее рассказе недоставало какой-то детали, но Шерри не могла представить себе, какой именно. Сильных страстей?
Суровый поинтересовался, были ли у нее с супругом недоразумения в браке. Частые ссоры, да?
– Нет, не могу так сказать, – задумчиво ответила Шерри.
– Чем занимается ваш муж, миссис Рейнард?
– Он писатель. Точнее, собирается им стать. Требуется время на то, чтобы начать.
– То есть, у него нет работы?
– Это и есть его работа, – терпеливо ответила она. – Он работает на себя – кажется, это так называется.
– А вы работаете, так, мэм?
– Да. До тех пор, пока он не начнет продавать свои творения, кто-то… – Она не могла объяснять дальше. Язык отказывался шевелиться во рту. Разве они не могут понять?
– Вы были недовольны тем, что вам приходилось зарабатывать на хлеб? – с неожиданной улыбкой спросил суровый.
– Нет. Многие жены поддерживают своих мужей, пока те получают высшее образование, – сказала Шерри, машинально повторяя то, что говорила так часто. – Нет, я не очень возражала, Разве что иногда… полагаю… – Она была готова заснуть прямо сейчас, на месте. Но кого это заботило?
– Вы работаете официанткой в баре? В…? – Мягкий назвал клуб.
– Да. – Шерри почувствовала, что ветер переменился, и подняла голову. Не собираются же они заключить, как это всегда делала ее свекровь, что быть официанткой в баре означает служить Злу. – У меня нет навыков работы для офиса, – безучастно сказала она. – Я не училась на специальных курсах. Поэтому я занимаюсь тем, чем могу.
– Работа по ночам? – участливо спросил мягкий.
– Ну, это все потому, что я хотела сама воспитывать своего ребенка. – Шерри покраснела. – Я считаю это самым важным. И еще я работала продавщицей. Продавщицей в магазине. А теперь, я полагаю… – Она умолкла, так как не знала, что добавить.
– У меня сложилось впечатление, – сказал суровый, и в его голосе появились нотки простого человеческого любопытства, – что родители вашего мужа… э-э… люди состоятельные?
– Да.
– Но его отец никак вам не помогает?
– Нет. О, нет.
Они не задали следующего вопроса, но он висел в воздухе.
– Видите ли, Вард уже давно живет своей жизнью, – = сказала она, отвечая на этот вопрос. – Его родным это не нравится. Кроме того, им, конечно же, никогда не нравилось, что он женился на мне.
– Почему, миссис Рейнард?
– Я не знаю, – сказала Шерри. – Мне было все равно. Мы любили друг друга.
Но ее голос прозвучал уныло, и вообще в этом разговоре было что-то не так – что-то, что она упустила из виду. Наконец Шерри сообразила.
– Как чувствует себя Вард? – спросила она, но слишком поздно… слишком поздно.
– Его состояние удовлетворительно, – пробубнил суровый.
Шерри подумала: для кого? Ее поразило то, что ситуация начинала казаться ей забавной. Она почувствовала, что почти готова улыбнуться. А улыбка получилась проказливой. Так уже было устроено ее лицо.
– Где, он? – спросила Шерри, но без особого интереса. Даже, может быть, чересчур беспечно. Потому что теперь для нее больше не имело значения, где находился Вард, – лишь бы он не был слишком близко.
– Кажется, отец забрал его к себе. В родительский дом.
– Понятно, – неуклюже ответила Шерри. О, теперь она все поняла! Эти люди успели уже переговорить с Эдвардом Рейнардом. Что ж, ей следовало бы догадаться об этом.
– А как он попал в… – Она не договорила.
– Кажется, ваш сосед позвонил вашему свекру, – сказал мягкий, закончив за нее вопрос.
Шерри молчала.
– Итак, вы говорите, что ваш муж вошел в комнату и напал на вас без предупреждения, без какой-либо причины. – В голосе сурового не слышалось обвинения.
– Полагаю, какая-то причина была, – устало ответила она. – Но я ее не знаю.
– Если то, что вы говорите, – правда, тогда, вероятно, у вас есть законные основания…
– На развод? – спросила Шерри. – Я знаю.
Неловкая пауза сообщила ей, что она неверно поняла эти слова.
– Вы выдвигаете обвинение, миссис Рейнард? – терпеливо спросил суровый. Вероятно, они хотели знать, как им поступить с показаниями, которые они выслушали.
Но Шерри сказала, глядя сквозь полицейских:
– Я ни за что не подпущу больше Варда к Джонни. Я не смогу.
Неужели они не понимают?
– Не могли бы мы остановиться на следующем, миссис Рейнард? – начал уговаривать мягкий. – Ребенок оказался между вами, когда вы дрались с мужем. Поэтому причиненные ему повреждения являются, на самом деле, результатом несчастного случая. Хорошо?
– Вы можете считать так, – медленно ответила она, понимая, кто предложил эту версию, – но это не будет соответствовать действительности.
– Как же так, мэм?
– Потому что… ну как он мог швырнуть Джонни? Как он мог так поступить? Джонни не делал ничего такого, что ему не разрешалось. Он только хотел, чтобы кто-нибудь успокоил его. Как мог Вард не знать этого?
Ее словам не хватало чувства. Шерри обрадовалась, когда у нее выступили слезы, и со странной безучастностью подумала: как раз пора.
– Ребенка испугало насилие?
– Шум. Я так думаю. Видите ли, я закричала. Я была очень напугана, если хотите знать. – Она провела рукой по лицу. – Единственное, о чем я могла подумать, – это что Вард лишился рассудка. Казалось, он не узнавал меня. И Джонни тоже. И даже не понимал, что Джонни ребенок. Значит, Вард сошел с ума.
Она не могла продолжать дальше. И не было никакого смысла продолжать дальше.
– Временное помешательство, – со слабым оттенком неодобрения произнес суровый.
– Что говорит Вард? – промямлила Шерри.
– Мы еще не имели возможности переговорить с ним, – словно извиняясь, ответил мягкий.
– Это не имеет значения, – пробормотала она.
Полицейские какое-то время помолчали и, словно обменявшись каким-то невидимым сигналом, ушли.
Лишь теперь приблизилась трепещущая миссис Айви. Она, должно быть, слышала большую часть разговора. Она также успела узнать, как чувствует себя Джонни. Поэтому, усевшись рядом с Шерри, она защебетала, что только что звонила домой мистеру Айви. В районе снова тихо. Приезжала полиция, но, конечно же, Шерри это известно. А затем приезжала карета «скорой помощи», но Вард Рейнард был не слишком серьезно ранен – по крайней мере, так она решила. Приехал отец мистера Рейнарда и забрал его с собой. Видите ли, когда Вард немного пришел в себя, как сказал мистер Айви, он спросил, где его мама. Но теперь все улажено. Сейчас сюда приедет мистер Айви, и супруги с радостью отвезут бедняжку миссис Рейнард домой.
– Я не могу уехать, – сказала Шерри. – О, я хочу поблагодарить вас обоих за все. Но я не могу уехать отсюда. Я должна быть здесь, когда Джонни придет в себя и захочет меня видеть. Я должна быть здесь, чтобы помочь ему преодолеть последствия всего этого – если мне удастся.
Она вдруг согнулась пополам. Со мной что-то не так, подумала Шерри.
Миссис Айви кусала губы. Она была взволнована. Итак, она вела себя геройски больше времени, чем было допустимо для одного дня, а возможно, и для целой жизни. Ей не следует и дальше впутываться в дела этой молодой пары – в конце концов, просто соседей.
– Вы не знаете адвоката? – спросила Шерри. – Специалиста по разводам?
– О, видите ли, – сказала соседка, считавшая, что следует сначала немного успокоиться, – вы не должны принимать поспешных решений, когда вы так взволнованы.
«Какое решение?» – подумала Шерри.
Она как бы прислушалась к тому, как течет ее кровь. И решила: нет, она вовсе не взволнована. То лекарство, что ей дали выпить, делает все окружающее незначительным. Она переменилась. Шерри посмотрела на соседку и подумала: «Возможно, она права. Мне не следует говорить. Мне не следует ничего делать. По крайней мере до тех пор, пока я не стану самой собой… тем, чем я являюсь, – что бы это ни было».
– Я хотела бы отблагодарить вас, – пробормотала она.
– Я так сожалею, что с вами произошло это несчастье, – сказала миссис Айви. (И на этом моя обязанность закончена, не так ли? – читалось в ее голосе.) – Он определенно никогда не производил на меня впечатления достойного молодого человека.
Он им и не был, подумала Шерри. Не был. Что-то вывело его из себя, что-то, обладавшее силой изменить его. Она так думает, и она может доказать это. Но что значат доказательства? Она опасалась, что это может произойти, и это произошло, и кто сможет поручиться, что такое не произойдет и впредь? Поэтому колебаться нечего.
«Я помню, когда все было решено. Сегодня утром, и я тогда была самой собой. О, Вард, все отправилось в сточную канаву, все прошлое. И я не могу ничего с этим поделать. Не могу помочь тебе. Не смогу простить тебя. Хотя, наверное, смогла бы, но не имею права рисковать, поскольку речь идет о Джонни. Поэтому – прощай».
