Текст книги "Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3"
Автор книги: Север Гансовский
Соавторы: Юрий Никулин,Радий Погодин,Дмитрий Гаврилов,Аделаида Котовщикова,Аркадий Минчковский,Александр Валевский,Вениамин Вахман,Эдуард Шим,Михаил Колосов,Юлиус Фучик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 41 страниц)
Воронов опять подсунул блокнот под локоть радисту, сел рядом в свободное кресло. Радист чуть повернул голову, вопросительно взглянул на капитана. Воронов пожал плечами:
– Постарайтесь уточнить… Я не могу принимать решение на основании обрывка радиограммы.
Радист продолжал вертеть ручки настройки, стараясь в царящем в эфире хаосе – мешанине из обрывков переговоров между другими судами, передач широковещательных станций, случайных помех – опять набрести на нужную волну. Где-то слушали оперу, для биржевых дельцов диктовали бюллетени курсов ценных бумаг, комментировали политические сообщения. Какой-то пассажирский пароход не мог найти вход в гавань и просил включить дополнительный световой сигнал на маяке. Но «Морской цветок» больше не подавал признаков жизни.
«СОС» – международный сигнал бедствия. Он составлен из начальных букв английских слов: «Спасите наш корабль!» Но моряки расшифровывают его иначе: «Спасите наши души!» Это мольба о помощи, это вопль отчаяния. СОС дают в эфир, когда утеряна последняя надежда, когда ясно, что без посторонней помощи спастись невозможно.
«Что ж предпринять? – думал капитан. – Шлюпку не спустишь, чтобы снять людей, даже близко подойти к гибнущему судну и то опасно: волны могут столкнуть оба корабля».
Существует целая наука оказания помощи терпящим кораблекрушение, но все способы, которые он мог припомнить, сейчас были практически неосуществимы. Хоть бы радист поймал уж, наконец, продолжение радиограммы! Тогда станет яснее обстановка.
Минута проходила за минутой. Сквозь обшитые звуконепроницаемым материалом стены помещения сюда не достигал шум урагана, как будто океан тоже притих в ожидании.
Капитан дотронулся до плеча радиста:
– Товарищ Лавров, хоть что-нибудь слышите?
Радист не ответил, только еще больше нагнулся вперед, потом с паузами, точно боясь даже на секунду ослабить внимание, ответил:
– Слишком много помех, товарищ капитан, и кроме того… – и не докончив, вдруг схватил карандаш. В спешке слова ложились на бумагу вкривь и вкось. Воронов, перегнувшись через его плечо, разбирал: – «Пароход „Морской цветок“… Владелец компании „Голубая звезда“ США… путь следования Оклэнд… генеральный груз… команда двадцать четыре человека… терпим бедствие, авария в машине, потеряно управление… положение безвыходное… срочно умоляем помощи… капитан Девис…»
Координаты опять были те же. Значит, «Морской цветок» действительно находился близко.
Воронов положил руку на плечо радиста.
– Передавайте ответ: «Сигналы приняты советским теплоходом „Кузнец Захаров“. Наши координаты… – Воронов назвал местонахождение теплохода. – Спешим вам на выручку. Продолжайте держать с нами связь. Капитан Воронов».
Когда капитан вернулся в рубку, он был так же спокоен, как и раньше.
Только над переносьем залегла глубокая складка и выражение глаз как-то изменилось.
Подойдя к штурману, он коротко бросил:
– Тихонова и Курганова сюда. Передать старшему механику, чтобы ждал моих приказаний. – Затем капитан повернулся, собираясь подойти к карте, но вдруг переменил свое намерение.
Воронов еще недостаточно хорошо знал своего третьего помощника На теплоход Брусницын прибыл лишь перед самым отходом в рейс, потому что прежний третий помощник был переведем на другое судно. До сегодняшнего дня погода стояла на редкость хорошая и всё шло гладко. Но капитану было известно, что Брусницын в морском деле совсем новичок и если бы его не выручал своими советами Иван Петрович, то и с обычными судовыми работами он бы, пожалуй, не всегда справлялся. Поэтому Воронов видел в своем третьем помощнике скорее практиканта, чем штурмана. Но теперь и Брусницын должен выполнить часть общей и, что говорить, нелегкой задачи. Курганов его сменит, когда теплоход выйдет к месту, где находится «Морской цветок», – там опасный район. А Тихонову надо поручить подготовку и проведение самой спасательной операции.
Капитан положил руку на плечо молодого штурмана:
– Вам придется отстоять еще одну вахту подряд. Я вам объясню вашу задачу.
Брусницын хорошо изучил карту, и она сейчас как бы встала перед его глазами. Голубое поле, местами темного, почти синего оттенка, кое-где блеклого, как будто выгоревшего на солнце. Темный цвет означал большие глубины, светлые пятна – мелководье. Карандашная линия, так называемая прокладка курса, которым следовал теплоход, приходилась на нижнюю треть карты, сплошь густосинюю. А выше, там, где на карте был север, бумагу пересекала светлая полоса – подводный горный хребет. Вершины этого хребта кое-где возвышались над водой в виде островов, окруженных подводными утесами. В одном месте было пятнышко чистой, незакрашенной бумаги, обведенное коричневой краской, а посредине стояла точка, в которой четыре треугольника сходились вершинами. На морских картах берега обозначаются только на таком пространстве, которое видно с палубы судна. Белое пятнышко был островок Сан-Хоакин; коричневая кайма вокруг него указывала на то, что берега острова круты и неприступны. Треугольники обозначали маяк.
И Воронову, и Брусницыну не было надобности заглядывать в «лоцию морей» – справочную книгу, содержащую подробное описание этого участка океана и его берегов. Они и так помнили, что Сан-Хоакин необитаем, – к его почти отвесным берегам редко удается пристать даже в тихую погоду. Несколько лет назад с большим трудом здесь удалось соорудить автоматический маяк, на высокой железной мачте. Горелка маяка заряжается раз в год.
Руководства по мореплаванию советовали не приближаться к Сан-Хоакину, а огибать его на почтительном расстоянии. Эти места из-за обилия подводных рифов издавна пользуются печальной славой «кладбища кораблей». А ураган гонит беспомощный «Морской цветок» именно сюда.
Капитан сказал, что он сам всё время будет находиться в рубке, потому что придется идти напрямик в непосредственной близости от опасных рифов.
Даже очень опытный, бывалый штурман мог легко совершить ошибку при таких условиях, в какие теперь был поставлен Брусницын. Придется всё время учитывать скорость ветра, сносящего корабль с курса, и силу берегового подводного течения.
«Может быть, всё же лучше вызвать на вахту Курганова? – продолжал размышлять капитан, отойдя к столу и нанося на карту координаты „Морского цветка“. – Нет, не стоит». – Он взглянул на маленький нарисованный карандашом крестик, обозначавший указанное в радиограмме местоположение американского парохода, и помрачнел. Потом обвел крестик кружком. Обычный условный значок выглядел сейчас на этой карте, как зловещий символ.
Воронов произвел нужные вычисления, затем, наложив раздвижную штурманскую линейку, новой чертой соединил место, где находился теплоход, с местом, помеченным на карте крестиком. Курс лежал на Сан-Хоакин.
– Приготовиться к повороту!
– Есть приготовиться к повороту! – в один голос повторили приказ капитана Брусницын и рулевой. Затем штурман еще раз повторил его в телефон, соединенный с машинным отделением.
– Поворот! Лево руля! Еще! Еще! Так держать!..
Теплоход круто повалился набок. Если бы груз в трюмах сдвинулся, пополз, съехал на один борт!.. Случалось, что суда, на которых груз был плохо закреплен, опрокидывались и погибали в несколько минут, но «Кузнец Захаров» медленно выпрямлялся. Капитан едва сдержал вздох облегчения. Он встретился взглядом с Брусницыным: «Ну, теперь дело за тобой, штурман, веди корабль». И штурман также взглядом ответил: «Есть, будет выполнено».
В рубку вошли мокрые Тихонов и Курганов. Довольно тучный Иван Петрович, пробираясь по палубе, видимо, основательно хлебнул соленой воды и всё время морщился.
Капитан протянул им радиограмму, оба прочли. Затем Курганов осторожно вытащил одну из кнопок, которой была пришпилена карта, и приколол радиограмму к столу.
– Ближе чем на полкабельтова[15]15
Кабельтов – около 0,4 километра.
[Закрыть] нам к американцам никак не приблизиться, это в лучшем случае, – сказал капитан. – А если «Морской цветок» пригонит к скалам, придется держаться на расстоянии кабельтова, а то и двух.
Он вопросительно взглянул на своих помощников.
– Да уж ближе никак, – развел руками Тихонов, – стукнемся!
– Спасательные ракеты – единственное, чем мы можем воспользоваться.
Голос капитана звучал не совсем уверенно. Он испытующе взглянул на Тихонова и Курганова, но те промолчали.
Спасательные ракеты принято считать отжившими свой век. Их давно уже не применяют. На «Кузнеце Захарове» комплект ракет появился случайно; оказался на портовом складе, и его передали на одно из судов, уходящих в дальнее плавание.
При помощи ракеты, пустотелого стального цилиндра с оперением в хвостовой части, как у авиабомбы, можно перекинуть с одного корабля на другой тонкий канатик, а затем уже передать и надежный трос. По тросу, как по подвесной дороге, пустить спасательную люльку и по очереди переправить весь экипаж гибнущего судна либо использовать этот трос как буксир.
В результате короткого совещания Воронов и оба штурмана пришли к выводу, что если «Морской цветок» нельзя будет взять на буксир, то придется вместо спасательной люльки пустить по воде пустую шлюпку. Американцы ее сначала подтянут к себе, а затем, уже с людьми, ее таким же образом подтянут к теплоходу.
– Решено, Иван Петрович, готовьте к действию ракеты, – сказал Воронов.
Но когда оба моряка уже были у самой двери, капитан их вернул.
– Я хочу напомнить, – сказал он твердо, – что мы идем на опасное дело. Разъясните как следует остальным нашим товарищам, что если бы вопрос стоял не о спасении человеческих жизней… я бы не принял такого ответственного решения.
Минут через десять после ухода Тихонова и Курганова, Брусницын, подойдя к прибору, показывающему направление и силу ветра, вдруг замер, не веря своим глазам. Прибор показывал, что ветер стал порывистым.
Это был первый признак того, что шторм идет на убыль.
Обрадованный штурман доложил о своих наблюдениях капитану. Оба прильнули к стеклам. Завеса перед их глазами на миг исчезла, рассеялась. Стал виден океан – гигантские волны и чуть не задевавшие за них увенчанные седыми гребнями вершины темные, куда-то стремительно несущиеся тучи. Но вот брызги опять взметнулись, закрыв всё белесой пеленой.
Брусницын, сам того не замечая, тер рукой стекло и всё твердил:
– Вот видите, видите, раньше ведь вообще ничего не было видно. Это уже хорошо, очень хорошо…
Капитан согласился.
Да, это можно считать переломом. Но пройдет еще много времени, не час, не два, не три, пока уляжется этот проклятый ветер.
III
Никто еще не знал этих американцев с «Морского цветка», но у каждого за них болела душа, как будто опасность грозила людям, к которым успели привязаться.
«Только бы не опоздать!» – Эта мысль заставляла механиков и мотористов давать невероятную перегрузку машинам; матросы, рулевые, штурманы, судовой врач, – словом, весь экипаж теплохода не мог думать ни о чем другом. «Только бы поспеть во-время!»
Уже час, как не было связи с гибнущим пароходом. В радиорубке дежурили по два радиста. Они часто сменяли друг друга, потому что, когда человек долго напрягает слух, внимание его невольно притупляется. Иногда на той волне, на которой работала рация «Морского цветка», возникали какие-то слабые звуки. Но они тонули в грохоте грозовых разрядов, заглушались более мощными передатчиками.
Радисты плотнее прижимали руками наушники к голове, замирали, боясь пропустить хоть малейший шорох в эфире.
Может быть, на «Морском цветке» ослабли аварийные аккумуляторы, их мощности не хватает для передачи сигналов, но достаточно, чтобы вести прием? И радисты снова и снова посылали в эфир:
«„Морской цветок“!.. „Морской цветок“!.. Говорит советский теплоход „Кузнец Захаров“… Идем вам на помощь… Держитесь до последней возможности… „Морской цветок“!.. „Морской цветок“!.. Идем вам на помощь… Держитесь до последней возможности… Идем вам на помощь!..»
Впоследствии так и не удалось вспомнить, кто первый и по какой причине решил вынуть из книжного шкафа справочник с бюллетенями страховых обществ и заглянуть в него. В справочнике было сказано, что грузы, перевозимые пароходами, принадлежащими компании «Голубая звезда», принимались на страхование по самым высоким тарифам, и за их утрату выплачивались самые низкие премии. И тогда многие вспомнили, что видели эти пароходы не раз; их легко было узнать по отличительному знаку на трубе – голубой звезде, окруженной надписью «Блу стар компани». Такие пароходы моряки всех стран называют «пловучими гробами».
«Пловучие гробы» или «пловучая упаковка для грузов» – это почти официальное название закрепилось за определенным типом судов, которые американские верфи выпускали во время войны, когда потери в транспортном флоте достигли катастрофических размеров. Их спускали на воду целыми сериями, и постройка каждой серии занимала меньше времени, чем постройка одного нормального судна. Но и рассчитаны они были на очень короткий срок службы: «Для войны! Только для войны».
Правительство обещало пустить их на слом сразу после окончания войны, но «Голубая звезда» их купила, и они плавали до сих пор.
Долго ли способен продержаться на воде «пловучий гроб» в такой, шторм, когда и хорошим судам приходится туго!
Между тем видимость улучшилась. Брусницын оглядывал горизонт в бинокль, и вдруг ему показалось, что впереди мелькнули сигнальные огни. Может быть, это «Морской цветок», его сигналы? По радио передали неверные координаты?
Светлая точка исчезла. Но вот она опять появилась, и чуть ниже ее обозначились красный и зеленый огни бортовых фонарей. Не могло быть сомнений в том, что навстречу идет какое-то судно.
Корабль быстро приближался. С каждой минутой всё яснее и яснее можно было различать его огни; постепенно начали вырисовываться и очертания корпуса.
Брусницын с удивлением заметил, что корабль выкрашен в какой-то необычный цвет: не то красный, не то оранжевый.
Странно… Похож на военный корабль и ходок неплохой. Однако таких оранжевых, как апельсин, кораблей ни ему, ни даже капитану еще ни разу видеть не приходилось.
Вскоре встречный корабль стал виден совсем ясно. Низко сидящий в воде узкий корпус судна не взбирался на волны, а разрезал их. Казалось, что он прокалывает гребни насквозь. Палуба была выпуклая, так что вода свободно скатывалась с нее. Перед единственной надстройкой, напоминавшей не то фюзеляж самолета, не то кузов гоночного автомобиля, высилась трехногая, как штатив фотоаппарата, мачта. Задняя мачта вовсе отсутствовала; ее заменяла какая-то рама, поддерживающая многочисленные антенны. Приземистая, наклоненная назад труба с защитным козырьком, чтобы волны не захлестывали внутрь, методично поплевывала вверх клубками плотного, как комочки ваты, дыма.
Когда оба судна почти поровнялись, стала видна огромная надпись, тянущаяся вдоль всего борта оранжевого парохода: «Спасательное общество „Нептун“, США».
– Ура! – радостно закричал Брусницын. – Экипаж «Морского цветка» спасен. Молодцы, ну что за молодцы эти ребята! Уже возвращаются..
Из рубки «Нептуна» вышел человек в прорезиненном костюме, похожем на комбинезон летчика, и в плотно облегающей голову, точно шлем, резиновой шапке. Поверх комбинезона на нем был надет спасательный нагрудник. Человек замахал белым флажком, давая понять, что желает вступить в переговоры с теплоходом. Потом сдернул чехол с огромного, укрепленного на специальной подставке мегафона, и повернул его в сторону «Кузнеца Захарова». Воронов, тоже схватив мегафон, поспешно вышел на открытый мостик.
Из черного зева мегафона на «Нептуне» раздался хриплый, простуженный голос моряка в комбинезоне:
– Алло! Русские! – кричал он. – Приятная встреча! Если погода не отбила у вас охоты заниматься делами, то мы можем совершить с вами выгодную сделку!
Командир спасательного парохода предлагал провести «Кузнеца Захарова» через опасный район на буксире.
Воронов ответил, что теплоход в подобных услугах не нуждается, и в свою очередь спросил, находится ли на «Нептуне» команда, снятая с «Морского цветка».
Человек в резиновом комбинезоне пренебрежительно махнул рукой. Нет, ни о каком «Морском цветке» он ничего не слышал и не знает, а над сделанным предложением советует подумать. О цене можно столковаться.
Ответа не последовало. Воронов, захлопнув дверь, скрылся в рубке.
Капитан и штурман не решались взглянуть друг на друга. Им обоим казалось, что произошло какое-то трагическое недоразумение, что, может быть, «Нептун» действительно не принял сигналов бедствия. Но оба знали, – никакого недоразумения на самом деле нет и быть не может. «Нептун» с его мощной радиоаппаратурой способен вести переговоры с любой станцией на земном шаре. Спасательный пароход уходит потому, что ему невыгодно спасать «Морской цветок».
Воронов, пробормотав сквозь зубы проклятие по адресу «этих пиратов», запросил радистов, не удалось ли за это время наладить связь с гибнущим судном. Ответ был отрицательным.
– Ничего, скоро мы его разыщем, – не то для утешения самого себя, не то для подбодрения штурмана и рулевого, нарочито громко произнес капитан и с тоской посмотрел на всё такой же мрачный, разгневанный океан.
«„Морской цветок“! Держитесь до последней возможности!.. „Морской цветок“, держитесь до последней возможности!.. Держитесь до последней возможности!..» – выстукивал в эфир радист «Кузнеца Захарова».
К месту аварии теплоход подошел уже в темноте. На верхнем мостике включили прожектор. Чтобы луч света был заметен с более далекого расстояния, его сначала направили вертикально вверх. Белый столб закачался над кораблем, вычерчивая по нему причудливые зигзаги. Брызги и капли дождя, пролетая через освещенное пространство, точно вспыхивали на секунду.
Пустили сигнальные ракеты, но вокруг попрежнему была непроглядная тьма, никто не подавал ответного сигнала.
«Наш прожектор слишком слаб, – решил Воронов. – Когда он направлен вверх, свет рассеивается».
Прожектор наклонили, стали шарить им по сторонам. Бушующий океан там, куда ложился свет, принимал фантастический вид: косматые вершины волн загорались фосфоресцирующим светом, за ними чернели глубокие провалы. Вода переставала походить на воду, – она напоминала языки беловатого пламени.
Проходила минута за минутой, время тянулось ужасающе медленно. В бесплодных поисках прошел час. Потом еще полчаса. Перед Кургановым, сменившим Брусницына, вдруг замигал глазок телефона. Штурман схватил трубку; стоявший рядом Воронов тоже быстро протянул руку, да так и застыл в позе тревожного ожидания. У обоих одновременно мелькнула мысль: «Неужели что-нибудь в машине? Здесь, около скал…»
– Товарищ Курганов, – донесся по проводам голос вахтенного механика, – второе динамо запускаю на всякий случай, может быть, понадобится ток.
– Хорошо, запускайте, – машинально ответил Курганов и тут же, спохватившись, спросил: – А почему вы, собственно, мне об этом докладываете?
Но механик, торопясь, чтобы его не перебили, продолжал:
– Ну как там? Еще ничего не видно? Товарищи просили меня узнать…
– Имейте же выдержку! – вспылил Курганов, но, немного помедлив, добавил: – Пока ничего. Может быть, ночью вообще наши сигналы не будут замечены, придется ждать рассвета.
Прошло еще полчаса. Капитан приказал жечь фальшфейеры.
Фальшфейеры – картонные трубки, начищенные особым порошком. Сгорая, они дают на несколько секунд вспышку яркого зеленоватого или красноватого света, в зависимости от состава смеси. Ими пользуются, чтобы подать сигнал бедствия или предупредить об опасности.
Первый фальшфейер осветил всё кругом мертвенным, вздрагивающим светом. Четко вырисовывались на стеклах рубки штаги мачт, провода антенн. Через минуту вспыхнул следующий.
Сожгли уже больше десятка фальшфейеров; запас их начал подходить к концу, и Курганову начало казаться, что всё потеряно. Помощь уже не нужна. Он посмотрел на капитана, пытаясь по выражению лица угадать его мысли, но Воронов, отвернувшись, смотрел в окно, и не понять было, нарочно он это делает, чтобы не выдать себя, или всё еще надеется заметить ответный сигнал.
И вдруг, когда Курганов уже решил, что и Воронов тоже потерял надежду, наблюдающий с мачты радостно закричал в переговорную трубу:
– Вижу огонь впереди слева от курса! – и через минуту снова повторил: – Вижу ясно красный фальшфейер на том же месте. Расстояние около мили. Пустили ракету!
Теплоход направился к тому месту, откуда давали сигналы. Прожектор перестал шарить вокруг, вперил свой луч в одну точку, и вскоре там всё яснее начали вырисовываться очертания корабля, почти исчезавшего среди волн.
Наконец ярко освещенный «Кузнец Захаров» приблизился к темному «Морскому цветку».
Электрики принесли запасной переносный прожектор, привязали к поручням верхнего мостика, так как он не мог устоять на своей железной треноге.
Но даже при свете двух прожекторов американский пароход рассмотреть как следует было нелегко: волны перекатывались через корабль, и по временам он совсем исчезал под ними. Океан на большом пространстве вокруг весь был в клочьях пены. Среди столбов брызг мелькали то тупая корма, то центральная надстройка с тонкой дымовой трубой, на которой была ясно заметна голубая звезда. Иногда вдруг пароход задирал кверху носовую часть. Из якорных клюзов тогда лились потоки воды.
Безобразно короткие и толстые мачты почти ложились на воду, – так сильна была качка. На задней мачте болтались какие-то лохмотья, остатки импровизированного паруса. При помощи этого паруса экипаж, видимо, пытался заставить пароход повиноваться рулю.
Капитан приказал вызвать на мостик Тихонова и старшего механика. Опытным взглядом бывалого моряка Воронов изучал «Морской цветок» и, несмотря на ужасное положение корабля, не замечал признаков немедленной гибели.
Будь это пароход обычной конструкции, Воронов считал бы, что он продержится еще достаточно долго, по крайней мере до конца шторма. Но кто их знает, каким запасом «живучести» обладают «пловучие гробы»!
Старший механик заметил:
– Пароход дрянь, но он из последних серий. Продольные связи у них несколько прочнее. Еще протянет. Но торопиться надо.
– Ну что ж, действуй, Иван Петрович, – обратился Воронов к старпому, пожалуй, в первый раз за всё время их совместной службы называя его на «ты», и, взглянув в глаза, крепко пожал руку. – Действуй, медлить нельзя.
Теплоход продвинулся немного вперед, так что «Морской цветок» оказался за его кормой. Затем вспомогательный прожектор выключили, а главный начал мигать, передавая запрос азбукой Морзе, – в состоянии ли американцы принять и закрепить у себя буксир.
Через несколько секунд был получен положительный ответ.
Тихонов поспешил вниз. Вскоре на корму поволокли тяжелый, похожий на старинную пушку, ракетный станок. С мостика жутко было смотреть, как волны то и дело накрывали копошившихся на палубе моряков. Наконец станок был установлен, принесен ящик с тонким, особым образом уложенным канатиком, прикатили тяжелую бухту буксирного перлиня, сплетенного из стальных оцинкованных проволок.
Тихонов, сорвав с первой ракеты толстую, как картон, бумажную упаковку, прикрепил к ней конец каната, вложил в ствол станка… Полыхнула оранжевая вспышка пламени – дым и звук выстрела унесло ветром.
В луче прожектора появилась серебряная, точно проведенная по линейке линия. Это был прикрепленный к хвостовой части ракеты канатик. На него, затаив дыхание, с надеждой смотрели моряки обоих судов. И вдруг… канатик заколебался, изогнулся, провис и бессильно упал на воду. Оторвавшаяся ракета унеслась одна.
Канатик, чтобы он не запутался в винтах теплохода, быстро выбрали. Тихонов, недоумевающе покачивая головой, вставил в ствол станка следующую ракету.
Она оторвалась, пролетев каких-нибудь двадцать-тридцать метров.
Перед запуском третьей ракеты старпом внимательно ее осмотрел, пытаясь разгадать, в чем кроется причина неудач. Затем привязал канатик к кольцу в хвостовой части ракеты сложнейшим морским узлом, но и этого ему показалось недостаточно. В кармане у боцмана нашелся кусочек тонкого шкертика, а у одного из матросов – моток медной проволоки. Кольцо ракеты и ближайший к нему кусочек каната оплели шкертиком и обмотали проволокой.
Американцы, не понимавшие, видимо, причины задержки, начали приходить в отчаяние. Может быть, они даже решили, что русские после двух неудач прекратят дальнейшие попытки им помочь. На мостике «Морского цветка» вдруг вспыхнул какой-то очень яркий фальшфейер, и вверх взлетели сразу одна за другой несколько красных ракет.
– Передайте американцам, чтобы погасили фальшфейер, – приказал Воронов. – Такой яркий свет нам мешает.
Прожектор на крыше рубки опять замигал; огненный шар фальшфейера, описав в воздухе короткую дугу, шлепнулся в воду и погас.
У Тихонова, пока он чиркал о специальную терку толстые, специальные спички, не гаснущие на ветру и не боящиеся брызг, дрожали руки.
«Если и на этот раз неудача, – значит, ракеты бракованные или испорченные», – подумал он. Спичка загорелась с треском, рассыпая вокруг крупные искры.
«Ну, была не была», – он ткнул спичкой в фитиль, так и оставшись стоять на коленях.
На миг его ослепило пламя и оглушил выстрел. Потом он увидел канатик, пролетевший уже значительно большее расстояние, чем в предыдущие разы.
Старпом быстро взглянул на канатный ящик и чуть не вскрикнул. Пока ракета увлекала за собой канат, витки его, сложенные рядами в ящике, быстро распускались, а теперь вдруг перестали разматываться, а как бы нехотя распрямлялись; ракета снова не достигла цели.
– Начинай всё сначала! Торопись, товарищи!
Старпом старался придать голосу начальственную строгость, но сам уже не верил в успех. Ракет было всего пять штук, три из них израсходованы. Едва ли две оставшиеся окажутся лучшего качества. И матросы, выполняя его приказ, тоже действовали не с таким проворством, как прежде. Все были слишком подавлены, слишком озабочены, и поэтому никто не обратил внимания на то, что один человек из тех, кто находился на корме, исчез. Матрос Горшков потихоньку распустил веревочную петлю вокруг пояса, которой он был, из предосторожности, привязан к поручням, тихонько спустился по трапу и, прячась за палубный груз, кинулся бежать. Достигнув центральной надстройки, грохоча тяжелыми сапогами, промчался по коридору, не спустился, а просто соскользнул на руках по гладким поручням в машинное отделение, а оттуда в маленькую, отгороженную сеткой из проволоки каморку за пожарной помпой, где помещались электрики.
– Демин!.. Демин!.. Аркаша!..
Испуганный неожиданным криком Демин отпрянул от щита с рубильниками.
– Есть Демин!. Что случилось?!.
Горшков схватил электрика за руку, потащил за собой, на ходу пытаясь ему растолковать, что Демин, как бывший артиллерист, один в состоянии выяснить причину неудачи с ракетами.
Демин остановился на половине пути, задумался.
Ракеты отрываются! Значит, слишком велика их начальная скорость. Уменьшить заряд невозможно; заряд из прессованной взрывчатки. Как же смягчить рывок?
И вдруг что-то придумав, как был в легком комбинезоне, с непокрытой головой, кинулся на палубу.
Капитан, когда они оба вбежали в рубку, невольно переменился в лице.
– Авария?!
Демин, вытянувшись по-военному, ответил:
– Разрешите доложить. Нет, мы насчет ракет!
И, не дожидаясь разрешения, торопливо начал объяснять:
– Понимаете, в момент вылета ракеты канат испытывает чрезмерное напряжение. Пружину бы приделать к ракете, а уж к ней привязывать канат.
– Пружину?! Зачем? Что она даст?
– При запуске ракеты пружина растянется и ослабит рывок на канат.
Капитан сразу оценил это предложение. Горшков был послан к Тихонову с приказом отдать оставшиеся ракеты Демину. Ракеты отнесли в ремонтную мастерскую и с помощью механиков уже через несколько минут к ним прикрепили короткие, но прочные пружины.
Демин сам нацелил станок. Но и он волновался не меньше Тихонова.
Ракета, выпущенная Деминым, взвилась выше, чем прежние. Долетит или не долетит?.. Серебряная нить не падала… Вот канатик уже над «Морским цветком», начинает опускаться, образуя плавную кривую, как траектория трассирующего снаряда. Ракета упала в воду далеко за пароходом, а канатик лег как раз поперек палубы.
Американцы начали выбирать его на себя.
К канату привязали толстый стальной перлинь; он тяжело соскользнул с кормы в воду. «Кузнец Захаров» стал осторожно разворачивать аварийный корабль и повел его за собой. Одновременно лебедкой выбрали лишнюю длину буксирного троса, чтобы американское судно не очень «рыскало» по сторонам.
На ходу «Морской цветок» точно приосанился, выпрямился, стал меньше качаться.
Незадолго до запуска четвертой ракеты капитану доложили, что за кормой открылся красный свет маяка на острове Сан-Хоакин. В условиях плохой видимости это значило, что теплоход ближе, чем это было допустимо, подошел к подводным скалам.
Воронов ничего не ответил. С биноклем в руках он поднялся на крышу рубки и оттуда наблюдал и за тем, что происходит на палубе и за огнем маяка. Но когда оба судна уже находились в безопасности, точно продолжая начатый ранее разговор, сказал Курганову:
– Это в первый раз. В первый раз за всё время с тех пор, как корабли европейцев начали бороздить здешние воды.
– Что именно? – не поняв, спросил Курганов.
– Такая удача! «Морской цветок» – единственное судно, которое в шторм, лишившись возможности управляться, избежало гибели у этих скал.
– Едва ли в этом большая заслуга экипажа самого «Морского цветка», товарищ капитан.
Воронов не обратил внимания на замечание своего помощника. Чему-то улыбаясь, несколько раз, точно в раздумье, покачал головой, потом добавил:
– Дело прошлое, теперь уж можно признаться. Когда открылся огонь маяка, меня прямо мороз по коже продрал. Расстояние при такой скверной видимости точно не определишь. Бросить бедняг одних и уйти… – он развел руками. – Хорошо, что всё потом быстро закончилось. Но в другой раз я бы, пожалуй, не рискнул!
IV
Поздно ночью на «Кузнеце Захарове» вдруг тревожно завыла сирена.
Разбуженные моряки вскакивали с коек, зажигали свет. Весь начальствующий состав вызвали к капитану.
Ветер совсем утих, но, повидимому, недавно. «Памперос» часто прекращаются так же внезапно, как и налетают. И тотчас в те места, где пронесся ураган, хлынули массы теплого воздуха.
От черных, огромных, с глухим рокотанием катившихся по океану волн поднимались легкие, как вуаль, испарения. Лучи обоих прожекторов беспокойно шарили за кормой и освещали лоскутья тумана, похожие на толпу колеблющихся призраков.
Клочья тумана липли ко всем предметам. Растяжки мачт, протянутые вдоль палубы леера, все канаты как будто сразу обросли толстым слоем пышного мха, свисавшего с них легкими, раскачивающимися гирляндами. Мачты с половины высоты совсем исчезли, точно растворились в воздухе. А их основания выглядели так, будто были сделаны из мягкой, студенистой, вот-вот готовой расползтись массы.
