Текст книги "Литературно-художественный альманах «Дружба». Выпуск 3"

Автор книги: Север Гансовский

– Ну, вот и приехали, – проговорил он, обращаясь к нему. – Давай забирай свое обмундирование и валяй к дому. Мать наверняка тебя не узнает, подумает, что какой-то бродячий японец завалился. Вот возьми ей от меня подарок. А это тебе, тоже забери, пригодится.

Зайчиков положил в карман товарища коробку мятных лепешек и, завернув в газету три кулька галет, тоже передал ему. Все его действия я попрежнему хорошо видел сверху. Но о какой еще новой дороге говорил Зайчиков, – я не мог понять. Они, вероятно, о чем-то договорились, когда я спал.

– Ну, до свидания, Яков! – Зайчиков крепко стиснул руку товарища.

В ответ Янь Тяо что-то горячо проговорил по-своему и тепло, по-приятельски посмотрел в лицо Зайчикову. Выпрыгнув из вагона, он направился к перрону.

– Смотри, Яков, не забывай уговор! – крикнул Зайчиков.

В ответ донеслось уже с перрона: «Сулян тончжу, хо!»[6]6
  Хорошо, советский товарищ! (кит.)


[Закрыть]

Что всё это значило, что был за уговор, – я не мог догадаться. Когда Янь Тяо исчез за станционными постройками, Зайчиков предложил мне вставать. И вскоре мы направились в расположение своей части.

* * *

Вначале я подумал, что дружеские отношения, возникшие в пути между Янь Тяо и Максимом Зайчиковым, скоро оборвутся: в полку Зайчикову будет не до этого. Однако всё вышло не так, как я предполагал. В первый же выходной день после поездки в Харбин Зайчиков обратился ко мне с просьбой дать ему увольнительную.

– Куда? – поинтересовался я.

– Схожу в гости к другу, он живет тут, в фанзе, недалеко.

Выправили увольнительную записку. Зайчиков вскинул на плечо трофейный японский карабин, который сам добыл в бою и очень гордился этим, набил карманы патронами и направился к своему приятелю.

– Карабин зачем?

– На охоту сходим, – ответил он.

Вернулся Зайчиков часов через пять, вечером. По всему было заметно, что друга своего он нашел и время провели хорошо.

– Как охота, убили какого-нибудь зверишку?

– Нет, так только постреляли, – неопределенно сказал он, и по тону ответа я понял, что он что-то недоговорил, умолчал.

На следующий день в обеденный перерыв я застал Зайчикова в стороне от городка за пристрелкой своего трофейного карабина.

– Это зачем еще понадобилось? Сдай карабин в артснабжение, – резко проговорил я и направился в лагерь. Зайчиков догнал меня на полпути.

– Домой я его не повезу, он мне не нужен.

– Зачем же пристреливаешь?

– Как зачем? А может, он пригодится кому-нибудь из бойцов Восьмой народно-революционной. Ведь они еще с этим Чан Кай-ши воевать будут.

Дня через три после этого помкомвзвода доложил мне о том, что Зайчиков на станции нашел какого-то приятеля и два раза в свободные часы уходил к нему со своим трофейным карабином. Я стал догадываться о том, что делает там Зайчиков, и преднамеренно не принял никаких мер, только предупредил, чтобы являлся в часть во-время.

В следующее воскресенье Зайчиков с утра взял увольнительную и ушел на весь день. В расположении он появился вечером, когда начали сгущаться сумерки. Против обычного, в этот день он пришел чем-то опечаленный, грустный.

– Как поживает твой приятель?

Он немного помолчал и тихо ответил:

– Яков сегодня уехал.

– Куда?

– К Мао Цзе-дуну подался, в Восьмую народно-революционную.

– К Мао Цзе-дуну? Это как же так? – удивился я. – Что он делать там собирается? Ведь он, кажется, даже стрелять не умеет.

– Не умел, а теперь научился, – ответил он.

– Так это ты ходил преподавать ему стрелковое дело? – засмеялся я и только теперь окончательно понял, зачем ходил Зайчиков к другу в свободные часы.

– Так точно! – признался он.

– Ты же китайский язык не знаешь, а он по-русски плохо говорит. Как учил его?

– Будьте спокойны, стрелять парень научился хорошо. Попади гоминдановец на мушку – не сорвется.

– А как думаешь, доберется он до Мао Цзе-дуна? Ведь это не близко.

– Что вы! – удивился он моему сомнению. – В родной-то стороне да не добраться…

Зайчиков умолк. По всему было заметно, что нелегко было ему расстаться со своим новым другом, что он в душе беспокоится за его судьбу, за его первые боевые успехи.

– Мамаша только вот уж очень плакала, – с нескрываемой болью в голосе проговорил он после долгой паузы и часто заморгал.

– Чья мамаша?

– Его, Якова. Печет ему на дорогу пышки, а сама всё плачет. Так мне стало жалко старушку; добрая такая старушка, тихая.

Тронутый его рассказом, я посоветовал, чтобы он обязательно навестил мать своего друга.

– А как же, надо будет непременно сходить, по хозяйству помочь, дровишек запасти, дело к зиме, – заключил он.

* * *

Спустя несколько лет я еще раз убедился в крепости дружбы, возникшей тогда между этими юношами. Не так давно в одной из наших центральных газет я прочел небольшое тассовское сообщение об успешном завершении полевых работ в колхозе имени Ильича Воронежской области. В нем, между прочим, упоминалось имя тракториста Зайчикова, как одного из передовых механизаторов местной МТС.

У меня не вызвало никаких сомнений, что это был Максим Зайчиков, который когда-то служил в моем взводе. Как старому боевому товарищу, я написал ему письмо, поздравил с успехами на мирном фронте и попросил ответить.

Зайчиков с радостью откликнулся. Его письмо изобиловало интересными подробностями. После демобилизации он вернулся в родной колхоз, вскоре женился; теперь уже имеет двух детей, живет в полном достатке, выстроил свой дом. Всё это меня очень обрадовало.

Но больше всего я удивился и порадовался тому, что Максим Зайчиков, мой бывший сослуживец, оказывается, давно установил и ведет регулярную переписку со своим старым другом Янь Тяо, который, как и он, стал трактористом, на каких-то курсах изучил русский язык и обрабатывает теперь землю, отнятую у помещика, на советской машине ЧТЗ.

Так вот и началась их дружба, большая дружба, которую теперь не разорвать никакой силой.

Г. Семенов
Товарищ «Аврора»

Рис. В. Ветрогонского

 
Никаких морей,
                                  ни шороха волны,
Степь кругом седая или горы, —
Но везде мальчишки влюблены
В четкий профиль
                                  крейсера «Аврора».
Мне ж не по открыткам, не по вырезкам, —
Лично мне знаком
                                  герой восстанья.
На Неве живет он,
                                  Между Кировским
И Литейным
                 он теперь
                                  мостами.
Подхожу,
                 Встречают склянки, брякая.
Что задумался,
                 знакомец давний мой?
Намертво вкопались лапы якоря
В дно истории самой.
Может быть, уже, и вправду,
                                  только песнею,
Громкой славою
                 в народе жить осталось?
Вон музей, ступай себе на пенсию —
Как-никак, а чувствуется старость.
Нет!
                 И на приколе,
                                  как в походе,
Вижу, флаг ты по ветру несешь.
Значит, флоту нужен,
                                  к службе годен,
Ограниченно по возрасту,
                                  но всё ж!
Дробный шаг по трапам отпечатав,
У орудий у твоих притихших
Строятся нахимовцы —
                                  внучата
Шедших к Зимнему братишек.
И, чем это, большей правоты
Нет на свете для политработника:
Молодость морскую учишь ты
На примере
                 собственного подвига.
 
 
Позавидовать товарищу «Авроре»!
И, не выбирая якорей,
Вместе с каждым
                 он уходит в море,
Нет, не в море —
                 в тысячу морей!
Пусть не будет, старый, вспоминаться там!
У ребят работка горяча:
Продолжают штурм,
                 начавшийся в семнадцатом
Дальнобойным
                 словом
                                  Ильича.
На Коммуну курс победный.
Той зари —
                 всё шире полукруг.
Мало нам при жизни стать легендой,
Надо жить
                 не покладая рук!
 

Юлиус Фучик
Шесть мальчиков[7]7
  Рассказ написан Юлиусом Фучиком в связи с событиями, сопровождавшими фашистский путч в Испании в 1936 г. (Примеч. ред.)


[Закрыть]

Рис. О. Богаевской

С воздуха группу детей различить было трудно. Что мог видеть летчик? Шесть испанских мальчиков из городка Эльге с клюшками в руках играли в какую-то игру.

Война не может прекратить детские игры.

Фашистский летчик на «Юнкерсе» целился хорошо.

Бомба угодила как раз в центр маленькой группы детей.

Из всех окрестных домов выскочили люди. Когда они прибежали на место, глаза их были красны. Они собрали, соединили растерзанные тела шести мальчиков. Их положили в школе, откуда они выбежали только несколько минут тому назад, оживленные, веселые.

Явился местный фотограф. Неловкими движениями – ужас лишил его привычной профессиональной сноровки – он сделал снимок. Через трое суток эта фотография появилась в Париже, Лондоне, Праге. Ротационные машины напечатали снимок на первых полосах газет, и люди Парижа, Лондона и Праги смотрели на него глазами, похожими на глаза людей из Эльге.

Была весна.

За оградой угольного склада стояло высокое дерево, всё в цвету. Оно стояло, как маяк, в море пыли пригорода Смихов. Здесь любили играть мальчики Праги, выдумывая свои забавы, как поэты сочиняют свои стихи. Здесь был уголок, куда никогда не приходили классные наставники. На площадке, утрамбованной разносчиками угля, было гладко, и шарики катились отлично, не встречая сопротивления. За забором росли пучки травы, – кусочек природы, дающий основание мечтать о джунглях и о далеких странах, где путешествует легендарный капитан Коркоран. Да, здесь можно было играть, бороться, мечтать.

Но в день, о котором мы говорим, шесть мальчиков Праги пришли сюда, к цветущему дереву у угольного склада, не для того, чтобы мечтать или драться. Они даже не поглядели на аккуратно вырытые воронки, которые ожидали пестрых шариков и оживленных возгласов. Мальчики сели в стороне от дороги, близко друг к другу.

Франтишек открыл папку и заботливо, как он это перенял у своего отца, разложил и разгладил на коленях газету. С газетного листа на него в упор смотрело лицо мальчика с оторванной верхней частью черепа. Мальчик из Эльге.

Франтишек читал вслух газетную статью. Голос срывался.

Он читал о бомбежке испанских городов, о фашизме и варварстве и читал призывы к горячей всеобщей солидарности, к борьбе с фашизмом.

Мальчики не понимали всех слов, которые с трудом, иногда по слогам произносил Франтишек, но они переводили их на свой язык.

Мальчики из Эльге были совсем такими, как они сами. Ходили в школу, а оттуда – в заброшенный уголок, чтобы там играть, катать цветные шары. И именно там упала на них смерть.

Мальчики Праги невольно посмотрели вверх. Небо как небо, и тучи как тучи. Врага там не было. Они смотрели прищурясь, – так лучше видно. Ничего. Но мальчики в Эльге за минуту до своей смерти, может быть, тоже не видели врага. Враг всегда появляется сразу.

Детям Испании надо помочь. Надо? Да! Это знали все, еще до того, как Франтишек кончил читать статью.

– Мой брат уехал в Испанию добровольцем. Сражаться, – с уважением сказал Рудик. Мальчики задумались над этим. Для того, чтобы мечтать, этого факта было достаточно. Но, чтобы помочь, – мало.

– Мы не можем ехать, – заявил Франтишек. – Мы не умеем стрелять.

Кто-то сказал:

– Стрелять очень важно. Этому можно научиться.

Франтишек сказал:

– Учиться – это будущее, а помочь надо сейчас, немедленно. Но как?

Он еще раз посмотрел на газету, – что там сказано?

– Вот! – Франтишек показал на колонку: – «Сбор средств в пользу республиканской Испании». Пять, десять, пятьдесят и сто крон присылают в редакцию, и отсюда они направятся на помощь испанским детям.

Капиталы всех шести карманов, сложенные вместе, не составили и полукроны.

Очень мало.

Мальчики посмотрели в газету. Никто не давал так мало. Так мало – это не помощь.

– Я принесу завтра.

– Поздно.

Кто знает, – что будет завтра и сколько мальчиков в Эльге и других городах поплатятся жизнью за промедление! Завтра тоже хорошо; ну, а сегодня?

Глаза мальчиков разочарованно бродят по окрестностям. Вдруг кто-нибудь увидит бумажку в пять или десять крон? Это так просто, постоянно случается. Шел, скажем, человек и потерял две или три кроны. Совсем недавно кто-то из них нашел монету. Но здесь денег нигде не видно.

Шесть детских умов с усилием думают, обсуждают, как соединить желаемое с реальным.

И тогда Антонин сказал:

– У меня есть перочинный ножик. – Это прозвучало веско.

– Какая польза от ножика? Что ты можешь им сделать?

Какое кощунство! Ножик Антонина! Весь класс его знал. Все мальчики класса хотели бы иметь такой.

– Сделать? Ничего. Но я могу его продать.

Пять пар глаз устремились на Антонина с сомнением, с недоверием. Продать такой ножик? Свою самую любимую вещь? И потом они поняли. Франтишек торжественно встал, и за ним вскочили все. И все по очереди пожали руку Антонину с жаром, как это делают мальчики и мужчины в часы опасности.

И потом Франтишек положил на землю, рядом с ножом Антонина, свою металлическую сигарную коробку. Это была универсальная коробка. Она служила то обиталищем пойманных жуков, то изображала поезд или пароходик, плывущий по Влтаве. Она не представляла никакой ценности, как ножик Антонина, но она заключала в себе большой кусок жизни Франтишека.

Рудик сжимал последним прощальным рукопожатием свой цветной шарик, а когда Иосеф положил рядом с сигарной коробкой свой свисток, Рудик вытащил и второй шарик, играя которым, он всегда выигрывал.

Все карманы были выворочены и опорожнены. Рядышком, тщательно положенные по ранжиру, лежали самые ценные сокровища шести мальчиков, всё – и кошелек, совсем как кожаный, и фотография киноартиста с его собственноручной надписью, и еще много замечательных вещей, названия которых забываешь, как только перестаешь быть мальчиком.

Шесть мальчиков еще раз взвесили взглядом всё лежащее на земле и нашли, что это весит много. После этого они решили выбрать двух представителей, чтобы осуществить продажу сокровищ. Выбрали Франтишека и Антонина.

С другой стороны реки, на правом берегу Влтавы расположен старый город. В его узких уличках еще находятся маленькие лавочки старьевщиков, торгующих, как сто и двести лет тому назад. Сюда бедняки несут свою нужду, надеясь смягчить ее с помощью медяков. Шесть мальчиков шли по невидимым следам, оставленным многими поколениями бедняков, и безразличные люди, встретившие в этот день здесь группу мальчиков, не представляли себе, что это была делегация (может быть, зная цель этой делегации, некоторые из встречных сняли бы перед ней шляпу).

Франтишек и Антонин шли впереди, а остальные четыре мальчика следовали в десяти шагах за ними, не спуская с них глаз и составляя почетную стражу.

У входа в одну из лавок почетная стража осталась снаружи, а Франтишек и Антонин вошли. В этот момент их охватила дрожь, которую они боялись показать товарищам.

Старьевщик стоял за своей конторкой. Не говоря ни слова, они положили перед ним металлическую коробку, свисток, кошелек, шарики и, как венец коллекции, ножик Антонина. Взгляд, которым они окинули принесенное, не был умоляющим, как он, может быть, был бы у их родителей или у других взрослых, – он был ликующим.

Старик, ничего не понимая, посмотрел на всё это и сердито пробормотал:

– Что это такое?

Он был, видимо, удивлен, и это польстило мальчикам. Действительно, тут было много ценных вещей.

– Что мне с этим делать? – второй раз спросил он сердито. – Уходите отсюда!

Значит, он не понял, в чем дело. Он решил, что с ним просто шутят.

И Франтишек объяснил:

– Это всё продается. Для того и принесено.

Старик хорошо знал людей. Он безошибочно, по голосу распознавал того, кто пришел к нему в первый раз в жизни; того, кто пришел уже не в первый раз; и того, кто никогда больше не придет после отказа, кто охотнее умрет с голоду, чем снова положит свой изношенный костюм на его конторку. А вот голос Франтишека звучал необычно.

– Очевидно, мальчики не нашли другого способа, чтобы достать деньги на папиросы?

– Это вовсе не на папиросы, – обиженно ответил Франтишек.

– Ах, на кино!

– И вовсе не на кино, – запротестовал Франтишек, задетый такой непонятливостью. – Это для Испании, для испанских детей!

После этого возгласа наступило молчание.

Перед стариком прошли памятные кадры из длинной ленты его жизни. Франтишек уже пожалел, что он выболтал общую тайну. Не надо было говорить ему. Вдруг он позовет полицию. Всё будет конфисковано, и им нечем будет помочь. Дети в Эльге будут ждать напрасно. Франтишек хотел спасти, что было возможно, схватить вещи и бежать.

– Оставь, – строго сказал старик.

И он взял коробку Франтишека и долго ее рассматривал. Глаза двух мальчиков невольно стали умоляющими.

– Так, – сказал он. – Коробка не плохая, но больше двух крон я за нее не даю.

– А это, – он взвесил в руке и ножик Антонина и взгляды мальчиков, устремленные на ножик, – хорошая работа, так… для испанских детей вы говорите… очень хорошая работа – пять крон.

Мальчики затаили дыхание. Там, в Эльге будет большая радость – столько денег они получат, столько денег!!

И старик медленно, по-деловому, вещь за вещью рассмотрел и оценил и кошелек, и свисток, и шарики Рудика. И потом монетами, чтобы было ощутимее и больше, он выложил на конторку двадцать крон.

Перевела с чешского М. Дьяконова

Н. Гольдин
Урок ботаники

Рис. В. Ветрогонского

 
Урок ботаники идет:
В волненье замер класс —
В воображаемый поход
Повел учитель нас.
               И встал перед глазами сад,
               Где под густой листвой,
               Литые яблоки висят
               Над самой головой.
               Мы свято этот сад храним,
               Мичурин
                              здесь уснул;
               Четыре яблони над ним —
               Почетный караул!
               …Но с нами всюду рядом он,
               Где нового ростки,
               Где зашумел лесной заслон,
               Остановив пески;
Где в мае груши, как в снегу,
Ветрам наперекор;
Где на цимлянском берегу
Густым хлебам простор.
               Мичурин жив!
                              И потому
               Встают,
                              сплотив ряды,
Как лучший памятник ему
Плодовые сады.
…А за дверьми уже звонок,
Его не ждешь —
                              он тут…
Как жаль, что каждый наш урок —
Лишь сорок пять минут!
 

Игорь Озимов
Мальчишка

Рис. В. Ветрогонского

 
Мальчишка рыж, веснущат и вихраст.
Он бредит морем,
Ходит нараспашку.
Спроси его, – он всё тебе отдаст
За бляху и матросскую тельняшку.
                 Он скоро встанет, кепку теребя,
                 Смешной и робкий, у ворот яхт-клуба,
                 И влажный ветер, в парусах трубя,
                 Соленой пылью обметает губы.
Он с этих пор надолго, по-мужски
Полюбит море,
Сердцем – не по книжке.
А тем, кому фарватеры узки,
Мы не позволим помешать мальчишке.
                 Мы не хотим, чтобы из мутных вод
                 За ним следили стекла перископа,
                 Когда он сам впервые поведет
                 Свой теплоход от берегов Европы.
И потому на рубежах земли,
Подняв стволы внимательных орудий,
Несут дозоры наши корабли
И к дальномерам наклонились люди.
 

Е. Серова
Саша – строитель

Рис. В. Ветрогонского

 
Если ты видишь такую картину:
         Высится крепость
         Из камня и глины,
         Крепкие стены,
         Двойные ворота —
Это строителя Саши работа.
         Если из досок
         И тонкой фанеры
         Строят ребята
         Дворец пионеров,
         Саша, конечно,
         Работает тут!
Недаром строителем
         Сашу зовут
Он строит из глины,
         Из камня,
         Из жести,
Он строит один
И с ребятами вместе.
Строит, как только глаза откроет,
И так вот
                  до самого вечера строит.
         Саша рассказывал
         Маленькой Наде:
                  – Выучусь —
Выстрою дом в Ленинграде
Ты не поверишь,
         Какой красоты!
Ты не измеришь,
         Какой высоты!
Если наверх
         добираться пешком, —
Выйдешь с утра,
         а дойдешь вечерком.
                  Поедем
                  На лифте
         В последний этаж.
                  Внизу —
Ленинград замечательный наш.
         Город в окошке —
         Как на ладошке.
                  Улицы,
                  Люди —
         Словно на блюде!
Весь Ленинград осмотрели —
                  Хорош!
Вот бы Москву поглядеть!. —
                  Ну, что ж!
         Саша недаром
         Выстроил чудо:
         Всё, что захочешь,
         Увидишь оттуда!
Глаз человеческий
         Видеть не может, —
Что за беда!
         А бинокли на что же?
Взяли бинокль
Исключительной мощи,
Смотрим в бинокль
На Красную площадь.
Где же?…
А вот,
         Увидал, наконец!
         Вот он,
Старинный Кремлевский дворец.
Видно и Спасскую башню отсюда,
         Видишь,
         На башне
         Часы и звезда!
Построит ли Саша подобное чудо?
         Как ты считаешь?
                  Я думаю, —
                           да!