Текст книги "Дружба. Выпуск 3"

Автор книги: Север Гансовский

Соавторы: Юрий Никулин,Радий Погодин,Дмитрий Гаврилов,Аделаида Котовщикова,Аркадий Минчковский,Александр Валевский,Вениамин Вахман,Эдуард Шим,Антонина Голубева,Михаил Колосов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 41 страниц)

А. Котовщикова
Один день

Луч солнца, проскользнув в щель между ставнями, тронул Ленину щеку. Щеке стало горячо, и Леня проснулся. Он поспешно соскочил с кровати и, как был в одних трусиках и босиком, прошлепал через сенцы на крыльцо.

Сразу он окунулся в свет и тепло, будто нырнул с головой в яркое горячее озеро. Солнце заливало двор. В короткой прозрачной тени под черешней растянулась и часто дышала желтая Дамка, вывесив на сторону розовый язык. Серый гусак важно переваливался посреди двора. Он свернул голову набок и притворялся, что смотрит в небо, а на самом деле скосил мстительный глаз на Ленины голые ноги.

– Вот как дам! – погрозил Леня гусаку.

Гусак наклонил голову, изогнул шею и злорадно зашипел: «Прош-шпал! Прош-шпал!»

Леня отвернулся с досадой. Да, он проспал, – что верно, то верно. Давным-давно, конечно, Витька уехал в степь и нарочно не разбудил его, Леню.

Но вдруг Леня забыл все обиды, сердце его заколотилось от радости: за низеньким каменным забором он заметил брезентовый верх грузовика, стоявшего на дороге. Если это дядя Степа приехал, еще не всё потеряно.

Леня спрыгнул с крыльца и выбежал за калитку. Так и есть! Шофер Степан Михайлович Тимаков в синей расстегнутой на груди рубахе, с закатанными рукавами, весь красный, потный, накачивал камеру.

С громким смехом Леня подскочил к нему.

Дядя Степа перестал качать, выпрямился, не выпуская из рук насоса, и весело подмигнул:

– Э-э! Кого я вижу!

Леня уцепился за твердые, как из камня, локти Тимакова и поджал ноги. Потом стал карабкаться по дяде Степе, как по дереву, упираясь в его колени.

– А вот поборю! А вот поборю!

Но как он ни хохотал, как ни брыкался, дядя Степа одной рукой, живо свернул Леню в клубочек и забросил его в кузов машины.

Визжа и захлебываясь смехом, Леня перекинул ногу за борт и уже нащупал пальцами верхнюю перекладину железной лесенки, прикрепленной к заднему борту, – вот сейчас слезет и с новыми силами кинется на противника. И вдруг услышал:

– Ле-ня!

– Дядя Степа, вы без меня не уезжайте! Я, – Леня так и не нашел ногой вторую ступеньку и, ободрав локоть, спрыгнул на землю. – я сейчас приду.

– Беги, беги, раз зовут, – добродушно отозвался Тимаков.

На крыльце стояла мама, загорелая, золотоволосая, в белой блузке и синих, выгоревших брюках. Каблучок маминой босоножки нетерпеливо постукивал.

– Мама, хорошо, – я поеду? – торопливо сказал Леня.

Мама взяла Леню за руку и увела в комнату.

– Почему ты бегаешь неумытый? И завтрак нетронут. Не позови тебя, так и будешь носиться голодным.

Ставни в их комнате уже открыты, окна распахнуты настежь, веселые блики играют на кринке с молоком, на помидорах, что алой горкой возвышаются на тарелке, на ложках, вилках и ножах.

Леня чувствует, что ему отчаянно хочется есть. Но сначала приходится сбегать во двор к столбу, на котором прибит рукомойник, и хорошенько умыться. Потом переменить ночные трусы на дневные и надеть чистую футболку. Леня натягивает ее, недовольно оттопырив губы. Но что ж поделаешь! Мама боится, что с Лениной спины слезет вся кожа.

За столом Леня торопливо жует хлеб с маслом, большими глотками пьет молоко, беспокойно поглядывая на окна и прислушиваясь, не заводит ли дядя Степа мотор.

Мама задумчиво смотрит на Леню:

– Пожалуй, напрасно я взяла тебя в экспедицию. Вот сегодня один прораб едет в Симферополь. Не попросить ли его отвезти тебя домой к бабушке? Будешь играть в саду.

С отчаянием в глазах Леня мотает головой. Рот у него набит, и он не может произнести ни слова. Наконец он говорит умоляюще:

– Не надо домой! Я буду слушаться! Мама, я сейчас поеду с дядей Степой к бочкам! Да, – поеду? И Витька же там. Ну, ма-ама!

– Вот видишь, – к бочкам! – мамины губы смешливо дрогнули… Потом сдвинулись брови на ее высоком коричневом лбу. – Кто это дядя Степа?

– Это мой друг! Как же ты не знаешь? – возмутился Леня.

– Все у тебя друзья. Это не шофер ли Тимаков?

Леня радостно закивал.

– А что ты будешь там есть?

– Ой, какая ты, мама! Витька же ест.

– Витя работает. Будешь шмыгать у всех под ногами и мешать. – Мама провела рукой по Лениной голове. Соломенного цвета волосы торчат на ней неровными кустиками. – Вечером еще надо сводить тебя в парикмахерскую…

В дверь заглянула хозяйка домика, где они жили и помещались контора и лаборатория:

– Агния Петровна, там анализы привезли.

– Иду!

Мама ушла. Она геолог, исследует грунты, делает всякие анализы, составляет геологические карты и таблицы.

Леня вышел во двор и остановился в раздумье у крыльца. Как быть? Входить в контору мама не позволяет, разве что в самых крайних случаях. Ехать в степь мама ему не разрешила, но ведь и не запретила, что гораздо важнее. Если бы запретила строго-настрого, ну, тогда – другое дело! Но если так просто уехать, не сказав, мама очень испугается: куда девался Леня?

Со вздохом Леня оглянулся и увидел в тени под забором трехлетнюю Галю, хозяйкину дочку. Сидя на корточках, девочка старательно, но безуспешно втыкала в сухую землю веточки. Они сразу падали.

– Галя, пойди-ка сюда! – подозвал Леня и пошел к забору.

Разве дождешься, пока Галя подберет упавшие веточки и дотопает до крыльца на своих толстых коротеньких ногах?

– Галя, скажи моей маме, что я уехал к Вите. Скажешь? А я тебе потом клумбочки устрою и водой их полью.

Галя стояла и молча улыбалась, отчего на ее щеках появились глубокие ямочки.

– Да? Скажешь? Да?

– Да, – наконец согласилась Галя.

– Ну, вот молодец! Как моя мама выйдет из конторы, ты подойди и скажи: «Агния Петровна, Леня поехал к Вите». А если «Агния Петровна» не можешь сказать, так ты просто: «Леня поехал к Вите».

Доверчиво улыбаясь, Галя протянула Лене веточку:

– Посади!

– Потом, потом. И посажу, и полью… А ты скажи моей маме!

Последние слова Леня крикнул уже от калитки.

Если Галя всё-таки забудет сказать, то не его вина…

Через минуту Леня сидел в машине рядом с огромным алюминиевым бидоном.

У борта вырос Степан Михайлович.

– А мать тебя отпустила в поле?

– Дядя Степа, отчего бидон такой холодный? Холоднее даже мороженого…

Тимаков погрозил пальцем.

– Ох, если без спросу утекаешь, мы с тобой больше не знакомы, – так и знай! Бидон холодный, потому что туда только что налита вода из артезианской скважины. Ты это и сам знаешь, – не маленький.

На положенных поперек кузова досках уселись девушки в комбинезонах, студентки-практикантки.

Потом в машину влезло несколько мужчин. Буровой мастер Евгений Викторович, прежде чем поместиться на каком-то ящике, провел пальцем по Лениной голове.

От нетерпения Леня вертелся, сидя на корточках за бидоном, который нет-нет, да и прикладывал ледяшку к его спине или плечу. Ему совсем не хотелось, чтобы до отхода машины на улице показалась мама. Галя ведь скажет ей, – так чего же еще?

Наконец ожидание, кажется, подошло к концу. Украдкой Леня облегченно вздохнул. Из калитки вышел и направился к машине начальник геологического отряда Кедров, в широкополой белой войлочной шляпе. Сейчас он усядется в кабину рядом с дядей Степой…

Но Кедрова окликнул худой, дочерна загорелый человек, с полевой сумкой через плечо. Кедров остановился. Сколько времени будут они разговаривать? Вот беда!

– Леня, кем ты хочешь стать, когда вырастешь? – повернулась с передней скамейки студентка Муся с косами, калачиком свернутыми над ушами. – Геологом, наверно?

– Капитаном дальнего плаванья, – ответил Леня, сердито глядя на Кедрова, задерживающего отъезд.

– А кто у тебя папа? – спросила другая студентка, Аня, высокая, в белом платочке.

– Тоже геолог. Обе родители геологи. – Леня подозрительно посмотрел на засмеявшихся девушек. «Неужели не верят?» – Правда, геологи! Только папа сейчас на Камчатке. Он в ноябре из экспедиции вернется. Поехали! – вскрикнул он радостно.

Машина и в самом деле тронулась. За разговором Леня не заметил, как Кедров забрался в кабину.

Грузовик некоторое время переваливался с боку на бок по немощеной улице поселка, потом подъехал к железнодорожным рельсам и остановился перед опущенным шлагбаумом.

Вблизи станционных строений на чисто выметенной площадке высилась золотая гора. Она напоминала трапецию из Витькиного учебника по геометрии. На некотором расстоянии поднималась другая такая же гори, еще подальше – третья. Издали можно было подумать, что это желтый песок так аккуратно насыпан. Но то был совсем не песок. То было зерно, тяжелое, ровное, налитое. Возле каждой горы сидели на земле мальчишки и девчонки и отгоняли гусей.

– Замечательный нынче урожай! – с удовольствием проговорил кто-то позади Лени.

Леня знает, что в этом году такой хороший урожай потому, что весной шли дожди.

За опущенным шлагбаумом мелькали, подрагивая, зеленые вагоны пассажирского поезда. Из окон смотрели люди. Они едут в Феодосию. На редкость белолицый мальчик в одном из окон сорвал с головы белую панамку и изо всех сил замахал Лене.

Взвился шлагбаум. Поспотыкавшись на рельсах, машина покатила мимо высокой зеленой живой стены. Пирамидальные стройные тополя, стоя тесным рядом, шумели густой листвой.

Вдали высились ажурные краны, переплеты вышек и строительных лесов. Там строили элеватор. Вскоре тонкие силуэты кранов исчезли, словно растаяли.

Серожелтая выгоревшая степь расстилалась до самого горизонта. Над краем ее дрожало марево.

За машиной, не отставая, неслись клубы пыли. Леня смотрел, как они свиваются и развиваются и не могут ни отстать, ни обогнать машину. Потом перевел взгляд на степь, и ему показалось, что он едет давно-давно. И кругом всё такие же серожелтые безбрежные пространства земли, покрытые выжженной солнцем травой. Вот прочертила неподвижный воздух, мелькнув голубым крылом, сизоворонка, перепорхнул пестрый удод с кружевным веером на голове, суслик перебежал через дорогу перед самой машиной, и опять всё замерло, застыло от зноя.

Лене было душно и жарко. Негромкий разговор в машине, к которому он не прислушивался, доносился до него как-то смутно. Хоть Леня сегодня-то вполне выспался, – однообразие степи, покачивание машины нагнали на него дремоту.

Но вот он встрепенулся, вскочил на ноги, ухватился за чьи-то плечи, чтобы не так подбрасывало на рытвинах.

На желтоватой равнине возникли белые треугольники. Палатки! Там и сям разбросаны черные пятнышки. Издали отверстия шурфов кажутся крошечными.

Едва дядя Степа застопорил, Леня кубарем перекатился через борт и со всех ног помчался к грузовику, стоявшему у большого свежего шурфа. Пять больших коричневых бочек стояли в кузове грузовика. Из одной бочки свисал резиновый шланг. Он тянулся по земле до края шурфа и исчезал в нем. Два подростка, Веня и Паша, наклонившись, заглядывали в шурф. А на грузовике стоял Витька и двумя руками придерживал шланг, чтобы не перекручивался.

– Эй! Витька! Витька! – на бегу закричал Леня. – Сейчас я к тебе полезу.

– Прискакал! – не слишком приветливо покосился брат. – Не лазь! Выпачкаешься только.

Уж, конечно, жалко ему, чтобы Леня влез в грузовик! Ух, этот Витька! Стоит себе в одних трусах, голый до пояса – спина черная, как сапог, лопатки немножко шевелятся, когда он перехватывает шланг руками. А Леня в футболке ходит. Станет Леня Витьку слушаться – как же!

Встав на подножку, а потом на широкое, толстое колесо, Леня живо взобрался наверх и засновал между бочками, заглядывая в каждую. Ура! Кроме той, из которой переливают воду в шурф, все уже пустые. Да и в этой, последней, воды совсем мало. Значит, скоро поедут!

– Дать тебе ведро? – предложил Леня. – Остатки вычерпать.

– Без тебя обойдемся.

Леня ткнул Витьку в черный гладкокожий бок и торопливо полез с грузовика на землю. И вот он уже сидит на корточках на краю шурфа, возле которого стоят Веня с Пашей, и, вытянув шею, засматривает в него. Ко дну ямы прирос земляной кубик, который называется «монолит». До половины он погружен в воду.

– Не наклоняйся так. Еще свалишься.

Чья-то рука придержала Леню за плечо. Взглянув вверх, он увидел над собой голые ноги, измазанные глиной, и, выше, засученные брюки. Ага! Это инженер Сидоров: он постоянно так закатывает брюки.

– Работенка! – пробормотал Сидоров. – Мы ее льем, а она уходит. Возим за шесть километров, льем, а она, знай, уходит.

Леня понимал, что «она» – это вода.

– А вы знаете, ребята, для чего мы так день-деньской маемся, а?

– Размокаемость грунтов определяем, – солидно отозвался Паша.

– Правильно. Размокаемость. За сколько времени вода разрушит этот монолит, очень важно знать. Да вода-то утекает – вот в чем дело…

Вытирая тыльной стороной руки струящийся со лба пот, Сидоров широко зашагал по иссохшей, в неровных комьях земле. Леня побежал за ним и за мальчиками, нагретая земля обжигала ему подошвы.

В шурфе, к которому они подошли, Леня увидел Мусю. Она рассматривала сооружение из досок и планочек и что-то записывала в блокнот. Сидоров с увлечением рассказывал ребятам, как с помощью этого прибора определяется водопроницаемость почвы. Леня соображал, как Муся спускалась в шурф. «А-а, наверно, вон по тем выемкам в стенках».

С любопытством мальчик поглядывал на обитателей лагеря. Вон за легким походным столиком сидит Кедров и просматривает записи каких-то наблюдений. Рабочие копают очередной шурф. Девушка в брюках за другим столом строгает монолит. Этот монолит не кубик, он очень похож на кулич, который делают дети из песка, опрокинув полное ведрышко. Глядя на куличный монолит, Леня вспомнил хозяйкину Галю. Интересно, – выполнила ли она Ленино поручение?

Но тут послышалось фырчанье и треск мотора. Леня помчался к грузовику с бочками и уже не отходил от него. Он топтался возле шофера, глаз не спуская с его рук, копавшихся в моторе. Паша и Витька уже стояли в кузове, о чем-то переговариваясь. Леня не решался к ним приблизиться. Дело в том, что Витька всегда обещает маме смотреть за Леней. А «смотреть» он понимает так: никуда Леню не пускать.

Вся надежда на шофера. Конечно, это не дядя Степа. Но и этот толстяк в нахлобученной на затылок соломенной шляпе с оборванными краями, в сущности, ничего себе человек. На вид он мрачный, но на днях позволил Лене самому вылить остатки бензина из канистры в бензобак.

Шофер опустил капот. Леню он не замечал.

Дольше откладывать нельзя.

– Дяденька Сергей Артемович, можно я с вами в кабину, а?

Леня сам не узнал своего голоса: такой он вдруг сделался тоненький и несчастный. Не взглянув на Леню, шофер поскреб затылок под шляпой, потом покосился вопросительно на левую заднюю шину, точно спрашивая у нее разрешения, и только тогда выдавил из горла желанные слова:

– Что ж… Садитесь, молодой человек. Но чтоб ни к каким рычагам даже носом не прикасаться!

Смеясь от счастья, Леня мышонком шмыгнул в кабину.

До чего же тут жарко! Наверху-то ветерок на ходу обдувает. А здесь так и пышет! Узенькая стрелка спидометра пока неподвижна. Поблескивают всякие рукоятки да кнопки. Рука Лени сама потянулась к одной блестящей рукояточке – пощупать, сильно ли нагрелась… В тот же миг грузно плюхнулось на сиденье рядом с Леней увесистое тело Сергея Артемовича.

Леня торопливо отдернул руку. Ему стало до того нестерпимо жарко, точно его окунули в кипяток. Не в силах переносить такую баню-парилку, Леня стянул через голову отсыревшую футболку и отбросил ее от себя как можно дальше. Голубой комочек упал на землю позади машины, которая с ходу выкатилась по стерне на дорогу.

* * *

И снова степь. Тянется, бежит по обе стороны шоссе. Струится воздух на горизонте.

Разомлев от жары, Леня видел всё, как в тумане. Вдруг он с размаху стукнулся обо что-то головой: машина резко затормозила.

– И куда лезет, окаянный? – проворчал Сергей Артемьевич. Рассердился он на теленка, метнувшегося под самое колесо.

Леня озирался с изумлением. Вокруг него колыхалось целое море рогов и рыжих, красных, черных спин. Теснясь боками, коровы поворачивали головы, смотрели на Леню большими влажными глазами. А вон бычище: массивная крутолобая голова на короткой толстой шее, красноватый мутный глаз косится недобро – свирепый, должно быть, бык. Пастухи звонко щелкали бичами.

Выбравшись из стада, машина рванулась было вперед, но тут же сильно дернула в сторону – Леню так и прижало к бочке.

– А будь вы неладны! – заорал шофер.

Теперь Леня понял, что за белые пятна разбросаны у самого шоссе.

Да это гуси! Вот дураки! Почему не постоять минуточку, не переждать, пока грузовик проедет? Нет, большой белый гусак побежал, вытянув шею, наперерез машине. И сейчас же, неуклюже переваливаясь, распуская крылья, взмахивая ими, кинулось перебегать дорогу всё гусиное стадо.

Пронзительные гудки машины сливались с гусиным гоготаньем. Леня хохотал.

Только машина тронулась, как – хлоп! – и совсем остановилась на самом въезде в деревню. Спустила шина.

– Не везет, чорт возьми! – с досадой сказал Сергей Артемьевич.

Вслед за шофером Леня вылез из кабины и отошел в тень под забором. Как приятно ветерок обдувает разгоряченные плечи и спину! Хорошо бы напиться квасу! Внезапно острая боль в щиколотке заставила мальчика пронзительно вскрикнуть. Не соображая, что происходит, вопя от боли, Леня вскарабкался на низкий каменный забор, поджал ноги. И уже с забора огляделся. Белая голова на длинной шее тянулась к нему. Сверкал обведенный красной каемкой глаз.

– У-у, дрянь поганая!

Леня замахнулся на гуся и вдруг нащупал рукой глиняную кринку. Она сохла, надетая на кол. Леня схватил кринку и неловко ударил ею по гусиному клюву. Кринка вырвалась из Лениной руки, звонко брякнулась о камни забора, свалилась на спину гуся, потом на землю и там распалась на куски.

– Ты что мои кринки ломаешь? Что тебя на забор вознесло? Вот я тебя хворостиной!

От крыльца мелкими шажками бежала бабка. Изборожденное морщинами лицо ее было разгневано. За бабкой неслась девчонка с белыми косичками. Откуда-то подскочил Витька и, красный, рассерженный, стащил с забора ревущего Леню.

Бабка ахала и охала. Гусак шипел. Девчонка громко хохотала. Витька возмущенно кричал:

– Почему, ну, почему все гуси на тебя накидываются?

Сквозь плач Леня услышал старческий утешающий голос:

– Не реви. Кринка-то старая. Съешь абрикосика.

Но Леня увернулся от сухонькой руки, гладившей его по голове.

Дальше он ехал молча, изредка вздыхая и один за другим отправляя в рот абрикосы. Ноги Лени, исщипанные злобной птицей, горели. Слезы испарились на жаре и стянули кожу, от этого щеки как-то затвердели.

Но все беды были забыты, когда из-за пологого холмика показались черепичные крыши, весело выглядывавшие из густой зелени садов. Потянуло прохладой.

И вот пустые бочки загрохотали на мосту. Соскользнув с косогорчика, машина выкатилась на берег реки. Для того, чтобы этот момент наступил, Леня готов был вытерпеть не одно гусиное нападение.

Речка! Что может сравниться с блаженством, которое испытывает человек, погрузившись в свежие, ласковые струи?

Под берегом вода темнозеленая: в ней купаются ветви ивняка, а посередине река голубая, морщится от ветерка, словно улыбается ребятишкам, которые самозабвенно плещутся, брызжутся, испуская радостные крики. Счастливцы те, кто живет у реки! Болтайся в воде целый день, и никакой тебя зной не проберет. Ну, хоть ненадолго, а и Леня отведет душу.

И он нырял, вскакивал на ноги, где мелко, на мягкое песчаное дно, махал руками, расшвыривая горстями воду, и опять с восторгом зарывался в прозрачные волны.

Витька, Паша и Веня набирали ведрами воду. Прежде чем зачерпнуть, они каждый раз окунались с головой. Кому Леня поражался, так это Сергею Артемовичу: шофер курил, сидя на пригорке и рассеянно поглядывал на усердных водоносов, а в воду лезть и не думал.

Несколько раз брат крикнул Лене, чтобы тот выходил из воды, но Леня делал вид, что не слышит.

– Смотри, Ленька, без тебя уедем! – Витька поднял ведро и, перегнувшись на одну сторону, понес его к машине. На ходу бросил через плечо: – Больше ты с нами не поедешь!

Эту угрозу, хоть и произнесенную вполголоса, Леня услышал сразу. Он выскочил из воды и, с сожалением чувствуя, как обсыхает на бегу, догнал брата.

– Витя, а что это на поле? Во-он, видишь?

– Хлопчатник.

– А почему он такой зеленый-зеленый? И густой. А помнишь, мы ехали, тоже хлопчатник был. А какой редкий и вовсе не такой. Обгрызанный точно. Суслики его, может, съели?

– Да при чем тут суслики? Просто вода здесь есть. Орошение действует. Оттого всё и растет.

– Дай я помогу тебе ведро тащить! – попросил Леня.

– Сам донесу.

Обратно Леня ехал в кузове. Витькиного присмотра он уже не опасался: посреди степи не ссадят.

А что это Витька смотрит на него с таким осуждением?

– Леня, где твоя футболка?

Леня оглядел себя, похлопал ладонями по голой груди. В самом деле, куда девалась футболка? Кажется, была на нем по дороге. На речке, что ли, забыл?

Недоуменно пожав плечами, Леня пробрался между бочками к заднему борту, подальше от Витьки. Продолжать разговор о футболке не имело смысла.

В бочках колыхалась вода. В воде отражалось небо. Тут оно было мутносинее, грозовое, а не как над головой – яркое, сверкающее, без единого облачка. На крутых поворотах вода понемножку выплескивалась, и тогда небо в бочке покрывалось волнами. Леня поворошил его пальцами.

Хорошо как, прохладненько! Вот уже обе Ленины руки полощутся в воде, разгоняя волны-тучи.

Бочка высокая, но если подтянуться на руках, крепко опершись ими о борт, можно взобраться на край. Сидеть на узкой, острой и закругленной стенке очень неудобно, зато теперь прохладно ногам.

Машина подскочила на кочке. Бултых! Леня не удержался на своем неудобном сиденье и свалился в бочку. Разогретое тело обняла прохлада. Оказывается, самое большое удовольствие – это ехать в воде. Дух захватывает от восторга: «Я и на машине качусь и купаюсь – всё сразу!»

Из-за края бочки Леня выглядывал осторожно и снова прятался. Мальчики стояли лицом к кабине, спиной к Лене, и не видели, какая рыбина резвится в бочке.

«Море» в бочке не отличалось спокойствием: Леню колыхало и качало, особенно когда машина взлетала на пригорки. Иногда его колотило о деревянные стенки… Но это всё ничего не значило.

Леня гордо осматривал местность. Знакомые места! Вон тот забор, на который он взгромоздился. А вон бабка стоит на крылечке. Достань-ка сейчас хворостиной!

Почти до самого лагеря Леня болтался в воде, к сожалению, сильно потеплевшей. Только когда до палаток осталось рукой подать, он выбрался наружу. И, конечно, сразу обсох. Высыхало на глазах и дно кузова. Если бы не стало в одной бочке поменьше воды, то словно бы Леня и не купался.

Когда грузовик проезжал мимо палатки почвоведов, живущих на краю лагеря, Леню окликнул девичий голос:

– Леня, ты потерял футболку?

– Наверно, – ответил Леня.

– Возьми в палатке у Муси. Она там.

– Витька! – крикнул Леня. – Моя футболка в палатке у Муси.

– А мне-то что?

– Так ты же спрашивал, где она.

Опять лилась вода в шурфы. Но Леня в них уже не заглядывал. Он сидел под машиной, в холодке. Жарко…

У палаток, на примусах, где загороженных ящиками, а где и просто на земле, без всяких прикрытий, дежурные готовили обед.

Вскоре растянули на земле брезент, сверху постелили: кто – клеенку, кто – настоящую скатерть. Расставили тарелки.

Под машину, где Леня спасался от пекла, заглянула Муся.

– Пойдем лапшу есть. Живо!

Она за руку вытянула Леню из-под машины.

Дядя Степа обедал вместе с геологами.

– Прошел слушок, что кого-то гусь чуть совсем не заел, – сказал он грустно. – Кого бы это? Не знаете, девушки?

– И вовсе не совсем, а только за ноги пощипал, – сердито сказал Леня.

Все засмеялись, а Леня отвернулся. Съев полную миску густой лапши, он поднялся.

– Спасибо. Я больше не хочу.

Неторопливо он пошел мимо палаток. Где бы посидеть в холодке?

У следующей палатки Леню уговаривали отведать каши. Но тут, в обществе почвоведов и бурильщиков, он только выпил огромную кружку чаю с конфетами.

Затем на все приглашения к столу Леня лишь мотал отрицательно головой: ни кусочка больше не могло поместиться в его животе. А мама боялась, что он голодным останется!

Отяжелевший от еды, Леня уселся в тени у входа в одну из палаток. Заглянул внутрь. Ящики стоят. В них, наверно, инструменты, приборы, карты, образцы. Матрацы, одеяла и подушки, скатанные, лежат у стенок. Но один матрац расстелен. Чья это палатка? Каких геологов? Но кто бы тут ни жил, хозяева палатки – люди хорошие и не рассердятся, если Леня посидит на их матраце.

Когда через некоторое время в палатку вошел Кедров, он увидел раскинувшегося на матраце полуголого мальчика. Солнце светило ему на нос, и он морщился во сне. Кедров улыбнулся и оттянул матрац в глубь палатки.

* * *

Проснулся Леня от сильного шума. У входа в палатку толпились девушки – уже не в брюках, а в летних цветастых платьях, – парни, взрослые мужчины и женщины. Многих Леня видел впервые. Все они, перебивая друг друга, говорили о какой-то замечательной лекции, которую только что слышали.

– Ну, я думаю. Этот профессор известный специалист по лессовым почвам.

Пока Леня спал, приехала еще одна экспедиция с профессорами и с лекциями, – ясно.

Трещали сверчки. В небе догорал закат, и длинные мягкие тени расползались по полю. Воздух был нежен и ласков. Дышалось легко.

Леню окликнула высокая Аня, Мусина подруга:

– Леня, ты нашел свою футболку?

Подумав, Леня ответил:

– Ее нашли.

Он побродил по вечернему лагерю, с любопытством рассматривая новых людей. Вдруг кто-то обхватил его сзади поперек живота.

– Попался, голубчик!

Дядя Степа сообщил таинственно:

– Мне сейчас, знаешь, анализы в контору отвезти надо.

– Вернешься скоро? Мы бы с тобой поиграли как-нибудь.

– Я-то, брат, вернусь… Айда к машине! Я тебе что-то интересное покажу, – в кабине у меня.

У машины Тимаков скомандовал:

– Ну-ка! Глаза закрой, руки вверх!

Леня послушно зажмурился и поднял руки. В ту же минуту на нем очутилась футболка. Она положительно преследовала его, спасенья от нее не было.

– А теперь где хотите ехать, товарищ будущий капитан? Наверху либо в кабиночке?

– А зачем мне ехать?

– Зачем? Домой пора! Вот зачем.

– Увезти меня хочешь? Дядя Степа-а! Я здесь ночевать останусь.

– Ночной пропуск тебе нынче не выписан.

– Не поеду-у! Дя-а-дя Степа!

– Прения прекращены за недостатком времени.

Неумолимый Тимаков засунул Леню в кабину и еще придержал его локтем, усаживаясь на свое водительское место.

* * *

Двор был погружен в темноту. Фонари освещали лишь крыльцо, дорожку, калитку. Мерцали звезды. Казалось, что прикреплены они к небосводу непрочно, еле держатся и, того гляди, посыплются вниз. Что-то ворошилось в кустах сирени, должно быть, воробьи укладывались там спать.

За раскрытыми окнами конторы стояла тихая темнота. Мамы не было, куда-то она ушла, может быть, даже уехала. Бумажки с анализами Тимаков передал высокому инженеру в белом парусиновом костюме еще у ворот.

И зачем дядя Степа приволок его, спрашивается?

Леня слонялся по двору, выходил и стоял у калитки, опять забредал во двор. Делать было решительно нечего. Вероятно, уже поздно, и можно бы и в постель, но спать ему совсем не хотелось.

Вышла из дома и прошла в глубь двора тетя Серафима, Галина мама, в красном сарафане, который сейчас казался черным. Возвращаясь, она заметила Леню.

– Пойдем к нам, посиди, пока мама придет.

– А где мама?

– По делу ушла. Иди, ужинать дам.

Нет, ужинать Леня не имел ни малейшего желания.

– Я тут маму подожду.

Тетя Серафима ушла в дом.

Потихоньку Леня побрел вдоль улицы, попадая в полосы света, падавшие из окон домиков, и опять вступая во мрак, точно нырял по волнам. Яркое место – гребень волны, темное – скат вниз.

Невидимые кроны деревьев дышали теплом из-за заборов, листва с чем-то шептала.

В освещенном окне был виден стол, покрытый белой скатертью. Две девочки – одна стриженая, другая с косами – и бритый старичок в очках пили чай из блюдечек с синей каемкой. Старшая девочка улыбнулась и погрозила пальцем сестренке.

– Ты чего? – спросил Леня.

Девочка не ответила, а, не глядя на Леню, приподняла над скатертью блюдце и приложилась к нему губами.

И вдруг Леня понял, что она его не видит и даже не знает, что он на нее смотрит. И тогда и обе девочки, и чашки, и старичок, и лампа под оранжевым абажуром, висевшая над столом, – всё показалось ему странным и точно ненастоящим.

Одна звездочка всё-таки не удержалась и покатилась вниз, оставляя за собой тонкий светлый хвостик, который тут же погас. Лене стало грустно. Мама куда-то ушла, Витька остался в степи, дядя Степа укатил, и Леня вдруг оказался один на свете. А что если Галя не сказала маме, что Леня уехал к Вите? Тогда мама повсюду бегала, искала Леню, испуганная, растерянная. Он там веселился, ездил, купался, а мама, может быть, и не обедала. От внезапной жалости к маме Леня засопел, споткнулся о камень и больно ушиб палец на ноге. Он опустился на землю и схватился рукой за палец. Звезды подмигивали в вышине и словно дразнили Леню. Ему стало так горько и одиноко, что захотелось плакать.

И вдруг в тишине раздалось:

– Ле-оня!

Услышав этот голос, Леня вскочил. Забыв про боль в пальце, он помчался со всех ног. И вот Ленины руки сцепились вокруг маминой шеи.

– Я велел Гале сказать тебе, что я уехал! Я велел! – бормочет он торопливо.

– Гале? Какой Гале?

– Да маленькой. Тети Симиной… Она тебе не сказала? – вскрикивает Леня.

– А-а, поняла. Эта малютка под вечер подошла ко мне и сообщила: «А Леня уехал».

– Под вечер?! И ты меня искала? – в голосе у Лени раскаяние.

Мама отвечает не сразу. Она ведет Леню за руку и о чем-то думает.

Потом говорит негромко, но таким тоном, что Лёня замедляет шаги и невольно задерживает дыхание.

– Если ты еще раз самовольно куда-нибудь удерешь, в тот же день я отправлю тебя к бабушке. Так и знай!. Нет, я не искала тебя, потому что дядя Степа сказал мне, что берет тебя с собой и привезет назад. Он заходил в контору. Ты напрасно прятался за бидоном, как трусишка. Ведь я бы отпустила тебя…

Леня краснеет от стыда, смущенно усмехается:

– А ты откуда знаешь, что я прятался?

– Видела в окно, как вы уезжали.

Налетает ветерок. По листве тополей пробегает быстрый шелест, точно насмешливый шопот.

Мама с Леней входят в комнату.

– От папы пришло письмо, – весело говорит мама и поворачивает выключатель. При свете видно, что глаза ее смеются. Леня понимает, что на этот раз он прощен. Он подпрыгивает и кричит в восторге:

– А я ведь на речке был! Мы купались! И знаешь, как за водой ехали, стадо вокруг нас, и не проехать! А гусь меня за ноги! А бабка давай ругаться за кринку, а после абрикосиков дала!

Столько Леня видел за день, столько было событий, и надо, чтобы мама обо всем узнала.

Уже напившись молока и, весь вымытый, чистый, с завязанным пальцем, лежа под прохладной простыней, он всё еще без умолку болтает.