Текст книги "Тень принца"

Автор книги: сёстры Чан-Нют

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

– Смотри не слишком разваривай куски, предназначенные для наложницы. Даже при всей своей грубости ты не мог не заметить, что она оставляет нетронутым хорошо проваренное мясо. Племя, к которому она принадлежит, – дикари, им подавай свежую кровь.

Медвежья Лапа, рубивший в этот момент стебли мелиссы, вдруг нанес резкий удар по суставу куриной ноги, лежавшему рядом со свиными фрикадельками. Струйка крови, еще содержащаяся в артериях, резко брызнула вверх, заставив отступить Главного воспитателя Сю, и тот завопил:

– Негодяй! Я уверен, ты это сделал нарочно! Посмотри на мою одежду!

– Не нужно при мне говорить о свежей крови, – спокойно ответил Медвежья Лапа. – Я не смог с собой совладать.

– Вот поистине потрясающие зубы! – воскликнул доктор Кабан, запуская палец в рот Рисовому Зерну. – Как вы думаете, позволено ли мне будет вырвать несколько резцов для моей медицинской коллекции?

Разгневанный вид мандарина Тана и насупленные брови ученого Диня ясно дали ему понять, что они думают по этому поводу, но доктор попытал счастья у мандарина Кьена, который пока молчал.

– В конце концов, одним больше, одним меньше – какая разница? К тому же этому бедняге уже не придется жевать мясо.

– Доктор Кабан, – грозно сказал министр, – ограничьтесь осмотром принесенного тела!

Прикусив губу, уязвленный доктор Кабан наклонился над трупом. Напряженные лица окружающих свидетельствовали о разных чувствах людей, стоящих у трупа Рисового Зерна. У мандарина Тана вид был потрясенный, ученый Динь страшно побледнел – он принадлежал к тем, кого тревожит вид мертвого тела, а мандарин Кьен уже думал о последствиях преступления.

На рассвете в канцелярию суда прибежал крестьянин. Его колени дрожали от долгого бега через безлюдный город, дикие глаза расширились от ужаса. Недалеко от Восточных ворот столицы он увидел простертого в пыли человека с раскинутыми крестом руками. Из зияющего живота вывалились блестящие внутренности, и как вызов торчал воткнутый в него окровавленный нож. Когда прошел первый испуг, крестьянин по зубам узнал Рисовое Зерно, знаменитого вожака крестьян. Гнев боролся в нем с ужасом, он хотел найти справедливость – такое убийство не может остаться безнаказанным. Мандарин Кьен тотчас же послал своих людей на место преступления, где, благодаря раннему часу, никто ничего не трогал. Потом, подумав, что дело заинтересует его бывшего соученика, Кьен пригласил мандарина Тана и ученого Диня.

Сейчас они все собрались в большом зале, куда сносили все трупы, найденные в округе, для тщательного осмотра, позволявшего определить, шла ли речь о случайной смерти или об убийстве. Обычно этим занимался нанятый судом человек, который и одевал мертвых. Но этот случай имел слишком важное политическое значение, чтобы следовать привычному ходу дел.

По просьбе мандарина Тана пригласили доктора Кабана, известного специалиста в этой области. Поначалу, отговариваясь необходимостью присутствовать на заседании Медицинской академии, доктор Кабан делал вид, что хочет отказаться, – ему было приятно, когда его уговаривали. Уладив финансовые вопросы, он явился в морг, где необычные зубы трупа привели его в восхищение.

– Несчастный наверняка боролся с нападавшим, который, судя по всему, был испачкан в тине, потому что руки жертвы облеплены грязью. Думаю, где-то поблизости от места преступления находится плотина, – заметил врач.

– Можно предположить, что убийца, спрятавшийся в воде, кинулся на крестьянина, шедшего по дороге, – предположил мандарин Кьен.

Чуждый теперь всякой патетике, Рисовое Зерно лежал на скомканном покрывале на полу этой продуваемой и мрачной комнаты. Он ушел в мир иной, но его знаменитый рот был слегка приоткрыт, а на лице застыло выражение удивления. Ноги его были вытянуты, а руки раскинуты, словно он приветствовал смерть.

– Рана в живот нанесена ножом. Надрез сделан очень точно, как если бы убийца ясно представлял, куда надо ударить. Ему хватило одного удара, чтобы вскрыть стенку желудка: видите, как безупречны контуры раны.

Доктор Кабан схватил шпатель и раздвинул края раны.

– Смерть не была мгновенной, удар ножа лишь вспорол мускулы.

Мандарин Тан, вознамерившийся было подойти поближе, почувствовал слабость от запаха запекшейся крови и застыл около своего друга Диня. А тот спрашивал себя, что он делает здесь в столь ранний час, созерцая труп, который с удовольствием разделывает толстяк.

– Нет ли чего-нибудь непривычного в том, каким образом орудие вонзилось в живот? Может быть, под странным углом? – предположил мандарин Тан.

Доктор Кабан поднял голову, чтобы стереть капли пота. Его палец оставил длинную кровавую полосу на мокром лбу.

– Тонкое замечание, мандарин Тан. Видите, острие ножа всажено точно в селезенку жертвы. Итак, может ли это быть случайностью? Трудно сказать. Ясно одно: селезенка мгновенно лопнула от удара.

– Кьен, – сказал пораженный мандарин Тан, – крестьянин, нашедший убитого, говорил, что руки его были раскинуты крестом?

– Действительно.

Молодой правитель разыграл сцену: подпрыгнув, как от удара в живот, он прижал руки к телу, чтобы остановить хлынувшую кровь, потом стал нащупывать нож, чтобы вырвать его. Сделав несколько неуверенных шагов, он упал на пол неподалеку от трупа и замер, держа руки на животе. Ученый Динь снисходительно улыбнулся, а его друг вскочил одним прыжком на ноги.

– Как мог несчастный принять открытую позу – он, наоборот, должен был сжаться, прикрыть рану? – спросил задумчиво мандарин Тан. – Я думаю, что нападавший подождал, пока Рисовое Зерно упадет, потом, прижав его, раскинул руки, чтобы нанести роковой удар в незащищенный живот. Именно это я называю жаждой убийства.

Он неожиданно взял шпатель, который доктор Кабан небрежно крутил в пальцах, и воспользовался им, чтобы приподнять ладони убитого. Грязь, покрывавшая их, затвердела, превратившись в почти гладкую массу, напоминающую глину. Заинтригованный, мандарин Тан постучал по этой земляной корке. Подобно аккуратно расколотой скорлупе яйца, она пошла трещинами и отвалилась, обнажая окровавленную кожу.

– Видите! – закричал он. – Под грязью кровь!

* * *

Принц Буи пребывал в плохом настроении. День начался ужасно: его вытащили из постели еще до рассвета, он едва успел проглотить чашку чая. Но сейчас, оценив возможный политический резонанс этого дела, он присоединился к расследованию.

– Нужно уладить это дело как можно быстрее, – заявил он твердо. – Иначе нас ожидает серьезное народное восстание. Один из этих несчастных наткнулся на труп Рисового Зерна, и можно представить, что он уже рассказывает своим!

Мандарин Тан посмотрел на министра, который с решительным видом кивал. Как только он узнал новость, его чело омрачила тревога, так как жертвой был не простой подданный Империи, а главный враг Сына Неба. И его убийство могли приписать властям, которые решили тихо убрать бунтаря – тогда восстание крестьян неминуемо.

– Какая несуразная мысль – отпустить его вчера вечером! – гремел принц. – Вместо того чтобы казнить его вместе с господином Дэй, как я и собирался, я зачем-то послушался совета мандарина Кьена, полагавшего, что лучше выпустить его на свободу, чтобы он не стал мучеником. И вот, пожалуйста – крестьяне все равно будут прославлять его. Обычно вы не совершаете ошибок такого рода!

Министр хранил молчание, досадливо сжав челюсти.

– Кто знал, что ты освободил его? – спросил мандарин Тан.

– Мало кто, в основном, тюремщики. Я не хотел, чтобы освобождение Рисового Зерна стало триумфом бунтаря. Я надеялся, что, оказавшись на свободе, он приведет нас к другим заговорщикам, столь же влиятельным, как и он сам. Он покинул тюрьму ночью.

– А не думаете ли вы, что это, возможно, уголовное преступление? – спросил принц Буи. – На улицах Тханглонга полно всякой мрази, может быть, крестьянина убили случайно – какой-нибудь китайский грабитель, например.

– Вряд ли, – ответил министр. – Все обстоятельства говорят о том, что это предумышленное убийство.

– Действительно, способ убийства напоминает скорее казнь, чем попытку грабежа, – добавил мандарин Тан.

Принц Буи посмотрел на двух молодых людей, достигших самых высоких ступеней власти в Империи: оба решительные и достойные, один – суровый, никогда не колеблющийся, второй – отважный, с блеском в глазах, который поразил его еще четыре года назад. Хотя они и вышли из самого низкого сословия крестьян и прочих оборванцев, они все же доказали, что достойны ранга мандарина. Сам он считал, что в обществе, где доминирует знать, такое возвышение противоестественно. Но при нынешних обстоятельствах кто, кроме них, способен раскрыть преступление, которое может помешать казни его врага, господина Дэй? И кроме того, вполне вероятно, что в убийстве крестьянина быстрее разберутся такие же крестьяне, пусть и носящие высокие титулы. В конце концов, средства не имеют значения, думал принц. Важен результат, и он не будет рисковать своей властью из-за того, что какой-то бунтарь позволил распотрошить себя в его округе.

– Мандарин Тан, – сказал он, приняв решение, – так как вы – правитель Провинции Высокого Света, у вас должен быть опыт в такого рода делах. Более того, вы друг моего министра, который станет когда-нибудь Исполнителем Справедливости. Итак, в интересах общественного спокойствия, для того чтобы крестьяне не нарушили с трудом достигнутую стабильность, прошу вас заняться расследованием смерти крестьянина Рисовое Зерно. Разумеется, мандарин Кьен будет вам помогать, но он слишком занят подготовкой казни семьи Дэй. Необходимо как можно быстрее разрешить эту загадку и без промедления покарать виновного, чтобы люди наконец поверили в беспристрастность правосудия.

Именно тогда мандарин Тан, подстегнутый новым вызовом, ступил на тернистый путь постижения истины. Но ценой каких страданий и разочарований!

Ученый Динь плавным жестом завязал шиньон и одним движением накинул на себя голубую китайскую кофту. Он бросил сострадательный взгляд на своего друга, все еще боровшегося с официальным костюмом. Рубаха стесняла мандарина, а ее широкие рукава мешали одеть как следует головной убор с крылышками по бокам. Наконец он косо нахлобучил его на голову.

– Горе придворным портным! – горячился он. – Нужно отрубить руку тому, кто придумал такой фасон рукавов. К концу банкета они будут в пятнах от соусов и приправ.

Мучаясь с одеждой, мандарин исцарапал шелк одеяния плохо подстриженными ногтями и цветисто выругался.

– Как слон в посудной лавке, – заметил ученый Динь. – Можно ли позволять деревенским парнишкам наряжаться в костюм мандарина?

Он сочувственно провел рукой по ткани, стараясь пригладить нитку, затем легким движением заправил непослушные волосы друга под головной убор, который наконец занял надлежащее место на голове мандарина.

– Теперь ты понимаешь, что мандарины специально отращивают ногти, чтобы они начали загибаться. Это позволяет им не рвать свой наряд в процессе одевания.

Стоя перед зеркалом, два молодых друга готовились к банкету, который принц Буи давал в их честь. Хотя смерть Рисового Зерна спозаранку взбудоражила всех, традиция требовала, чтобы гостей чествовали во дворце, поэтому они старались достойно подготовиться к торжественной церемонии.

– Надеюсь, меня не посадят рядом с доктором Кабаном, – сказал Динь, делая недовольную мину. Я устал от его отвратительных речей.

– Посмотрим. Не очень-то поговоришь, когда рот занят восхитительными блюдами. А может быть, тебя посадят рядом с какой-нибудь особой с затейливо уложенными косами, достойной твоего интереса.

Он насмешливо посмотрел на друга, который в ответ состроил гримасу.

– Во всяком случае, для тебя это будет путешествием в прошлое, – заметил Динь. – Сначала ты встречаешь отшельника Сэна, а потом своего друга мандарина Кьена.

Мандарин Тан вспомнил, как сильно он удивился, увидев лицо своего друга на фоне окрашенных в яркие тона стен Стратегического зала. Он не мог поверить, что тот стал правой рукой могущественного принца и своим человеком в кругу знатных придворных. Детство друга было еще более жалким, чем его собственное: он воспитывался в гильдии мусорщиков, этих несчастных, отвозивших в лодках нечистоты города на деревенские пустыри, и провел свои юные годы, бороздя заболоченные каналы.

– Один монах заметил необыкновенно живого ребенка и взял его под свою опеку, – объяснил мандарин Тан. – Остальное понятно: учеба, успехи… Он кажется сейчас еще более энергичным, чем раньше, хотя он слегка расплылся. Я не помню, чтобы у него были такие округлые бедра.

Встряхнув головой, ученый Динь засмеялся.

– Ты только посмотри! Где же твои глаза, мандарин Тан? Разве ты не заметил, что его волосы собраны в крысиную косичку?

Мандарин уставился на друга с изумленным видом.

– Как! Кьен стал евнухом! Но конечно, какой же я дурак!

Потрясенный открытием, мандарин сел на резную кровать, его охватило отчаянье. Клянусь предками, как можно отважиться на такой непоправимый шаг? Он чувствовал себя преданным, ему казалось, что его друг убил молодого Кьена, став Кьеном урезанным.

– Кастратам легче подняться по служебной лестнице, не забывай, – объяснял Динь. – Ревнивые и жадные принцы спокойны, когда видят их рядом со своими женами. Как будто все мужчины интересуются женщинами!

И Динь рассказал, как кандидаты в евнухи, собираясь осуществить роковую ампутацию, начинают искать профессионала. Официально разрешенных кабинетов кастрации мало, к тому же там берут целое состояние за то, чтобы отсечь предмет мужской гордости. Чаще прибегают к услугам шарлатанов с зазывными прозвищами, вроде Мана-Легкой Руки или Небесного Резчика Шрамов. Рассказывают, что один из них, некий Калечащий Безумец, до недавнего времени практиковал у самых стен столицы, в густых зарослях тростника, высаженных для защиты города. В его заведение завлекала недвусмысленная вывеска, колеблемая ветром.

– Но дело-то в том, – заключил Динь, – что все знали, что он выучился ремеслу по книгам, и, несмотря на это, несчастные случаи были крайне редки; решение расстаться с деликатными частями тела редко становится роковым для тех, кто способен выдержать ужасную боль этой операции.

– Кьен всегда был тщеславен до полного самоослепления, – сказал мандарин Тан задумчиво. – И вот он уже помощник принца Буи… Он всегда быстро принимал решения, и я не сомневаюсь, что убийцу Рисового Зерна он вскоре отыщет.

Скользнув в свои модные ботинки, ученый Динь ответил:

– Имея двух мандаринов у себя на хвосте, убийца должен бежать со всех ног.

Одним прыжком он вскочил на ноги и поторопил друга, все еще возившегося с ботинками:

– Пойдем, мандарин Тан, праздник начинается!

* * *

Сидя рядом с министром, мандарин Тан мужественно боролся с дремотой. Когда принц Буи, подняв кубок за гостей, начал приветственную речь, мандарин слушал его, кивая головой там, где нужно, улыбаясь, где следовало, но в середине речи, полной прочувствованных выражений и торжественных фраз, он почувствовал, что теряет нить рассуждений принца. На него напала непреодолимая дремота и, чтобы прогнать ее, он стал растирать себе пальцы ног. Уши его как будто были заткнуты ватой, он слышал только равномерное жужжание, поток слов, не имеющих смысла, прихотливых фраз, начало которых от него ускользало, а конца он тем более постичь не мог. Веки закрывались, и если бы он не делал сверхчеловеческих усилий, его остановившийся взгляд мог бы выдать его состояние. Незаметно он щипал себя за бедро, но ничего не помогало. Образ принца, сверкающего золотом костюма и произносящего непонятные фразы, становился все более смутным и плясал перед его глазами. Вдруг, непонятно почему, слова, сказанные принцем, совершенно разбудили его:

– Чтобы ярким светом наполнить это мгновение нашего праздника, позвольте представить вам мою наложницу Лим, светоч моей жизни.

Из-за ширмы, которую украшала изящная резьба – полет драконов, появилась женщина редкой красоты, хотя ее кожа была довольно темной. Тяжелые, блестящие волосы обрамляли широкое томное лицо, а тело, о сладострастных изгибах которого можно было только догадываться, было скрыто длинным свободным платьем. Медленными шагами она приблизилась к столу и поклонилась гостям. Затем с печальным видом подошла прямо к мандарину Тану. Даже скромно склонив голову, она не могла скрыть красоты больших, мило округленных глаз. Она подала почетному гостю изящный фарфоровый кувшин из Залама. Держа чашку двумя руками в знак уважения, он протянул ее женщине, и она, приветствуя его, налила в нее хризантемовую водку. Мандарин Тан восхитился тонкими рисунками, украшавшими ее запястья, – чудесно исполненными арабесками, как будто знакомыми ему. Но у него не было времени как следует рассмотреть эти роскошные татуировки, потому что она уже снова вернулась к принцу и, подержав его за руку, через мгновение беззвучно удалилась. Мандарин же так и остался сидеть с открытым от восхищения ртом – отрицать кошачью красоту наложницы принца было невозможно, но ее придворная дама превосходила ее изяществом. Как только она появилась, тонкая и гибкая, ступая за своей хозяйкой, он почувствовал большое волнение. Его взгляд упивался ее чертами, словно нарисованными кистью вдохновленного богами художника. Она как будто была существом иного мира. Казалось, она скользит по воздуху – так легки были ее шаги, так воздушна осанка. Плечи грациозно двигались, бедра раскачивались, как розы под ветром. Она отличалась от своей хозяйки матовостью кожи, бледность ее лица оттеняла рисовая пудра, похожая на легкую пыль, принесенную бризом. Его сердце было потрясено, мандарин сопротивлялся потоку любовных стихов, нахлынувших на него огромной волной.

– Что ты думаешь об этом? – спросил мандарин Кьен, с любопытством глядя на него.

– О чем? – осторожно помедлил мандарин, боясь попасть впросак.

– Ну о смерти крестьянина Рисовое Зерно, я хочу с тобой подробней о ней поговорить.

Делая вид, что поправляет прическу, мандарин кашлянул.

– А, да… Если ты спрашиваешь мое мнение, то я считаю: нельзя отметать версию политического убийства.

– Как! – воскликнул министр. – Ты считаешь, что мы заказали это убийство?

– Не вы, не власть, но, возможно, кто-то из самих крестьян.

Так как его друг состроил недоуменную физиономию, мандарин Тан объяснил:

– Представь себе человека, которому надоело подчиняться сжигаемому честолюбием Рисовому Зерну и который сам решил возглавить мятеж. Какая удача для него, что того арестовали! Рисовое Зерно больше не участвует в движении, значит, он сам может встать во главе крестьян. И вот, когда ты приказал освободить Рисовое Зерно, убийца мог воспользоваться этим, руководствуясь жаждой власти.

Мандарин Кьен отложил палочки и сказал едва слышно:

– А, ты взял этот след…

– Скажем просто – это одно из направлений, которые я собираюсь расследовать. Конечно, все требует проверки, но это – отправная точка. Я думаю, не стоит недооценивать страсти, которые всегда кипят вблизи любой власти.

Мандарин Кьена долго смотрел на друга.

– Ты прав, чего не сделаешь, чтобы взобраться на вершину власти? Разве мы, в пору юности, не старались ради этого превзойти самих себя? И не только самих себя, но и всех прочих. Возьми для примера экзамены. Какой смысл отличаться от одноклассников, если не мечтаешь превзойти их? Вся наша система построена на сравнении, а не на абсолюте.

– Конечно, – согласился мандарин Тан, – но эта соревновательность служит гарантией качества, которого иначе не было бы. Те, кто лучше всех выдержали экзамены, получили самые высокие назначения, кто бы что ни говорил.

– Но были ли мы все в равных условиях, с самого начала? – спросил его друг. – Взгляни на первое неравенство: мы с тобой – выходцы из народа, родились в грязи и росли в нищете. И если бы мы не были наделены некоторым умом и огромным везением, мы бы не стали тем, кем стали, потому что власть все равно принадлежит знатным, богатым и могущественным.

– И все же, раз мы, императорские мандарины, сидим за столом принца, это означает, что система имеет определенную гибкость, – возразил мандарин Тан. – Я считаю, что экзамены являются справедливым инструментом для восстановления равенства, потому что позволяют бедняку вроде меня достичь самых высоких должностей.

Как всегда, мандарин Кьен на все имел ответ.

– Но сколь высоко ты можешь подняться, мой бедный крестьянин? Тебе позволено вершить справедливость, как и мне, но вопрос вот в чем: сможешь ли ты когда-нибудь царствовать?

Молодой правитель пожал плечами, зная наизусть все, что в этом случае может быть сказано, так как этот спор был всего лишь эхом их жарких юношеских дискуссий.

– Мандарин Тан, – продолжал Кьен, – тебе известно, что я вынужден был стать кастратом ради получения высокого поста?

– Да, я догадался о твоем выборе и уважаю его, но убежден, что ты все равно получил бы его благодаря присущим тебе качествам.

– Как ты веришь в мой талант! – закричал министр, разражаясь смехом. – Хотелось бы в конце концов оправдать твое доверие!

* * *

– Скажут, что мы с вами друзья-неразлучники! – воскликнул доктор Кабан, слегка ударив по плечу ученого Диня. – Для меня большое облегчение, что вы здесь, потому что я никого не знаю на этой ассамблее.

Так как его сосед не отвечал, сидя с непроницаемым лицом, врач осведомился:

– Насколько я понял слова принца, вас и мандарина пригласили остановиться здесь, не так ли?

– Действительно, – холодно отвечал ученый. – Поскольку все постели в столице заняты лекаришками, принц любезно предложил нам комнату во дворце. Между нами говоря, она гораздо комфортабельнее, чем вульгарное наемное жилье, снятое на несколько дней.

Тут вмешался человек с совершенно круглым лицом и редкими волосами, сидевший слева от Диня:

– В тюрьме еще осталось несколько свободных камер. Я знаю, что говорю, я – господин Фан, хранитель тюремного архива. По традиции эти помещения оставляют для провинциальных мандаринов, которые часто приезжают в столицу без денег.

– Прекрасно, но представьте себе, господин Фан: принц Буи лично знает мандарина Тана. Поэтому он не захотел, чтобы с ним обращались как с обычным провинциальным мандарином, ищущим жилье.

Поерзав на стуле, доктор Кабан шепнул на ухо ученому:

– Хм, как вы думаете, найдется ли во дворце местечко для известного медика?

Динь насмешливо поднял бровь и резко ответил:

– Как, доктор Кабан, комната, заказанная вами в самой дорогой гостинице, не оправдала ваших ожиданий?

– Представьте себе, ученый Динь, – как оказалось, честность коммерсантов Тханглонга весьма сомнительна. Взяв с меня огромные деньги, мне предоставили диван, который я вынужден разделять с толпами тараканов. Конечно, я устроил скандал, но денег мне не вернули под тем предлогом, что я сам принес тараканов.

– Мне кажется, доктор Кабан, господин Фан только что весьма кстати подсказал нам, что в тюрьме свободны еще несколько камер. Думаю, камера, зарезервированная для мандарина, подойдет и врачу.

Начальник архива, услышав свое имя, повернулся к ним.

– У вас будет выбор, доктор Кабан, так как один из наших заключенных, опасный преступник низкого происхождения по имени Рисовое Зерно, был отпущен, освободив, таким образом, койку.

– Так-так, добрый человек, – засмеялся врач. – Я не тороплюсь занять камеру крестьянина, которого нашли с ножом, воткнутым в живот. Знаете ли вы, что я лично осматривал его труп?

Господин Фан с восторгом посмотрел на него и, наклонясь, тихо спросил:

– Неужели правда? Скажите, пожалуйста, его живот был весь изрезан или скорее пронзен ударами ножа?

Разгрызая кусочек чеснока, украшавший жаркое, доктор Кабан уточнил:

– На самом деле, ни то, ни другое. Убийца вспорол его живот одним ударом ножа. Очень точная в медицинском смысле работа, я бы сказал.

– Не повезло негодяю: избежать бича, чтобы напороться на нож. Незавидная судьба, что и говорить.

Ученый Динь держался за щеку, пытаясь разжевать кусок черного и жесткого мяса.

– Нужно иметь железные зубы, чтобы есть эти блюда!

– Повар кошмарный, – заключил доктор Кабан, с трудом разгрызая жесткое сухожилие. – В мясе столько прожилок, что они застревают между зубами, где быстро сгнивают.

Он тут же подтвердил это, зловонно дыхнув в сторону побледневших соседей.

Сделав глоток супа, чтобы смягчить горький вкус мяса, ученый Динь воскликнул:

– В нем столько уксуса, что можно вымочить урожай слив!

Но доктор Кабан, слишком поздно предупрежденный, уже опустошил свой горшочек, и его красивое лицо превратилось в страдальческую маску.

К счастью, послышался грохот барабанов, прервавший дегустацию блюд, – гостей решили немного развлечь. В зал вбежали маленькие евнухи в золотисто-коричневых коротких туниках, таща за собой ширмы из парчи. Присутствующие на ассамблее гости замолчали, увидев вошедших музыкантов с гонгами и духовыми инструментами. Одна из артисток, встав перед вазой с хризантемами, взяла несколько нот на лютне. В то же мгновение, кружась, появились танцоры в легких как дым муаровых одеждах. Приглушенный свет отражался в их жемчужных подвесках и заставлял блестеть золотые булавки, украшавшие шиньоны.

Наклонившись вперед, мандарин Тан блестящими глазами внимательно следил за происходящим. Он пристрастился к театру еще ребенком, когда в их деревню изредка наезжали странствующие актеры. Сейчас он с интересом следил за героическими деяниями, разыгрываемыми немыслимо загримированными актерами, декламировавшими высокопарные диалоги. Он застыл, когда яростно прогремели барабаны, взметая волну звуков, а потом флейта издала трель, печальную, как горькая жалоба. Ее подхватили духовые, нестройно сыгравшие грустную ритурнель. Бледнолицая певица жалобным голосом завела тоскливую песню. В такт музыке, по мере того как мелодия делалась все более минорной, шаги и прыжки танцоров становились все тяжелее. Рефрен, грустный изначально, в конце и вообще вверг слушателей в состояние печали – все почувствовали разлитие желчи и отчаяние в сердце.

– Ну и странное представление, – вздохнул доктор Кабан, утирая рукавом тяжелую слезу. – Не знаю, от чего я плачу – от этой ли песни, от которой и мертвые зарыдают, или от боли в кишках после пиршества!

С трудом ориентируясь в темноте под дождем, завесившим путь серебряной пеленой, два носильщика, мандарина Тана безнадежно искали дорогу в лабиринтах темных улочек столицы. Лавки закрылись уже в час Борова, улицы были безлюдны.

– Хозяин бы сейчас нам позавидовал. Еще бы! Он-то наверняка пожирает ласточкины гнезда с вермишелью «паутинка», сидя на стуле, предназначенном для карликов, – сказал Мин, взмахом ресниц моментально осушая залитые дождем глаза.

– Конечно, он бы предпочел бегать по колено в грязи среди разбойничьих притонов, чем сидеть, неловко поджав колени, над столиком, сервированным сладостями, – подтвердил его сотоварищ Сюан голосом, в котором недоставало уверенности.

Носильщики паланкина на службе у мандарина Тана, они были, кроме того, его доверенными людьми, которых правитель, не колеблясь, посылал на разведку во время своих расследований. Мин, младший из двоих, был наделен приятными чертами лица и гармонично развитым телом. Его природная сила сделала его несравненным носильщиком, ритм его шагов и ровность дыхания были безупречны. Его помощник Сюан, не чуждый плотских утех, претендовал на то, что он неотразим и может соблазнить кого угодно, хотя лицо его было узким, как лезвие ножа, а кривые ноги годились лишь для того, чтобы пахать землю.

Они задержались на минуту на перекрестке дорог, вытягивая шеи, чтобы определить, в каком направлении им двигаться. К их несчастью, уже унесли фонари, стоявшие у чайных домов, и квартал погрузился в непроглядную тьму…

Мандарин срочно послал их ночью с поручением найти Восточные ворота Тханглонга и опросить сторожей о всех, кто входил и выходил из города накануне, так как за Рисовым Зерном в ночь его освобождения наверняка следовал убийца.

– Лучше бы несчастного зарезали в публичном доме! – сказал Сюан не без сожаления. – Тогда мандарин отрядил бы нас в заведения столицы, и мы не барахтались бы в грязи, как пара увязнувших уток.

Он вытащил ногу из грязной ямы и поспешил за едва видным силуэтом своего друга Мина, выбравшего более широкую улицу. Прищурив глаза, он, как ему показалось, различил за бахромой дождя высокие стены.

– Говорят, – продолжал Сюан, игриво поблескивая глазами, – что столичные девицы преуспели в искусстве наслаждения.

– Они преуспели в искусстве вытрясти из тебя твои денежки, их общество дорого стоит. Твоя маленькая смерть для них большой прибыток.

– Да, но клиентура у них самая разнообразная, девицы должны соответствовать любым запросам. Ты же понимаешь, что приезжие важные люди из Индии не удовлетворятся грубыми ласками, которыми довольствуется китайский кули.

– Меня поражает степень изощренности, до которой может дойти обыкновенный кривоногий носильщик, – ответил Мин. На него любовные подвиги друга, прежние и будущие, не производили никакого впечатления.

Но Сюану было некогда и дальше хвастаться своей мужской силой, поскольку в этот момент они оказались у подножия массивной стены, окружавшей Тханглонг. Сложенная из массивных камней, скрепленных известкой, она прерывалась расположенными с четырех сторон света тяжелыми воротами, снабженными остриями, чтобы предотвратить самовольный вход или выход. В будке дремал часовой, его голова упала на худую грудь. Равномерное дыхание вздымало концы его длинных, как у кота-рыболова, усов.

Бросив взгляд в сторону товарища, носильщик Мин на цыпочках приблизился к стражнику, который начал разговаривать во сне. Он наклонился и, взяв пригоршню грязи, вымазал себе лицо так, что только глаза выделялись на испачканной физиономии.

– А-а-а! – заорал он диким голосом прямо в ухо спящему. – Ты выпустил меня из города, чтобы меня убили, меня, крестьянина Рисовое Зерно?

– Но ты сам попросил, чтобы тебя выпустили! – ответил внезапно разбуженный обезумевший стражник.

Землисто-черное привидение с горящими глазами, изрыгающее угрозы и ругань, напугало стражника до такой степени, что он обмочился. Дрожа на стуле, он вращал испуганными глазами и прикрывал голову желтыми руками, уверенный, что перед ним жаждущий мести призрак, готовый разорвать его живьем.

– Ты открыл городские ворота, и они оказались для меня входом в царство мертвых, – вопило ужасное существо. – Ты выкинул меня из жизни, выпроводив из столицы! Я вернулся, чтобы проломить тебе череп!

– Никогда! Ни за что! – кричал стражник, закрывая лицо руками. – Это ты торопился уйти отсюда, а я только жалкий раб, приставленный к воротам.