Текст книги "Тень принца"

Автор книги: сёстры Чан-Нют

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Раздраженно вращая глазами, врач заворчал:

– О нет, вы неправильно говорите, господин! Господин Головастик, злоупотребляя своим авторитетом, которым он пользуется у простаков, посеял сомнение в душах травников – они теперь думают, что растения тоже управляются целящими духами. Приверженцы акупунктуры, к счастью, менее легковерные, высмеяли эту болтовню, они открыто насмехались над травниками, называя их торговцами овощами. После выступления доктора Головастика эти партии раскололи семинар, что угрожает единству нашего профессионального союза. Это недопустимо!

Мандарин, не желая себя компрометировать – а вдруг духи услышат его – воскликнул:

– Вы преувеличиваете, доктор Кабан! Всемогущество демонов не нуждается в доказательствах, я никогда не сомневался в их существовании.

Динь иронически улыбнулся. Он вспомнил рассказы своей кормилицы о сверхъестественных силах, когда человек был лишь игрушкой в руках злобных духов, которых нужно во что бы то ни стало умилостивить. Но он не сказал ни слова, чтобы не оскорбить чувств доктора Кабана.

А тот уже не сдерживался, размахивая руками, он почти кричал:

– Как вы можете верить в такую ерунду? Разве мы можем предаться племенным предрассудкам после стольких веков конфуцианской мудрости? Я вас уверяю, что доктор Головастик почерпнул свои нелепые убеждения у горных дикарей. Они все считают живым, боятся любого камня, дрожат даже перед маленьким листом!

Мандарин Тан осторожно возразил:

– Мы ничего не знаем в действительности, доктор Кабан. Вот в эту минуту вас, может быть, слушает демон горшка с рисом – и он отомстит за неуважительные речи. Он нашлет на вас зверскую колику. Что до меня, я разделяю с вами пищу, но не убеждения.

– Хорошо, значит, вы полагаете, что для того чтобы исцелить несварение желудка, нужно принести жертву оскорбленному вами духу, а не применить классическое лекарство?

Динь внутренне улыбнулся, когда его друг ответил:

– Не всегда должно приносить жертвы, иногда достаточно и простой молитвы. Зачем убивать курицу, если дух готов удовольствоваться курительными палочками?

– В случае сомнений, лучше принести дары божеству: оставить монету на алтаре или поставить курительную палочку перед маленьким каменным храмом при дороге. Это принесет больше пользы, чем притирания или иголки, воткнутые в чувствительные места.

Эти провоцирующие слова оратора вызвали гневное возмущение в стане акупунктуристов, они стали грозить ему кулаками. Но человек одним спокойным взглядом призвал их к порядку и прикусил губу, прежде чем продолжать речь.

– Духи повсюду, не обманывайтесь, дорогие братья: в ветре, облаках, молниях и даже в предметах ежедневного пользования. Они следят за соблюдением космической гармонии, управляют временами года, ходом звезд, судьбой людей. Гений солнца отвечает за плодородие полей, и вы зависите от милости духа смерти. Не становитесь у них на дороге!

Это предупреждение повергло аудиторию в состояние хаоса. Произошел раскол, нарушивший плавное течение заседаний первых дней. Травники, соблазненные идеей духа в каждом из их излюбленных растений, сплотились, победно кивая головами и заговорщицки улыбаясь. Приверженцы акупунктуры возмущались высказываниями оратора и делали презрительные лица. На заседание пришли и аптекари, хоть они и не имели медицинских дипломов. Они намеревались потолкаться среди врачей и разнюхать, какие новые тенденции позволят им расширить дело. Вынужденные сохранять нейтралитет в этом споре, они молчали и не соглашались ни с травниками, которых считали простаками, ни с приверженцами акупунктуры, которым продавали золотые иглы. На кафедре, испытывая неловкость и гнев одновременно, сидел в величественном кресле доктор Кабан: он воздерживался от того, чтобы прервать коллегу, и без конца двигал своими маленькими ножками в великолепных сапогах.

Мандарин Тан повернулся к Диню и выдохнул:

– Нашего друга доктора Кабана сейчас хватит апоплексический удар, как ты думаешь?

– Он сдерживается, стараясь до конца выслушать доктора Головастика, но дух его башмаков явно неспокоен.

– Если демоны разорвут тебе брюхо и сожрут селезенку, не рассчитывай на мое вмешательство.

Два друга беспрепятственно проскользнули в комнату заседаний в тот момент, когда доктор Головастик взял слово. Доктор Кабан ледяным тоном предварил его выступление. Они выслушали маленького кудрявого человечка с выпяченной губой, который проповедовал принципы анимизма и тем самым отвергал значение лекарств, введенных когда-то китайцами. По его мнению, секрет здоровья зависел от добрых отношений с духами, хотя их настроения переменчивы.

Достаточно совершить ошибку в отношении всезнающих демонов, сознательно или нет, и они немедленно накажут виновного или его близких. Поэтому он призывал вести себя с духами как полагается, чтобы не навлечь на себя гнев божеств. Мандарин Тан увлеченно слушал его, вспоминая, что не совершал смертельных грехов, оскорбляющих духов.

– Если в вашей деревне свирепствуют ужасные болезни, если младенцы внезапно умирают без видимой причины, а традиционные средства – кровопускания, припарки, компрессы – не помогают, да и помочь не могут, потому что они не лечат истинную природу заболеваний, становится ясно: кто-то совершил грех и злой гений явился отомстить за это.

– Что требуется для его изгнания? – спросил один из травников, делая рот бантиком.

Господин Головастик устремил на вопрошавшего свои странно-светлые, как будто бесцветные глаза, а доктор Кабан поперхнулся от глупости вопроса. Ровным голосом оратор отвечал:

– В этом случае есть только один способ: жертва.

– Как! Нужно приносить в жертву больных? – воскликнул аптекарь, вращая глазами от ужаса.

Доктор Кабан внутренне усмехнулся. О эти аптекари! Они славятся неслыханной глупостью. Единственное, что они умеют, и в этом на них можно положиться, это продавать на вес золота всякую ерунду. Но золото не сделало их умнее. Тот, кто задал вопрос, явно опасался за судьбу своих пациентов: живой больной стоит дороже мертвого, жертвоприношения больных могут серьезно ударить по благосостоянию всей их гильдии.

Господин Головастик глубоко вздохнул, прежде чем ответить:

– Жертвоприношение больных – это уж самое крайнее средство, успокойтесь. Нет, чтобы искупить вину, достаточно принести в жертву собаку, обезьяну или буйвола, судя по степени серьезности вины. Приношение сердца, печени или другого органа высоко ценится оскорбленными духами, так как в них содержится частичка жизни и они являются высшими дарами. Если в вашей деревне поселился дух болезней, надо взять красного петуха, красного, как кровь, – демоны обожают этот цвет, – посадить его в клетку и вынести через западные ворота. Вас должны сопровождать жители, со знаменами и зонтами, сопровождая шествие ударами гонга. Как только петуха выносят из деревни, его убивают и бросают в реку. Дурной дух, вошедший в петуха, уносит течение. Таким образом, больные возвращают себе здоровье.

В зале повисло молчание: акупунктуристы остались непоколебимы в своей вере в космический принцип дао, от которого зависит состояние нервных центров и потоков энергии; травники же полагали, что наконец поняли всю подноготную анимистической теории, наделяющей каждое растение и животное своей жизнью; аптекари, самые практичные, задавали себе вопрос – раз дано такое указание, не нужно ли немедленно приступить к продаже красных петухов и покончить с женьшеневыми корнями?

Прежде чем врачи успели поднять привычный гвалт, доктор Кабан вскочил на ноги. Властным голосом он объявил перерыв, чтобы участники могли подкрепить силы. Он не удовольствовался лишь словами, а настежь распахнул окно, из которого тянуло заманчивыми запахами благовонного супа и жареного мяса – торговцы готовили их прямо под окнами, на площади под навесом. Тогда, внезапно вернувшись к реальности, участники семинара ринулись к выходу, одержимые одной мыслью: выбрать лучший стол и как можно скорее пообедать. Удовлетворенный тем, что господину Головастику вопросов задавать не будут, доктор Кабан присоединился к остальным, торопясь настолько, что полы его одежды развевались, как паруса.

Мандарин Тан поднялся и потянулся так, что суставы захрустели. Динь уже направлялся к выходу, когда он попридержал его за локоть.

– Давай поговорим с господином Головастиком, у меня к нему есть вопросы.

Динь подавил зевок.

– Ты что, думаешь, он откроет тебе все средства борьбы со злыми духами?

– Не забывай – мы ведем расследование, – ответил его друг с каменным лицом.

Они приблизились к сцене, где господин Головастик спокойно прихлебывал чай, осторожно окуная выдающуюся верхнюю губу в дымящуюся жидкость.

– Господин Головастик, – церемонно начал мандарин Тан, – мы с интересом выслушали ваше выступление, но просим некоторых разъяснений по этой теме.

Докладчик поднял выпученные глаза с тяжелыми веками и отставил чашку.

– Говорите, господин, мне льстит ваша заинтересованность.

Мандарин поклонился.

– Вы упомянули о том, что в жертву приносят части тела животного, но возможно ли подобное с органами человека? – спросил он, недолго думая.

Удивление молнией промелькнуло в бесцветных зрачках господина Головастика. В недоумении он захлопал ресницами, а потом засмеялся.

– Я не спрашиваю, какой запрет вы нарушили, мандарин Тан, но сомневаюсь, что проступок настолько тяжел, что требует человеческих жертв.

Динь отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а мандарин только тряхнул головой.

– Вы неправильно меня поняли, господин Головастик, речь не идет о личном деле, хотя, впрочем, я стараюсь не гневить божеств лишний раз. Они всемогущи и достойны нашего почитания, – заявил он, повышая голос.

Он наклонился ближе к докладчику, убедившись, что в зале никого нет.

– Вы размышляли об убийстве двух заключенных?

– Убийствах нищего и крестьянина, хотите сказать? Хотя я являюсь главным тюремным врачом, я их не осматривал ни при освобождении, ни когда они уже оказались в морге. Вы знаете об этом лучше меня.

– Именно, – ответил мандарин. – Но вы, конечно, знаете, что оба были убиты умелой рукой с помощью ножа?

– Нет, мне это неизвестно, господин.

– Но вот что странно – и я прошу вас не разглашать этих подробностей, дабы не возбуждать ненужные толки среди населения: нож был всажен точно в селезенку крестьянина и легкое нищего.

Врач побледнел, его серая кожа стала пепельной. Но мандарин не закончил.

– Вот почему я задаю вам следующий вопрос: возможно ли, что эти убийства носили ритуальный характер?

Динь удивленно поднял бровь. А, вот что было у мандарина на уме! По крайней мере, день, проведенный в обществе лекарей, послужит разрешению загадки.

Напряженное лицо господина Головастика несколько расслабилось, и он твердо ответил на вопрос правителя:

– В любом случае, господин, это не ритуальное жертвоприношение. Для жертвы нужен целый орган, а не его ошметки. Духам они не нужны. То есть если орган не извлечен, то речь не идет о даре демонам.

– А! – воскликнул мандарин разочарованно, поняв свою ошибку.

– Жаль, – пробормотал Динь, – хорошая была мысль.

Почувствовав огорчение молодых людей, господин Головастик продолжил:

– Действительно, хорошая была мысль, я согласен. Очень давно, во времена китайской династии Цинь, случались человеческие жертвоприношения: для ритуальных целей использовали военнопленных, иногда зарывали в землю живых людей, чтобы они сопровождали покойного императора и служили у него во дворце в царстве мертвых. Заклание иногда допускалось и при возведении особо значимых строений. Да, чтобы задобрить духов и демонов, человек не останавливался перед жертвоприношением себе подобных. Врач выпил глоток чаю и долго держал его во рту, прежде чем продолжить.

– Эти древние ритуалы давно уже исчезли, но человеческие жертвы все равно считаются самыми ценными, хотя убивать человека – это преступление. Что же может быть заманчивей, чем выдать простое убийство за якобы жертвоприношение? Смотрите, даже в этой части страны существует обычай охотиться на дикарей в горах.

Он горько улыбнулся, поджав мясистые губы. Проведя рукой по подстриженной шевелюре, он сказал:

– Я сам очень хорошо знаком с этим обычаем, господа, поскольку являюсь незаконнорожденным – меня зачали в джунглях беззвездной и безлунной ночью. И это тоже было преступлением, не правда ли? Смешение двух рас – ведь вьетнамцы считают жителей гор почти что животными.

Взволнованные правдивостью этих слов, друзья хранили молчание.

Господин Головастик беззаботно налил себе еще чашку чая, которым и наслаждался, пока мандарин, уставясь на носки собственных сапог, предавался размышлениям.

– Вы меня спрашивали о жертвах, но мы рассуждаем о преступлениях, – продолжал оратор. – Думали ли вы о том, какое преступление считается самым страшным после убийства? – Инцест? – предположил мандарин.

– Конечно, оно одно из самых серьезных, но я все же думаю…

Господин Головастик смотрел на мандарина глазами прозрачней колодезной воды. Он видел, что чело мандарина нахмурено, что мысли, сменяя друг друга, мелькают, как молнии. Стоя на фоне окна против света, что еще больше подчеркивало его худобу, Динь состроил безразличное, слегка ироничное выражение лица. Но господин Головастик понял его притворство и насмешливо улыбнулся. Помолчав, врач снова заговорил:

– Отправиться в Страну Желтых Источников – разве это не ужас?

– Я думаю, – пробормотал мандарин Тан. Наказание, назначенное семье Дэй, было самым ужасным, потому что тела и головы казненных расстанутся навеки. И что может быть трогательнее отчаяния евнуха Сю, потерявшего свои Драгоценные? Если он не обретет их снова, то будет похоронена лишь часть его.

– Но тела убитых, хотя они и ужасно изрезаны, все-таки остались целыми, – заметил ученый Динь.

– Вы уверены, что остались? Доктор Кабан их не трогал?

– Вы говорите о нашем докторе Кабане? – спросил пораженный мандарин.

– Именно о нем, господин. Я с ним общался довольно долго. Он гораздо сильнее, чем вы думаете. Он блестящий теоретик, но если он говорит о жизненной силе, меридианах и жизненных дыханиях, то – и я это часто замечал – у него возникает желание заглянуть глубже, а точнее – внутрь вещей. Не надо его недооценивать из-за его добродушия и мерзкого дыхания, отдающего запахом падали: он очень опасный мыслитель.

Мандарин Тан и ученый Динь обменялись взглядами, которые стоили всего разговора. Они уже собрались распрощаться с господином Головастиком, когда тот удивил их в последний раз:

– Кстати, господа, вы заметили в ходе расследования – с какого именно момента начались убийства?

– В мою комнату сюда, господин Динь, – сказал Главный воспитатель Сю, ведя ученого по галерее. – Немного ветрено, может быть, но зато прекрасный вид во двор – особенно весной, когда все расцветает, а кроме того, мои ученики живут совсем рядом, как, впрочем, и слуги. Это очень удобно для тех, кто приставлен к супругам и наложницам принца. Видите, вот уже и женское крыло дома.

Павильоны, некогда изящные, сильно пострадали от ливней, покосились и как будто замкнулись, утонув во влажном одиночестве среди одичавших и разросшихся деревьев. Ученый Динь молчал, сердце его опечалилось от зрелища тоски, которую источал дворец.

Старый евнух долго возился с многочисленными запорами, хотя в его комнате больше уже не было ничего, что могло возбудить алчность окружающих. Его шумное дыхание свидетельствовало о сильном чувстве, которое одолевало его всякий раз, как он вспоминал о своей утрате:

– Видите, я немного прибрался после того, как сыщики все здесь перевернули.

Ученый Динь прошел по красивому ковру к окну. Несомненно, прутья решетки на окне были такими прочными, что никто не смог бы пробраться ночью в комнату евнуха. Сундуки были доверху набиты одеждой, в них никто не мог спрятаться – даже карлик. В кровати, стоящей на возвышении, тоже нельзя было спрятаться. Для проформы Динь прикоснулся к нескольким хорошо выглаженным одеяниям, переложил подушки.

– Вы уверены, что никто из ваших друзей не мог похитить сосуд с Драгоценными?

– Он хранился вот в этом сундуке, а мы праздновали поодаль, в другом углу. Так что некто мог незамеченным подойти к нему. Но сосуд был слишком велик, чтобы спрятать его под одеждой.

В изящно оформленной комнате были разбросаны многочисленные безделушки, которые скрашивали унылое, по мнению Диня, существование Сю. Евнух, готовящий евнухов для такой же жизни, как у него самого… Возможно, в конце концов, так и должно быть, ведь для крестьянских детей кастрация служила гарантией благополучия. По легкомыслию, а чаще доведенные до этого нуждой, дети соглашались. И действительно, евнухи пользовались огромной свободой, между ними часто завязывались братские отношения, и их существование, хотя и невеселое, мирно обреталось под крылом мощного покровителя.

– Да вы совсем не плохо здесь устроились. Должность Главного воспитателя, вообще, считается почетной?

– О, я бы сказал – я вознагражден уважением и признательностью моего хозяина.

Ученый Динь почти не слушал болтовню старого евнуха, рассказывавшего о том, какое удовлетворение он получает, воспитывая юных евнухов, особенно если удается пристроить их в дома знатных вельмож.

– Скажите-ка, – сказал Динь, бросаясь к открытому сундуку, из которого торчал шелковый рукав. – Откуда здесь это платье?

Евнух Сю оторопел, побледнел и простерся всем телом на полу.

– Горе! Смилуйтесь!

– Неужели вы красуетесь в этом наряде? – настойчиво продолжал Динь.

– Нет, нет, ничто не заставит меня воспользоваться одеждой мертвеца.

Старик, чуть приподнявшись, осмелился взглянуть на ученого Диня, который, раздраженно сморщив нос, разворачивал темное одеяние и бормотал:

– Надо показать мандарину Тану!

– Принц Буи не должен об этом ничего знать, господин. Моя жизнь поставлена на кон. Я не могу умереть раньше, чем отыщу свои Драгоценные.

Немного успокоившись, евнух рассказал, что этот пышный костюм был подарен Императором лауреатам трехгодичного экзамена. Ученый кивнул, у него тоже было такое одеяние. Поэтому он и узнал его с первого взгляда.

– В ту ночь, когда чествовали лауреатов, мой маленький принц надел его, собираясь отправиться на банкет вместе со своим эскортом. Но он попросил слуг подождать, объясняя это тем, что хочет прогуляться вокруг пруда с карпами, чтобы насладиться этим неповторимым мгновением, счастливым моментом заслуженного триумфа.

Слезы сострадания выкатились из круглых глазок евнуха.

– Так как он не возвращался, то носильщики паланкина решили, что он отправился на банкет пешком: вы знаете, он пренебрегал преимуществами своего высокого положения, тем более, что все его друзья были скромного происхождения. Но я, который любил его как мать – да, господин, как мать! – я отправился на поиски уже глубокой ночью. И тогда…

Подавленные резкие рыдания, похожие на отрыжку, сотрясли его тело.

– О, кто мог сотворить такое! Он лежал на красной от крови соломе в зверинце… Израненный… Я закричал и, отбегая к выходу, споткнулся об это роскошное одеяние. Какой демон внушил мне желание взять его на память о моем обожаемом дитяте? Глядя на этот темный цвет, я вспоминаю о счастливых днях, когда я беспокоился о результатах экзамена.

Динь тщательно осмотрел великолепное платье – оно казалось ненадеванным.

– Я знаю от тюремного врача господина Головастика, что принца нашли голым. Вы видели его нижнее белье?

Евнух Сю задрожал снова и тряхнул головой.

– Не буду от вас ничего утаивать. Мы не нашли нижнее белье. Но после того как я поднял тревогу, прибыл принц Буи, и он не мог видеть своего сына в той одежде, которая была на нем. Он заставил меня раздеть его и взял с меня клятву молчать об этом. Я выкинул ужасный окровавленный наряд, который был на нем, и только тогда позвал доктора Головастика.

Содрогаясь от печали и гнева, Главный воспитатель Сю выдавил:

– Принц Хунг был одет как женщина… как развратная женщина.

* * *

– Бедный Хунг, – сказал мандарин Тан, когда Динь пересказал этот разговор. – Принца одели как развратную женщину, распустили волосы и натянули на него конопляное платье, разорванное вдоль подола, а потом предали казни на бивнях слона. Унесли его нижнее белье, но оставили роскошное церемониальное платье. Что он сделал, чтобы заслужить такое?

Побледнев, он добавил:

– Теперь я понимаю, зачем мне явился его призрак, став предвестником этой драмы. С того света, он просил меня расследовать его убийство.

– Это, действительно, очень интригует, – просто сказал ученый Динь.

После непрерывных дождей небо вдруг очистилось. Тяжелый облачный покров, давящий на людей столько дней, развеялся, небеса стали темно-голубыми и милыми, как в детстве. Воздух сиял несравненной чистотой, и горожане, счастливые от перемены погоды, теснились на площади Наказаний, где должна была состояться показательная экзекуция мадам Пион. Толпа стояла у шестов с большими флажками, окружавшими подмостки, на которых должен будет восторжествовать закон. Некоторые торговцы перенесли поближе свои лотки с жареными лакомствами и пирожными, надеясь, что ужас вызовет у людей чувство голода. Все были одеты по-праздничному, так как в такой замечательный день, наступивший после многих серых недель, следовало проявить старание. Поэтому на площади сияла радуга цветов: желто-шафрановые рубахи соседствовали с голубыми и сапфировыми платьями, черные как смоль прически соперничали со стеклянными украшениями. И только печальный повод, собравший толпу, мешал детям зажигать петарды.

В толпе судили и рядили о мадам Пион, она была известна всему городу. В юности она была предметом мечтаний всех мужчин, холостяков и женатых. Свахи день и ночь толклись в покоях ее родителей – пославшие их знатные женихи желали родить красивое потомство. Красивые, но скромные молодые люди не имели шансов в этой игре. Предпочтение отдавалось более зрелым претендентам, имеющим возможность принести богатое приданое. Охотно повторяли пословицу: «Не зеленым стебельком, а старой веткой щекочут майского жука в дупле». И действительно, от притворно плачущих родителей молодую красавицу увел богатый торговец – китаец по происхождению, выгодный во всех отношениях. У него не возникало сомнений: все дети мадам Пион будут хороши, хотя и не похожи друг на друга. Молодая дама, невзирая на замужество, украшала своим присутствием кружок поэтов, в который стекались все таланты столицы, а особенно молодые люди, чувствовавшие склонность к стихотворчеству и желавшие проявить его в этом неиссякаемом питомнике дарований. Время шло, красота мадам Пион стала более зрелой, но не потеряла своей свежести. Настало время выбирать дочери мужа, достойного этого звания. Счастливым избранником оказался молодой студент, не слишком иссушенный учебой. Пара поселилась у него в доме. Но молодая была так привязана к родным, что мадам Пион навещала их в самое неподходящее время. Ее приходы по ночам стали известны жителям квартала, которые сочли ее примерной матерью. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что мадам Пион приходила утешать не дочь, а зятя.

– Вот единственный мужчина в стране, который спелся с тещей, – сказал мясник, указывая пальцем на осунувшегося студента, приговоренного присутствовать при казни.

– Ну да, – добавил его сосед, – не всем так везет, как тебе. Не у всех усатые тещи! Это спасает от искушений, точно.

Женщина с накрашенным лицом бросила разочарованный взгляд на подмостки, укрытые черно-красным навесом.

– Я думала, что развратных женщин кидают на бивни слонов. Это гораздо больше впечатляет.

Но раскаты барабана заставили зевак замолчать. Главный глашатай, чья фигура напоминала черную бочку, затянутую поясом, объявил громоподобным голосом:

– Вот мадам Пион, ее наказание будет исполнено сегодня в назидание всем остальным!

Толпа заволновалась – появилась мадам Пион, подталкиваемая стражником, – она шла неверными шагами со связанными за спиной руками.

Грязное, разорванное платье – именно в таком виде должно казнить развратных женщин – нисколько не умаляло ее вызывающую красоту. Наоборот, оно обнажало белоснежную грудь и изящно вылепленные плечи. Несмотря на то что ее казнили за самое тяжелое, по конфуцианскому кодексу, преступление, мадам Пион достойно предстала перед публикой, нисколько не стыдясь, с гордым видом. Она бросила взгляд на собравшихся, потом провела влажным языком по губам. Она даже осмелилась улыбнуться хищной улыбкой, обнажив острые зубы. Мужчины в толпе почувствовали влечение к этому кроваво-красному рту, блестящему и горячему, как плотоядный цветок, обещавшему и удовольствие, и страдание.

На трибуне принц Буи чуть наклонился вправо в своем кресле:

– Как жаль, что такая красавица должна подвергнуться столь суровому наказанию! Ее великолепие компенсирует плохую репутацию. Посмотрите на ширину этих бедер и пышность груди! Но кожа! Кожа просто несравненна!

На подмостках стражник заставил мадам Пион встать на колени. Обратившись лицом к толпе, она поблагодарила зрителей полным тоски взглядом, пробудившим в них самые темные фантазии. В полной тишине барабан бил в такт движениям второго стража. Подняв руки, он показал две палочки с приплюснутыми концами, в то время как его помощник раздувал непослушное пламя жаровни.

Мандарин Кьен, оценив форму палочек, обратился к принцу Буи:

– Принц, мы пришли к соглашению, что ей выколют глаза, – сказал он с удивлением. – Но этими палочками сделать это невозможно.

Мандарин Тан встревожено посмотрел на друга, лицо которого смертельно побледнело.

– А это мой маленький сюрприз! – весело воскликнул принц. – Помните, я желал, чтобы мадам Пион заклеймили каленым железом за ее преступление…

– Как! – воскликнул мандарин Кьен невольно. – Вы все-таки решили не выкалывать ей глаза?

Принц сделал примирительный жест.

– Успокойтесь, я решил сочетать обе наши идеи – ей заклеймят веки. Таким образом, мадам Пион будет носить всю жизнь постыдное клеймо, и ее глаза не смогут видеть. Все это, как вы прекрасно выразились, должно послужить назиданием заблудшим.

Мандарин Тан увидел, что ответ успокоил министра. Правитель вопросительно посмотрел на ученого Диня, тот пожал плечами с видом, выражавшим полное недоумение.

– Именем Императора, – читал главный глашатай, – рукой правосудия эта развращенная женщина будет подвергнута наказанию, соответствующему ее преступлению: клеймению век, чтобы она больше не могла разрушать узы брака своим развратным взглядом!

В толпе раздался крик. В ужасе от приговора, влюбленный зять потерял сознание. Услыхав приговор, мадам Пион презрительно улыбнулась. Откинув голову и вытянув свою лебединую шею, она в последний раз устремила взор к небу. В это же мгновение стражник положил железные палочки на раскаленную жаровню, их приплюснутые концы стали ярко-красными, потом побелели. Публика замерла, раздалась барабанная дробь, и стражники синхронным движением вынули палочки из огня.

Мадам Пион, стоя на коленях перед толпой, широко распахнула глаза и послала непристойный и чувственный воздушный поцелуй, взволновавший всех, кто это видел. В официальной ложе мандарин Тан почувствовал, как сердце его дрогнуло.

– Развратная женщина! – прорычал стражник, подняв руку. – Закрой глаза, прежде чем мы выжжем их вот этими орудиями праведного суда!

Тут произошло необычное явление. В первый раз за много недель, солнце, подобное горящей головне, выглянуло из мрачных туч и бросило золотой луч на потрясенную толпу.

Но мадам Пион этого уже не увидела.

Размышляя над сегодняшними событиями, мандарин Кьен нахмурил брови. Его рот горестно скривился. Какая муха укусила принца Буи, почему он неожиданно изменил наказание? Постарев, он стал проявлять склонность ко всякого рода странностям и капризам, что огорчало его окружение. За ним, конечно, давно заметили навязчивое пристрастие к коже, но не думали, что он продемонстрирует это публично. Будучи Исполнителем Правосудия, он имеет право изменять меру наказания, но не следовало злоупотреблять этим правом. Сегодня ему удалось соблюсти приличия, поскольку наказание имело особый смысл. Но завтра? Мандарин Кьен с тревогой думал о легитимности власти. Сочетать справедливость и власть нелегко. Крайности, которые демонстрировали принц или Император, вносили дисгармонию в жизнь Вселенной, и он, Кьен, позаботится о том, чтобы отныне странные наклонности принца Буи не мешали делу управления государством.

Он вздохнул. Глаза мадам Пион – это символ для народа. Народ так любит символы.

* * *

Стоя перед открытым в ночь окном и обратив лицо к луне, Лим глубоко вдыхала воздух. Гробовое молчание женской половины дворца леденило ей мозг. Ее воспитанное годами охоты изощренное обоняние ощущало запах крови, железа и вызывало желание убивать, она жаждала этого уже столько лет.

Что произошло? Почему она опять чувствует страстное желание охотиться, – ведь когда-то, в родных горах, она считалась лучшей охотницей. Может быть, серебряный блеск луны, вышедшей из-за туч, напомнил ей о тех ночных охотничьих вылазках, которые часто предпринимало их племя, подстерегая жертву в джунглях? Когда дожди прекращались, ее охватывало острое желание бежать босиком по грязным тропкам в лес, выслеживая зверя по его запаху. Несколько раз, заманив тигра в ловушку из бамбуковых кольев, ловко скрытую под листвой, они перерезали ему горло и пили кровь, приникая по очереди к еще теплой шее. Теплая жидкость, разлившаяся по телу, дарила им силу и быстроту, превращала в непобедимых охотников. Она взобралась на подоконник, присела на пятках и вытянулась всем телом в сторону императорской тюрьмы. Ей казалось, что запах крови исходит из этого строения, скрытого сейчас тьмой. Она изнемогала от жажды, ее высохший рот мечтал о скользкой и соленой, бархатисто-красной жидкости.

* * *

Несмотря на поздний час, принц Буи еще не ложился. Он не заметил, как пролетело время, рисуя весь вечер изысканные узоры на листе бумаги, сейчас целиком покрытом ими. Его красивый профиль, тронутый старостью, казался помолодевшим, а глаза, горящие внутренним огнем, блестели. Кисть, которую он держал в руке, чертила безупречные извивы, порождая сложные переплетения, изящно переходящие в новые орнаменты. Он поздравил себя с наплывом вдохновения, внезапно вспыхнувшего в душе, и задумался – не было ли это как-то связано с казнью мадам Пион. Ведь в тот миг, когда палач заклеймил ее нежную кожу раскаленным железом, он почувствовал страшное физическое возбуждение. След огня в виде острых розовых зубцов навсегда останется на закрытых веках этой развратной женщины. Вид этой, можно сказать, гравюры на человеческой плоти каким-то чудом подстегнул его воображение, дремавшее так долго. Он заранее предвкушал, какое наслаждение подарит ему казнь семьи Дэй. Может быть, это освежит его уснувшие силы? Разве не будут их мертвые тела украшены теми великолепными рисунками, которые рождались в его голове и которые он попытается перенести на кожу? Принц Буи отложил кисточку с шелковой нитью и любовно потрогал свой драгоценный серебряный ноготь.