Текст книги "Битва вечной ночи"

Автор книги: Сесилия Дарт-Торнтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)

Когда тьма наконец затушила чадящую и оплывшую свечу солнца, Тахгил была все на том же месте, лежала, свернувшись калачиком, на осыпающейся золе. Жаркий ветер выдувал угольки и хлопья пепла из стен, что торчали меж дюн. Столь правильной формы были эти высокие тонкие и длинные дамбы из черного камня, что казалось, их сложили руки человека.

От жажды и истощения девушка впала в забытье. Ее осаждали сны и галлюцинации. Торн на всем скаку выехал из пронизанного дождем леса, с его мокрых волос летели жемчужные брызги. Груагахи, с которых ручьем лилась вода, протягивали ей полные кувшины. У ног вдруг возникла прозрачная заводь, ровную гладь которой нарушали лишь яркие блики солнца и россыпи яблоневых лепестков. Над холодным мраморным бассейном звенел фонтан. Какое-то новое взъерошенное видение, словно сотканное из лунного света, приподняло девушку и поднесло к ее растрескавшимся губам чашу с зеленым дождем, пахнущим мятной свежестью. Тахгил судорожно отпила глоток а потом, кашляя, задыхаясь, выхватила миску и принялась жадно хлебать воду.

– Полегче, госпожа! – сказало лунное видение.

– Еще! Еще!

О, только бы это оказалось не наваждением!

У губ страждущей снова оказалась полная до краев чаша. Тахгил в мгновение ока осушила ее и опять попросила еще. Чаша вновь вернулась к ней, наполненная из фляги, которую держало второе видение.

– Лебедица без устали рыскала по небу все эти два дня и две ночи, – меланхолически заметил Тулли, закрывая флягу.

– Пусть же древо радости щедро одарит вас троих своими плодами, – слабо откликнулась Тахгил, крепко держа зеленую чашу – половинку скорлупы какого-то орешка размером с ее кулак.

Тахгил лежала, прислонившись к плечу Тигнакомайре – сейчас найгель принял человечий облик. Насквозь пропыленные волосы девушки спутанными прядями падали ей на лицо. Вокруг, в ночи, все так же плавали и скользили дымы и испарения Таптартарата. Спутники Тахгил ждали, не обмениваясь друг с другом ни единым словом – молчание столь же естественно для их колдовской природы, как и поэзия. С терпением вечности они сидели здесь, покуда измученное тело девушки насыщалось влагой.

Чуть позже, разрываемая любовью и безумием, Тахгил спросила:

– Лебедь… она узнала что-нибудь о Короле-Императоре?

– О да, узнала, – ответил Тигнакомайре. – И многое. Но вот что именно, нам она не сказала.

– Я должна поговорить с ней. Она близко?

– Кто знает? – пожал плечами уриск. – Она то прилетает, то улетает.

– Мне тоже надо идти. Самое время выбираться из этой жаровни. Но ночь такая темная – за дымом ни луны, ни звезд не разглядеть. Я и на два шага-то от себя ничего не вижу.

– Тебе и не потребуется ничего видеть, – промолвил Тигнакомайре. – Я повезу тебя.

– Да? А снова не утопишь? Сдается мне, грязи из местных омутов очень полезны для кожи – если, конечно, не возражаешь, чтобы тебя сварили живьем.

Тигнакомайре пристыженно надул щеки и фыркнул.

– Я не стану нырять в эти кипящие заводи, госпожа, нет-нет, и вообще с тобой на спине нырять не стану. Мне очень жаль.

– И неудивительно, – сурово добавил уриск.

– А если я и сяду на тебя верхом, – продолжила Тахгил, – куда ты меня повезешь? Ты знаешь дорогу?

– Дорогу куда? – туманно переспросил бледнокожий худощавый кайгель.

– В крепость, твердыню, где обосновалась Охота, – туда, куда увезли моих подруг.

Найгель одним текучим движением выскользнул из ложбинки, где лежала девушка, и затрусил вокруг шестиголового медведя. Тахгил не успела и дух перевести, как он уже вернулся обратно в конском обличье, взрывая копытами пепел.

– Он знает дорогу, – ответил за него Тулли.

Найгель топнул копытом, взмахнул хвостом и неловко опустился на землю, подогнув колени. Как только Тахгил села верхом, он поднялся и поскакал прочь.

Из-под копыт мчащегося во весь опор водяного коня ускользала земля, дымящаяся земля Таптартарата. Они неслись по пепельным дюнам, по холмам угольной пемзы, по змеящимся дамбам – высоким, как утесы, узким, как гробы, и черным, как сажа. Рваные лоскуты платья Тахгил развевались в стремительном ветре язычками темного пламени.

Вдалеке медленно, точно огромный неповоротливый крокодил, текла река лавы, густой и тягучей, как мед. Вот она разделилась на два потока. Боковой рукав, оттенка спелого апельсина, неторопливо перекатывал тяжелые глыбы черного камня. Впереди высилась стена пылающих скал, из щелей и отверстий в которых выбивались струи дыма и языки пламени – как будто дышал исполинский стоглавый дракон. Местами в разломы среди скал проглядывала золотистая сердцевина, скрытая под темно-красной и оранжевой чешуей застывшей лавы. Неровная корочка подрагивала и таяла, точно сало на жаровне.

Местность постепенно пошла в гору. Каждый новый шаг уводил найгеля все выше и выше. Путники поднимались меж колонн дыма и наклонных башен горячего газа. Расплескивали лужи яркой грязи, перепрыгивали алые провалы, из которых рвался наружу яростный жар. По земле, над курящимися расщелинами, стелились длинные струи пара – ветер подхватывал и трепал их. Зияющие кратеры извергали кольца белого дыма. Ядовитая, едкая завеса кругом все сгущалась, обступала, неистовая и неукротимая, точно разъяренная толпа. Тахгил уже не различала даже Тулли, все это время стойко державшегося у самого бока водяного коня. Девушку сотрясали приступы резкого кашля, кожу словно кололи сотнями острых иголок, глаза слезились.

– Тигги, куда ты меня везешь? – простонала она.

Найгель заржал в ответ. Девушка уткнулась лицом ему в гризу и скорчилась, припав к могучей шее.

Всю ночь найгель скакал меж дымовых стен, время от времени прерывающихся порцией менее ядовитого воздуха, Казалось, водяному коню неведома усталость. Много раз Тахгил, мечтающая о том, чтобы поскорее настал рассвет, думала, что заря уже близка. Но когда ее колдовской скакун наконец остановился, сквозь налитые кровью ставни распухших век девушки не пробивалось ни лучика света – зато свежий воздух обдавал обожженные легкие сладостной прохладой.

Тигнакомайре ослабил связующие чары, и всадница соскользнула на землю. Холодная вода освежила ее пылающее лицо. Напившись, девушка в полном изнеможении распростерлась на земле. Пережитые за последнее время страдания, умноженные тоской лангота, вконец затушили ее жизненные силы, оставили от них лишь слабую искорку. Дремотное забытье подкралось неслышной воровской походкой и унесло ее.

7
МГЛИЦА
Вечная ночь

Ночь так темна, зашла луна, и не видать дорог.

Кругом легла сплошная мгла, и мрачен злобный рок.

И мне слеза слепит глаза, и стынет в жилах кровь.

Пора разлук пришла, мой друг.

Увидимся ли вновь?

Плач прощания

– Лежи смирно!

Пронзительный голос Тулли не оставлял даже возможности для возражений.

Тахгил открыла глаза.

Она висела в бездонной глубине небес, насыщенной, темной синеве, пронизанной дымкой туманных звезд. Индиговыми, иридиевыми, иссиня-черными были цвета ночи. Вокруг, насколько хватало глаз, уходили прочь пологие лесистые холмы. Тахгил вдруг закололо между лопатками, ей точно передалась напряженная дрожь земли, на которой она лежала, – черной земли, бегущей на север и восток навстречу черным горам, что высились на фоне сверкающего горизонта.

Вдали, за южными обрывами, над смутно вырисовывающимся на фоне ночного неба острым частоколом еловых верхушек, звезды словно бы срывались, падали за край мира – небесный простор пересекала полоса непроницаемой мглы. Чуть выше пелена растворялась, снова открывая безмолвные звезды.

Опасность – воздух вибрировал ею, но не только ей одной – было в этой вибрации некое возбуждение, затаенное ожидание. Повиновавшись приказу уриска, Тахгил лежала неподвижно.

Через некоторое время Тулли дал отбой:

– Все. Ушли.

– Кто ушел?

– Недобрые твари, – коротко ответил он. – Но никто не знает, когда они надумают вернуться. Намажься грязью, девонька, да погуще – чтобы они не учуяли твоего запаха. И лицо тоже.

Приподнявшись на локте, Тахгил зачерпнула горсть мягкой полужидкой земли, смешанной с черными, точно базальт, листьями. Исполнив наказ уриска, она снова напилась из скорлупки, долгими, радостными глотками вбирая в себя живительную влагу. Тигнакомайре, сейчас в конском обличье, щипал травку неподалеку.

– Какая длинная ночь, – с тихим изумление произнесла девушка, кивая на серебристое величие бездонной запрокинутой чаши над головой.

– Нет, – сказал Тулли. – Во всем мире сейчас сияет солнце. Это Мглица, земля Вечной Ночи.

– Правда? Силы небесные! Я слышала об этом месте – в легендах. Говорят, здесь никогда не бывает рассвета. Но это же полная бессмыслица.

– Со дна очень глубокого колодца всегда видно только ночное звездное небо, – заявил Тулли так уверенно, словно рассуждать о подобных материях было ему не в диковинку. – Даже в самый ясный полдень. А Мглицу с севера ограждает полукольцо высоких гор, а с юга – столбы черных дымов Таптара – а результат получается совсем как в колодце. А по какой-то прихоти местных ветров сам дым сюда никогда не залетает.

– Вечная ночь, – проговорила Тахгил. – Приют ночной нежити.

– Вот именно, – подтвердил уриск. – Милый край. Живи тут еще и люди в уютных домиках, я бы с превеликим удовольствием остался присматривать за чьим-нибудь очагом. Но Мглица закрыта для вашего рода, как и Таптартарат. Много всяких созданий обитает здесь, однако среди них практически нет смертных.

– Но кто-то все же есть?

– Только пленные. Правда, они здесь долго не выживают, – неутешительно добавил Тулли. – – Не следовало тебе приходить сюда, госпожа Меллин. Еще не поздно одуматься, вернуться назад. Водяной конь легко и быстро отнесет тебя обратно в земли людей.

– Не могу. Я должна найти своих подруг.

– Ох, но тут кишмя кишат хобгоблины – так и рыщут среди камней. И прочие, еще более злобные твари. В Мглице для вас слишком опасно, слишком.

– Нимало не сомневаюсь. И все же придется рискнуть. Где крепость?

– За Черным кряжем, прямо посреди безрадостной, угрюмой равнины, лигах в семи к северо-востоку отсюда. Давным-давно принц Морраган выстроил эту твердыню – чтобы иметь убежище, приют, где можно время от времени коротать досуг. Аннат Готалламор, вот как зовется она – Великий Замок Ночи, Черная Крепость.

Аннат Готалламор. Устрашающее название, громовое, рокочущее, как низкий, басовый аккорд какого-нибудь колдовского инструмента. Название, насыщенное страхом, зловещими предзнаменованиями.

– А тебе еще не приходило в голову, – спросил Тулли, – что ты, очень может быть, сама лезешь в искусно расставленную ловушку?

– Приходило. Однако нам пора.

Тахгил поднялась, пошатнулась и снова рухнула на траву.

– У меня совсем не осталось сил. – Она потерла лоб рукой. – Вы не прихватили с собой никакой еды?

– Нет, – гулким голосом отозвался Тулли. – Я принес воду, но здесь нам запасы не понадобятся – родники тут чуть ли не на каждом шагу. Еще я принес огонь из Таптара – видишь? – Он открыл крышку выдолбленного изнутри каменного конуса. Там тускло мерцал жаром кусок огненосной породы. – Это камень, хранящий огонь, – кридтет. Жаркое сердце, так люди называют его. У нас есть тепло и свет, но нет пищи.

– Не важно, – покачала головой Тахгил, снова заставляя себя подняться на ноги.

Она уже и припомнить не могла, когда в последний раз по-настоящему хотела есть, слишком уж силен был владевший ею голод совсем иного рода. Руки и ноги у нее отяжелели, точно были отлиты из чугуна, суставы словно заржавели. Тигнакомайре вскинул голову и вопросительно поглядел на девушку. Глаза его сверкали в ночи двумя золотыми монетами. Тахгил молча кивнула. Он подбежал к ней – и через миг отважная троица снова пустилась в дорогу.

Взъерошенная чумазая всадница, чуть сгорбившись, сидела на красивом пони. Теперь ее скакун шел совсем тихо, как только умеет скакать его колдовской род, – копыта беззвучно опускались на землю, не тревожа и листа серой осоки или стебелька странной стеклянной травы. Вокруг журчали и звенели многочисленные источники и ручьи – ни дать ни взять перезвон хрустальных бокалов на пиру. Слабый смолистый ветерок обдувал лицо Тахгил, веял на нее свежестью таинственной листвы – тенистой, лукавой листвы, шелестящей в сумрачном лесу, купающейся в сиянии звезд.

Под пологом вечной ночи отважная троица вступила в полосу болот, где светились бледные блуждающие огни – ядовито-зеленые или мертвенно-синие, тусклые, они смутно отражались на поверхности темных омутов. Тигнакомайре уверенно шагал сквозь колышущуюся осоку, безошибочно находя дорогу меж топкими провалами и коварными заводями.

– Я уже видела похожий огонек, – пробормотала девушка. – Он чуть было не погубил одного хорошего человека.

– Болотные огоньки, блуждающие духи, – откликнулся Тигнакомайре. – Они любят топи и болота.

– Как и твоя родня.

– Да, – кивнул он. – Я бы охотно потанцевал с ними, не сиди ты у меня на спине.

– Спасибо, что вспомнил.

– Это Джоан-Чернушка и Джекки-Фонарь. Я их всех знаю наперечет.

Завораживающее зеленоватое свечение очертило лист папоротника, а голубой огонек пристроился на торчащем из воды валуне.

– Разве они не предвещают смерть? – спросила Тахгил.

– Только кладбищенские блуждающие огни – вестники гибели. Что же до остальных, многие из них довольно жестоки, как водяные. Они заманивают смертных в зыбучие омуты и топят их или заводят на вершину утеса, чтобы те шагнули за край и разбились. Но остальные просто развлекаются, все равно что проказливые боггарты, – норовят напугать какого-нибудь подгулявшего фермера да сбить его с пути, чтобы он до утра проплутал по оврагам.

– Подозреваю, здесь таких фермеров не очень-то и найдешь. Да и по части глупых смертных – сущая пустыня, ведь я тут одна такая. Чего же ради эти болотные огни понапрасну растрачивают мастерство в безлюдной глуши?

– Все из-за Зова. Здесь он очень силен. Он исходит из Аннат Готалламора.

– И уже давно, – заметила Тахгил, припомнив, что впервые узнала об этом еще в Жильварисе Тарве, гостя в доме Этлин Бруадайр.

Наконец трое путников со слабым шелестом и плеском выбрались из болот и в свете звезд поскакали дальше через черно-серебряный край. Все дальше и дальше, выше и выше.

В Мглице не бывало дождей, однако то и дело лес охватывали туманы, что поднимались с болот и рек или же накатывали с моря. А когда завеса редела, на каждом листике, на каждом стебельке травы, каждой паутинке дрожали прозрачные капли, почва чуть проседала от влаги, корни деревьев четче вырисовывались на отсыревшей земле, а темно-зеленые лягушки блестели, точно их намазали маслом. Ручьи и лесные бочаги переполнялись водой, а в чашечках цветов плескались маленькие озерца, готовые в любую секунду пролиться на землю.

Мало-помалу зрение Тахгил-Ашалинды начало приспосабливаться к вечному сумраку Мглицы. Возможно, отчасти ей помогало общение с колдовскими спутниками. Теперь она различала на пригорках согнутые силуэты – серых трау, любителей серебра. В черной глубине леса сновали проворные нелепые фигурки хобгоблинов: эти проказливые духи относятся к людям гораздо лучше, чем богли, но хуже, чем обычные домовые – шутки боглей бывают добрыми, а бывают и жестокими, а иной раз – и добрыми, и жестокими сразу. На прогалинках танцевали вампиры баваанши, похожие на хоровод девушек в платьях цвета заката. Косы они украшали ядовитыми цветами.

Со спины найгеля Тахгил отлично видела всех этих существ – в Мглице их водилось множество. Покамест девушка чувствовала себя в безопасности – ее защищали сила и скорость Тигнакомайре и бдительность Тулли. Однако это блаженное ощущение было омрачено сознанием, что они движутся навстречу такой жуткой опасности, от которой уже никак не спастись. Почти сроднившись со своими колдовскими спутниками, девушка и сама начала чувствовать Зов.

И, разумеется, Зов этот исходил из одного-единственного источника – Вождя.

Морраган!

Мысли о сероглазом принце Светлых повергали Тахгил в смятение и страх. А кроме того – навевали воспоминания о Светлом королевстве. Лангот все сильнее сжимал в когтях несчастную жертву. Совсем ослабев от голода и тревоги, измучившись безысходной любовью, девушка была близка к безумию. Припав к шее найгеля, она забылась мертвым сном, более похожим на обморок.

Разбудила ее перемена в мерном ритме движения. Тигнакомайре замедлил шаги и остановился. Сквозь пряди его лохматой гривы мерцали созвездия. Почувствовав, что он снял удерживающие узы, Тахгил спешилась. Водяной конь поскакал прочь, к блестящему озерцу, на поверхности которого белыми цветами плавали звезды, и одним прыжком скрылся под водой. По глади озерца разошлись круга и все затихло.

– Он начал пересыхать, – пояснил уриск, по своему обыкновению вырастая рядом с девушкой. Он поднял жилистую руку. – Гляди.

С севера над лесами поднимался каменный выступ, высокое и ровное плато. Отвесные склоны его укрывал гобелен, сотканный из водяных струй. В самой середине плато высился холм, увенчанный многобашенной крепостью.

– Мы уже близко, – промолвил Тулли. – Вон там, на плато, что местные обитатели называют Вышней равниной, виднеется Черный кряж. А на нем – Замок.

Сердце Тахгил затрепетало.

– История повторяется, – пробормотала она, скорее даже не уриску, а просто произнося свои мысли вслух. – Еще одна Черная крепость. Еще одна Башня Ужаса, а в ней – он, да еще и Охота. Наверное, с края плато открывается обзор почти на всю Мглицу, а если при этом еще и видеть в темноте, то прекрасно можно разглядеть и нас – точки, движущиеся среди тонких стволов.

– Готов ручаться, за всей Мглицей пристально наблюдают, и не только с Вышней равнины, но и с неба и айбленов – особых мест, доступных только самым могущественным чародеям. Однако все часовые выглядывают воинов и шпионов из числа смертных без сопровождения нежити. Ибо большая редкость – нет, даже совершенно неслыханное дело: такой вот союз колдовских и лорральных существ, как мы четверо.

Много раз я и сам диву давался, что мчусь невесть куда, не жалея своих старых копыт, бок о бок с простой смертной девушкой. А уж для водяного коня везти тебя, а для лебединой девы хотя бы просто говорить с тобой – уже чудо из чудес.

– Так почему же все вы идете со мной?

Уриск поскреб треугольную бородку.

– Да в общем, и не знаю.

– Наверное, из прирожденной доброты, – ухитрилась пошутить Тахгил.

Рот уриска растянулся в ухмылке.

– Без сомнения!

Бледно мерцающие стволы деревьев уходили вверх, к пронизанному звездами пологу листвы. Длинные узловатые корни оплетали берег ручья. Тахгил легла на землю, чтобы напиться. Сложенные чашечкой ладони наполнились прозрачной свежей водой, в которой плясали мельчайшие сверкающие пылинки – отражение небес.

Девушка снова посмотрела наверх, на темную громаду плато, над которым раскинулась звездная шаль.

– Пора в путь. Я готова. Скачем дальше.

Но не успела Тахгил договорить этих слов, между небом и водой пронесся черный крест. Описав круг над головой девушки, он скрылся в роще.

– Эйснкайлгаг! – воскликнул Тулли.

Через миг лебединая дева была уже с ними. Ничто в выражении ее лица не выдавало, какие же вести принесла она – добрые или злые. Тахгил поднялась, опираясь на ствол молодого деревца.

– Говори, – быстро, без долгих вступлений, велела она.

– Хей-хо! Смелая смертная поступила предусмотрительно, приблизившись к Черной крепости с юга, со стороны огня и дыма. С другой стороны собираются силы солдат. Вышняя равнина наводнена отрядами и армиями.

– Не надо о маневрах армии Моррагана! Что слышно о Джеймсе, Короле-Императсре?

Тахгил впилась глазами в прекрасное лицо Витбью. Почему-то на нем отразился непонятный гнев. Сперва лебединая дева вообще молчала, а потом сообщила, что, ища сведений о Короле-Императоре, случайно узнала и многое другое. По всему Эрису прокатился слух, что принц Морраган – не единственный лорд Светлого народа, желающий заполучить в свои руки златовласую девушку. Никто не знал почему, но сам Верховный король Светлых велел всякому, кто найдет ее, немедленно доставить ее к нему.

– Так король Ангавар тоже наконец пробудился, – потрясенно промолвила Тахгил, – и услышал обо мне.

Она снова принялась гадать, почему же за ней так охотятся – неужели ее преследователи узнали или каким-то образом догадались, кто она такая. Ведомо ли им, что она прошла сюда тайным путем из Светлого королевства?

– Лебедице любо было бы услужить Ангавару и выполнить его волю, – сказала Витбью. – Он наш государь. Колдовской мир присягал ему, поклялся подчиняться. Лебеди верно служат ему.

– Витбью! Умоляю, не выдавай меня! Я не хочу быть пешкой в играх Светлых! Ты ведь не знаешь, почему Акгавар и Морраган ищут меня!

А уж я тебе этого точно не скажу! Если мои колдовские друзья хотя бы заподозрят, что я могу открыть Ворота в Королевство, они в два счета доставят меня к Владыкам Светлых. А если Верховный король захватит меня, то, уж верно, сразу же потащит к Воротам. А затем, в отместку брату, вернется со всей своей свитою в королевство, предоставив Моррагану вымещать гнев, натравливая неявную нежить на смертных Эриса. Нет, спасибо, мне такого не надо. Я хочу, чтобы ушли все Светлые – все их чарующее безжалостное племя.

Вслух же она произнесла:

– Светлых Владык и принцев не волнует участь моих похищенных подруг. В войне могучих лордов слабые смертные погибнут. Прошу вас, умоляю – не выдавайте моей тайны! Не предавайте меня!

– Я не подведу тебя, девонька, – заверил Тулли, – и найгель тоже. Но понапрасну ты такого плохого мнения о Светлых. Я бы не советовал тебе так отзываться о них. Уж всяко они бывают и справедливы, и милосердны.

– Только чересчур уж заносчивы! – вскричала Тахгил. – Когда бы лебедь самолично слышала приказ государя, она бы поспешила повиноваться и доставить смертную к его ногам, – заявила колдовская дева, тряхнув гривой черных волос.

– Без сомнения, – согласился Тулли. – Но тебе ведь рассказала об указе короля какая-нибудь глупая ласточка или угрюмая сычиха. Разве ты можешь из-за каких-то там пустых слухов нарушить клятву верности, данную этой девушке?

– Уклончивый уриск убедителен. Лебедь терзается, не зная, как поступить, – нерешительно произнесла Витбью.

– А куда тебе деваться? – встрял найгель. – Ты ведь привязана к госпоже клятвой пера.

Лебединая дева склонила голову. Изгиб длинной шеи выражал согласие.

– Когда дружественная смертная узнает судьбу сестер своих, лебедь выполнит клятву верности государю и скажет ему, где видела златовласку.

Временно почувствовав себя в безопасности, Тахгил нетерпеливо повторила прежний вопрос:

– Что слышно о Джеймсе, Короле-Императоре?

– Шестнадцатый государь, носивший такое имя, мертв, – ответила Витбью.

К горлу Тахгил подступил раскаленный докрасна камень.

– Продолжай, – тихо, едва слышно попросила она.

– Он погиб, – сказала лебединая дева. – Пал от руки какого-то злобного призрака. Лебедь принесла правдивую весть. Об этом поют чайки, а песнь их подтверждают морские духи, видевшие его последний час.

Торн мертв.

Смертная девушка смотрела пустыми раковинами глаз на бессмертную деву – ту, что не умела лгать. Тяжелая дверь захлопнулась, и стук ее звучал похоронным звоном.

Вдали тоскливо и грустно кричали ночные птицы.

Где-то в серебристых рощах Мглицы мелодично запела флейта – невнятный, искаженный мотив. Другие флейты подхватили его, вплетая свои напевы в общий узор, точно блестящие ленты в златотканое покрывало, рождая мелодию, от красоты которой сердце останавливалось в груди. Ветер дышал ароматом фиалок.

– Нет, – сказала Тахгил-Ашалинда. – Нет. И тут рассудок оставил ее.

Она более не могла сдерживаться – так поток уже не может остановиться, прорвав плотину. Из груди ее снова и снова вырывались отчаянные крики – бессловесные, бессвязные причитания, давно копившиеся в душе слезы скорби и отчаяния, подобных которым она еще не знала на этой земле.

Высокие лампады Мглицы роняли тусклое сияние на неясный простор озер и болот, полян и лесов, холмов и долин. Лучи их сверкнули на шелковистой шкуре колдовского коня, что мчался по крутому склону плато, везя на спине хрупкую всадницу. На миг выхватили из тьмы рожки низенького существа, скачущего рядом с конем. Нежно погладили черное оперение длинношеей птицы, парящей на крыльях восходящего ветра.

Высоко на склоне, почти под самым краем плато, тянулся длинный плоский уступ. Там-то и остановился колдовской конь. Всадница безжизненно сползла у него со спины. В семистах футах ниже лежали в лунном сиянии холмы и равнины Мглицы, роскошный бархат и парча тенистых лесов, отделанные серебристой тесьмой ручьев и речушек.

Тулли, скрестив ноги, уселся подле Тахгил. Девушка не шевелилась.

– Проснись, госпожа, – сказал он и пробормотал заклинание домашнего очага, совсем слабое – такое, какое умеют накладывать даже уриски.

Девушка очнулась и, ошеломленная, непонимающе огляделась по сторонам. Ветер подхватил пряди ее темно-коричневых волос, играя ими, точно волны прибоя – стеблями морских водорослей.

Витбью, прекрасная, как вечерняя звезда, в девичьем облике спускалась к ним по лестнице, вырезанной на тверди утеса. Лебединая дева распахнула плащ – и оттуда посыпались круглые плоды, мягкие, точно мотки шерсти, самых нежных оттенков персикового, абрикосового и дынного цветов. Один из них подкатился под ноги Тигнакомайре. Тот обнюхал плод и рассеянно сжевал его.

– Ах ты, дурень! – Тулли хлопнул найгеля по носу. – Иди и найди себе водорослей или рыбы налови. А это для госпожи.

Тигнакомайре виновато закатил глаза, прижал к голове уши.

Со всех потайных укрытий в чащах Мглицы к Тахгил-Рохейн поднималась скорбь: из опустевших гнезд, с побегов, цветы на которых увяли, не распустившись, с ветки, на которой крохотная совушка оплакивала погибшего друга, от поваленного ветром могучего дуба, сухие листья которого превратились в обрывки коричневой бумаги и лишь печально дребезжали от ветра, что горевал средь стволов, нашептывая слова прощания.

Сердце девушки облачилось в серые одежды отчаяния, и тусклость этих одежд струилась во все стороны лучами не-солнца и не-света, окутывая весь мир, даже Мглицу рваными сетями тоски.

Но камни и пепел не плачут.

Я прах. Я камень. Отчаявшийся, одинокий камень, разъедаемый изнутри жгучей кислотой агонии. Пусть же камень рассыплется золой, как камни Тамхании. Я – ничто. Я – пустая раковина. Я пойду дальше, но пламя, что пожирало меня, угасло.

Собственная участь отныне не волновала Тахгил. Девушка поднесла хлеб Светлых ко рту, но двигалась механически и безжизненно, как заводная кукла в роскошном салоне Таны. Только эта кукла была вырезана из мрамора.

Я должна продолжать. Если только смогу, я выполню данное себе слово избавить мир от Светлых и вернуть моих подруг домой. А что будет со мной после этого – мне все равно.

– Мы уже далеко забрались, прям удивительно далеко, – сообщил Тулли, когда девушка утолила голод тремя крошечными кусочками хлеба Светлых. – Если вскарабкаться по той вон лестнице в скале, окажешься на краю Вышней равнины. И увидишь пред собой Аннат Готалламор.

Тахгил поднялась по лестнице. Ступени растрескались, заросли мхом и крохотными сорными травами, на которых покачивались миниатюрные белые цветы. Подобравшись к вершине, она остановилась и, приподнявшись на цыпочки, осторожно заглянула за край.

Равнина тянулась вдаль, точно пол из плит обсидиана и черного янтаря. Однако и здесь имелась кое-какая растительность. На каменной поверхности пружинила низкая травка, виднелись разрозненные шарики кустов. Лучистые звезды сияли здесь еще ярче – казалось, они совсем рядом, только протяни руку. Но, загораживая звезды, над равниной вздымался верхний утес. И на самой вершине его стояла крепость, ощетинившаяся скоплениями башен и бастионов, остроконечных крыш, зубчатых стен и летящих контрфорсов. В мрачных стенах зияли узкие сводчатые бойницы, казавшиеся лишь крошечными точками по сравнению с каменной громадой. Они светились внутренним светом, к которому сейчас примешивалось слабое голубоватое сияние ухта – так летним вечером, после захода солнца, небо еще краткий миг хранит память о синеве дня, так блестят ледники в горах, так лучится дым в свете луны. Несколько сотен узких блестящих глаз угрожающи смотрели со стен крепости на мир вокруг.

Внимание Тахгил привлекло какое-то движение, Девушка медленно опустилась, присела, пряча голову. По камням застучала торопливая побежка – оказывается, равнину охраняли спригганы. Девушка тоже заторопилась вниз по лестнице. Как только она добралась до уступа, Тулли запихал ее в расщелину на скале. Над головой раздались скрипучие голоса, застучала осыпающаяся галька. Тигнакомайре заржал и сделал несколько курбетов, держась в опасной близости от обрыва. Маленькие копыта ловко балансировали на краю. Спригганы на вершине утеса поглядели на водяного коня, что-то прочирикали и наконец ушли.

– Уф-ф! – выдохнул Тулли. – Едва не попались.

У Тахгил же слова не шли на язык. Она давилась ими, немая и безгласная, как некогда в далеком прошлом. Девушка изо всех сил боролась с безумием, в глубине души мечтая о том, чтобы лангот поскорее сразил ее, не терзая ожиданием медленной и мучительной гибели.

Наконец обретя дар речи, она спросила мертвенным монотонным голосом:

– Как же мне пересечь равнину? Там ведь негде укрыться.

Это были первые слова, произнесенные ею с тех пор, как ока услышала принесенные лебединой девой вести.

– Сильнокрылые лебеди легко, точно перышко, перенесут миниатюрную смертную, – сказала Витбью. – Морской народ одолжит нам сеть. Четырем лебедям хватит сил снести смертную до Черной крепости.

Едва осознавая все значение столь запоздало предложенной привилегии, Тахгил кивнула. Она словно бы смотрела на все происходящее со стороны, с другого конца длинного туннеля, из дальних далей видела трех колдовских созданий, что ютились на узком уступе в поднебесных высотах Мглицы. И на саму себя она глядела так же бесстрастно и отстраненно. Ответ Тулли ка реплику Витбью донесся до нее глухо, точно из-за кирпичной стены:

– Ничего не выйдет. Охота вас выловит – или наземным стражникам придет в голову поглядеть вверх. На фоне звездного неба вас заметят в два счета. Девонька хочет пробраться в Готалламор тайком, а не чтобы ее притащили туда в цепях. Там уже и так две пленницы – что будет проку от третьей?

– Но как она спасет своих сестер? – Судя по виду, лебединой деве все это до смерти надоело. – Что вообще проку от полуживой и полоумной смертной? Что она сможет сделать? И кто поручится за то, что те две пленницы еще живы? Весь этот план – сплошной сумбур, заранее обречен на неудачу. Хватит! Сколько можно делать глупости?