355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Сесилия Дарт-Торнтон » Битва вечной ночи » Текст книги (страница 6)
Битва вечной ночи
  • Текст добавлен: 9 сентября 2016, 17:52

Текст книги "Битва вечной ночи"


Автор книги: Сесилия Дарт-Торнтон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

По пути домой он придержал своего коня и поравнялся с ней.

– Сегодня ночью вы и ваши спутницы не можете оставаться в моем доме, – тихо проговорил он. – Уже много лет как мой дом в ночь перед праздником Катания-на-Ворвани тревожит явление какого-то существа, и на сей раз я твердо вознамерился, вооружась тилгалом работы нашего колдуна и острым топором, подкараулить его и избавиться от этих визитов раз и навсегда.

– А что это за существо?

– Мастер ловких чар. Два человека, глядя на него одновременно, увидят совершенно разное. Кому-то он покажется огромным сгустком слизи навроде медузы, кому-то – человеком, но без головы. А мне он является безногим зверем.

– Он опасен?

Эрроусмит пожал плечами.

– Лучше уж поберечься. Я распорядился, чтобы вас, моих сестер и слугу устроили на ночлег у соседей. Я же проведу ночь там.

В тот вечер Деревенский Трубач поднес к губам окованный золотом огромный Лесной Рог в форме полумесяца и трижды протрубил в него. Звук этого рога с древних времен каждый вечер оглашал Апплтон-Торн.

– Чтобы указать путь тем, кто заплутал в лесу, – объясняли селяне, – обычай со старых времен, когда люди еще ходили в лес, а он не стал еще обиталищем всякой нечисти. Теперь-то туда никто не ходит. В общем-то, Лесной Рог уже и ни к чему, но ведь таков один из древних законов, отменять которые мы не смеем. Если все хорошо, зачем что-то менять?

После того как солнце скрылось за холмами, к Восточным воротам пришел Финодири.

– Впустите его, – распорядился Эрроусмит, всецело занятый приготовлениями к ежегодному ритуалу. Стены деревенских домов украсились гирляндами из березовых веток и бархатцев, с каждой двери свисали цветы боярышника и ивовые сережки – заносить их в дом было ни в коем случае нельзя, ибо все знали – они притягивают невезение.

Купер привел Финодири к Господину Деревни и Повелителю Сотен.

– Надо еще что-нибудь скосить? – спросил овинный. – Круглое поле под Холмом Праздничных Огней?

– Да, только постарайся на этот раз поаккуратнее, – язвительно сказал ему Эрроусмит. – Уж коли взялся за дело, работай на совесть. Ты косишь слишком высоко от земли.

– Слишком высоко? – повторил Финодири.

– Стерня слишком высокая.

– Слишком высокая? – снова повторил Финодири. – Гэлан Эрроусмит, это тебе напевает в уши человечья кровь. Далеко ли Сул Скерри?

– Ох, валяй-проваливай! Сегодня у меня много дел, не до глупой болтовни.

Финодири побрел было прочь, но тут же остановился, весь словно бы разбухая от обиды.

– Слишком высокая? Я вам покажу высокую! – завопил он. – Финодири отличный косарь! Я пашу, я засеваю, я жну и в скирды метаю. Пасу коров и овец, молочу, сгребаю и таскаю, сметываю стога. За час исправлю дневную работу, а взамен ничего и не прошу, кроме как плошку снятого молока. Ни травинки больше не скошу, пока и ты не потрудишься рядом со мной, Эрроусмит. Сделаю в десять раз больше тебя – посмотрим, у кого стерня будет выше!

– Мне надо скосить тот луг, а сегодня я занят!

Финодири не шелохнулся.

– Ну ладно, – устало промолвил Эрроусмит. – Встречаемся на круглом лужку в час ухта. Нам хватит времени?

– О, Финодири-то времени с лихвой хватит.

– Отлично. А теперь проваливай.

– И кстати, Эрроусмит, где моя крынка снятого молока за вчерашний урок?

– Вейнрайт даст тебе по пути отсюда.

– В жизни не слышала о деревне, где бы так вольничали с нежитью, – подивилась Кейтри, когда Финодири под присмотром Флетчера заковылял к гостинице. – Вы тут говорите и обращаетесь с ними, точно с лорральным народом!

– Апплтон-Торн живет по своим законам, – коротко ответил Эрроусмит.

Человек в маске объезжал деревню на «ворвани», широкой доске, которую тащили на плечах два дюжих носильщика. Он останавливался у каждого дома, получая в дар монетки, цветы и еду, а потом вернулся к таверне, где поделил добычу со своими помощниками. За ним неотступно следовали стайки ребятишек, распевающих песни.

Загадочное Катание-на-Ворвани было еще одним древним и непонятным обычаем, происхождение и значение которого забылись за давностью лет. Избранный житель деревни одевался в старинный наряд, столь густо расшитый шариками репейника, что из-под них не было видно ни клочка ткани, закрывал лицо такой же маской, на голову нахлобучивал украшенную цветами шляпу, а в руки брал по посоху. На одном из этих посохов красовался Королевский Стяг Эльдарайна, на другом – знамя Императора, а сами они тоже были перевиты весенними цветами.

Вивиана с Кейтри пришли от этого обряда в полный восторг и со смехом твердили, что надо бы ввести его и при дворе. Народ веселился до самого вечера, потом все разошлись продолжать праздновать по домам. Но Эрроусмита не было ни в одной из веселых кампаний. В полном одиночестве он сидел у себя дома, выжидая появления призрака.

Деревня притихла.

Тишина казалась какой-то неестественной, даже колдовской.

В доме соседей Эрроусмита Тахгил рассеянно поигрывала затейливо изогнутой палочкой из орешника, которую вручил ей сегодня Эрроусмит, желая гостьям спокойной ночи. Принимая подарок, девушка невольно обратила внимание на руки хозяина: шершавые, с тоненькими прозрачными перепонками между пальцев.

Сестры, Бетони и Соррель, не ужинали. Делая вид, что совсем не нервничают, они сидели с незамужней соседкой и делились со спутницами Тахгил познаниями о растениях.

– И, конечно же, ни за что нельзя рвать красные смолевки, – многомудро поучала Соррель. – Не то быть грозе.

– Грозу вызывают и другие цветы, – перебила старушка Хейзел. Узловатые пальцы ее ни на миг не останавливались, из-под них на свет появлялось красивое кружево. – Еще дрема, лесные анемоны и громовка, которую называют также вероникой.

– Зато защититься от молний, – добавила Соррель, – можно при помощи бузины, лука-порея и заячьей капустки.

– А еще шиповника, – сказала ее сестра и, закусив губу, поглядела на занавешенное окно.

– А зачем нужна эта штука? – поинтересовалась Тахгил, показывая ореховую палочку.

Сестры смущенно переглянулись.

– Это из-за жимолости, – не совсем в тему пояснила Соррель. – Когда веточка была совсем зеленой, вокруг нее обвивалась лоза жимолости, вот она и изогнулась. А теперь так и осталась.

– Но зачем?

– Да так, просто талисман на удачу.

– Любовный талисман, – тихонько выдохнула Кейтри. Поднялся ветер. Раздался громкий стук – то ли просто дверь хлопнула, то ли упало что-то тяжелое. Лошадь в конюшне пронзительно заржала и принялась бить копытами в стену.

Обе сестры замерли, повернувшись в сторону дома, где караулил их брат.

– А что за существо беспокоит вас каждый год? – спросила Кейтри. – И как оно проникает за Ограду?

– Увы, мы не знаем, – ответила Соррель. – Гэлан думает, может, оно прилетает по воздуху и спускается в дом по трубе. А может, вылезает из-под очага, через какой-нибудь потайной лаз. Оно бегает проворнее гончей и летает быстрее орла.

– А как ваш брат собирается с ним бороться?

– И этого мы тоже не знаем. Он запретил нам сторожить с ним. О, мне и подумать страшно, что может случиться – пожалуйста, давайте снова о чем-нибудь поговорим, чтобы хоть как-то отвлечься!

Гэлан Эрроусмит сидел в пустом доме в кресле перед очагом, положив на колени топор, а в руке держа резной ясеневый посох. На столе теплились огоньки тростниковых свечей, каждая с желтой можжевеловой почкой на кончике, в камине горело ясное и чистое можжевеловое пламя. Ветер завывал в дымоходе, точно намаррские всадники. Над дровами вспыхивали и исчезали недолговечные созвездия летучих искр.

Час был уже поздний. Внезапно в комнате раздался тяжелый грохот – словно на пол бросили чью-то тушу. Эрроусмит поднял взор.

– Мирт очень красив, – Бетони говорила чуть громче, чем следовало бы, – но из всех растений, что не выращивают в садах, я больше всего люблю боярышник. Цветы у него белоснежные, как сама чистота, ягоды алые, как страсть, а листья зелены, как молодая весна. В колючих ветвях находят приют мелкие пташки – и потому в зарослях боярышника не умолкает птичий звон. Даже зимой его мрачные облетевшие ветви, вырисовывающиеся черными линиями на фоне серого неба, красивы какой-то особенной дикой красотой.

– Но эти колючки жестоки, – напомнила Соррель, бросая очередной быстрый взгляд на окно. – А уж если принести его цветы в дом, злосчастья не миновать.

– То же касается и ландыша, и всех прочих белых цветов, – возразила Бетони.

– Да, но все не так опасно, как принести в дом сирень, – вставила словечко старая Хейзел.

– Не стану спорить, что колючки боярышника бывают жестоки и злы, – сказала Бетони, – но только к глупцам и невежам, приближающимся к боярышнику без должной осторожности. Что же до того, чтобы ставить цветы в дом, – да кому же захочется рвать этакую красоту и смотреть потом, как она вянет, когда на ветке, под поцелуями солнца и дождя она долго еще сохранит свежесть и аромат? Говорят, что из всех белых цветов Светлые более всего любят именно боярышник, потому-то и прокляли всех, кто посмеет ломать ветки и запирать их в четырех стенах.

– Говорят, терновник вообще находился под покровительством волшебного народа, – промолвила Хейзел. – А кое-кто считает, будто бы эти чары все еще в силе. Когда я была девочкой, любой терновый куст, что рос наособицу, называли «деревом Светлых». Да и по сей день никто не режет веток у таких деревьев: повредить «дерево Светлых» – вернейший способ накликать на себя смерть или помешательство. Снаружи раздался шум. Все пять барышень, а с ними и почтенная старая дева поспешили выбежать из дома. По Эрречде бежал какой-то человек.

– Идите и поглядите! Идите и поглядите! Там, за Западными воротами, на утесах!

Группка жителей деревни уже торопилась к воротам. Стражники, захлебываясь, рассказывали, что за тварь только что прогнал мимо них деревенский голова.

Накинув плащи, девушки поспешили следом по дороге, которая шла по самому краю утеса, так что внизу с шумом били соленые волны прибоя и тучи брызг порой захлестывали через кромку скал. Поднялся ветер, море свирепствовало на острых камнях, кипело белой пеной, ни дать ни взять – молоко на огне. При свете звезд острые валуны внизу блестели, точно выточенные из сизого камня голуби. Стеклянные водные валы разбивались о них, поднимались клубами серебристого пара.

Существо, с которым сражался Эрроусмит, было прибито к земле на самой вершине утеса. Из туловища существа – Тахгил оно показалось просто кулем белой шерсти – торчала рукоять топора.

– Не бойтесь, – промолвил Эрроусмит, обвивая теплой шершавой рукой талию девушки. – Оно явилось в дом, и я погнался за ним с посохом в одной руке и топором в другой. Оно помчалось на утесы, я за ним. И только Оно уж собралось соскользнуть с камней в море, я выкрикнул Слово и метнул топор.

– Где Паук? – кричали селяне. – Позовите Паука.

Однако тот, судя по всему, знатно напраздновался во время Катания-на-Ворвани и все еще не отошел от воздействия крепкого яблочного вина, а потому просыпаться и не думал.

Сбившись в кучку на солидном расстоянии, которое они сочли безопасным, зеваки разглядывали прибитую к камням непонятную тварь. Та не шевелилась. Понять, жива ли она, было решительно невозможно – равно как и разобраться, как она выглядит на самом деле: каждый видел что-то свое, не то, что другие.

– Надо бы его прикопать, – предложил кто-то, и несколько молодых парней бегом бросились в деревню за лопатами.

Чудище забросали землей, а потом вырыли вокруг глубокую и широкую канаву, чтобы ни человек, ни зверь не могли бы приблизиться к опасному предмету и потревожить его, если его еще способно было что-то потревожить.

Строго говоря, никто из деревенских не осмеливался к Существу и близко подойти. Все стояли вокруг, а ветер играл полами плащей, придавая людям сходство со стайкой диковинных птиц, что хлопают крыльями, собираясь взлететь.

Теперь, когда первый порыв возбуждения схлынул, все как-то вдруг вспомнили, что находиться ночью за оградой довольно-таки опасно, и заспешили по домам, на ходу похлопывая Эрроусмита по спине и поздравляя его с победой.

– Я, пожалуй, покараулю еще в доме остаток ночи – на всякий случай, – сказал тот и повернулся к Тахгил. – Слышите ли сырой ветер с воды, мистрис Меллин? Как будто голос выкликает чье-то имя.

– Я слышу ветер, – отвечала Тахгил, увлекаемая прочь букетом девушек.

– Доброй ночи, – пожелал ей Эрроусмит.

– Доброй ночи.

В час ухта Тахгил пробудилась от мучительных снов – резко, как внезапно отпущенная тугая пружина, вернулась к осознанию действительности, близящегося нового дня. В этот ранний час должно что-то произойти.

Ветер улегся. Кругом все затихло. Девушку разбудил стук подков – выглянув в окно, она увидела, что Эрроусмит оседлал лошадь и выводит ее из стойла. Ну да! Финодори вызвал его вместе косить круглый лужок – и очень сердился. Уриск предупреждал… овинный может быть мстителен и опасен! Бетони и Сорель тоже зашевелились.

– Вы как – не боитесь выйти из дома? – спросили они. – Мужчины повели Паука взглянуть, что за Существо там прибито на скалах. Уж он-то знает, что делать. А по дороге можно ополоснуть лицо первой росой. Говорят, если первого уайнемиса умыться предрассветной росой, это очень полезно для цвета лица. И от веснушек избавляет.

– Мы пойдем.

Тахгил и ее подруги торопливо оделись, накинули плащи. За Эречдом из еще не поредевшей тьмы вырисовывались смутные силуэты. Огоньки факелов весело плясали во тьме, но лица людей были строги и серьезны – в этот час ни о какой праздничной атмосфере не могло быть и речи. Холод, тишина, напряженная, выжидающая темнота, слабые-преслабые голубоватые проблески зари в неподвижном воздухе – все это невольно навевало уныние даже самым бесшабашным гулякам, выскочившим на улицу после ночной попойки в трактире.

Хотя таковых, кстати, сегодня тут не нашлось: попойка на всю ночь была для селян Апплтон-Торна роскошью, которую они позволяли себе только на праздник Летнего Солнцестояния. Отдых являлся для них суровой необходимостью: выживать-то приходилось тяжким трудом – хотя и не таким тяжким, как пришлось бы без помощи некоего мускулистого овинного.

Паук запаздывал – добудиться его никак не удавалось. Деревенские девушки воспользовались затишьем, чтобы умыться росой с листьев боярышника и плюща – говорили, будто бы именно такая роса поистине чудодейственна.

– Умойся росой с плюща – и года не пройдет, как найдешь себе мужа, – перешептывались они, подхихикивая.

Наконец на поляне, зевая, появился жилистый сухой старичок-колдун, и три иноземки присоединились к факельному шествию, что потянулось через ворота в мерцающую тьму по дороге на утесы. На ходу люди переговаривались приглушенными голосами. Наконец впереди показалась цель: широкий ров и курганчик за ним. Из вершины кургана еще торчала рукоять топора. Здесь процессия остановилась. Все выжидающе сгрудились вокруг Паука.

Колдун с мрачно-торжественным видом поглядел на насыпь. За ней атласным блеском мерцало море. Легкий ветерок поднимался оттуда на вершину утесов, забирался под плащи зевак, так что они раздувались, будто боевые знамена.

– Надо бы поглядеть на эту тварь поближе, – промолвил Паук.

Из толпы ему протянули лопату. Колдун перепрыгнул насыпь и начал раскапывать курган. После седьмого взмаха лопатой из раскопа вырвался сноп мертвенно-синего света. Зеваки со сдавленными охами и ахами попятились. Невесть откуда взявшийся туман заволок Паука мутной пеленой, сквозь которую потрясенные наблюдатели могли разобрать лишь, как из кургана поднимается что-то неопределенное и расплывчатое. А в следующий момент это нечто неопределенное скатилось вниз с утеса в море.

Зеваки закричали в испуге, но Нечто уже исчезло.

Пелена тумана разорвалась неровными лохматыми полосами, ветер унес ее прочь. Паук стоял, опираясь на лопату и глядя с обрыва в море.

– Может, это был тюлень, а не то – выдра? – предположил чей-то голос.

Колдун важно покачал головой.

– Зловредные духи, обитающие в воздухе, на земле и в пучине морской, куда многочисленнее, нежели мы можем себе вообразить. Так как же могут такие, как мы, надеяться познать их всех – или хотя бы видеть такими, каковы они есть? – произнес он. – Лучше предоставить их более могущественным чародеям, особливо же – тем, которые Видят.

Покачивая головами и дивясь, сколь же странен мир, селяне побрели обратно, а солнце уже высунуло румяную щечку над горизонтом, окрасив его нежным девичьим румянцем.

Когда барышни уже подходили к двери, раздался стук копыт и к дому галопом подскакали три лошади. Эрроусмит, управляющий и староста спешились. Сквозь плотную ткань штанов Эрроусмита просачивались темно-красные, точно старое вино, ручейки крови. Морщась, он захромал к дому, отмахиваясь от помощи друзей. Сестры, тихонько причитая, бросились к нему.

Введя брата в дом, они немедленно усадили его, заставили положить ногу на табурет, а сами занялись его раной.

– Гнусный подлец! – бушевал Эрроусмит. – Пока я косил, он так и несся за мной по пятам, подсекая траву под корешок, да так яростно, что чуть мне поджилки не подрезал! Ей-ей, я чудом ноги уберег – только и знал, что уворачиваться – и то вон он меня всего поранил. Я сказал ему, чтобы впредь не смел на меня работать, раз он так со мной обошелся, а он сказал – еще чего, все равно будет. И погнал стадо моих овец на пастбище на Холм Праздничных Огней. Мы бросились за ним, так он от злости подогнал их слишком близко к обрыву, и некоторые попадали. Придется созвать побольше народа и выгнать наглеца прочь!

– Боюсь, силой вам от него не избавиться, – заметила Тахгил.

– Очень может быть, – мрачно согласился Эрроусмит.

Ясным утром вся деревня высыпала на поляну воздать почести Благородному Торну. Дерево украсили цветами и лентами, шесть девушек, прискакав на черных баранах, водили вокруг терновника хоровод под традиционную Хвалебную Песнь, которую пели все остальные присутствующие. Потом все пировали на зеленой лужайке Эрречды, пили, состязались в различных сельских играх и потехах.

Затем из ворот выехала целая кавалькада всадников в роскошных костюмах. Начиналась ежегодная Пограничная Скачка – объезд общинных земель деревни, довольно опасная прогулка, ибо путь лежал под мрачными сводами Казатдаура. Возглавлял кавалькаду молодой парень, избранный знаменосцем, – он вез деревенское знамя, а в конце Скачки начинал общий парад.

На этом Летние Празднества не заканчивались. Когда тени удлинились, предвещая наступление вечера, деревенские власти, ответственные за мир и покой Апплтон-Торна, двинулись обходить деревню, собирая подушный налог с каждого домохозяина и – по древнему праву, равно дерзкому и непорочному – поцелуй с каждой женщины, что попадалась им на пути. Управляющий, бейлиф, староста, Хранитель Ключей от Общей Казны, водный староста, констебль и Глава Деревни исполняли сию веселую обязанность, неся в знак своей власти посох, также разукрашенный лентами. Их сопровождал «тыквенный весельчак» в шутовском наряде – он кидал ребятишкам маленькие выдолбленные тыковки, наполненные сахарными фруктами и медовыми пирожными, а также преподносил это угощение каждой расцелованной селяночке.

– Фи! Какой глупый обычай! – заявила Кейтри, глядя, как почтенные матроны, притворно визжа, отбиваются от шутливых заигрываний сборщиков подати.

– Все равно ты еще слишком мала, – возразила Вивиана, глядясь в крохотное зеркальце, привешенное на цепочке к ее поясу, и пощипывая щеки, чтобы раскраснелись.

– Вот уж не хотела бы, чтобы меня целовали эти мужланы!

– А вот я бы не отказалась от поцелуя мастера Эрроусмита, – заметила Вивиана, с радостью принимавшая участие во всех развлечениях. – И тот молоденький водный староста весьма недурен собой. Поглядите только, что за плечи – косая сажень!

– Запрусь-ка я в доме, – решила Кейтри. – Там они меня никогда не найдут.

– Я тоже, – присоединилась к ней Тахгил, – Я устала от праздников.

С каждым часом лангот все глубже запускал в нее свои когти.


* * *

День подходил к концу. Даже через закрытые ставни второго этажа проникали отдаленные взрывы смеха и веселые голоса. На опустевшей поляне Эрречды пропел Лесной Рог. Вдруг ставни распахнулись и в комнату по приставной лестнице, неловко ступая на раненую ногу, залез Эрроусмит.

– Я не позволю нашим вас беспокоить, – сказал он. – Сестры заперли дом и унесли с собой ключ. А лестница есть только у меня.

Он поглядел на Тахгил, спокойно сидевшую рядом с Кейтри. И вдруг замялся.

– Вы пришли потребовать законного поцелуя? – спросила девушка. – Если так, не могу вам препятствовать.

Молодой человек ответил не сразу. Наконец он протянул ей украшенный лентами шар медового цвета.

– Нет. Вы ведь не из нашей деревни, мистрис Меллин. Вы не должны мне ничего.

Тахгил приняла дар. Когда Эрроусмит повернулся, чтобы уйти, Кейтри вдруг приподнялась на цыпочки и быстро поцеловала его в поросшую щетиной щеку. Он пробормотал что-то неразборчивое и перекинул ноги через подоконник. Однако прежде, чем слезть, снова на миг замялся и, глядя на Тахгил, смущенно спросил:

– А вы не останетесь до Летнего Равноденствия? Вы были бы Королевой Гирлянд!

– Нет, – покачала головой девушка. – Я не могу остаться.

Она глядела вдаль ему за плечо, словно пыталась разглядеть что-то, что не мог видеть никто, кроме нее одной.

– Да, понимаю, – уныло промолвил Эрроусмит, слез с лестницы и скрылся из виду.

По всему Апплтон-Торну заливисто, точно колокольчики на краю прозрачного пруда, звонили маленькие колокола. По узким улицам гуляла ночь.

От дома к дому, ища прибежища и жутко клацая зубами, сновал оскаленный лошадиный череп. Он гарцевал и подпрыгивал, зловеще лязгали челюсти. Молодежь ошивалась на безопасном расстоянии от пугала, однако какой-то высоченный здоровяк в женском платье безбоязненно шагал рядом с лошадиным привидением, размахивая метлой.

– Эй, Салли! – кричали юнцы.

Здоровяк ревел в ответ, потрясал метлой и гнался за ними. Второй актер, спрятанный под белой простыней и несущий шест с насаженным на него лошадиным черепом, тоже бросался в погоню, дергая привязанные к челюсти лошади бечевки, чтобы пострашнее лязгать зубами. Сегодня ночью происходило Сожжение Моряка, а значит, и Деревянная Коняга тоже пустилась в ритуальное странствие.

На другом конце деревни вынесли огромное, больше человеческого роста, чучело. Руки Моряка безвольно свисали на плечи двух носильщиков, тело, обмотанное старым тряпьем и мехом, было пропитано скипидаром и китовым жиром, в бесформенной голове жутковато (и довольно-таки опасно) поблескивали две плошки со свечками, всунутыми на место глаз. Следом за чучелом вереницей тянулись жители деревни. У домов самых почтенных и уважаемых селян чучело останавливалось, а кто-нибудь из сопровождающих заводил монотонным и пронзительным голосом:

 
Копейный Утес – тут разбил он свой нос.
Апплтон-Торн – тут подул он в свой горн.
Карраханов ял – тут он ногу сломал.
На речном бережку проломил он башку.
Травяной Венец – здесь нашел он конец.
Эй, парни, крикнем!
 

Толпа кричала троекратное «ура!», прикладывалась к кувшинам и кружкам с вином, и шествие продолжалось. Деревянная Коняга и лихая Салли украдкой напрыгивали из-за угла на любого гуляку, отбившегося от общей толпы. Тахгил и Вивиана, тоже сжимавшие по факелу, угодили в самую давку и вынуждены были идти, куда нес их людской поток. Все так же звоня в колокольчики, веселая процессия вышла из Западных ворот и направилась по дороге вдоль края утесов мимо раскопа на том месте, где вчера ночью скатилось в море Нечто. Вниз по неровной лестнице двигалась толпа, увлекая с собой Лодочника, а Деревянная Коняга клацала зубами в хвосте шествия под взмахи метлы гигантской Салли. И вот на повороте, где вырубленная в скале лестница выходила на ровную площадку, аккурат над самой высокой отметкой прилива, все факелы, кроме одного, погасли, и Лодочник встретил свой конец. Его пронзили ножом и уложили в каноэ, а потом подожгли. Каноэ оттолкнули от берега в странствие по темным водам залива. Пока Лодочник горел, селяне пели – но не какую-нибудь народную песню, сочиненную специально для этого случая, а просто что в голову взбредет. Полыхая, чучело громко потрескивало, оранжевые языки пламени отбрасывали слепящие отражения на обсидиановую поверхность воды. Прилив и течение вскоре завладели своей добычей и понесли лодку прочь от берега. Чем дальше уплывала она, тем меньше становилась для наблюдателей – но тем выше вырастала стена огня, пока лодка не превратилась в великолепный цветок чистейшей, бьющей во все стороны энергии – цветок, окруженный кромешной мглой, затмевающий весь остальной мир, ослепительно переливающийся тончайшими оттенками рубина, топаза и янтаря. Позабыв о времени, нестройно выводя разрозненный мотив, люди на берегу завороженно наблюдали, как удаляется лодка. Бас и альт, тенор и сопрано этого нетрезвого хора звучали все более и более торжественно и серьезно. Далеко за гладью волн лепестки огненного цветка начали постепенно оседать и увяли совсем. Догорающий Лодочник превратился в мерцающую искру, раскаленный уголек в черной яме. А потом лодка затонула – зашипела вода, и все было кончено.

Значение и смысл этого ритуала давным-давно потерялись во тьме веков.

Единственный факел вновь дал жизнь остальным, и процессия, предводительствуемая Деревянной Конягой, потянулась обратно вверх по скалам в деревню. Колокольчики молчали. Часть селян приотстала. Замыкал шествие Купер. Пройдя за ворота, остальные услышали его крик и, обернувшись, увидели, что он показывает на распростертую возле дороги фигуру.

– Тут раненый! – кричал он, приставив руки ко рту. – Идите сюда, помогите мне!

Но не успел никто и шага сделать в его сторону, как распростертая фигура вдруг выросла до сверхъестественного роста, футов тринадцати в вышину, и погналась за Купером. Несчастный с дикими криками пустился бежать, плащ развевался у него за плечами. Последним отчаянным усилием беглец ворвался в ворота и рухнул без сил. Часовые поспешно захлопнули ворота и задвинули засов. Гигантская башня на ходулях уменьшилась до вполне приемлемых размеров и с безумным хохотом зашагала прочь.

– Быконищий! – в страхе завыла толпа. – Быконищий с Крич-холма.

Купер стонал, лежа на земле. Друзья поднимали его на ноги.

– Да будет тебе, Купер, – философски утешали они. – С тобой не произошло ничего такого, что нельзя было бы поправить кружечкой доброго пива.

В «Терновом дереве» вновь собралась прежняя компания, однако в ряды гуляк закралось смутное беспокойство.

– Сегодня Быконищий, вчера Нечто, – бормотали многие. – Не говоря уж о Шоках. И кто будет следующим? Не иначе как Черная Эннис. Да-да, как пить дать, скоро мы услышим, как она лязгает зубами у нас под окнами, тянет железные когти, чтобы украсть наших детей – и как нам защитить их?

Многие снова начали искать ответа на эти вопросы у трех путниц издалека.


* * *

Несмотря на все эти досадные происшествия, пребывание трех подруг в Апплтон-Торне все затягивалось и затягивалось. Каждый день приносил все новый и новый предлог, чтобы побыть здесь еще немного. И все же, хотя большинство местных уговаривали путниц пожить в деревне подольше и доказывали, что пускаться в дорогу в эту пору крайне опасно, находились и другие. Эти другие перешептывались, что, мол, не иначе как три безумные странницы своим злополучным одиноким походом притягивают к себе всевозможную нечисть, а ежели задержатся тут подольше, так и на всю деревушку навлекут неведомую угрозу.

Кроме того, всем было крайне любопытно, куда это идут их гостьи, да зачем, да как намерены путешествовать дальше. Не желая давать любопытствующим ни тени намека, подруги отделывались единственным объяснением, которое сумели придумать: они, мол, сошли с купеческого корабля в устье залива и поднялись пешком по прибрежной дороге, чтобы полюбоваться знаменитыми летними праздниками Апплтон-Торна. А со своим друзьями должны вновь встретиться в условленном месте чуть к северу отсюда, в начале грианмиса.

– А почему ваши друзья не отправились с вами? – не отставали охотники до подробностей. – Три юные девицы, одни-одинешеньки, ну куда это годится? Или у вас есть какая-то особая защита?

– Есть, – соглашались подруги, однако не уточняли, какая именно.

– А почему именно на север? И куда дальше-то?

Эрроусмит как мог защищал барышень.

– Прошу вас, – увещевал он не в меру любопытных односельчан, – не лезьте в дела наших гостий. Не то они сочтут нас полными невежами.

Впрочем, подобное вмешательство лишь сильнее разжигало любопытство деревенских, и, так и не получив точных фактов, они сами строили догадки, одна диковеннее другой.


* * *

После размолвки с Эрроусмитом Финодири доставлял жителям Апплтон-Торна все больше и больше хлопот. Что бы ни поручали ему, он брался за дело с такой силищей, что причинял больше вреда, чем пользы: губил скот, ломал инструменты, портил припасы. Его излишнее рвение донельзя угнетало Эрроусмита.

– Он становится настоящим неявным, – жаловались и мужчины, и женщины Апплтон-Торна. – Совсем сбился с пути. Пора что-то делать.

Однажды вечером посередине зеленого месяца уайнемиса, после того как Финодири, разбрасывая на просушку сено с лужка на Холме Праздничных Огней, умудрился разметать его по всей округе, так что уже не собрать, Тахгил спросила:

– Мастер Эрроусмит, как же вы собираетесь разбираться с Финодири?

– Сегодня же ночью, – отвечал тот тихо, оглядываясь, не слышит ли кто, – мы соберемся. Овинный вконец отбился от рук, стал настоящим неявным. Нельзя позволять ему и дальше оставаться в наших краях. Кто скажет, какими пакостями он занимается вот хоть прямо сейчас?

– Но он же обитает здесь уже много веков, правда? Он же стар, как ваши обычаи, а не то и еще старее.

– Возьмем железо, – продолжил предводитель деревни, не слушая девушку, – косы, вилы, топоры и добрые эльдарайнские мечи. С нами будет Паук. А я знаю Слово. Слово Заклятия.

– Ваши люди могут серьезно пострадать. Он очень силен, Финодири. Я слышала, однажды он поднял каменную глыбу, которую все мужчины деревни вместе и сдвинуть не смогли. Скажите, вы жаждете отомстить ему – или и правда печетесь лишь о безопасности деревни?

– Не спорю, отомстить хочется, и очень. Но, покуда я глава этой деревни, меня в первую очередь волнуют ее заботы.

– Тогда попрошу вас сделать одну вещь.

– Да – и какую же, мистрис Меллин?

– Однажды – а кажется, это было давным-давно – я предложила заплатить ему, а он сказал: «Увы, бедный Финодири, не прогоняйте его! Он только и хочет, что помочь!» Подарите ему одежду, хорошую новенькую одежду по размеру. А то он одевается в лохмотья, как настоящий домашний дух он, может статься, уйдет, если получит награду. Кроме того, поскольку уж он так усердно трудился на благо деревни, согласитесь, он заслуживает должного признания.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю