Текст книги "Битва вечной ночи"

Автор книги: Сесилия Дарт-Торнтон

В один из дней, предшествовавших коронации Эдварда, по этим садам брели, негромко беседуя меж собой, мужчина и женщина в богатых придворных одеяниях. На ходу они раздвигали свисающие почти до самой земли побеги золотистой ивы. Живая завеса легонько качалась и шелестела. В воздухе густым снегопадом кружили выцветшие бледно-желтые листья.

Поверх темно-зеленой туники Ангавар надел длинный темно-красный сюрко из бархата. Узор для этого сюрко придумывал он сам: орел, увенчанный звездной короной и венком из цветущего терновника. Плечи Верховного короля Светлых покрывал великолепный плащ, застегивающийся на груди усыпанными самоцветами ромбовидными пряжками с золотыми шнурами. На тяжелых складках плаща вился узор вышитых листьев терновника. Темно-зеленые брюки были заправлены в охотничьи сапоги до середины бедра. Чело Ангавара украшал тонкий золотой обруч.

Спутница его была одета в длинное светло-желтое платье из шелестящего шелка, расшитого золотыми пятилистниками. Рукава с множеством мелких пуговичек спадали ниже запястий. Шею девушки обвивало тяжелое ожерелье из квадратных пластин красного золота, украшенных рубинами и изумрудами. Густые тяжелые волосы, сиявшие, точно цветы ракитника, свободно рассыпались по плечам. На голове лежал венок из осенних листьев и ягод, вырезанных из сердолика и берила и скрепленных тонкой золотой проволочкой. В локонах девушки искрились вплетенные нитки маленьких изумру-диков, На одно плечо была накинута пелерина с опушкой из меха горностая. Талию обхватывал пояс, сделанный в пару ожерелью.

– С чего же это все началось? – задумчиво проговорила Ашалинда. – Ты охотился, а Вильям из Эриса попытался украсть твою добычу. Однако ты проявил великодушие – и так зародились узы дружбы меж Эрисом и Фаэрией. Сдается мне, ныне ты уже не так наслаждаешься погоней.

– Олени Светлых более не скачут в лесах Эриса, – отозвался Ангавар. – Светлые предпочитают охотиться лишь на волшебную дичь, которая не гибнет по-настоящему, но оживает вновь. У таких зверей в запасе уйма уловок, как бы обмануть охотника. Чтобы загнать их, требуется большое умение. Они не боятся ни боли, ни смерти, ибо ни то ни другое им не ведомо. Они наслаждаются охотой совсем как дети – игрой в прятки.

Протянув руку, он коснулся свисающего побега с вянущими желтыми листьями.

– За годы, проведенные среди людей, я приучился ценить хрупкие жизни смертных созданий как никогда прежде. Но сострадание легло мне на плечи тяжкой ношей.

Ашалинда понимала. Ее возлюбленный относился к чужой жизни с почтением, что было Светлым совершенно несвойственно – это противоречило их природе. Он утратил частицу легкомыслия, характерного для всех бессмертных. Бессмертные просто не могли относиться ко всему слишком серьезно – это самым губительным образом сказалось бы и на душах их, и на сердцах. Кто лучше них знал, что вечность – это очень, очень долго?

Солнечный свет пробивался сквозь ивовую листву, испещряя кожу девушки золотистыми пятнышками, А тот, кто шел рядом с ней плавной тигриной походкой, казалось, был самой свежестью листьев, самой сущностью солнечного света. Волосы его блестели, точно на них дрожали капли росы. Ашалин-де невольно вспомнился обрывок старой, неловко переведенной талитской песни:

 
И дни и ночи принадлежали ему,
Ветер и снег, луна и звезды,
Лед и снег, иней, огонь и камень.
Его сила двигала бурями и приливами морей,
Землетрясениями, от которых содрогались скалы,
Извержениями вулканов я ураганами.
Капля росы на тоненькой паутинке,
Вспыхнувшая в первом луче зари,
Разноцветное крылышко бабочки,
Набухшая почка, раскрывшийся лист,
Песня дрозда – все это тоже принадлежало ему.
Белая сова на полом дереве,
Рыжая лисица и золотой орел,
Серебристый сазан, выпрыгивающий из воды,
И все это было прекрасно и необыкновенно,
Все – исполнено радости и красоты.
Смех, веселье и песни,
Гнев и ярость – все это тоже принадлежало ему,
Как и восходы солнца,
Как и закаты.
 

В сердце ее внезапно пробудилось жгучее желание снова увидеть Королевство.

– Я могу подарить тебе весь мир, – промолвил Ангавар, останавливаясь меж янтарно-желтых, клонящихся земле побегов. – Найдется ли на свете что-либо, желанное тебе, чего еще нет у тебя?

– Да! – пылко вскричала Ашалинда. – Давай вместе исправим все зло, все несправедливости! Сделаем, чтобы всем было хорошо! Чтобы все рабы получили свободу, кров и хлеб, а работорговцев бы преследовали со всей строгостью. Чтобы битье слуг было запрещено по закону, а во всех крупных поместьях, особенно у Всадников Бури, работали домовые. Чтобы сокровища, найденные у Лестницы Водопадов, были распределены среди достойных бедняков Жильварис Тарва и других городов! – Девушка горячилась все сильней, слова лились неудержимым потоком, обгоняя друг друга. – Давай подарим Апплтон-Торну новую мельницу для утесника, хороший плуг, дюжину серпов из наилучшей эльдарайнской стали и двадцать крепких коней, чтобы ходили под плугом. Ой, мне столько всего в голову приходит! Сейчас, сейчас! Ой, и еще – пересмотреть придворный обеденный этикет!

Уголки губ Ангавара дрогнули от сдерживаемого веселья.

– Как ты пожелаешь, – сказал он, – так и будет. Но не забывай: новые законы в Эрисе отныне должен издавать Эдвард, а не я.

– Я уверена – он согласится на что угодно, если предложение будет исходить от тебя. Он горячо любит тебя и высоко ценит твою мудрость.

– А ты, кажется, нет. Ты готова перевернуть вверх дном все, чего я достиг за время своего вынужденного правления.

– Ничего подобного! Фи – ты снова дразнишь меня! Ничуть не сомневаюсь, знай ты только, как плохо обращаются со слугами, ты бы сам принял меры! В детстве, в Авлантии, я ни разу не слышала, чтобы к слугам относились так, как относились потом ко мне самой в Башне Исс. По-моему, в те дни, когда твой народ часто посещал Эрис, пусть и редко попадаясь на глаза смертным, такой жестокости не было и в помине. Светлые ведь терпеть не могут несправедливости и наказали бы жестоких хозяев.

– Откуда ты так хорошо знаешь обычаи Светлых?

– В Хис Меллине нас учили многому, что было тогда известно о Дивном народе. Моей наставницей была Меганви, ведунья. Она очень неплохо разбиралась в кодексе чести, которому следуют… – Тут Ашалинда запнулась. Сызмальства и всю ее жизнь, когда речь заходила о повелителе Фаэрии, он представлялся воображению девушки фигурой легендарной и далекой, дивной сказкой, существующей от сотворения мира, – чем-то таким, о чем можно лишь грезить, не надеясь увидеть даже краешком глаза, чем-то недостижимым, как сами звезды. И теперь просто в голове не укладывалось, что он стоит рядом с ней, разговаривает с ней, улыбается – что он и есть Торн. – Которому следуют твои подданные, – застенчиво докончила фразу она, на миг снова не в силах поднять глаза на возлюбленного. – Я знаю, как четко и ясно исполняются твои законы.

– Мы терпеть не можем неряшества, – честно заметил Ангзвар. – Грязнуль надо наказывать.

– Возможно. Но не поркой же, – возразила Ашалинда. – Вот в чем мы с тобой не сходимся. – Она снова немного поколебалась, а затем продолжила, хотя и сама не слишком понимала, что именно хочет сказать: – Мы вообще различаемся очень во многом. Чем больше я тебя узнаю, тем страннее мне все произошедшее. – С губ ее слетел легкий вздох. – Но эта странность так будоражит мне кровь…

– Границы созданы для того, чтобы их пересекать, – ответил Ангавар и, нагнувшись к возлюбленной, достал флакончик из эмалированного стекла, зеленый, как пламя над раскаленной медной проволокой.

Роспись на флакончике, листья и птицы, выписанные с необыкновенной красотой и свежестью, напомнила Ашалинде колечко в виде листа.

– Знаешь, что это такое?

Прядь длинных черных волос, соскользнув с плеча Ангавара, задела щеку девушки, и Ашалинда на мгновение лишилась дара речи. Черный дрозд на вершине дерева просвистел три звонкие ноты. Кашлянув, чтобы прочистить сжавшееся горло, девушка с трудом обрела потерянное хладнокровие.

– Сама я прежде ничего такого не видела, но, думается, слыхала о чем-то подобном – в одной сказке.

Ангавар отвернул крышечку, под которой оказалась светло-зеленая мазь оттенка молодой травы. Он обмакнул туда кончик пальца, а потом по очереди коснулся век нареченной.

– Силы небесные! – потрясенно воскликнула она. – Уж не то ли самое это снадобье, которым ненароком воспользовалась добрая женщина в сказке об Эйлин? О знахарке, что принимала роды у Эйлин после того, как та вышла за Светлого?

– Именно.

– И теперь я смогу видеть твоих сородичей, даже когда они скрыты от глаз всех прочих смертных?

– Да. Люди не могут увидеть Светлого, если тот сам не пожелает явиться им на глаза. Однако теперь ты будешь видеть моих подданных, хотят они того или нет. А также сможешь мгновенно распознавать все колдовские наваждения.

– Полезное свойство! Но… но вокруг ничего не изменилось, – неуверенно добавила девушка.

– Просто сейчас здесь нет никаких иллюзий.

Ашалинда радостно рассмеялась.

– Вот здорово! Какой ты щедрый!

– Проси большего. Мне приятно радовать тебя.

– Ладно, попрошу. Мне пришла в голову одна мысль. Ах, как это я раньше не подумала? Ведь я давно уже мечтаю освободить слуг Итч Уизге, загубивших свои юные жизни из легкомысленного дурачества.

– Солнце еще не успеет зайти в третий раз, как их найдут.

Она снова рассмеялась от изумления и восторга. До чего же все просто!

– Даже не верится, что все это на самом деле.

Медленная улыбка Ангавара была прекрасна, как луч солнца.

– Так поверь.

Никогда еще двор Каэрмелора не видывал собрания столь пестрого и необыкновенного.

Светлые танцевали и бродили среди людей, ослепляя их блеском и красотой. Их песни и стихи дарили неописуемое наслаждение, хотя иной раз, когда стихала последняя нота, сердца слушателей едва не разрывались от невыносимой радости или бескрайней печали. Кроме того, во дворец приехали простые крестьяне из Апплтон-Торна, слуги из Башни Исс и Таны, бурливая семья из Долины Роз, полоумный эрт со своими зазнайками племянницей и племянником, лавочник с Веревочной улицы Жильварис Тарва, дети с перепонками между пальцев и волосами цвета олова – всех их принимали и чествовали наравне с придворными: те сперва ужасались, потом посмеивались, а потом пришли в полный восторг. Отточенные и изысканные придворные манеры казались пришельцам напыщенными и абсолютно никчемными, а потому как-то быстро сами собой сошли на нет. Дамы и кавалеры каэрмелорского дворца были зачарованы: в жизни еще они так не развлекались. Шут Гоблет крепко-накрепко задружился с Сяанадом, и дружба эта оказалась опасной для чувства собственного достоинства окружающих. Парочка шутников устраивала все новые и новые выходки, но большинство во дворце научились относиться к проказам добродушно, а то и самим принимать участие.

Видели при дворе и иных существ, преимущественно по ночам. Это мог быть уриск, или маленький, безобидный с виду водяной конек, или темноволосый юноша в одежде из мхов и трав, по пятам за которым трусила крохотная свинка. Порой, когда Ангавар гулял вместе со своей нареченной вдоль прудов Осеннего сада, на поверхности которых покачивались желтые листья, туда опускалась грациозная лебединая дева. Тонкая фигурка ее отражалась на глади вод пламенеющей розой. Скоро придворные и вообще смертные начали избегать Осеннего сада – все решили, что там обитает слишком много нежити. Ходили слухи, будто бы пруды его соединяются с морем подземными пещерами, через которые туда приплывают русалки, бенварри, тюлений народ, а иной раз и морские морганы, мерроу, майгдина на туйне и еще какие-то беспрестанно смеющиеся существа, все в ракушках, и груагахи, с которых течет вода, а в длинные, до пят, волосы вплетены цветы и водоросли. Конечно же, горожане не слишком удивлялись такому нашествию колдовских существ – ведь уже по всей стране раскатилась потрясающая новость: Верховный король Светлых явился во дворце со всей своей свитой. Именно потому не нашлось бы во всем городе дамы, чье бы сердце не томилось смутной тоской, и ни единого кавалера, не мечтающего хоть краем глаза увидеть легендарного государя.

Среди рыжеватых живых изгородей Осеннего сада носились Том-Уксус и прочие мелкие домовые. Высоко в золотистых ветвях деревьев сновали маленькие фигурки. Смеясь и весело болтая на воздушном языке Казатдаура, они проворно натягивали канаты и лестницы, покуда весь сад не оказался опутан их веревочной паутиной. Меж верхушек деревьев в хрустально-прозрачном воздухе порхали легкие койлдуины, окруженные ореолами нежного сияния. Неявная нежить тоже так и норовила поселиться где-нибудь во дворце, ибо любила Светлых не меньше, чем нежить явная – однако на город были наложены чары, не позволявшая злобным духам причинять вред обитателям Каэрмелора.

Как-то вечером туда приковылял даже Финодири, одетый в свое новое платье.

Что же до Эдварда, ныне некоронованного Короля-Императора, он казался одновременно и веселым, и печальным. Придворные понимающе перешептывались – и в самом деле, перспектива столь раннего вступления на престол должна была одновременно и завораживать юношу, и страшить.

– Я, право же, очень бы хотел, – сказал Эдвард Ашалинде, – чтобы вы с Ангаваром отправились искать Геата Поэг на Дейнанн в Аркдуре. Сейчас же, не дожидаясь коронации. Правда, придется плыть морем – в тех северных краях не найдется ни одной Причальной Мачты. Но все мои морские корабли в вашем распоряжении.

– Если мы войдем в Светлое королевство, могут пройти многие годы, прежде чем мы вернемся в Эрис, – напомнила ему Ашалинда. – Кроме того, клятва Ангавара вашему отцу еще не выполнена до конца.

– Тогда не проходите через Ворота, но хотя бы отметьте их и выставьте стражу.

– Вам, кажется, очень не терпится найти их.

– Нет. Но я прекрасно знаю, какая тоска снедает Ангавара и прочих Светлых. Возможно, точно установив, где находятся Ворота, они хоть немного успокоятся.

– Вы очень великодушны.

Однако когда она передала предложение Ангавару, тот помрачнел и задумался.

– Это Эвард предложил?

– Да, и я рада, что выяснила, что его так удручает, ибо последнее время он ходил грустный, как на похоронах.

– Сдается мне, не беды Светлых так удручают его.

– Что же тогда? Близящаяся коронация?

Ангавар не ответил.

* * *

По всему Эрису народ гадал, куда это подевались шанговые бури. Не мерцали и не сияли более живые картины в загадочных сумерках и древние города не пробуждались более, заново переживая дни своей славы. Ангавар изгнал колдовские бури за пределы Эриса. По мере того как дни слагались в недели, люди постепенно начали понимать, что шанг более не вернется, но все равно не спешили отказываться от древней традиции и снимать талтри.

По возвращении в Каэрмелор Ангавар перестал носить Льва Д'Арманкортов и явил на всеобщее обозрение собственный герб с орлом, символ королевского дома Светлых. Придворные и все, знавшие короля лично, прекрасно знали всю правду – король Джеймс попросил Верховного короля Светлых править вместо него до совершеннолетия Эдварда. Как ни странно – или, возможно, ничего странного как раз в том и не было, – эта правда практически не отразилась ни в истории, ни в массовом сознании простых горожан, видевших лицо своего государя лишь на грубой чеканке монет. Король-Император Джеймс остался в народной памяти правителем, которому не было равных, несравненным идеалом, самым популярным королем за всю историю Эриса. Люди пошли бы за ним навстречу любой опасности. Им трудно, нет, невозможно было осознать, что вся Империя столько лет находилась во власти чар, общего наваждения и что монарх, которого они так любили, на самом деле вовсе не принадлежал к их народу. Засим самая распространенная версия заключалась в том, что Король-Император погиб в битве в Мглице, а его союзник, король Светлых, явился ему на смену, дабы разделаться с остатками врагов.

И вот из всех уголков страны в столицу начали стекаться талиты. Последние, разрозненные представители древнего народа устремились ко двору, дабы увидеть леди Ашалинду, невесту короля Светлых – ту, чьи волосы теперь мерцали желтизной нарциссов, как и у них. Они приезжали все, старые и молодые – немногие богачи, жившие на доходы со своих поместий, немногие бедняки, вынужденные зарабатывать на пропитание тем, что продавали свои волосы на парики или шли в услужение, ибо их охотно брали в слуги за внешность, и, наконец, большинство – обычные люди среднего класса. Если талиты и дивились, откуда вдруг взялась эта никому не знакомая девушка их крови, то от радости не задавали лишних вопросов. А может быть, естественное любопытство их было притуплено волшебством, что тяжелыми складками окутывало дворец, запахом благовоний витало в залах и коридорах. Изгнанники из Авлантии образовали вокруг Ашалинды нечто вроде свиты, вновь воскрешая древние песни и сказания их северной земли, оттачивая свое врожденное красноречие, совершенствуясь в знаниях, состязаясь в искусстве стихосложения, музыки и театра, проявляя немалое свое мастерство во всех придворных забавах и видах спорта.

После того как Ангавар помазал ей глаза волшебной мазью, Ашалинда часто замечала тут и там Светлых из Орлиного кургана. Иногда остальные люди также видели их, а иногда и нет. Чаще всего они предпочитали стенам дворца сады, а не то скакали верхом или развлекались соколиной охотой в Королевских угодьях Глинкита. На взгляд Ашалинды в Светлых уживалось множество самых разных качеств: эгоизм и строгие моральные принципы, жестокость и доброта, грубость и обходительность. Но все они и всегда умели веселиться и радоваться. Светлые были скоры и на расправу, и на награду. Девушка не раз наблюдала, как они одним движением руки помогали какому-нибудь бедолаге или же, напротив, насылали мелкую и чаще всего тоже невидимую нежить щипать и колотить нерадивого слугу или неряшливого придворного, пока у того все тело не покрывалось лиловыми и багровыми синяками.

Однако в общем и целом Светлые были ничем не лучше и не хуже обычных людей, на которых, к слову сказать, обращали мало внимания, более интересуясь своими собственными делами. Иногда они общались с талитами, но искренне, от всего сердца интересовались не более чем полудюжиной смертных: Ашалиндой, принцем Эдвардом, Эрсилдоуном, Роксбургом, Элис и юной Розамундой.

Однажды вечером из пылающего заката вырвался отряд эотавров. Всадники Бури привезли известия о братьях Магрейнах.

– Ваше величество, – с низким поклоном доложил чуть запыхавшийся глава королевского эскадрона, – по вашему описанию мы нашли их. Они стояли возле черного узкого залива, а вода в нем кипела и бурлила, точно в глубинах разыгрывалась какая-то свирепая буря.

– Воистину буря, – кивнул Ангавар.

– В эту самую минуту дайнаннцы уже везут их сюда на патрульном фрегате.

– Вы потрудились на славу.

И король отпустил их.

В ту же ночь Летучий корабль дайнаннцев пристал к причальной мачте каэрмелорского дворца. Братья Магрейны предстали перед Ангаваром и Ашалиндой.

Девушка с радостью и ужасом глядела на рыжеволосых братьев. Они стояли, ожидая своей участи, и лица их ровным счетом ничего не выражали. Оба молчали. По одежде у них струилась вода, в мокрых волосах запутались клочья водорослей.

Ашалинда повернулась к возлюбленному:

– Они все еще под властью заклятий. Пожалуйста, освободи их.

– Златовласка, – ответил ей Ангавар, – эти люди провели в Эрисе гораздо более времени, чем отпущено человеческой жизни. В отличие от тебя они по-настоящему живут и дышат вот уже более тысячи лет. Понимаешь ли ты, что произойдет, если снять чары?

Девушка побледнела.

– Ох, – прошептала она, – об этом-то я не подумала. – Она задумалась на несколько биений сердца. – А по-прежнему один из них всегда говорит правду, а другой всегда лжет?

– Нет. Это заклятие было наложено на них только ради того, чтобы испытать тебя. Однако каждый может говорить лишь два слова. На протяжении долгих веков им дозволялось отвечать только «да» и «нет» – Итч Уизже терпеть не может звуков человеческой речи.

Ашалинда повернулась к эртам, пытливо вглядываясь в бесстрастные лица.

– Вы хотите остаться заколдованными?

– Нет, – ответил один из братьев.

На шее у него вздулись и бешено пульсировали вены, мышцы напряглись, точно он со всех сил с кем-то боролся.

– Вы знаете, что станет с вами, когда вы освободитесь?

– Да, – сказал второй брат. На лбу у него блестели капельки морской воды – а может быть, пота.

Он стиснул челюсти и сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев, словно силился заговорить, но не мог.

Ашалинда прикусила губу. Подойдя к братьям, она поцеловала каждого в щеку. Кожа их, столетиями ведавшая лишь касания воды подземных пещер, была холодна как лед.

– Тогда да пребудет с вами высшая милость, пусть солнце всегда светит на вас, а ветер всегда дует вам в спину.

Ангавар по очереди коснулся лбов Магрейнов.

– Благословляю вас, – промолвил он.

Братья повернулись друг к другу. По лицам их медленно разлилось выражение безграничной радости. Раскинув руки, они хотели пасть в объятия друг другу, но тут-то и настигло их беспощадное время. На пол дворца рухнули два столба праха, столь мелкого и легкого, что самого слабого сквозняка хватило, чтобы унести эту пыль прочь.

Как же жутко иной раз бывало стоять рядом с Повелителем Колдовства!

А иной раз – непередаваемо здорово.

Вообще общество Светлых всегда действовало на смертных возбуждающе. Совсем то, что испытываешь перед бурей, когда начинает подниматься ветер, небеса темнеют, а ветер пропитан магией. За миг перед бурей мир становится иным, в нем возможно что угодно, а самого тебя охватывает такая легкость и бесшабашное веселье, что кажется, ветер вот-вот собьет тебя с ног, подхватит и унесет высоко в небо, в царство молний и ветра. Вот что такое – находиться рядом со Светлыми.

Насколько же сильнее пьянила и дурманила близость короля Светлых!

– Когда я с тобой, мне подчас верится, что я умею летать! – воскликнула Ашалинда.

Ангавар рассмеялся.

– Мне будет приятно наблюдать, как ты наслаждаешься небом, – сказал он и взял ее полетать.

Летать без всяких дополнительных приспособлений – древняя мечта человечества. Смертные издавна мечтали летать как птицы – так вот, это совсем иной полет. Совсем не как Ашалинда летала в обличье лебедя, когда все зависело от мускульных усилий и точного выбора воздушных течений. И не так, как летают при помощи силдрона – скучное механическое скольжение, когда тебя тянут веревками на специальном летательном поясе.

А Светлые летали, как летает мотылек, пушинка одуванчика, бабочка, лист, скользящий на ветру, дрозд, стрела, орел, петарда, грозовая туча – все по отдельности и вместе взятое, и не только. Они умели подниматься гораздо выше любых птиц, на тысячи футов над землей, туда, где царит леденящий холод, а воздух так разрежен, что дышать можно лишь благодаря силе заклятий, осуществляющих этот волшебный полет.

Стать легче пушинки, парить меж листьев на самых высоких, тонких ветвях деревьев, скользить сквозь густые зеленые кроны все выше и выше. Зависнуть над недвижной лесной заводью или над серой, чуть рябящейся поверхностью широкого oзepa, а потом опустить ногу и коснуться пальцем воды. Раскинув руки, броситься с высокого утеса прямо в бездну и стремительно мчаться вниз, чтобы потом мягко приземлиться на каком-нибудь низеньком облачке, или, поймав восходящий поток воздуха, воспарить и вернуться на вершину утеса, или же опуститься на узкий каменный выступ посередине кручи, куда невозможно добраться ни сверху, ни снизу. Шагать по цветущему лугу, да так, чтобы не сломать ни единого стебля, не помять ни единого лепестка, оседлать грозу и слушать раскаты грома, когда ветер бушует у тебя в крови, а прорезаемые стрелами молний тучи громоздятся вокруг фантастическим городов исполинов. Чувствовать мельчайшие изменения в давлении воздуха, скорости и силе ветра, однако мастерски приспосабливаться к любым условиям, не замечая усилий – как прикованные к земле существа не замечают усилий при ходьбе. Вот что такое было летать, как летают Светлые.

Однако для самих Светлых это являлось всего лишь забавой, праздным времяпрепровождением. Для долгих путешествий полеты были слишком уж медленны, особенно в тяжелой атмосфере Эриса. Как простой пловец уступает в скорости парусному судну, как пешеход не в силах угнаться за каретой, так и полет Светлых не мог потягаться с крылатыми скакунами или Летучими кораблями.

Поэтому Ашалинда со своим возлюбленным путешествовали на эотаврах, по очереди посещая любимые уголки Эриса. Приехав же на выбранное место, они слезали с коней и летали сами, при помощи одной лишь магии.

В Лаллиллире они неторопливо скользили над туманными лощинами, вниз по течению рек, на сырых берегах которых, возле тростниковых омутов, груадахи, похожие на тонкие цветы ириса, расчесывали желтые волосы.

Потом влюбленные поскакали в Хайторн-Фирзенхолт и там поднялись на живые изгороди, потревожив плотное покрывало листвы не более, чем потревожила бы его принесенная ветром паутинка – ведь они легко шагали там, где создания Эриса провалились бы в зеленую гущу. А когда над холмистой страной куинокко собрались сумерки, к счастливой чете застенчиво подошел изящный белый конь и склонил перед ними увенчанную витым рогом голову, задрожав от удовольствия, когда Ангавар ласково погладил его выгнутую шею, молочно-белую, как сам лунный свет.

– Мой народ называет его единорогом, – сказал Ангавар. В Долине Роз пышным цветом цвел шиповник и дикие розы, обволакивая всю долину пенным кружевом белых и нежно-красных розеток, нежных, как лапка котенка. Насколько же иначе весь Эрис выглядел с высоты, таким, каким видит его око солнца! Леса тянулись к свету, раскидывая руки ему навстречу. Тонкие светло-зеленые и золотистые побеги застилали старые, огрубевшие стволы внизу.

В Мириеноре лебединые девы сбирались вокруг Ашалинды с Ангаваром, венком черных цветов окружали влюбленных, плывущих по глади озер в стеклянном челне или стоящих рука об руку на самой поверхности воды.

Кипящая лава Таптартара не обжигала короля Светлых и его невесту, и они вместе летали меж черных столбов дыма, не чувствуя ни угарных паров, ни ядовитых газов, что поднимались над этим безлюдным краем.

Полеты сами по себе стали для девушки неиссякаемым источником веселья. Далеко от глаз чопорных придворных – поднявшись туда, где взгляд человеческий не мог различить их – влюбленные резвились и играли в воздушных потоках, точно щенки на лужайке. Свободная от сил притяжения, одетая в лесной наряд дайнаннцев, Ашалинда училась выделывать в воздухе сальто, мертвые петли, крутые повороты и прочие хитроумные маневры. Она снова возвратилась в детство, стала ребенком. С тех пор как ей исполнилось семь – тысячу лет назад! – она так не дурачилась. И никогда еще у нее не было такого чудесного товарища по проказам и шалостям, такого партнера по танцам, от красоты которого сердце останавливалось у нее в груди.

Эрантри косился на все эти дурачества неодобрительно. Для него, пернатого хищника, полеты были образом жизни, а не веселой игрой.

– Хотелось бы мне навсегда сохранить способность летать, – сказала Ашалинда, паря рядом с Ангаваром меж верхних ветвей старого дуба. – Сила тяжести – такая скучная штука!

– Увы, твой народ не приспособлен для постоянной левитации, – ответил ее нареченный. – Без постоянных упражнений кости людей становятся хрупкими, мышцы слабеют, даже сердце не может биться в полную силу.

– Какое безобразие! – пылко заявила девушка. – Ну и ладно, я не стану роптать, если мне можно будет полетать вместе с тобой хоть иногда.

– Куда теперь? – спросил он.

– В Тириендор. Я всегда любила этот лес больше всех прочих и очень хочу посмотреть, каков он осенью.

В Тириеидоре лучи заката переливались и сияли, точно яркие драгоценные камни, а кроны могучих дубов отливали благородной бронзой. Сам воздух тут казался золотистым, очертания деревьев и трав чуть-чуть размывались сказочной дымкой, как будто по всему лесу витала волшебная пыльца. Легкий ветерок кружил яркие осенние листья, срываясь с ветвей, они шелестели, парили в воздухе, а потом опускались на землю, пустые и жалкие, как протянутые за подаянием руки нищего. На дичках айвы зрели зелено-золотые фонарики плодов, а из влажной почвы высовывались алые мухоморы, похожие на шапочки гоблинов.

На сей раз колючие ветви уже не цеплялись за одежду Ашалинды – кусты шиповника и терновника сами отклонялись с ее пути. Звери и птицы не прятались, заметив чужаков. Ручные, доверчивые подходили они к Ангавару. Некоторых он звал, другие сами льнули к нему. Робкие косули и настороженные волки, кроткие голуби и бдительные соколы, медведи и белки – все тянулись к нему, ища его ласки. Даже белые ночные бабочки стаями вились у него над головой, венчая прекрасные черные волосы короля языками бледного пламени.

– А почему звери и птицы не собирались вокруг тебя, когда мы в первый раз шли здесь?

– Я велел им держаться поодаль. Разве тебе не показался бы подозрительным дайнаннец со свитой из диких зверей?

– Все равно я уже тогда начала подозревать, что ты не тот, кем кажешься! – улыбнулась она.

Их посещали новые и новые стайки лебединых дев, и множество баваан-ши, и прочая самая разная нежить. Немногие из них до сих пор знали, кто такой последний Король-Император Эриса на самом деле. Наложенные им заклятия по-прежнему не утратили силы. Те же немногие, кто знал правду, прослышали о ней от членов Аттриода Неявных, которым, в свою очередь, ее раскрыл Фитиах.

Светлые не боялись нежити, им было абсолютно все равно, явная она или неявная. Если любой смертный король на его месте жестоко преследовал бы своих недавних врагов, Ангавар не питал к солдатам Войска Неявных, откликнувшимся на Зов Моррагана, ни малейшей вражды. По законам Светлых они не совершили ничего дурного. Откликнуться на зов любого принца Светлых для нежити не считалось изменой, равно как не преступлением – напасть на смертных. Обычно Светлые вообще не вникали в отношения людей и нежити.

Конечно, выполняя обещание защитить Империю и сражаясь в наводненной нежитью Башне Исс, куда он явился, чтобы отыскать Ашалинду, Ангавар бился именно с Войском Неявных. Однако большая часть разгромленного Ангаваром и его рыцарями войска тоже не таила никакого зла против своих недавних победителей. Даже Ваэльгаст, бывший предводитель этого войска, бросал Ангавару вызов лишь из гордыни, извращенного желания развлечься, как бы опасно это развлечение ни оказалось. Порой нежить провоцировала Светлых на стычку-другую, поскольку по натуре многие духи крайне воинственны – однако для них немыслимо по-настоящему ненавидеть народ Фаэрии. Возможно, встречались и исключения из общего правила – например, уцелевшие члены Аттриода Неявных, но сейчас они были побеждены и никто даже не знал, где они скрываются.