Текст книги "Имперский повар 4 (СИ)"

Автор книги: Сергей Карелин

Соавторы: Вадим Фарг
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Глава 6

Зрители на трибунах одобрительно зашумели и захлопали.

– Сегодня нашим отважным поварам предстоит первое, но, пожалуй, самое важное испытание! – ведущий сделал паузу, обводя нас взглядом. – И это испытание называется… Свобода Выбора!

За его спиной с тихим гулом раскрылась массивная стена. Мы все, даже я, непроизвольно вытянули шеи. За ней оказалась кладовая.

На толстом слое колотого льда, от которого веяло холодом, лежали морские деликатесы. В стеклянных холодильниках красовались куски мяса. Дальше, на полках стояли сотни баночек и коробок. Сверкающие кристаллы, разноцветные порошки, жидкости всех оттенков радуги.

– Правила до смешного просты! – продолжал кричать ведущий, перекрывая шум толпы. – У вас есть всего пять минут, чтобы выбрать из этой сокровищницы любые ингредиенты на свой вкус! И ровно один час, чтобы приготовить блюдо, которое поразит наших уважаемых судей! Итак… Время пошло!

Где-то ударил гонг, и гонка началась.

Первой с места рванула Антонина. Глаза её горели жадностью. Она хватала всё, что выглядело подороже и поэкзотичнее. В её корзину полетел какой-то огромный кусок мяса странного фиолетового цвета, а следом – целая гора самых ярких коробочек с магическими порошками.

Пижон Жорж действовал по-другому. Он не побежал. Он медленно, с видом короля, который вышел на прогулку, подошёл к холодильнику с деликатесами. Презрительно скривив губы, он двумя пальцами, так, будто боялся испачкаться, взял маленькую баночку с гусиной печенью и крохотный, сморщенный чёрный гриб. Его выбор был слишком очевидным и скучным.

Старый мастер Верещагин даже не посмотрел в сторону всей этой экзотики. Он спокойно, не торопясь, подошёл к витрине со льдом, где лежала рыба, долго и внимательно что-то рассматривал и наконец уверенно показал на огромную, серебристую осетрину. Сложный, благородный продукт. Это выбор настоящего мастера, который не боится трудностей.

Остальные просто метались по кладовой, как испуганные курицы. Нервный Викентий умудрился поскользнуться, чуть не упал, а потом в панике схватил первое, что попалось под руку – утиную грудку и… банку консервированных ананасов. Семейная пара, Елена и Борис, растерянно покрутились на месте и, кажется, от страха совсем забыли, что умеют готовить. В итоге они взяли то, что знали лучше всего – обычную курицу и немного овощей, выглядя при этом так, будто совершили преступление.

А я просто стоял и ждал. Я решил дать им всем набегаться, нахватать своих сокровищ и разбежаться по рабочим местам. Пусть суетятся.

И только когда в кладовой стало почти пусто, я спокойно пошёл вперёд. Прошёл мимо омаров, мимо мраморной говядины. Дошёл до самого конца, до скромного и неприметного отдела. До овощей.

По зрительским трибунам тут же пронёсся удивлённый шепоток. Я почувствовал, как одна из камер тут же наехала на меня, показывая крупным планом.

Но я не спешил. Взял в руки тяжёлый баклажан. Покрутил его, ощущая пальцами его упругую кожицу. Идеально. В мою корзину отправилось несколько таких красавцев. Следом – пара молодых, тонкокожих кабачков. Несколько мясистых болгарских перцев – красный и жёлтый, для яркости. И целая ветка маленьких, тугих помидоров черри.

– Ха! – раздался за моей спиной противный смешок. Я обернулся. Жорж стоял, скрестив руки на груди, и смотрел на содержимое моей корзины с таким презрением, будто я набрал в неё сорняков. – Кажется, наш деревенский парень приехал в столицу, чтобы приготовить овощное рагу. Очень оригинально.

Я ничего ему не ответил. Зачем? Спорить с такими людьми – только время терять. Я просто молча развернулся и пошёл обратно, к своему рабочему столу. Я слышал, как за моей спиной кто-то из зрителей хихикнул. Краем глаза видел, как снисходительно улыбаются судьи. И спиной чувствовал, как сверлит меня ненавидящим взглядом Антонина.

Но мне было на это совершенно наплевать.

Я подошёл к столу и аккуратно выложил на холодную поверхность свои сокровища.

Пусть смеются. Пусть думают, что я дурак. Скоро они всё поймут.

* * *

На площадке начался настоящий дурдом. Загремели кастрюли, на раскаленных плитах что-то зашипело, заскворчало. Антонина швырнула на сковороду фиолетовый кусок мяса. По павильону тут же пополз какой-то тяжёлый, тошнотворно-сладкий запах. А следом она принялась рвать яркие пакетики, и в воздухе замелькала цветная пыль. К сладкому запаху добавились резкие, колючие химические нотки, от которых у меня защекотало в носу и захотелось чихнуть. Пижон Жорж, наоборот, никуда не спешил. Он действовал с такой ленивой грацией, будто не на конкурсе готовил, а у себя дома лениво варил утренний кофе. Он что-то нехотя помешивал в крохотном сотейнике и время от времени брезгливо отмахивался от пара, будто это были назойливые мухи. От его стола почти не пахло едой. Так, едва заметный аромат трюфельного масла – такой же искусственный и фальшивый, как и его смешной акцент.

Но в какой-то момент я словно оглох и ослеп. Перестал видеть их всех. Шум, крики ассистентов, гул зрителей, блеск софитов – всё это ушло куда-то очень далеко, стало неважным. Остался только я. Холодный стол, нож в руке, и овощи, лежащие передо мной.

Я решил начать с соуса. Взял несколько плотных помидоров. Кончиком ножа сделал на каждом из них едва заметный крестообразный надрез. Это нужно, чтобы потом легко снять с них шкурку. Бросил их в кипяток всего на несколько секунд. А потом сразу в ледяную воду. От такого шока кожица у них съёжилась и послушно слезла сама, почти без моей помощи. Передо мной осталась только чистая, сахарная мякоть. Никакого волшебства, просто знание законов физики. Я мелко-мелко нарезал её ножом – не в кашу, а так, чтобы осталась текстура, чтобы чувствовался каждый кусочек.

Теперь пришла очередь перца. Положил прямо на открытый огонь газовой конфорки. По павильону пополз лёгкий запах гари, и я заметил, как один из судей, тот, что с усами, брезгливо сморщил нос. Наверное, решил, что я от волнения сжёг продукт. Но я-то знал, что делаю. Перец сопротивлялся огню, его кожица чернела, покрывалась пузырями, но я терпеливо поворачивал его со стороны на сторону, пока он не стал похож на обугленную головешку. А потом я бросил его в миску и плотно накрыл тарелкой. Пусть отдохнёт, пусть пар сделает своё дело. Через пять минут я достал его, и почерневшая, никому не нужная горькая кожица отошла от сладкой, нежной, пропечённой насквозь мякоти одним лёгким движением, как старая одежда. Я нарезал его так же мелко, как и помидоры.

В глубокой сковороде уже разогревалось масло. Я бросил в него горсть мелко нарубленного лука, и по кухне поплыл первый настоящий, честный запах. Когда лук стал прозрачным, как слеза, я добавил к нему помидоры. Они возмущённо зашипели, начали отдавать сок, и через пару минут превратились в густую, живую, пульсирующую массу. И только тогда я добавил к ним печёный перец. Ещё пять минут на медленном огне, щепотка соли, немного перца (да, да, мне позволили пользоваться моими приправами, посчитав это какой-то глупостью) – и мой соус был готов. В нём играли десятки оттенков: от тёмно-бордового до яркого, почти оранжевого. И пах он жарким летом, солнцем и немного – дымком от походного костра.

Пока соус «думал» в сторонке, я занялся главными героями. Баклажан, кабачок, помидор. Снова и снова. Вжик, вжик, вжик – и вот передо мной уже не гора овощей, а ровные, аккуратные стопочки тонких кружков. Каждый толщиной не больше двух миллиметров. Одинаковые, это было важно. Баклажаны я щедро присыпал солью и оставил на несколько минут. Пусть отдадут свою горечь. Мне она в моём блюде не нужна.

В этот момент я заметил, что одна из камер подъехала совсем близко и теперь снимает мои руки крупным планом. В ухе зажужжал микронаушник – это был голос Светы: «Игорь, давай. Говори. Сейчас самое время».

Я на секунду замер, а потом поднял глаза и посмотрел прямо в тёмный зрачок объектива.

– Все почему-то думают, что чем дороже еда, тем она вкуснее, – спокойно сказал я, не прекращая работы. Я как раз смывал с баклажанов соль под холодной водой. – Покупают каких-то заморских тварей, посыпают их дорогущей магической пылью и думают, что это и есть вершина вкуса. Но это не всегда так работает.

Я взял в руки пучок базилика и поднёс его к камере, чтобы все видели его зелёные листья.

– Я хочу, чтобы люди почувствовали настоящий вкус. Не придуманный, не усиленный, а тот, который уже есть в самом продукте. Он не кричит, он просто есть. И моя задача сегодня – не мешать ему.

Я закончил говорить и снова полностью погрузился в работу. В маленькой миске я смешал масло, очень мелко порубленный чеснок и листья тимьяна и розмарина, которые я просто растёр между пальцами.

В круглую форму для запекания я аккуратно вылил весь соус, разровняв его ложкой. А потом начался самый медитативный процесс. Чередуя, я начал выкладывать по кругу, внахлёст, разноцветные кружки овощей. Когда последний кружок лёг на своё место, я взял кисточку и щедро смазал всю эту красоту чесночным маслом с травами.

Сначала робко, а потом всё сильнее и увереннее по павильону начал расплываться новый запах. Он был абсолютно не похож на приторную вонь от стола Антонины или на пустой, никчёмный аромат от блюда Жоржа. Это был натуральный запах. Сложный, играющий, и в нём хотелось раствориться.

Я накрыл форму фольгой и поставил в печь. А запах остался. Сначала его почувствовали зрители в первых рядах. Я видел, как одна полная женщина удивлённо принюхалась и толкнула локтем своего соседа. Тот тоже повёл носом и что-то удивлённо пробормотал.

Через минуту уже весь первый ряд перешёптывался, с любопытством поглядывая в мою сторону. Потом волна докатилась и до жюри. Лысый критик снял очки, протёр их и посмотрел на меня с нескрываемым удивлением. Женщина в побрякушках перестала разглядывать свой маникюр и впервые за весь вечер проявила хоть какой-то живой интерес к происходящему.

Запах моей простой деревенской еды без боя захватил этот пафосный павильон. И в этот момент я понял, что уже начал выигрывать.

* * *

Последний удар гонга возвестил, что всё закончилось. Гонка остановилась. По съёмочной площадке, как волна, прокатился общий выдох. Все, кто до этого был напряжён, вдруг сгорбились, опустили руки, обмякли. Всё. Час пролетел, и теперь уже ничего нельзя было изменить. Ведущий, с улыбкой, которая, казалось, была приклеена к его лицу, снова выскочил в центр, залитый слепящим светом, и принялся громко кричать в микрофон что-то до одури бодрое про «невероятную битву титанов» и «настоящий праздник вкуса». Я почти не вслушивался в его пустую болтовню. Всё моё внимание, все мысли были там, в раскалённой утробе печи, где стояло моё блюдо.

Я аккуратно, чтобы не обжечься, вынул форму. Фольгу я снял ещё минут за двадцать до конца, чтобы дать овощам шанс. Шанс подрумяниться, чтобы сахар в них карамелизовался, а вкус стал глубже, сложнее, насыщеннее. Теперь они выглядели в точности так, как я себе и представлял. Яркие, сочные, с аппетитными подпалинами по краям. Они будто продолжали жить своей жизнью.

Но потом началась дегустация. Нас заставили выстроиться в шеренгу и ждать, пока «высокое жюри» соизволит вынести свой приговор. Пока мы стояли, я обвёл взглядом зрительный зал. И вдруг похолодел. Там, в полумраке VIP-ложи, за тонированным стеклом, я разглядел знакомый силуэт. Граф Всеволод Яровой. Он сидел один, чуть подавшись вперёд, и даже отсюда, с такого расстояния, я чувствовал на себе его тяжёлый, внимательный взгляд. Он изучал. Препарировал. Медальон под рубашкой тут же отозвался и задрожал. Еле заметно, как струна, которой коснулись, – тихая, низкая вибрация, полная тревоги.

Первой своё творение на суд понесла Антонина. Она плыла, как огромный ледокол, гордо неся перед собой тарелку. Я с трудом сдержал смешок. На тарелке лежал тот самый кусок мяса фиолетового цвета, щедро залитый каким-то блестящим, переливающимся соусом. Рядом, для пущей красоты, возвышалась горка из чего-то, сильно смахивающего на синий рис, а сверху всё это безвкусие было щедро посыпано золотой пылью. Зрелище было такое, будто какой-то сказочный единорог плотно поужинал, но его организм не справился.

– Представляю вашему вниманию «Императорскую слезу»! – прогрохотала она. – Нежнейшее мясо пустынного кракена, маринованное в эссенции «Дыхание вулкана» и томлёное в соусе из «Слёз грифона»!

Судьи с преувеличенно важным видом отрезали по микроскопическому кусочку. Долго жевали. Лысый критик задумчиво мычал, усатый – важно кивал, а женщина просто смотрела в потолок.

– Что ж, Антонина, – наконец произнёс усатый. – Это… ярко. Да, очень ярко. Магическая составляющая чувствуется сразу. Мощный, насыщенный вкус. Вы, как всегда, не изменяете своему стилю.

Ещё бы ему не быть насыщенным, – мысленно хмыкнул я, чувствуя, как взгляд графа из ложи буквально буравит мне затылок. – Она же высыпала туда половину алхимической лаборатории. Странно, что у них до сих пор языки на месте.

Следующим был пижон Жорж. Его блюдо было полной противоположностью. На огромной белой тарелке лежал крохотный обжаренный ломтик гусиной печени. Рядом с ним – ровно три капли какого-то соуса и один-единственный, тонкий трюфеля.

– Фуа-гра с трюфельным демигласом, – лениво процедил он, едва не зевая от скуки. – Классика, господа. Вечная, непоколебимая классика.

Судьи снова отрезали по кусочку, который был меньше ногтя на мизинце. Жевали ещё дольше, томно закатывая глаза.

– Изысканно, – вынесла вердикт женщина в побрякушках, одарив Жоржа мимолётной улыбкой. – Безупречное следование всем канонам. Очень тонкая, я бы даже сказал, ювелирная работа с текстурами. Элегантно.

Элегантно пусто, – снова подумал я, невольно коснувшись груди, где под тканью рубашки продолжал вибрировать медальон. – Ни одной живой мысли, ни капли эмоций. Просто дорогая и скучная еда для таких же дорогих и скучных людей, которые до смерти боятся попробовать что-то настоящее.

Потом были остальные. Нервный Викентий принёс свою утку с ананасами, которую судьи вежливо обругали, назвав «смелым экспериментом». Елена и Борис, представили свою простую курицу, про которую сказали «мило, по-домашнему».

Наконец, ведущий с преувеличенным, фальшивым восторгом объявил:

– А теперь – наш гость из Зареченска, Игорь Белославов! Человек, который сегодня обещал нам показать настоящую магию без магии!

Я чувствовал, как давление из VIP-ложи усилилось. Это было похоже на то, как на тебя медленно опускают тяжёлую стеклянную плиту. Дышать стало труднее. И всё же…

Я не стал ничего выдумывать. Просто выложил в центр глубокой белой тарелки большую, щедрую порцию своего рататуя, стараясь сохранить красивый, яркий узор из овощных кружков, и украсил всё это одним-единственным свежим листиком базилика. Просто, честно, без дурацкой мишуры.

Когда я поставил тарелку, на несколько секунд повисла тишина. Судьи смотрели на моё блюдо с откровенным недоумением. После фиолетового мяса и микроскопической печёнки моя простая, почти деревенская еда выглядела как бедный, нелепо одетый родственник на балу аристократов.

– И… что это такое? – с лёгкой брезгливостью в голосе спросила женщина.

– Рататуй, – спокойно ответил я. – Простые запечённые овощи в томатном соусе.

Жорж, стоявший в стороне, громко фыркнул. Я это услышал, но даже не повёл бровью.

Судьи неуверенно переглянулись. Усатый критик, который, судя по всему, был у них за главного, вздохнул так тяжело, будто ему предстояло не еду пробовать, а как минимум прыгать в ледяную воду, и первым взял вилку. Он с сомнением подцепил кусочек баклажана и помидора и нехотя, с видом мученика, отправил в рот.

И в этот самый момент время для меня остановилось. Я смотрел только на его лицо. Сначала на нём было всё то же привычное, скучающее высокомерие. Потом его брови удивлённо поползли вверх. Он замер, перестал жевать. А потом… потом случилось то, чего я никак не мог ожидать. Он медленно, совершенно непроизвольно, закрыл глаза. Его вечно напряжённое, важное лицо вдруг разгладилось, стало каким-то простым, беззащитным, почти детским. Он сидел так несколько секунд, которые показались мне вечностью.

– Поразительно… – наконец прошептал он, открывая глаза. В них больше не было ни скуки, ни высокомерия. Там плескалось неподдельное изумление. Он посмотрел на меня так, будто видел в первый раз. – Боже ты мой… Это… так просто. Но… это же безупречно. Это и есть ваши специи, господин Белославов? Или же вы провернули какой-то фокус, который мы не заметили?

Лысый критик и женщина, с опаской глядя на его реакцию, тоже попробовали. И я увидел на их лицах ту же самую смену эмоций. Сначала шок от того, что простая еда может иметь такой сильный вкус. Потом – удивление. А затем – медленное, неохотное, но всё-таки признание.

– Сладость перца… – пробормотал лысый, будто не веря собственному языку. – Лёгкая, приятная горчинка баклажана… Кислинка томатов… Как это вообще возможно без единого магического усилителя?

Они молча, не говоря больше ни слова, съели всё, до последней капли ароматного соуса, старательно вымакав его кусочком хлеба. Это была лучшая похвала, лучше любых слов.

Пока они ели, я ни на секунду не переставал чувствовать на себе взгляд графа. И я почти физически ощущал его эмоции. Сначала удивление, потом раздражение. А далее ярость.

Ведущий снова выскочил на сцену, чтобы объявить результаты. Заиграла барабанная дробь. Напряжение в зале достигло предела. Зрители замерли.

Но я смотрел не на ведущего и судей. Я смотрел прямо в тёмную пустоту VIP-ложи.

И в тот самый момент, когда барабанная дробь оборвалась, и ведущий открыл рот, чтобы выкрикнуть имя победителя, я почувствовал острую боль в груди, будто в сердце воткнули ледяную иглу. И сразу за ней – тихий, едва слышный звук, который услышал только я.

Крак.

Вибрирующий медальон под рубашкой замолчал. Раскололся. Осыпался на грудь бесполезной серебряной пылью. Холод, который исходил от него, сменился ужасающей пустотой. Я вдруг почувствовал себя абсолютно голым, беззащитным под взглядами десятков людей.

Мои глаза сами собой метнулись к ложе.

Граф Яровой смотрел прямо на меня и улыбался.

Щит сломан. Что теперь? Я больше не чувствовал защиты. Я чувствовал только его волю, его силу, направленную прямо на меня.

Что ж, Игорь, – промелькнуло в голове, – вот ты и доигрался. Согласись, бороться с такой махиной тебе не под силу. Может, стоит забить на этот конкурс и принять предложение графа? В конце концов, это другой мир со своими законами, и не тебе его менять…

Глава 7

Сердце на секунду остановилось, а потом забилось о рёбра, как сумасшедшее. Последним, что я запомнил, была жестокая улыбка графа Ярового. А потом в глаза снова ударил слепящий свет, и павильон просто взорвался аплодисментами. Ведущий что-то радостно вопил в микрофон. Но я его не слышал. В ушах звенело, а в голове раздался оглушительный треск.

Я судорожно сжал кулак, до боли впиваясь ногтями в ладонь, просто чтобы не полезть под рубашку и не проверять то, что и так уже знал.

– … итак, оценки жюри! – голос ведущего наконец прорвался сквозь вату в ушах.

Я напрягся. Ждал, что сейчас этот граф своей невидимой рукой заставит этих напыщенных кукол за судейским столом растоптать меня, смешать с грязью.

– За невероятную яркость и магическую насыщенность Антонина Зубова получает… девять, девять и десять баллов! Великолепно! За безупречное следование канонам Жорж де Круа удостаивается… восьми, девяти и девяти баллов! Элегантно! Пётр Семёнович Верещагин за свою осетрину… десять, девять и десять! Браво, маэстро! И, наконец, Игорь Белославов и его простое, но такое душевное блюдо…

Но унижения не последовало.

– Девять, десять и… девять баллов! – с плохо скрываемым удивлением в голосе прокричал ведущий. – Поразительный результат!

Я получил высокие баллы. Очень высокие. Но не самые лучшие. По итогам дня победителем стал старый мастер Верещагин.

– А покидают наше шоу сегодня… – ведущий изобразил на лице вселенскую скорбь. – Елена и Борис! Давайте поаплодируем им, они были молодцами!

Бедная семейная пара. Они растерянно улыбались, махали в камеру и пытались сдержать слёзы. Мне было их искренне жаль. Они были просто двумя щепками, которые случайно попали в водоворот и которых тут же сломало.

Когда камеры наконец погасли, и яркий свет сменился обычным, ко мне подошёл Верещагин.

– Это было сильно, молодой человек, – тихо, но отчётливо сказал он, чтобы слышал только я. – Очень сильно. Я давно не видел, чтобы кто-то так… чувствовал продукт.

Он коротко кивнул мне. В его взгляде было столько уважения, что оно стоило в тысячу раз больше всех этих дурацких оценок и приклеенных улыбок. Он протянул мне руку, и я её пожал. Его ладонь была сухой и крепкой. Не сказав больше ни слова, он развернулся и ушёл, а я остался стоять посреди этого балагана, чувствуя себя немного лучше. Может, ещё не всё было потеряно.

* * *

Дорога до отеля прошла как в тумане. Я молча смотрел в окно на пролетающие мимо огни и пытался понять, что, чёрт возьми, произошло. Яровой сломал мой щит. Я это чувствовал. Но… почему я всё ещё здесь? Почему я не стою перед ним на коленях, вымаливая прощение? Почему я всё ещё оставался собой? Я был уверен, что как только защита рухнет, его воля просто раздавит меня, как таракана. Но этого не случилось. Я чувствовал себя опустошённым, усталым, но я был собой.

Вернувшись в номер, я первым делом рухнул в кресло и достал смартфон. Пальцы едва слушались, но я всё же набрал её номер.

– Игорь!

Лицо Насти на маленьком экране сияло. Её огромные серые глаза были полны восторга.

– Мы смотрели! Мы все смотрели! – затараторила она, и я видел, что она едва сдерживается, чтобы не запрыгать от радости. – Ты бы видел, что тут творилось! Мы так болели, так кричали, когда тот усатый судья глаза закрыл! А Даша… Даша вообще расплакалась от счастья! Ты такой молодец, Игорь! Ты просто невероятный!

Она говорила без умолку, а я просто слушал и улыбался, как дурак. И чувствовал, как холод, поселившийся в душе после встречи с графом, медленно отступает. Её голос, сияющие глаза и неподдельная радость – это было моим настоящим щитом.

Мы проболтали ещё минут десять о всяких пустяках: о том, что у Вовчика наконец-то сошёл фингал, а Даша придумала какой-то новый десерт. И каждая эта мелочь, каждое слово о доме наполняло меня силой.

– Я люблю тебя, сестрёнка, – сказал я, прежде чем закончить звонок.

– И я тебя люблю, – серьёзно ответила она. – Возвращайся скорее. И побеждай.

Экран погас. В номере стало тихо, но это была уже другая, тёплая тишина.

– М-да. Трогательно до слёз, – раздался из-под кровати знакомый ехидный писк. На ковёр вылез Рат и, деловито отряхиваясь, запрыгнул мне на колени. – Я тут, пока ты телячьи нежности разводил, новости принёс. Не очень хорошие.

– Давай, выкладывай, – вздохнул я, почёсывая его за ухом.

– Этот твой нервный, Викентий, с потными ладошками, – начал Рат, и его усы нервно дёрнулись. – Я за ним проследил до туалета. Он там шептался по телефону, так тихо, что я еле расслышал. Но я слышал. Ему какой-то злой голос сказал дословно: «Ты видел, что он сделал? Завтра. Ты должен сделать это завтра. Не облажайся, как сегодня, или денег не увидишь. И не только денег».

Я похолодел. Значит, саботаж планировался уже на сегодня. И теперь они попытаются снова. Завтра.

– Готовься, шеф, – мрачно закончил Рат. – Завтра в вашем цирке будет очень весело.

Я аккуратно ссадил крыса с колен и снова взял телефон. Что-то не сходилось. Рука сама нашла в списке контактов нужный номер.

– Слушаю, – женский голос в трубке звучал сонно.

– Ника, это Игорь. Прости, что поздно.

– Игорь? – в её голосе послышались нотки флирта, но она тут же собралась. – Неожиданно. Что-то стряслось?

Я коротко рассказал ей про медальон. Про то, как он раскололся, и про то, что я ожидал самого худшего, но ничего не произошло. На том конце провода надолго замолчали.

– Это очень, очень странно, – наконец задумчиво произнесла Зефирова. – Такие амулеты работают как… предохранители. Когда атака слишком сильна, они просто перегорают, принимая удар на себя. Но после этого человек остаётся беззащитен. Если ты ничего не почувствовал… есть одно предположение. Совсем дикое, но всё же. Возможно, у тебя есть собственный, врождённый щит. Очень редкий дар. Амулет просто… активировал его, разбудил.

– Ого, даже так? – усмехнулся я. – Получается, что я тоже какой-то там маг?

– Не смешно, Белославов, – серьёзно произнесла Ника (да, Ника, а как мне по-вашему, называть женщину, с которой мы…тесно сотрудничаем и общаемся?). – Это всё странно, и требует подробных исследований. Я не могу ничего с уверенностью сказать, когда между нами сотни километров.

– Хорошо, как только вернусь, первым делом к тебе. Правильно? – с улыбкой уточнил я.

– Правильно, – её голос потеплел. – А сейчас, прости, но я бы хотела выспаться. Доброй ночи, Белославов, и удачи на конкурсе.

Я поблагодарил её и повесил трубку. Врождённый дар? У меня? Бред какой-то.

В голове крутились тысячи мыслей. Завтрашняя подстава, улыбка графа, слова Насти… Всё смешалось в один тугой клубок.

И когда я уже начал проваливаться в дрёму, я услышал мягкий голос. Прямо в моей голове.

«Не бойся, дитя огня…»

Травка.

«Мой дар не был твоим щитом. Он был лишь ключом, что отпер твою собственную дверь. Твоя сила проснулась. Она ещё слаба, как молодой росток, но она твоя. Она в твоей крови. И она будет тебя защищать…»

Голос затих так же внезапно, как и появился.

В твоей крови…

Я лежал, глядя в тёмный потолок. И впервые за долгое время я задумался не о рецептах. Магия в моей крови. Откуда? От отца, который, как я думал, был простым поваром? Или от матери, о которой я почти ничего не знал? А может… от них обоих?

* * *

Мой утренний ритуал. Он всегда начинался с тишины. На кухне я двигался без суеты. Каждое движение выверено и отточено.

Достал из маленького холодильника два яйца. Два коротких удара о край миски. Ярко-оранжевые желтки лениво шлёпнулись вниз. Добавил щепотку крупной соли и самую малость сушёной травки из своих запасов – подарок Травки.

Вилкой я сделал ровно двенадцать оборотов. Не до однородной жижи, как любят дилетанты, а чтобы белок и желток только лениво обнялись, сохраняя структуру. На раскалённую сковородку полетел крошечный кусочек сливочного масла. Он тут же зашипел, наполняя комнату тёплым ореховым ароматом.

В прошлой жизни, в жизни Арсения, завтрак был просто топливом. Чашка горького кофе на бегу, сигарета, сухой бутерброд. Заглушить голод и мчаться дальше. Теперь всё было по-другому.

В тот момент, когда я выключил огонь, давая яичнице дойти до кремовой нежности, в дверь тихо постучали.

Я не удивился. Её появление было предсказуемым.

На пороге стояла Светлана. Уже при полном параде: строгий брючный костюм, идеальная укладка, папка в руках. Только тёмные круги под глазами выдавали, что она, похоже, снова не спала, готовясь к сегодняшнему дню.

– Доброе утро. Не разбудила? – её голос звучал бодро, но как-то натужно. – Хотела обсудить тактику по пути в студию.

Тут она замолчала и принюхалась. Тот самый сливочный аромат долетел до неё. Она заглянула мне за плечо, и в её глазах мелькнуло что-то очень человеческое. Голодное.

Я усмехнулся и отошёл в сторону.

– Проходи. Я как раз закончил. Уверен, ты тоже не завтракала.

Светлана на секунду замялась, будто её внутренний карьерист боролся с обычным желанием поесть. Борьба была недолгой. Она кивнула и шагнула внутрь.

Через пару минут на маленьком столике стояли две тарелки. На каждой золотистая яичница-болтунья. Рядом хрустящие тосты и две чашки чёрного кофе.

Светлана с осторожностью взяла вилку. Подцепила маленький кусочек, отправила в рот. Медленно прожевала, проглотила и только потом посмотрела на меня.

– Это же просто яичница, – тихо произнесла она. – Игорь, как? У тебя же тут нет ни магических плит, ни особых продуктов. Как ты это делаешь?

– Никакого секрета, – я отхлебнул кофе. – Хорошие яйца, правильная температура и немного внимания. Вот и вся магия.

Мы завтракали в удивительно комфортной тишине. Слышно было только, как вилки касаются тарелок. А когда они опустели, Светлана откинулась на спинку стула и посмотрела на меня с новой, тёплой улыбкой.

– Знаешь, я вот смотрю на тебя… – начала она с лёгкой, игривой ноткой. – Умный, талантливый, да и, чего уж там, привлекательный мужчина. Готовишь так, что душу продать можно. И при этом совсем один. Странно, да?

Классический журналистский приём. Зайти с личного, чтобы понять мотивы. Но в её голосе не было фальши.

Я посмотрел ей прямо в глаза.

– Потому что сейчас всё моё внимание принадлежит вот этому, – я обвёл рукой комнату, но имел в виду «Очаг», Настю, свою команду, войну с Алиевыми. – Чтобы построить что-то настоящее, нужно вкладываться целиком. Я просто не умею работать на два фронта.

Её игривость улетучилась. Взгляд стал серьёзным. Она понимающе кивнула.

– Знаю, – тихо сказала она. – Карьера и амбиции – очень ревнивые партнёры. Требуют полной преданности.

Между нами повисла тишина. Два человека, которые идут к своим целям, на секунду поняли друг друга.

И тут её глаза снова загорелись знакомым хищным блеском.

– Именно поэтому ты должен сегодня победить, – её голос стал стальным. – Не ради титула. Не ради денег. Ради нашего шоу. «Империя Вкуса» – это наш шанс. Твой – изменить этот мир, мой – рассказать об этом на всю страну. Мы должны дать им сегодня такой эфир, чтобы у этих жирных котов в руководстве канала не осталось выбора, кроме как дать нам зелёный свет!

Я уверенно кивнул, и на моём лице сама собой появилась усмешка. Усмешка стратега, чей союзник готов идти до конца.

– Я как раз собирался, Света. Именно это я и собирался сделать.

Завтрак был окончен. Мы больше не были просто поваром и журналисткой. Мы были союзниками. Скреплёнными не договором, а общей целью и вкусом одной простой, честной яичницы.

Мы вместе вышли из номера, готовые к новому дню.

* * *

Суета никуда не делась. Всё те же люди в чёрном носились по коридорам, как тараканы.

Ночью я почти не спал. Разговоры с Травкой и Зефировой всё перемешали. Магия в моей крови. Это было так странно, так чуждо, что мой мозг просто отказывался в это верить. Но факты – упрямая вещь. Граф Яровой атаковал, это точно. Амулет разлетелся в пыль, я это почувствовал, а потом нашёл его остатки. Но я всё ещё был собой. Не тряпичной куклой, не покорным рабом. Значит, что-то меня защитило. Что-то, что было внутри меня с самого начала. Эта мысль одновременно и пугала, и давала какое-то странное чувство уверенности. Ладно, разберёмся потом. Сейчас у меня конкурс, который нужно выиграть.