Текст книги "Поле Куликово (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 23 страниц)

Но куда?

Вот тогда и обратился взглядом на Москву.

Хитростью убедил киевских мужей в деле том, и сам тихо удалился, обойдя стороною ту тьму могол. Вобщем, как говорят, дороги Чингиз-хана и его разошлись.

И как раз посередине пути. Моголы к Киеву дальше подались, царь – к Москве ближе. Решил так тогда для себя:

– Пуща побродят, яко волки по земле русской. Мзду разожгут. Вот их люди и побьют. Я же в стороне останусь. И пред людьми, и пред ними чист буду. Скажу – не ведал то. Никто не сообщил вовремя. Я же на месте не сижу, а по землям с объездом нахожусь.

Так вот с той поры многие поступают в чине царском или другом важном для всех.

"Дело мое – сторона", – так и говорят, – ничего, мол, не ведаю и не знаю. Не донесли, не сказали, не упредили и т.д."

Но вернемся к делу тому.

Итак, Чингиз-хан к Киеву пришел, а царя там нету. Так ему и сказали. Рассердился тогда великий могол. Понял он цареву хитрость и сказал так:

– Раз вы и ваш царь такой ушлый народ, то будете дань мне платить, как великому полководцу. Я землю вашу захвалил и теперь для вас всех царем или ханом буду.

Испугались тогда киевляне и весть скорее к царю бросили, чтоб побыстрее возвращался.

Чингиз-хан же со своим войском под Киевом остановился. Месяц целый там стоял. Киевляне кормили всех и поили. Лошадей на постой взяли.

Как понимаете, орду такую прокормить тяжело. Стоны и недовольство вскоре пошли, а царя, как и не было. Весть, гонцом посланная, уже назад возвернулась, а самого владыки земного не было.

Прокляли тогда киевляне царя того и мужи киевские сказали так:

– Век бы их всех не видеть. Перевелись князья на Руси. Кровь не та пошла. Перепорченной чернью стала. Будя теперь своих избирать от люду посадского и мужей великих, в труде того добившихся. Гетманами будя звать их. По-своему. А царь пуща там в Москве сидит и пусть носа сюды не кажет.

Опосля этого пошли все те мужи сбором к самому Чингиз-хану и сказали:

– Хан великий Чингиз. Решили мы больш царю не подчиняться. Изгнали его самостийно. Будет теперь у нас гетман править, из нашего числа избранный и от земель окраинских. Прости нас за такого царя бестолкового. Терпели то все мы. Думали, что князь настоящий, а оно не то. Да и взаправду так. Два сына умных более слыли, а третий, как дурак повелся. Хотя и те тем же маялись. Будем тебе дань платить, как схочешь сам. Назначь, а мы то люду истолкуем сами.

– Не надо мне вашей дани,– ответил Чингиз-хан, видя такой раскол Руси великой, – я и так ее беру повседневно. Но коль так случилось и решили вы от своего царя отказ вести, то знайте – я на вашей стороне. Такого дурня еще не встречал. Я к нему на беседу, а он бежать собрался. Людей своих посылал прежде, чтоб вопрос земли решили. Нам то много и не надо. Могли бы занять то пустое, что паволжъю зовется. Древ бы насадили, пахоту какую лошадьми взвели. К делу тому люди мои уже приучены.

Как лошадьми? – удивились тут же мужи киевские, – мы того не ведаем. Не покажешь ли нам, не обучишь, хан великий? – попросили мужи и все склонили свои головы.

Обучу надальше, – ответил хан и, голову в сторону повернув, подозвал к себе сотника одного.

Останешься здесь, Челубей, – сказал он тому, – обучишь сих людей делу пахотному. Как сох строить также покажешь и как плужать опосля того, чтоб земля камнем не бралась. Даю тебе сроку немного. Учинишь то все – ко мне возвращайся. Буду я возле Москвы стоять. Хочу проучить царя того, чтоб дурью народ не изводил. А коль услышишь, что я повернул к себе, то и сам туда же по пути сворачивай. Встретимся на земле нашей или возле паволжи той. Вобщем, как успею я с делами справиться. Даю тебе две сотни людей. Не хочу, чтоб люд сей под тяжестью нашей изнемогал дальше и так прокорму у них мало осталось. Зима впереди, надобно запасы сделать. Покажь им как в землю сухую по осени ближней зерно бросать в зиму идущую. Всходить заранее будет и под снегом цвет свой сохранит, по весне в рост уйдет и к лету раннему заколосится. Прослыхав то, мужи киевские аж рты пооткрывали, да так с ними и застыли.

– Слыхали все, что сказал сотнику своему при вас. Он тому делу обучит, а опосля ко мне присоединится. Не причините вреда ему. То человек божий. Бог его нам на земле его оной держит. Слово какое говорит, а мы его чиним опосля.

Спасибо тебе, хан великий Чингиз. Не причиним вреда никому. Может, подать какую драгую дать, чтоб память была какая?

Не надобно того, – ответил Чингиз, – не за этим приезжал и без того поеду. Чините волю свою и скорее изберите гетмана своего, а то чую я, что

царь захочет вновь к вам податься, чтоб встречи со мною избежать.

Так и поступим, – обещали люди, вновь кланяясь и назад, уходя, отступали.

Ушел поутру Чингиз-хан, как и обещал, всем войском своим снявшись. Вздохнули свободно киевляне по делу тому и побыстрее гетмана избрать

своего решили.

Весть по земле окраинской и своей пустили, а также к Тмутаракани она отправлена была.

Вскоре выборы те первые на Руси состоялись. Избрали гетманом одного человека из простых кровей, но из люду посадского.

Занимал он в земле волынской посадное место. За то, что он так скоро на престол киевский пал и назвали его гетманом Скоропадским.

Так то имя его в истории и состоит. Хотя имя настоящее другое.

Василием его звали, а по богу Иоанном.

Рос он без отца и тогда бывало такое траплялось, потому отчества не было. Но прозвали Василий Иоаннович.

Божье имя данное отцовским стало. Фамилия же так Скоропадской и свершилась. Это была первая фамилия вообще на Руси.

До того людей так не обозначали, а только по роду-имени.

Соответственно этому род его продолжился и дошел аж до этих времен.

Тмутаракань тогда не посылала своего человека. Решили они сами по себе остаться независимо, хотя вновь избранному подчинились и признали за власть новую.

Именно с того момента началось деление Руси на Украину, Крым, Белорось и саму Рось, объединенных под одной управой. Так повелел гетман Скоропадский опосля небольшого срока своего правления, но об том чуть позже поговорим .

А пока возвернемся к Чингиз-хану и Челубею. Оставленный сотник занялся указанным обучением и спустя месяца два также в путь пустился, оставив после себя зерно, в пахоту близ осени брошенное.

С той поры вот народ русский и начал выращивать озимую пшеницу. И надо сказать, это их очень спасало. Не всегда в весну можно было усеять что, а посеянное уже росло и глаз радовало.

Обучились тогда сох /соху/ делать, а также плужать, тоесть после вспашки сохою землю разгребать руками.

Это опосля уже грабли придумали и тот же плуг вместо сохи, и по-новому все назвали. А тогда все было именно так, как сказывается.

За то время Чингиз дошел до Москвы, но царь Иван-3 вновь сам себя перехитрил. Убежал в другое место ближе к новгородцам и в волости Тверской осел, так обозначенной за твердь земли оной в пахоте и деле приусадебном каком.

Разозлился тогда Чингиз по делу тому, но на люд возлагать дань не стал.

Только и сказал:

– Передайте своему царю дурному, что его уже из Киева изгнали и вскоре вообще из русской земли изгонят. Я ухожу к землям своим, но вскоре возвернусь обратно. Оселюсь на землях, паволочью обозначаемых. Там ханство мое стоять будет. Раз царь на то добра не дал, то я сам получу его от самого Бога. Есть у меня такой человек, что с ним речи ведет. Челом бьет он всегда, когда хочет ту речь с ним вести. А еще на колени садится глубоко, земле ближе. Челом же к ней самой преклоняется. Говорит, что так

Бог услыхать глас его слабый может сильнее. Вскоре встречусь я с ним по дороге и путь совместно держать будем. Прощавайте, люди русские, и впредь себе царей-дураков не избирайте. Только и годен, что на печи сидеть, да сказки какие рассказывать своему коту.

На том речь та и завершилась.

Чингиз-хан ушел от Москвы и направился в земли свои, мзду никому не чиня и по пути ничего не разрушая, как то сказано было ранее.

Решил он для себя так:

– Зачем людей простых трогать. Мзду только распускать. Хватит им и одного горя своего от царя-дурака. Вскоре сам ближе оселюсь и будем жить в мире и согласии общем.

Прослыхав, что Чингиз от Москвы отошел и к себе в земли направился, Челубей со своими двумя сотнями также туда повернул.

И все, как говорят, было бы ничего, если бы в то дело не вмешался сам русский царь.

Решил он за слова, Чингиз-ханом брошенные простому люду, наказать его. Но напасть на него самого, конечно, побоялся. Да и вряд ли кто согласился бы сделать то.

Потому, уговорив князя Тверьского, кторый на реке сидел, Доном зовущейся от слова Дон, что значит дно / сквозь воду дно завсегда видно было /, двинулся царь наперерез тем двум сотням.

Надобно сказать, что князь тот / а вообще, сам простой посадский человек, это просто люди так его величали / не особо хотел дела того. Но, тщетность души его взыграла, и алч своя погубила. Обещал царь ему многое, потому и согласился.

Вскоре достигли они одного места, позже полем Куликовским ставшего, и стали дожидать Челубея с его воинством.

Силы примерно равны были, и царь особо не боялся, хотя в бою том за спины другие все ж прятался.

Надо сказать, что поле то так зваться стало от криков куликов –птиц обычных, на Руси той водящихся. Много их было и опосля битвы, и схоронения многих, они стали кричать поутру и ближе к вечеру.

Кости те, да и души бродящие покою не давали. Опосля люди, поселившиеся в тех местах, стали их убивать за крики те.

А позже и в еду пускать.

Так вот их и не стало в местах оных, а поле Куликово вовсе в стороне от настоящей истории осталось.

Находится оно сейчас в двадцати минутах езды от града Владимира или Суздали по-старому. В сторону дороги новгородской, от Москвы идущей. Как paз край обочины и есть место оное. Часто там аварии случаются, часто случаи убийственные происходят.

Много костей там хранится и до сих пор души те бродят в поиске успокоения от дела того адского. Ровно в тридцати километрах от града того по маршруту пролегает. Там же могила потаенная общая находится. Она расскажет частью правду о дне том и возвеличит труд многих потомков по делу сему.

Но то еще не скоро будет и кости еще отомстят по-своему. Прозрение порой сквозь души иные доходит. Или иначе, сквозь горе людское.

Но повернемся к делу тому и опишем, как то все было.

Итак, войско царя русского – Ивана-3 возле поля того обосновалось. Главным в деле ратном стоял тот тверской князь или посадник, имя которому было Димитрий по богу, а своего отродясь не значилось. Так получилось, что рос без имени или, как говорят, был безродным.

Мать его родила, да так по свету и пустила, имя не дав. Только божье и досталось. Так и звали его – посадник Димитрий. Позже то слово Пересвет состоялось и обозначение Донской.

Итак, к встрече той подготовились, и только моголы издали показались, как русское войско из лесу редкого вышло.

Думал Челубей вначале, что то войско Чингиз-хана, да и поскакал смело навстречу. Но удивился, когда узнал, что то люди другие.

Сблизились люди или воинства и супротив полукольцом стали.

Вперед выехал Димитрий и сам Челубей.

Царь же за спины спрятался и позади находился, чтоб Челубей тот его не узрел.

Чего хотите? – спросил Челубей у Димитрия.

Воевать хотим, – ответил тот, в сторону войска своего указав.

Зачем? – удивился могол. – Чингиз-хан ведь не принес вам вреда особого. Царь-то вас подвел сам, от него убегая всякий раз.

Царь со мною и дело за ним стоит, – высказал правду Димитрий и вновь рукою указал.

Войско разошлось немного и вмиг царя того высказало, хотя тот этого не ожидал. Начал он обратно заталкивать всех, чтоб ряды сгустились.

Что ж то за царь, – сказал Челубей, завидя то, – если не может сам своею рукою совладать и всяк за спины другие прячется.

Не царское это дело войну вести, -ответил русич за своего царя.

Тогда, чье же?

Мое, да воинства нашего.

А чего ж вы на Чингиз-хана не пошли? Видно силы той забоялись?

Не боимся никого.

Чего ж прятались по лесам дремучим?

Так велено было.

Ага, значит, как ворь исподтишка хотите дело то чинить.

Нет, хотим воочию драться.

А зачем?

Как зачем? Царь так велел, да и дело чести нашей. Отстоять землю русскую.

От кого?

От вас татар и могол совместно.

Что ж мы вам злого причинили?

Объели и беспорядок навели.

Так оно у вас так и было.

Нет, до того все хорошо шло.

Послушай, давай миром дело завершим. Я в свои земли пойду, ты – в свои. На ваше мысль какую не держу и рот не разеваю.

Нет. Так дело не пойдет. Велел царь вас побить, чтоб больш на земле нашей не казались.

А если Чингиз-хан повернет обратно по делу этому? Что тогда?

Того не знаю. Что сказано, то и творю. Хватит речи вести, давай драться будем. Царь ужо сердится.

Что ж, давай. Только зачем головы другие ложить. Силой между собою померяемся.

То моему уму не подвластно. Царь пуща решает.

Так, ходи и спроси его.

Так тот и поступил.

А пока ходил, Челубей на земь опустился и стал челом к земле прислоняться, чтоб бога глас услышать. И добился своего спустя время небольшое.

Не торопись, подумай, – сказал тогда ему Бог, – может, можно беды этой избежать. Но, если другого нет, то сам себя не осрами и стань воочию, как подобает воину.

Так и поступлю, – ответил Челубей и скоро встал на ноги, чтобы речи дальше вести.

Завидел то Димитрий, да и другие также и спросил:

Что ты делал, так о земь головой стучавшись?

Силу ума своего укреплял, – ответил Челубей, – спрашивал у бога совета. Только не бился я о земь, а лишь касался, чтоб лучше глас мой к богу донесся и его слышим мне был яснее.

Что ж, сказал он тебе? – посмеялся Димитрий, – может, велел в поле уйти куда, чтоб битвы сей избежать?

Нет, сказал, чтоб подумали еще. Может, миром можно разойтись.

– Обманом творить дела хочешь, – вскричал за спиной того царь, разгневавшись на тверского посадника за его нерешительность. – Чего стоишь? А, ну к делу приступай. Зачем я тебе награду сулил, чтоб речи здесь разводил с басуром этим. Beли быстро всем к бою приступать.

Тут-то тот клич и раздался боевой и завсегда русский «ура».

Бросились друг на друга воины с обоих сторон. Царь к тому делу подхлестнул лошадей некоторых, и битва зачалась. Не успели поговорить меж собою те два начальника ратных, как сеча сама собой и взошла.

Сошлись в едином бою они, да так оба о земь и ударились после ударов своих. Угодили копья прямо в сердца обоих, щиты те слабые пробивая и дань душ людских богу воздавая.

Завидя то, царь вскричал то слово русское, обе руки вверх подняв.

– Ура, за дело, братцы. Погиб басур главный. То мы их и победим всех. Сказав так громко, вмиг за спину своих спрятался. Но все ж догнала его

одна стрела и в место мягкое угодила, пока он на лошади своей обратно скакал.

Опечалился тогда царь. Поимел он вражду ко всему, войною зовущееся. Позор получил еще один, но тогда правду скрыл, вырвав стрелу ту с мякотью и о земь ее бросив.

Рану в кустах перемотал и одежду одел иную. Стал оттуда за исходом боя смотреть, рану поминутно поглаживая и приговаривая:

– Пущу слух, что Чингиз-хана я победил и вовек изгнал из земли русской. Землю спас от врагов и от «ига» ихнего освободил. 3а то честь мне будет великая и всегда чествовать меня люд будет, как царя великого. Димитрия святым обозначу и памятник ему воздвигну. Пуща, думают все о заботе

моей великой о люде простом. Князем его обозначу и велю почитать так всем его в годах. Сам скажу, что был в землях тверских в это время. Оттуда

руководил с помощью бога нашего. Челом, яко тот басурь, бил о земь и до слуха божьего мой глас донесся. Так и скажу. И пуща то делают все люди

тверские, якобы в знак поддержки моей. Так им и объясню, как возвернусь отсель живым.

/Тверь та, что тогда прозывалась, именуется сейчас по-иному. Вверх земель московских не уходит, а ниже близ Владимира того остается/.

Так вот царь размышлял и из-за кустов в сторону битвы поглядывал. Вскоре поле то, одиноко среди болот, лесных редких древ состояще, кровью омылось, а надальше и залилось вовсе ею.

Стал люд русский изнемогать в деле том. Отступать начал. Пришлось царю вновь наперед выбежать, крикнув свое «ура» в очередной раз.

Устыдились воины того и снова в битву бросились.

Царь же обратно к кустам тем подался.

– Не царское то дело бои вести, – так говорил он сам себе, – надо за этим только взгляд вести и подоспевать во время нужное.

Раз обернувшись, царь посмотрел, как ход боя ведется. Тут стрела еще одна угодила ему точно в пах, как раз напротив места того, что сзади. Не стал он тогда ее вынимать и дождался до скончания боя, решив показать, что и он в нем участие принимал.

Долго шла еще сеча та, что куликовским или другим сражением обозначена, но конец все ж ей настал.

Одержали победу русичи, только-только в рядах своих человек осьмнадцать и насчитав. Ровно на столько их численность и превосходила, не считая царя того "великого".

Моголы все тогда полегли до одного.

Усмотря все то, царь наконец из кустов вышел и, хромая, к уцелевшим подошел.

– Велю памятную стезю свершить здеся, – начал он было свою речь победоносную, но кто-то из ратников закрыл ему рот, сказав так:

– Да, заткнись ты, царь-недотепа. Кому дело сие сотворили и почем мзду вызвали ушедших могол. Не простят нам того люди другие. Велят головы снесть.

А вы молчком двигайтесь, – не особо оскорбился на то царь, – скажете, что могол сам напал. А я подтвержу то по-своему.

Как то?

Потом расскажу, по дороге. А сейчас, сносите их всех в одну кучу. Захоронить надобно. Так Бог мне велит.

Ты что же, глас его слышишь?

Да, открылся он ныне мне, яко тому моголу, пред битвою. Потому и устояли мы. Бог на нашей стороне стал.

Так мы ж силою превосходили по люду всему? – кто-то ответил царю.

То все пустое. Бог нам помог в этом. И об том сейчас говорит мне на ухо, – Иван-3 остановился и даже руку приставил в уху, чтоб лучше слыхать якобы было.

Посмотрели на то воины, да и за дело взялись.

Врагов в одну сторону стягивали, своих – в другую. Вскоре две горы бок о бок стали, телами людскими наполнясь.

Велел надальше царь яму возрыть мечами и укопать глубоко в землю тела те.

– Чтоб могол не нашел, – объяснил тогда царь тем людям сторожевым. А были то новгородцы, из-под Твери самой взятые. Там застава их сторожевая или охранная стояла. Еще со времен скифов то повелось, да так и оставалось до той поры.

Три дня и три ночи еще мучились те бедные ратники, яму для тех и других копая. Устали сильно и сами замертво под конец свалились.

Только не умерли, а спать уложились. Да так крепко, что царь добудиться их не мог.

Решил он тогда на подлость пойти. Осталось возле врагов тех, моголами обозначенных, место небольшое. Там он решил схоронить заживо тех воинов.

– Чтоб следов не оставалось, – говорил сам себе царь, дело то проделывая. Так вот и закопал их всех осьмнадцать. Задохнулись они все тогда, и души ихни и по сей день по полю тому бродят, и всяк мзду учиняют. Хотят отмстить царю тому, да никак не дождутся возврату его из ада земного.

До сих пор держится он там опосля дел своих и злодейств всех учиненных. Так и лежат подле друг друга кости моголов тех да русичей новгородцев.

И если взглянуть внимательно, то различие найти можно в могиле той общей. Обратно ногами друг другу возложил их сам царь, чтоб, как он сказал, рядком лежали, как службу чинили заживо.

Так вот и "ходят" они рядком в округе земель тех.

Иногда дорогу ездовую перегораживают собою и всяк свет, от машины идущий, что высвечивает. Многие думают, что то туман небольшой, от земли паром исходящий.

Но то и есть души те человеческие, ни про что тела сложившие в раньшие времена. Все то определить можно, если того захотеть. Только сторожно нужно обращаться при определении. Можно и пострадать из-за силы той великой.

Но пойдем далее по истории той и закончим сказ о "делах" царя того "великого", прозванного самим собою князем Руси всея и опосля записи для убеждения многие оставивши.

Пришлось возвращаться в Тверь царю самому. Не особо боялся он того, но страх все же подгонял всяко.

Лошадь угнал он на скаку и слетел с нее в момент падения, больно спиною ударившись.

Насмерть не убился, но кое-что повредил все-таки и домой уже пеша возвратился, едва-едва ноги волоча.

По прибытии жена оного встречала, руками всплескивала и причитала всяко.

Люд сбежался отовсюду и начал царя обо всем спрашивать. Тогда он и рассказал о битве той и как в ней участвовал посредством бога самого.

Поверили люди, "поверила" и жена, ибо с ним в браке состояла и врознь идти не могла. Подтвердила она, что царь якобы здесь был, а войско то побито и богом укопано, чтоб и след войны той простыл. Вместо того Бог ведал всем память установить и помнить о победе великой русской.

Я об том сам напишу, – сказал царь, да на том опрос весь тогда и завершился.

Никто не спросил царя, где он был и чем занимался.

Хворал он сильно, с богом беседы ведя,– объяснила жена, – потому я ему дома сидеть велела.

Так вот с той поры и пошло помыкание мужей со стороны женской на Руси окрыжной. Всласть той царице дело то повелось среди простых семей.

Отогнав же всех от царя, жена домой его втащила и вмиг допрос ему учинила.

Тот и признался во всем.

Что ж ты сотворил, – вскинула руки жена, – а вдруг, могол вновь на землю русскую двинет. Убьют же нас с тобою.

Не пойдет, – сказал царь, – я следы то все прибрал за собою. Место то травою урастет, а людям я укажу место другое. Чтоб слух пошел о победе великой, и дух их воспрял. Указ создам: всякого могола гнать с земли русской, как то Дмитрием Донским сотворено было. Двинет если кто, сразу отпор дадут крайние, надальше силы его таять начнут от крови и до нас с тобою не дойдет. Так-то вот, жена моя сердобольная.

– Так то так, – отвечала она, – а вдруг и взаправду Бог видел все то, и могол, погибая, ему рассказал.

– Коли б так было – то не жить бы мне на свете, – отвечал царь, – а коль живу – значит, нету того, о чем говорилось. Это так, для отводу глаз всякого простого.

На том их разговор-заговор и завершился. Стал царь вскоре на ноги и начал заниматься делами теми, что ранее для себя обозначил.

Собрал летопись всю в Москву и сам туда переехал вскоре. Велел по-новому писать, а сам взялся труды свои творить и правду ту по-другому оповещать, к делу иногда иных писак привлекая.

Все записи в Киеве иль где состоящие, велел в Москву свезти, якобы для того, чтоб никуда не делись.

– Отделились вы, – говорил он киевским мужам через гонца-посла своего, а также и другим, у коих те бумаги требовал к себе, – а мне надобно историю семьи своей вести и родов княжеских.

Вам то не нужно, а мне как раз для дела пригодится. Хочу Московское царство я обосновать и тут затеперя править буду, к вам не касаясь.

В угоду тому и отдали все те документы, думая, что царь от них отстанет. Но не так то дело дальше сотворилось.

Учинив разбор делу тому всему, то есть слухи по земле пустив, место другое указав и т.д. вплоть до дел рукотворных в письменах им самим, царь вновь к тем же киевским обратился.

Велел гонцу сказать так:

– Передай ослам тем киевским, что вовек их не оставлю. То пошутил я тогда, так говоря. Шутку понимать надобно. Пуща мне, как и ранее, подчинены будут и дань свою возложат, а коли нет – то поступлю как с моголами, коих нет с той поры, яко разбил их.

Так те послы гетману Скоропадскому и передали. Тот мужам киевским все рассказал. Задумались все. Не знали, что делать надале.

И тут их выручил сам господь-бог, послав в земли их иноходца, то есть иностранца, убегающего от скверн всяких, за землей углецкой творящихся.

Тот рассказал многое люду киевскому и головы тех просветлели. Сказал, что Литовское княжество уже поделено и всяк в своей земле порядок возводит.

И напоследок сказал так:

– То царю русскому передайте, а еще бросьте такие слова. Кто мзду кому учинет – то от мзды той же и помирать будет, – и человек тот тогда исчез, словно и не было его никогда.

Люди слов тех не поняли, но царю все же передали.

Побледнел тогда царь тот, и голос его пропал на время. Но все ж, с силою собрался и ответил так:

– Не знаю, о чем говорил иноходец тот, но вам так отвечу. Не была земля русская поделена никогда и так надале того не будет. Не подчинитесь – войною пойду, как на врагов. Так и передайте гетману своему.

Так и передали. И вновь мужи думать начали, что по тому вопросу учинить.

Решили так: дань свезти, а там дале видно будет. Так и поступили. В других землях те же разговоры велись, и вскоре то же состоялось.

Обрадовался тогда царь и объявил всем во всеуслышание:

– Теперяча я князь русский всея Руси. Никогда ни под кем не бывал и дело всегда исправно чинил.

Спустя время небольшое опосля своза дани той, царь ко всему прежнему добавил:

– Повелеваю я теперича так, всем свозить сюда в Московь дань какую и град сей столицею Руси обозначаю. Так то богу угодно нашему и надобно вновь на Руси церковную службу ввести по-новому. Пуща теперь каждый челом низко бьет о земь и бога простить грехи какие упрашивает. Передайте мои слова черни киевской и их старшему. Пуща ко мне прибудя, буду речь с ним по делу тому вести.

Так распорядился царь и вскоре встреча та состоялась. Но прежде, чем сказать о ней, скажем о Чингиз-хане немного.

Уходя подальше из земель исконно русских, хан бед не чинил и быстро, как то говорят, восвояси убрался. Или, и след-то поостыл от следов конского помета, на земле состоящего.

Думал он, что Челубей по следу его идет, потому назад не оглядывался и только вперед продвигался. Иногда доходили вести чрез люд какой, что битва какая-то состоялась и якобы царь русский бивал его хана Батыя.

Так назвали потому, что был Чингиз-хан в землях русских, то есть в буквальном переводе – хан Бутый или хан Бытый, что обозначало бытно состоял здесь.

Так же имя Мамай состоялось. А обозначало оно просто слова "мама, ай, ай". Боялись дети могол тех, взрослые их так пугали. Потому и учредили имя свое – Мамай.

Подобно этому многие другие имена возникли и в истории русской обозначились.

Это тот же царь постарался, чтоб побольше "иго" то якобы было на Руси, и впридачу заменам тем, время взад и вперед расширил. Так-то вот оно и состоялось.

Потому, до сей поры многие дискуссии ведутся. Не могут сочленить одно и другое, писанное в то время. Думают, что об разном говорится. Не было никакого ига. Только то, что порассказали.

Чингиз-хан воротился обратно и вновь к паволжи пришел. Там орду расселил, хотя часть людей оставил на землях предыдущих.

– Пусть, будет. Еды им хватит. Мало ли, что может быть. Может даже ветром когда пески те снесет и будет земля плодородная.

Долго ожидал хан возвращения Челубея и его двух сотен. Но, так и не дождавшись, решил чрез год послать свой отряд на поиск. Но дело то ему не удалось.

Открылся внезапно глас ему божий и сказал так:

– Не ищи собрата своего и моего верного человека, Челубеем зовущегося. Нет больше его. Погиб он вместе с другими в земле русской. Подлость была свершена тем царем, кторого ты не увидел. За то он понесет свое наказание. Ты же никуда больш не ходи. Пропусти мимо ушей слух тот, тем же распускающийся, и живи своей ордой отдельно. Иногда только землю русскую посещай, но набег какой не сотворяй. Только товаром каким обмен ведите, утварью и тем, что земля дает вплоть до живности всякой. Сотвори молебен погребальный и создай холм, как могилу братскую в местах, неподалеку от тебя состоящих. То памятью живой будет о тех, кто погиб, и вечно дань людская, в жизнях состоящая, освежена цветами будет. Исполни это и забудь о гласе моем сегодняшнем. Больш ничего не скажу тебе. Ты сам способен на многое. Объясни людям своим все просто и вели не седлать больш коней, и в Русь не ходить. Прощай, Чингиз-хан. Встреча предстоит нам с тобою. Но об том позже узнаешь. А пока оставь след после себя на земле оной.

– Сделаю все, как скажешь, – ответил пораженный Чингиз-хан и даже поклонился незримому богу.

Так все опосля и состоялось. Воздвиг гору ту Чингиз-хан и памятью людскою об делах каких, в крови творимых, обозначил.

По сей день стоит она и то же венчает. Другой люд костьми лежит там, но дань все та же возлагается. Память о Челубее и той битве междуусобной, ибо в одном роду состояли и практически то сберегают в дне настоящем.

Еще та гора Поклонной звалась. Это позже ее в угоду царю иному в Москву передали. А тот холм воздвигнутый обозначили Мамаев курган.

Так вот история его ведется с самого начала. Заключен в тех пределах и сам Чингиз-хан. Только травою степною могила его заросла, да пылью старины припала.

Мало что осталось от тех костей и вряд ли есть смысл могилу поднимать оную. Пусть, хранится, яко и есть и пусть, во времени каком просто обозначится.

Не причинил хан тот вреда много русским, яко они люду его сотворили не единожды.

Вскоре после воздвижения той горы и смерти самого хана, орда покинула те места и удалилась обратно.

Надоели им русские выходки и всякая подножная мзда с их стороны. Велел до смерти еще Чингиз-хан не трогать русичей и завет его свято исполнялся.

Потому и ушли с тех мест, как говорят, от греха подальше.

По дороге обратно орда разошлась в стороны, тоесть поделилась. Так легче было им прожить тогда. На землю прежнюю мало кто возвернулся. В основном, Сибирь дальше заселили и разошлись по всем весям вглубь той стороны.

С тех пор вот Монголия и обосновалась. Это та же орда, только по-другому зовущаяся. Опосля другие народности претворились. Холод, голод загнал людей в разные концы земли той. Назад идти не хотели. Помнили, что русичи не хотят того.

Оттого лица их и стать сильно изменились во времени, хотя не так уж много его и прошло, а язык вовсе стал похож на другой. Так захотели многие, чтоб, как говорят, вовсе не знать истинную свою речь.

Это так же боль людская и претерпеваема ими в этом времени. Души собранные в телах состоят и времени тому дань свою воздают.

Такое вот произошло с Золотой Ордой, имя которой многие другие с собой разнесли и свою историю составили.

Царь же Иван-3 повстречался с главным из черни той киевской и повелел ему патриархатство Московское принять.

Так тот монах и обозначился в дальнейшем как патриарх всея Руси, митрополит Киевский и Московский.

И имя ему было монашеское Епархий. От того епархии на Руси произошли. Это уделы небольшие с землей и домами молебельными. Именно тот монах обозначил молитву по-новому и велел по указу царя челом о земь бить, чего ранее не было.

Вобщем, Иван-3 начал ту чернь возрождать и возвышать всяко. Начали они тогда свою голову вновь вздымать и люд окрестный по-своему чернить, тоесть обзывать всяко за боли свои, в душах затаенные. За дело то бывали многие из них биты и угнаны из своих приходов.