Текст книги "Поле Куликово (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 23 страниц)

Расставил он их вдоль реки в местах оных и приказал объяснять всякому, зачем то сотворяется и куда путь идолы те держут. Всяк люд побывал на тех берегах тогда. Много разговоров пошло уже опосля всего. Всякий по-своему князя величал, а кто попросту и смеялся потому.

– Знать, князь сам себя по воде пустил,– говорили некоторые, завидя идола какого, что князя и отображал. – Но то дело его княжеское. Нас то не касается. Мы веру прежнюю сохранять будем. А коль приказано окреститься – то и окрестимся. Худо от этого не будет. Сами знаем – кого почитать должны

и ему верны будем до конца дней своих.

С тем люди те и уходили, по землям славу свою разнося о деле том. Конечно, говорили об том и Владимиру. Но князь на то сурово не отвечал, а говорил так:

– Время пройдет – всякий и разный ту веру доймет. Что толку мечом, силою ее навивать иль на шею обвязывать. Все одно не поймут сразу. Стар помрет, средний при своем останется, а млад какой уже в вере истинной пребывать будет. На все воля божья имеется. Даже на дело жизни людской.

Передавали из уст в уста те слова княжеские другим людям, а они дальше их продвигали по земле русской. И где-то в конце земель тех то же воспроизводилось примерно и так:

– Гласил наш князь, что в вере той стар помереть должен сразу, средний при своем остаться – значит, без дела какого, прибытку всякого, а млад – в вере той пребывать будет. Знать из дома уйти должен и в угодники какие

податься. На то – говорил князь – воля бога нового имеется и за веру ту людской жизнью оплачено будет. Вот, что за веру князь нам, как мзду за дела учинил прошлые. Бояться надо веры той и вглубь чащоб каких уходить, чтоб не достала она во времени каком.

Так вот все и распространялось в страхе и недопонятии великом. Уходили люди с земель русских далее вглубь лесов и прочего. Бежали от веры той. По всякому случалось тогда. И стар умирал в дороге, и млад идти не хотел куда-то от таких же младых. И от того вера-боязнь еще больше укреплялась, и пуще пытались бежать люди, нежели до того. Опустевала земля местами русская и дошли вести те до самого князя.

– Ничего,– сказал он тогда,– сами ушли, сами и воротятся. Время подскажет им то. Мечом обратно загонять не буду. К тому же, земли другие заселять надобно. Так что они сами слову моему и божьему подчиняются вне ведома умственного своего.

И вновь слова те доходили к людям, бежавшим свет за очи. В потьмах порою они уходили, потому так и сказывалось. Свет вместе с солнцем уходил, за горизонт скатывался. Значит, за очи уходил. Кто доподлинно понимал их смысл – слов тех, то домой ранее возвращался, кто же пока в вере старой пребывал – то значит, в бегах состоял.

Как бы там ни было, но польза все ж от дела и глупости той была.

Заселили паволж ту, что князь Владимир обозначил, а некоторые даже чрез реку огромную перебрались, да на том брегу и обосновались. Тогда-то первый плот и соорудили русичи, и до сих пор на нем через реку переправа идет, если мосты не считать во времени позжем обустроенные.

Спустя время какое-то сам Владимир в те края отправился, чем страху еще больше нагнал. Но все же, кое-какие дела там сотворил, о которых память в народе осталась.

Повстречав одних убегающих, а пеша они шли, оттого и нагнал их князь, Владимир с ними речь завел и попытался объяснить суть веры новой. Но женщины балаган подняли криком своим резанным, и в князя охота к делу тому пропала.

– Пусть, остаются при своем те бабы, голоса их словно резань в ушах состоит. Время обучит их делу другому, и мысль в небо чрез года возрастет. Пусть, идут себе с богом. Только нех имя себе приторочат от гласов своих. Обзову-ка я их резанцами, да пусть, так и будя. Хоть знать на дальше кто

будет, что это те, кто первыми от веры той бежать начал.

Запомнили то как люди сами, так и те, кто князя препровожал в походе. Чуть позже все то и закрепилось за ними.

А еще чрез время, когда князя уже не стало, обосновали люди те город свой, да так он Резанью и зовется.

А в сторону свернули потому, что к тому времени моголы землю русскую начали посещать. Вот тогда они к своим обратно и подались, уже не думая о вере той и о горестях ее в летах кому-то.

Еще одно обозначил князь Владимир. Дойдя на сей раз до самой реки и узрев широту ее, он сказал так:

– Не ведал я, что здесь такова сила речная имеется. Коли б знал тогда, так по-другому поступил вначале. Снедь всю можно по реке волочь, опускать значит, древо также какое и прочее все, что для жизни в местах сих годится. Реку сию Волжью обозначить надобно. Всякому ясно будет, что по ней сплавлять все то можно и вдоль берегов ее расселяться. Полей много здесь, древ руками посадить можно. Так и пойдет надале все процветать, а чуть позже и стеною взойдет то древо уже тут, возле воды великой.

Так оно в народе потом и закрепилось. Волжь, да Волжь. Гораздо позднее ее настоящее имя состоялось. Уже когда поняли, как длинна она по течению своему. Потому так и назвали, совместно из двух слов исходя. Волжь да гать от слова русского ту длину или ширость всякую обозначающую.

Опосля похода того на восток, князь Владимир повернул к Новгороду. По пути места родные жены проведал и дорогу от реки той к самому Новгороду обозначил.

Новгородцам сообщил, чтобы готовились князя молодого принять, сына Святиполка – Святослава.

– Готов он уже к тому, – говорил сам Владимир, – думаю, не обидите его своею заботою, яко и меня в свою чреду не обидели. Обучите делу вашему всякому новгородскому. Я же со своей стороны делу другому обучу. Здесь у вас то все соединится и по-новому град свой обустраивать будете. Церковь построите, собор значит, по-нашему. Там и креститься и венчаться будете. Можете, что другое воссоздать, как вам заблагорассудится в деле том едином для нас всех. То будет культура наша, из века в век переходяща. Также памятью о многом будет и о величии самих новгородцев.

Обговорив многие детали еще, князь вскоре двинулся к Киеву. Хотел к варягам пробиться к тем, но времени было мало, потому отложил на время позжее.

Сам же в Киев воротился, да делами, богу угодными, занялся. Начал он культуру русскую воздвигать. Решил вначале собор построить большой и обозначить именем божьим.

Взялись вскоре люди за дело то, и строительство началось. К тому времени со всех земель мастеровые сошлись и делом своим по князя призванью занялись.

Спустя время храм тот воздвигнут был и именем божьим ознаменован. Пред этим князь сына своего крестил неназванного и имя ему дал Борис, которое затем стало именем царственным, из роду в род переходящим.

Чуть позже у Владимира еще сын родился, которого назвал он Ростиславом, а по богу имя ему Михаил досталось.

На том ветвь Владимира и завершена была. Больше Бог детей ему не дал. И сам Владимир говорил по тому поводу так:

– Знать, Бог знает, сколько детей мне надобно иметь. Наверное, учел он и сыновей Святиполковых. Хотел бы я знать точно, куда кого определить и в какие земли отправить, чтоб веру подтверждать и дела благие богоугодные творить.

На то жена ему тогда ответила:

Сам Бог на то и укажет. Кого пошлешь куда – то знать так оно и должно быть. В том деле важно самому себе не перечить. Так вот думаю я.

– Вижу, что вера сия и тебе мудрости придала,– засмеялся тогда Владимир, – знать, в Бога веруешь, как и в меня самого.

А на дальше, совместно с делами, из камней дома-храмы возводящих, князь Владимир начал по старшинству детей в земли разные рассылать. Каждого делу святому обучал сам лично и велел чудеса те же творить в землях других.

Святославу – Новгород дался. Великосвету или Всеволоду – Перемышль. Болиславу – земля радонежская, Глебу – город Суздаль обозначен был, Ярославу – земля волынская, вместе с отцом он там и проживал, и делу тому же учился.

Уже позже деление вновь воспроизвелось по ряду детей Владимира. Заранее он то определил и по ходу роста какого в места те отправлял с частью рати своей и воеводою-воспитателем, обозначенным ко дню тому, который из простых ратников выдвигался или из сотников, тысячников.

Светиполку – Мытгощь досталась, Владимиру – земля древленская в Искоростени, опосля в Овруче он сел. Станиславу – Любяч стался, Борису – град Печенег, а Ростиславу – град с именем сходным Ростов, правда тогда он сразу не так именовался и по большей части как Суздаль проходит в летописях каких. И от этого также путаница идет.

Так вот раздел земель тех состоялся и уже позже сами князья обозначили их по-своему. Кто град новый воздвиг и переехал в него, кто границы обозначил строгие, а кто просто из града в град перебирался в землях своих, да так и не осел нигде за век своей жизни княжеской.

Дочерям же Владимир земли не давал. Оставил их при себе, а опосля замуж повыдавал.

Ярославна в земли, ныне польскими обозначенными подалась за реку Угрень.

Опронежь в землях киевских осталась. Так замуж и не вышла по гордости своей великой.

Соорудил ей Владимир терем большой, да там она и жила. Вобщем, имя свое в годах подтвердила и веру князя, жены его в бога закрепила.

Но все то состоялось по ходу роста детей оных, а не сразу в одночасье.

Владимир же сам делом застроечным града Киева занимался, мастеров делу какому обучал новому, а также зорко следил за возданием богу почестей каких.

Сам молитвослов составил вместе с Григорием тем – первым митрополитом киевским и всея Руси. Сам бога особо почитал, знать всегда кланялся храму какому, вновь воздвигнутому или ранее обустроенному. Крестился при этом всяко и голову склонял.

Так оно на Руси и передалось в века другим людям. Правда, не во всех землях то чинно соблюдается. Beлика земля русская и даже действие какое, особо заученное, и то вид другой обретает, сквозь земли те проходя. Колоколов тогда и не было еще; и башни, к верху крестами уходящие, купола значит, были без окон и цельными состояли.

Это уже позже те окна прорубать стали, чтоб колокола воздвигнуть. От того небольшой раскол в самой церкви произошел и так до сих пор состоит. Не все подчиняются в деле оном святом одному владыке божескому на земле русской всей.

Много Владимир обустроил, но многое им не доделано при жизни его было. Не так много он прожил, как то в истории считают.

Всего-то сорок шесть годов ему и стало, когда душа его в мир другой отошла. Оплакивал его весь люд той земли русской. Князь Святиполк еще жив был.

Горько опечалился он от того и спустя ровно год также смертью постиг. Сын его Ярослав на посту том заменил, да так и правил там, никогда в земле новгородской не бывая, а только в близлежащем Новгород-Северском.

Жена Рогнедь опосля смерти князя стала монахиней. Богу душу отдала. Так тогда на Руси говорили, ибо не пели монахи те, не работали во славу дел каких, а только богу и поклонялись с утра до зари вечерней.

Дети разошлись в стороны после смерти той, как Владимиром и указано на то было ранее. Самого же князя к церковным делам присоединили и тело, как говорят, канонизировали – мумию значит, сделали и в одном из храмов стоять оставили.

Для дела того спешно из Константинополя мастера были вызваны, но и русичи потрудились, тело до приезда сохраняя. Был вырыт ход огромный и длинный под землею и вместе с его продвижением тело вниз опускали.

Гроб такой совершили, чтоб ни воздух, ни что другое внутрь не попадало. Травами разными обложили, а тело всячески обмазали и тем же голубиным яйцом створы гроба проклеили.

Добрались тогда ходом тем аж до самой реки Днепр. Вода течью пошла и чуть было не затопила ход тот. Срочно камнем то все затолкали с глиной, смолой и всем, что под руку попадется, да так и оставили, лишь землей еще больше засыпав и утрамбовав немного.

Так зачалась Киево-Печерская лавра или отдушина людей богословных. Так ее первоначально называли. Святых отцов туда возлагали, делая в стенах тех каноны – так то все первоначально звалось, а уже опосля переименовалось.

Отдушиной же называлось потому, что души там якобы отдыхали после службы богу земному.

То, что говорят, якобы хода те под реку вглубь уходят, все то ложно состоит. То монахи придумали, чтоб напугать тех, кто задумал им в одно время горе, мзду учинить. Об том говорить еще будем.

Все хода те, ими же учиненные, только в горе той и содержатся. Иногда, в тупик какой заводят. То значит, низко опускались и вода уже шла, потому закрывали ход и никого не допускали.

В одно время монахи бунт учинили. Не захотели они подчиниться воле княжеской. Оттого уйму ходов тех нарыли и карты-схемы спутали, чтоб побольше страху нагнать и чтоб к ним никто не приставал воочию.

Было, что умирали там некоторые, в схронах своих состоя околостенных или застенных.

Так и оставались там до времен "скоропадских". То гетман такой на Украине был. Он затем хода те почистил и велел закрыть лавру Печерскую.

Отчего так звалось?

От того, что реку Днепр Печорой звали опосля Припяти. То же и на север вглубь перенесли, да так оно и закрепилось в века. Печера же – пошло от двух слов "печь" и "орошать" или рошать, поливать значит.

Воду из реки брали и глину, чтоб печи домов обустраивать. Оттого и назвали так. Позже слово "рошать" в "рожать" перешло, так как при родах каких так же вода имеется. Вот так имена, словозначения и зарождались.

Так вот.

До приезда мастеров тех из Константинополя, тело Владимира в ходу лавры той, только одним камнем заложенной еще самим князем, сохранялось.

А чрез время его наверх выставили, да так оно и до сих пор и сохраняется благодаря искусству тех древних мастеров. Все то еще из Египта древнего пошло и так по роду какому передавалось. Богом то было обозначено ранее, и так люди тогда говорили:

– От Бога то у человека дело состоит, -гласил какой люд.

Люд – то так каждый в прошлом звался. Название человек вместе с Христом и его молитвословием пришло. Так и говорили. Людин – тоесть, один человек.

От того и пошло другое: простолюдин, боголюдин /дошло боголюдской, бого-человеческий/.

На многих говорили просто люд. Люд собрался, люд в поле пошел и т.д.

Опосля Владимира много дел осталось незавершенных. И все они князю последующему достались, как то Владимир и завещал. Но не все сразу то состоялось.

Никто не думал, что князь киевский так рано помрет. Надеялись, что бог ему жизни побольше отпустит.

Порассылав всех по весям земным русским, князь один остался, да еще дочь Опронежъ в тереме неподалек жила. Когда умер он внезапно, то не знали, что и делать тогда.

Добрыня еще жив был, хоть и стар уже. На целых двадцать лет он был старше Владимира. Он пока за князя оставался. Но опосля кончины князя Святиполка, и Добрыня прахом пошел.

Однажды загорелся дом-терем его на берегу реки той большой. Там он жил последнее время. Пока люд добежал туда, дом тот и погорел весь. И тело Добрыни не найдено было. Говорили еще люди, что то Бог забрал его к себе за дела его великие по княжескому воспитанию, а еще гласили:

– Добрыня прахом изошел от того костра великого. Дымом оброс и в небо, яко бог наш когда-то унесся.

Так оно и пошло на Руси. Как сгорел кто – так значит, прахом унесся, пеплом значит в клубе дыма того.

Опосля смерти угорелой /так говорили, от того и угарь, гарь пошли слова/ Добрыни, Киев вновь без никого остался.

Никто не решался трон-посад тот занять. Бога все боялись. Думали, что это он захотел сам править Русью всей. Оттого легенды всякие сочинили и по миру пустили. И часть легенд таких в летописях сейчас хранится. А мужи исторические думают, что то все правдой состоит.

Но никто в том их не винит. Даже я, как Бог. Ошибаться всякий может. Другое непростительно. Нельзя какому документу, как самому себе верить. Что душе не подхоже, то она сразу отрицает.

А душа из прошлого состоит и умом еще прозывается. Так что историю всю так вот по душам и собирать приходится.

Не все досконально отображено и здесь в книге этой. Есть и тут "пробелы". И их заполнить сообща надобно. Основа здесь всему русскому пролегает и суть событий каких указана до мелочей иногда. А коль дружно все то составить, то получится большое произведение, ибо по-другому это и не назовешь.

Летописью назвать и то нельзя, ибо даты отсутствуют и события какие, к ним относящиеся, также. Все то доработано должно быть сообща, и возложено в целом, как история русского народа.

Но в то же время, нельзя забывать о том, что говорил вначале. Не каждая летопись – то правда сущая и даже предмет какой с указанием даты /года значит/ – также не указ во многих исполнениях. Именно потому всякая «нестыковка» происходит между умом душевным и умом, натурально понимающим что.

Многие мастера «скоблили», тоесть добиваясь своей славы личной, даты те либо вперед, либо назад ставили. Так им было нужно по времени тому. От того награды имели, в книги исторические заносились и всякое прочее.

Вобщем, лицемерие присутствовало во всем и практически везде, всегда. Из этого, от чистых людских спекуляций по поводу чего бы то ни было нужно исходить. Из простых эгоистических чувств по хвале излишней и всякому добру, к ней пристающему, словно муха к меду.

Все, больш не буду говорить по тому, ибо разговор только время отнимает, а пользы мало дает. Скажу так, прямо и недвусмысленно. Кто захочет правду узнать – то костьми ляжет о земь, а ее добьется.

Кому же это не надобно и во лжи процветать хорошо – то и всякие уговоры бесполезны.

Есть на то другое решение и за ним основа всей правды, здесь описанной, лежит. Вот на него и полагаю в большей степени, а до здравого ума достучаться очень тяжело, да еще во времена безликие.

Нет бога на земле, и лик тот божеский уже давно силу утерял. Только слезы иногда и капают от того, что так произошло, да еще чудеса какие свершаются в знак доказательства того, что бог вообще землю пока не покинул.

Итак, пойдем далее по боли истории той, ибо надале оно так и случилось.

Долго еще место княжеское пустовало. Никто людом тем не правил особо, и всяк дела само собой творились.

Мастера сами на работу шли, храмы те дальше продолжая воздвигать. Никто тогда денег не платил. Их и не было вовсе на Руси той. Только еду и носили, да еще хмель иногда, чтоб еду ту скудную проглотить можно было.

Этим люди и жили те мастеровые. Другие помогали им в деле том и сами обучались, подмастерьем звались и прочими сходными созвучиями.

Правда, следил все же за делом тем Григорий, кторый жив пока оставался и делом божеским на Руси заведовал.

Он приходил, говорил с людьми теми, рукою окрещал все камни те и прочее, что рядом стояло или в стороне находилось, но к делу сему относилось.

Молитвы всякие возлагал возле камней тех, им же составленные и на язык русский перенесенные. Оттого и прозвали Григория того богословом.

Слово нес божье он впервые на Руси. Опосля смерти его, тело также было канонизировано и выставлено наверх. Но в ряды-годы много властей менялось и митрополита того первого захоронили по ходу деятельности церковной.

Точнее, участь постигла тело его, как и других мучеников в деле свершенства Лавры Печерской.

Так оно до сих пор и пролегает под землею и имя то первое, ему данное во времени утерялось, хотя от него след все же остался, и уже другие были тем же обозначены и сами себя до ранга того возвеличили. То есть ход такой истории жизни церковной на Руси. Мы же продолжим за другое.

Так вот.

Строили храмы те простые люди. Никто ими не верховодил, и сами они всегда меж собою договаривались. Кто постарше будет – тот и ведать делом сиим будет.

Так вот состоялся первый архитектор на Руси из людей простых и никем не обученных специально. Знания те с неба ему шли, и в дело он их сразу вкладывал.

Были и ошибки некоторые допущенные, от чего где наклонность либо другое в сооружениях имеется.

Многое не было понято сразу мастерами по окладу внутреннему или наружному. Особо то было в несоблюдении высотных пропорций. Не могли сразу мастера то дело уловить.

Лишь намного позже удаль та пришла. Оттого и зовется так.

Удаль – значит удаление в деле мастеровом. Это оно позже начало переноситься на дела другие, и человек этим стал дополнительно награждаться.

Первоначально храмы не были золотом, серебром разукрашены или камнем каким по строго восточному стилю. Все то позже пришло уже в годы Ивана Грозного и гетмана Малины, прозванного Малиновским. Правда, в истории о нем пишется по-другому.

Что еще можно указать за дело то?

Стены возводили с помощью деревянных стропил.

Стропа – это слово исконно русское. От слов "ступай" и "тропа " произошло. Так и говорили тогда: ступай по тропе деревянной.

А именно такой вид она укладчатый имела и аж до верха доходила. Поперечины или древа, стороны вяжущие /привязывали тогда все это, гвоздей не было / именовались лучинами.

За грань троп тех выходили, а иногда срывались и вверх устремлялись, как лун какой. Так оно и состоялось. Лучиной теперь все вверх исходящее именуется, да еще деревянная шпора какая.

Порою, на отдыхе кто-то из подмастерьев или простых людей брал в руки небольшой резец, коим по камню долбили, и выделывал разные рисунки на древе том. Оттого пошла резьба по дереву и так же стала называться – лучиной. Чуть позже это было переименовано по-разному в соответствии с каким-либо говорливым произношением.

Окна в храмах тех полукруглой формы делали. Это для того, чтобы луч солнца хорошо отображался на стенах, разукрашенных камнем разным.

Оттого сияние небольшое возникало и давало внутри дополнительное освещение. Так и службы в тех храмах опосля велись и так звались. 3аутренняя, тоесть только-только солнце встало, и первые лучи храм осенили.

Вечерняя – это когда солнце уже садилось, но лучи еще на стенах играли и свет давали.

Люди работали допоздна, потому молитва к вечеру и воздавалась. Раньше свечей не было в церквях. Их гораздо позже ставить, вогружать начали. Только светом солнечным дневным и пользовались. Ночь для отдыха была всем, в том числе и самим святым отцам, веру ту преподносящим.

Внутри храмов тех строилось по-особому. Особые уголки были из-за строительства такого. Хорами они звались. Так как звук пения от этого усиливался и создавал объемное созвучие в верхах и низах.

Позже так начали называть тех, кто поет там наверху. Но это пошло из-за того, что в строительстве были допущены ошибки и созвучие то не возникало.

Потому, святые отцы и заставили поющих перебраться ближе к верху, да так оно в годах и закрепилось. Где же закон тот соблюден -то того не требуется и петь можно внизу состоя.

Правда, многие этого не знают и все одно держат хоры те людские поверх голов других. От этого разноголосье возникает, и песнь какая уже не так звучит.

Говорят так: "то звук западает". Так оно и есть в тех местах, где законы строительства соблюдены, а хоры наверху поют.

Не было раньше таких мест, как иконостас, алтарь и т.д. Все это на стенах отображалось, и люди вместе с отцом святым и хорами стояли.

Эти обозначения к позжему времени относятся, когда святых стало много и лики некоторых негде помещать было.

Вот тогда, и придумали иконостас. Это чисто русское достижение. В других странах по-другому пошли и тем самым католические церкви от русских отличаются по внутренней обустроенности.

На Руси же придумали, что церковный служащий изнутри выходить должен, а не как все, из входа обычного. Оттого "дверь" в иконостасе поставили и все, что с этим связано соорудили.

Чуть позже отец святой стал попом, батюшкой именоваться. А пошло это из старинного русского обряда при рождении детей по одному месту хлопать.

Вначале с самого первого образования христианства на Руси святого отца при рождении детей звали. Омывали быстро то дитя и ему передавали. Слегка хлопал он по месту оному, и ребенок словно просыпался, оживал речью своей новорожденной.

Так оно и закрепилось "поп" от того же русского слова.

Попадья – так же произошло, ибо и у нее место то имеется и люди, подследив однажды, дали именно такое прозвище.

Батюшка же – это производная от слова отец.

На Руси так родителя называли, так оно и пошло затем. Но вернемся все же в делу сугубо историческому, хотя и сказанное к тому относится.

Итак, долго земля русская без князя пребывала, пока не решился воцариться на престоле том один из княжеских сыновей. Светиполком его звали и из места своего он в Киев перебрался.

Многое в деле том запутано состоит.

И сейчас мы тот клубок размотаем.

Первое, что сказать надобно, так то, что не убивал никогда Светиполк братьев своих единокровных или названных. Все то ложь придуманная иных для того, чтобы престолом киевским роду-семье другому овладеть.

Вокняжившись в граде Киеве, Светиполк вел политику своего отца. Достраивал те храмы, земли иногда обходил какие. Границы утверждал и подкреплял всяко, а также за делами ратными и другими присматривал.

Увеличил численность рати той он аж до пяти тысяч и велел то же сотворить по княжествам другим, по земле русской расходящимся. То и учинили другие. Из-за этого и молва пошла, что князь якобы к войне готовится и делают то же другие братья, чтобы устоять супротив его.

И именно этим слухом, чисто по-русски брошенного невпопад делу какому или недопонимаючи, что от этого может произойти, воспользовались, так называемые, посадско-волостные люди.

Не во всех землях князья сидели. Были такие, что там люди волостные справлялись по князя указке.

Почему их так именовали?

К тому времени те небольшие дробные по земле княжества начали волостями обзывать. Произошло то от простого слова "волос".

А дело было так.

Однажды один такого рода посадский чин решил себя остричь немного. Позвал он мастерового в деле этом и тот взялся за работу.

Тут, как назло, пожар в доме случился. Не достриг человек тот указанного и бросился, яко и все, пожар тот чинить. Опосля люди другие прибежали и совместно все то потушили. Позже увидели они чина посадского того и подумали, что это в пожаре он часть волос своих потерял.

И было так. Одна сторона острижена, другая – нет, и вместе все то опаленное огнем. От того и прозвали человека опаленным по волосью /волосу/, а позже все то просто в волостного переименовалось.

Как скажет, к примеру, кто: "Да, то у волостного случилось", – так сразу всем понятно становится.

И так же везде слова передались по округе и дошли до самого князя. А было то все еще при Владимире.

Он и сказал тогда:

– Так, пусть, так и будет. Какой люд посадский и чинность ту соблюдает – будем волосными звать, а место волостью называться. Так и мне легче станет и яснее. Где князь сидит – то княжество, где волостной – там волость.

Вот так это все и закрепилось. И по этому же ошибки в границах княжеств свершаются.

Дошли только некоторые названья их, а люди считают, что так земля поделена была от края до края.

Нет, такого не было.

Княжества – то были как поместья небольшие, иногда только в граде каком и заключающиеся.

Князь же сам сказал так, что рассылает сыновей по земле для укрепления ее в концы разные. Где же сыновей не доставало, то там посадский чин и сидел.

Так вот, в волостях тех смута начала воспроизводиться. Как-то раз собрались многие чины волостные из земель ближних друг к другу на небольшой совет. Заодно на охоту сходить – уток, зверя стрелить.

Но до того дело не дошло.

Упились сильно все хмелем и одолел частью он их состав великий. Другие же речи начали вести меж собою скоропальные.

Говорит один так:

Зачем князю киевскому дань воздаем. Строит храмы он те, а нам что от того? Только нищаем, да во благо свое жить не можем.

Прав ты, Исидор, – отвечал ему второй, -зачем нам это? Может, вовсе дань перестать платить?

Нет, так нельзя, – отвечал третий, Крамолой который звался, – так князь войною пойдет и вмиг то дело восстановит.

Что же делать тогда? – спросил четвертый.

Тут хитрость нужна, – ответил третий, -думал я много по делу своему. Думаю, и вам оно подойдет. Тут надо объединиться.

Так что за хитрость такая? – нетерпеливо спросили другие.

Тс-с, – показал пальцем Крамола, – можно ли другим доверять?

Да, можно. Все они, яко и мы сами, князем киевским помыкаются. Мыть воздают, когда князь того требует завсегда.

Хорошо, коли так, – ответил Крамола, оглядываясь по сторонам, – слушайте, тогда, что я вам скажу,– и, склонив головы те к себе, продолжил,– надо кое-кого из князей-сыновей на тот свет отправить, а слух пустить, якобы то все Светиполк совершил и доказать то чем-то.

– Ты что? – испугались остальные, – то ж боговы дети, сыновья те. Коль умертвить их, то и за нами дело не станет. Нет, в том мы не согласны с тобою.

Что ж,– тогда, дань платите и дальше,– зло сказал Крамола и отвернулся от них, губы свои надув.

Думали, думали другие и к тому мнению все ж пришли. Захотелось им узреть побольше богатств своих, а заодно какие княжеские земли к своим приторочить.

С кого начнем?– спросили они того Крамолу, опосля раздумий своих.

Да, с кого? С ближних и начнем. Надо только все обдумать и смуту ту пустить по Руси. Люд поверит всему. Простой он у нас. Так что за сим дело не станет.

Вот тогда, опосля хмельного совета того, и начала мзда какая воздаваться.

Вначале люди те, погрешники, набег совершили на посад княжеский Глебов и поджог учинили.

Князь спасся тогда и, уцелев, к Борису подался, так как он к нему ближе был..

Прибыв на место, Глеб рассказал о случившемся, и хотели они вместе к Светиполку в град Киев ехать, чтоб рассказать лично о деле том.

Но люди те посадские, ночью погром учинив, князей побили и не дали того совершить.

Вновь пожар обустроили, чтоб тела те в огне сгорели. Но люд потушил все то и до них добрался. Завидев, что убиенны братья, люд так второпях из терема полусожженного выскакивал и кричал:

– Побиты Борис и Глеб в угорелом тереме своем. Кто-то напал на них и поджог совершил.

Тут люди те посадские хитрость свою и свершили. Взяв одного белого коня и подыскав схожие с княжескими одежды, один из них и промчался мимо людской толпы, а следом другие, в ратников Светиполковых переодетые.

Тут и закричали вновь:

– Князь то киевский их побил. Вот он на белом скакуне впереди, а за ним воинство его. Что ж это творится такое? Брат братьев убивает в дому их и по лесам прячется.

Быстро та весть донеслась до самого Светиполка, и аж побагровел он от мзды великой, в груди возрождающейся по поводу слуха того.

– Как меня можно в таком грехе винить?– говорил он, волнуясь при этом.– Я ведь брат им по роду, по крови и по земле русской нашей. Что они могли причинить бы мне такое, что я побивал бы их за это? Враки то все людские. Велю казнить каждого, кто хоть словом об том заикнется. И, очевидно, это стало самой первоначальной ошибкой. Стали говорить люди опосля казни такой первой:

– Видно князь следы заметает. Вот и казнит всякого, кто правду ту знает.