Текст книги "Поле Куликово (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Возвратившись, Владимир за дела свои принялся.

Решил вначале он поход совершить в земли сиверские, северные значит. Оттого обозначалось так, что север сивером звали от слова «сив», что значит молочно-туманный, не солнечный, почти серый, «Ер» же – ершистость обозначало – морозность значит и всякий продрог при холоде том. Вобщем, мразь и холод слово то обозначало, и так оно в саму историю вошло.

Решил князь по пути в Новгород заглянуть, а на обратном жену свою Рогнедь, которая к этому времени сыном и дочерью /двойня / разродилась, забрать в град Киев. Так оно и состоялось, но чуть попозже. А пока, повидав жену, князь детей именами наделил.

Сына – Светиполком назвал, а дочь – Ярославной в угоду земле новгородцев.

Так и говорил Владимир

– Сын мой ликом своим над полком светить будет. Оттого и прозываю его так – Светиполк. Дочь же от земли новгородской пошла, ярая значит, так пусть ее и восславляет – Ярославной ее прозываю.

Так состоялись еще два имени, от которых у всех сейчас голова кругом идет. Не могут понять люди, отчего все так было и почему какие ошибки допущены в летописи какой.

То не ошибки, а имена по-своему обозначались, и летопись то сохраняет в ряде случаев.

Бывало, что сам отрок пишущий ошибался и имя в своем же повествовании изменял немного. Затем усматривал ошибку свою и вновь писал по первому. Переписыванием тогда никто не занимался. Слишком долго, да и уму русскому то не нужно было.

– А, и так сойдет, – гласил иногда отрок тот пишущий, – люди поймут, что я хотел сказать и о ком речь ведут. Неужто, то все позабудут.

Вот так оно и происходило без точности и всякого прямого высказывания. К примеру, того же вновь рожденного Светиполка могли Игоревичем обозвать. Потому как Игорь вроде по роду одному приходится и в ряду княжеском состоит.

Откуда мог знать тот писака, что в будущем летописи не сохранятся, а что и останется, то не так уже звучать будет. Вот откуда путаница берется.

В основном, из-за лени исконно русской в области дел применения по точности, да и простого другого.

Повидав детей и жену узрев свою вновь воочию, князь в земли верхние подался, тоесть ближе к северу значит, чтоб там свои границы обозначить и знак какой поставить.

Долго шел он по всякой болотистой местности, но люду никакого не встречал.

– Может, ошибся князь Святиполк ? – думал Владимир, в душе переживая за это и глядячи, как рать его понемногу роптать начинает ото всего того.

Но, сохраняя спокойствие, продолжал все ж идти далее, несмотря ни на что. Дальше воины, на князя глядячи, роптать перестали. Стыдно им стало, что князь впереди всех вперед пробивается и за спину свою даже не смотрит.

– Верит нам князь, – сказал один отрок гридень тогдашний, – оттого и идет вперед, взад не смотря на нас. Стыдно нам за его спиной отсиживаться. Надобно самим дорогу ту прокладать...

Так они и поступили чрез время небольшое, в поклад совести своей внутренней. Так же оно и повсякдень сегодняшний состоит.

Коль усмотрит кто в душе совесть иль что-то с нею сходное, то за дело какое и принимается. А когда нет ни того, ни другого – то так «поводырь» любой к делу какому сам и пробивается.

Исконно русское это и былиною тою слабо еще заросло. Потому, и воспроизводится повседневно и особо в деле каком, ратно состоящем, ибо дело то не обособленное, а общее, от многих в одном зависяще.

Долго еще мучились все в том пути, пока к дороге, уже кем-то проделанной, не пробились.

Вот ты зря, – удивились многие, завидя то, что дорогою зовется, – откуда это здесь? Знать, до нас кто-то побывал и всякий смысл свой поимел.

Поднял тогда руку Владимир, и всяк говор тот прекратился.

Кто бы не был здесь и как не говорил бы – к нему с уважением должны относиться так же, как к другому люду. Уважение должно быть и всяк слово свое при себе держать должен. Говорить буду я сам. Вы же только мои слова кивком подтверждайте, чтоб люди знали, что все то правду говорю я.

На том и порешили. И на том же в века в деле ратном или другом все так и обстоит. Говорит князь, а все только кивают в знак своего согласия, понимая или нет все то, что тот говорит.

Основы русской мудрости в деле прошлом свершались. Потому, всякий раз обращаю внимание на то и говорю так:

– Думайте по всему прошлому и свой внутренний смысл укладывайте. Нужно оно сейчас или нет? Иль может уже по-другому пора поступать в деле каком? А может и, наоборот, умолчать где, коль смысл еще не доходит сказанного кем-то и все то принять, подобно воинам тем, в сказе этом за Владимиром-князем идущих. Ошибки искать надобно и исправлять воочию их сейчас. Только не криком, как то творится, а делом умным и словом тем же, на деле подтверждаемом.

Проехали они еще по дороге той и вскоре встреча с людом иным состоялась. Были то настоящие русичи. Такие же светлоголовые и по-русски в основном говорящие.

Свароги мы, – говорили они Владимиру чуть опосля, – княгиня, бабка твоя, вглубь земель этих загнала, да так и осели мы здесь, в ряды годы никуда не уходя.

Кто же дорогу ту протоптал? – спросил князь.

То свенинги, – ответили люди, – русичи дальшие. Сквозь наши земли к литовцам ходят. Дары друг другу воздают иль меняют, что на что всяко. Торговля, значит, идет.

Ага, – сказал князь, – значит, земля русская дальше имеется. К варягам сейчас относится. Так я вас понял?

Так, великий князь, к варягам, кторые с литовцами чудными в мире живут. Слыхал про них сам?

Да, слыхал и видел даже. Договор по земле русской заключил. Оттого и ходят они к варягам через эти земли. Надобно границы тут обозначить, чтоб знали они, что это земля русская.

Не делай, князь, того, – попросили люди.

Чего ж, так?

Литовцы те к варягам ходят и нам кое-что перепадает. Меняем и мы у них, что на что. А раз граница стоять будет, то путь дальше уйдет, и останемся мы сами по себе.

– Хорошо, подумаю над этим, – согласился князь, – может, вас дальше передвину, чтоб поближе к варягам тем, а сюда иные придут из земель новгородских. Пусть здесь осядут. Так потихоньку землю русскую всю заполоним. А с литовцем по грани торговлю вести будем. Будет от того и вам польза. Всяк, кто сквозь землю проходить вашу будет, будет и ваше добро брать и менять на что, коли надобно, а опосля возвращать. Можете и сами своих посылать. Вобщем, дело то надобно наладить сообща. Польза всей земле русской будет.

Погостил Владимир немного в этих краях, да и дальше двинулся вглубь земель сиверских, чтоб варягов тех повидать и границы верхние обозначить. Поехал он далее по уже избитой дороге и вырубленной широко тропе.

– Знать, дела и взаправду хорошо обстоят, -обратился Владимир к своим ратникам, указывая на дорогу, – видно торговля налажена и всяк по дороге запусто не идет.

Долго они еще продвигались вперед, пока к воде большой не пробились, и тут, к удивлению, их путь кончался.

Вот те раз, – изумились воины, не видя пути надальше, – куда же путь идет? Уж, не под водой ли проходит? – и один из гридней уже было вознамерился вместе с лошадью войти в воду.

Постой, – остановил его князь, – сам посмотрю, – и двинулся пеша к самой воде.

Недолго осмотрев, князь понял, что путь дальший по морю идет, а раз судов нет, то значит, литовцы или может варяги на них домой ушли.

– По воде большой путь дальше пролегает, -сообщил Владимир своей рати. – Нам то не подходит. Видно здесь на брегу они и встречаются, в день какой заранее договариваясь. Пойдем по суше и пробьем дорогу, обойдя воду эту по правой руке. Так сподручнее будет, да и солнце справа из-под земли встает. С пути не сшибемся.

На том и порешили. И вновь сам князь дорогу прокладывать начал, давая всем понять, что своего добьется и земли русские обозначит везде.

И снова долго путь их пролегал, и долго ту воду они вправо обходили. Но вот она, вроде как кверху, к северу значит, уходить начала, и так люди и пошли вслед за ее берегами. Дошли глубоко вверх и вода та влево сворачивать начала. Тогда, князь и сказал:

– Влево – то значит, к западу ближе. Нам то не нужно. Мы же к востоку пойдем, вправо дальше. Поищем земли те русские здесь и грань какую по пути обозначим.

Так и сделали. Ушли к востоку, а по дороге деревья голили и знак на них вырубали.

Полоса после них среди густоты древесной вырастала, да так то слово до наших дней и сохранилось. Обернувшись как-то назад, князь посмотрел и сказал:

– Полоса за нами остается. При грани земли русской. полоса срубленная и столбом обозначенная.

Так вот оно и состоялось. Приграничная полоса. По одну сторону деревья оголенные и по другую.

– Так пусть будет, – говорил сам князь, оголяя те деревья, – видно станет любому, где земля русская, а где иная состоит. Вот по сим древам и ясно будет. Полоса же станет землей ничейною. Так, для проходу какого, по грани земель идущего.

Прошли они еще на восток, но людей не повстречали. Тогда князь решил снова вверх удалиться и повернул к северу немного. Так вот шел далее, то на восток, то к северу и полосу за собой оставлял срубленную. И так добрался он вместе со своею дружиною аж до самого моря. Дальше брегом пошел, а в косу упершись, воротился обратно.

Вскоре обошел он всю землю ту и обозначил путь свой дальнейший к югу и в сторону запада склоняясь.

Колола земля та, им пройденная, осыпью снежной разною. И назвал тогда Владимир ее Кольской землею. Так оно по векам передалось и уже в Кольском полуострове состоялось.

Так и не нашел Владимир больше русичей там. И, воротившись к сварожцам, сообщил им об этом.

Видно ушли дальше люди те, – отвечали сварожцы, так же варягами прозванные, – мы того не знаем особо. Знаем только, что литовцы ходят сквозь земли наши. А как дальше путь их состоит того не ведаем. Прости нас, князь, за то, что в обман тебя ввели и заставили собственноручно среди земель

лес прорубать.

То не беда, – ответил сам князь, – беда другая. Нет никого на той земле. Значит, надобно ее заселять, иначе кто другой на нее позарится сам. Пришлю сюда я других людей. Вы же на месте останетесь. Город побольше обоснуете и всякого направлять будете дальше вверх, к сиверу ближе. Воду большую пусть справа обходят, да так по грани, мною обозначенной, пусть и расселяются. Живь здесь имеется, рыбь водится. Древ премного. Земля та, мною пройденная, пусть Кольской зовется от колючести ее в зиму грядущую. Людей побольше новгородских пришлю вам, а то и еще кого с земель иных поснедаю. Со снедью своей идти будут. Оттого и говорю так. Путь же с раннего утра начинать будут. Так, нех, оно все так и состоится.

И на дальше пошло. Люди к северу потянулись и в скорости земли те заселили, в основном по пути тому, самим князем с его дружиной проложенном.

Были там и новгородские, и радонежские, и древленские, и многие другие. Многих понаснедал князь Владимир со своих мест, чтоб землю ту заселить и русскою вовек обозначить. Что же до свенинг-варягов тех, то так он тогда их и не повстречал.

И только уже позже, когда Русь христианской стала, Владимир с ними повстречался и договор составил, обязующий их к земле русской присоединиться и одно государство в целом составить.

Пройдя земли все те сиверские, князь в Новгород возвратился, а затем, забрав жену и детей, в Киев отправился.

Рогнедь вновь подарила сына ему за его отсутствие. Имя, правда, сама дала, так как Владимира долго не было.

Уж, думала и погиб ты в лесу том дремучем, – говорила Рогнедь тогда, князя-мужа своего повстречав, – от того и сына нашего в честь твою назвала Владимиром.

Негоже как-то это получается,– сказал Владимир, – я ведь живой еще. Давай, другое имя дадим.

Нет, пусть, так будет, – не согласилась жена, да на том оно все и осталось.

И это не замедлило в историю рассказов-летописей каких войти.

Имя отрока-сына того, во славу отца идущего, так же часто путают и другое, что как факт жизни приводят. Хотя во многом именно за него правильно отражено в летописях скороспелых, тоесть сочиненных по краткому обзору той Руси, что была на момент самого написания.

Но возвернемся к князю самому и продолжим летопись свою, из уст Бога самого исходящу.

Итак, забрав жену и детей своих, князь Владимир двинулся на Киев. Где бы не проходил он, в каких землях не побывал – везде величали его и радостно встречали.

Будь славен, князь наш Владимир, – говорили люди, по старому русскому обычаю хлеб поднося на простом полотнище, чтоб руками его не брать.

Будьте славны и вы, люди, – отвечал так же князь, радушно гостинец тот принимая, целуя и надвкушая небольшую часть его.

Хлеб тот испеченный на углях был, сам по себе невелик. Оттого кусать его просто было.

Это уже позже, когда Русь Россией взошла и стал коровай водиться, тогда кусочек отрывать стали и есть его с солью.

Поэтому же, тот хлеб хлебцом назвали, так как он мал был и пресен по-своему, тоесть мало пышности в нем было.

Гостинец же так звался из-за того, что так только гостей встречали из земель других. Оттого и повадилось слово гостинец, чуть позже в подарок, дар обозначенное.

Так ехал князь аж до самого Киева. Отовсюду его люд крайний приветствовал и свою хвалу воздавал. Было немного не по себе от того Владимиру и всяк при встрече какой он жене говорил:

Видно неспроста так люд меня величает. Что-то здесь тайное сокрыто.

Что ж тут тайного? – отвечала жена.– Хотят люди тебя так величать, то и называют по-своему. Любят они тебя сильно.

Так-то оно так, – говорил Владимир, – но здается мне, что днесь воочию, что сотворится с тем людом общим. От того и величают так.

Ой, что ты говоришь, князь, муж мой Владимир, – испугалась жена, – еще беду какую накличешь.

Не беду, а радость, – ответил князь, да на том и умолк, понимая, что разговор тот ни к чему не приведет.

Так они и ехали до самого Киева в думах и мыслях самостоятельных и только уже пред чертою града у ворот, впредь Золотыми обозначенными, и сказал князь задумчиво:

– Буду въезжать я через ворота сии на белом коне, а на голове у меня другая убрань, схожая с короной царскою, как то было когда-то в землях других. Отец, да и бабка сказывали про то. Рад будет весь люд этому, и всяк от мала до велика к реке пос ne шит, вплавь те деревянные погосты пуская, – и князь указал на идолов Перуна и Сварога в едином лице, его же отображающем.

И снова жена в слезу ударилась.

– Ой, что ты говоришь, князь Владимир. Неужто, Перуна – бога нашего, вплавь запустишь? То ж смерть твоя падущая. Как так может быть с тобою?

Не ответил на то Владимир, так как ответа и не знал тогда. Но сказал по-своему все же:

– Буду знать я тогда, что делаю и зачем. И люди про все то знать будут.

Так и въехали они в ворота те, да на том разговор и состоялся.

Спустя время небольшое Владимир снова в поход собрался. На этот раз по завету Святиполка в земли восточные и восточно-сиверские подался.

Жена вновь уже бренной была, потому князь сказал ей так:

Сама назовешь, как на ум придет ко времени того рождения. Я же возвернусь – переименую, коль надо по-своему. А может и имя то оставлю. Вобщем, посмотрю, яко в уме ты сама состоишь, – и князь усмехнулся.

Обиделась тогда жена и сказала:

Коль дурой считаешь – то так и обзаведись другою. Я же усмерть в реку пойду. Не смогу помириться с тем.

Не про то говорю, княжна, – посуровел Владимир, – велю рассудок свой применить, а не бабскую лепость какую. А по тому и об уме судить буду. Так велю я тебе, потому как бог наш сам того хочет.

Откуда ведаешь ты? – засомневалась Рогнедь, и глаза ее вновь живостью блестеть начали.

Сам Бог говорит мне то, – ответил князь и постучал пальцем по своему виску, показывая на оное, всем известное место.

Правду, говоришь? – удивилась жена и к мужу потянулась, чтоб то же услыхать.

Так не услышишь, ответил князь, – у себя, должна то слышать. То, как голос какой внутренний. От чрева живота он состоит и в каждом рождается самой природою. Так мне Бог говорит. Ладно, делай то, что говорю. Приеду, поговорим более дробнее.

На том их беседа и прощание завершилось.

Князь в земли восточные подался, а княгиня вскоре дочерью обзавелась следующей.

– Что-то не дает тебе бог сыновей больш,– удивилась Рогнедь, узрев младенца в женском величии, – уж, не хочет ли он и тебя у меня отнять? Назову я ее Опронежью, да пусть, так и будет. Это первое, что на ум взошло, как муж то и велел мне.

Так оно и состоялось. Дочь Опронежью звалась и с именем тем в жизнь вступила. Весть долетела эта аж до самого князя, в походе состоящего.

– Что ж, – сказал он тогда, – дочь, так дочь. Пусть, и будет имя то, что она дала ей. Знать, смысл в этом имеется какой-то. Подождем – увидим. Может, что нам и откроется.

Мало тогда, кто князя слова понял, но все ж кое-что запомнил. И уже позже, в случае дня иного, говорил по-другому, а как – далее ясно будет из текста сего.

Пошел князь далее вскоре достиг мест радонежских, и пошел еще вглубь их. Вновь приходилось лес рубить, дорогу прокладая. Долго шли они, с самой природой сражаясь. Вконец, дошли до земель, пред ними полем расстилающихся.

– Неужто, то земли половецкие? – удивился князь сам, – заблудли что-ли мы в краю этом?

Но со дня следующего убедившись, что они туда, куда надобно путь держали, тот же князь сообщил рати своей:

– Знать, не вся земля русская Святиполком обойдена доподлинно. Видно тянется она аж до самого солнца восхода. Нет надобности туда идти далее нам сейчас. Надо клич дать. Пусть, люди сами сюда переселяются, города обоснуют и живь всякую растят. Meста слободные здесь, всякому хватит. Зерна много высеять можно. Хлеба богато будет. Значит, Русь еще больше утвердится в деле оном и люди сюда пойдут, таща в свои дома, закрома зерна всякого от земли, по лесу свободной.

На том повернул князь обратно, чуть-чуть до реки большой не доходя. Но места те оные все ж обозначил по-своему и назвал их Поволжьем всяким.

– Будут люди сюда паволоками снедь стягивать по земле сухой вне воды всякой. Оттого назовем ее землей паволочной, токмо проще будет паволж /или Поволжье уже в дне настоящем/.

Обозначив землю так, князь повернул обратно и пошел на Киев.

Лишь в одном месте ближе к югу опустился, да там и зимовать остался. Долго та зима длилась, и снег буграми везде вздымался. Думал князь в начале весны в путь рушить, но зима не отступала и словно крепостью вокруг стояла. Вот тогда и сказал Владимир ратникам своим:

– Обосную я тут город на месте этом, возвышенном самим снегом, с неба падающим. Пришлю людей сюда, и пусть здесь терема понастроят. Белым городом зваться будет от снега сего изобилия и будет промежутью слыть меж землею киевскою и паволжью. Крепостью будет город сей и в год какой

подмогой стать многим сможет.

Так оно затем и произошло.

Вскоре по возвращению люд туда направлен был и обосновал город Белгород, как князь великий того и хотел. Уже позже город менял название свое, но вновь возвращался к тому же. Знать и по сей день стоит в имени этом и память о князе Владимире по-своему сохраняет.

Есть место то, стоянкой обозначенное, и есть предметы многие тех лет воспроизводства или сходно рядом состоящие.

Сам князь в снегу том великом и уже по весне ближе утерял гребень свой, разукрашенный всяко, да так и простился с ним, не дожидаясь пока снег до конца сойдет.

В гребне том сила великая состоит. И кто его обнаружит – то вовек славиться будет. Так тогда князь тот повелел и всяк по роду какому велел передавать.

– Пусть, сохраняется в земле этой, – так он говорил тогда, – может, кому-то надобно то более станет, нежели мне самому. Одному Богу известно, зачем

то все делано. Знать ему же то и понадобится в дальнейшем.

Вот такие слова и совсем не пустые. Только Бог к тому же еще добавляет. Земля станет воочию ближе и поднимет гребень тот ярче, на солнце кому-то в глаза сверкнув им. Но знать, может другое состояться, коль гребень ранее добыт будет и об том речь повсюду пойдет, доходя до Бога самого, на земле и в небесах правящего.

Такие вот слова неземные, к вам на землю опущенные и понять суть их заставляющие.

Воротившись в Киев, князь за другие дела принялся. По приказу его и внутреннему божьему велению, люд киевский начал собор-терем княжеский воздвигать во славу лет восходящих.

Обложили снизу камнем все то и поверх стены начали вершить. Но связать верх с низом не удавалось никак, потому в грозу какую вновь возведенное сразу рушилось. Говорили про то люди так:

– Перун разгневался на нашего князя за походы, им совершенные. Знать, в Киеве только сидеть должен и порядок какой вести среди нас.

Но не так думал про все то сам Владимир. Часто думая о том, как стены более мощные воздвигнуть, он неизменно обращался к гласу своему внутреннему, пытаясь в нем усмотреть на что ответ.

И вот однажды глас тот поведал ему, что для того, чтобы соединить те две основы требуется материал особый на яичной гуще замешанный и с глиной белою перемешанный. Туда же смесь иную, как смоль добавлять надобно и растворять все то в днепровский воде, которая тогда еще Припятью звалась, так как под пятой была, значит рядом.

Тогда собрал Владимир мастеровых и поведал об том воочию. Усмехнулись многие тогда, думаючи так:

– Мудрит наш князь что-то. Знать того не ведает, а нас делать заставляет.

Но все ж подчинились они его воле и начали один пробный раствор готовить. Яиц набили великое множество, со всего Киева понатаскав их ко двору княжескому.

Оттого в летописях он так и значится иногда, как яичный двор-терем. Составили смесь ту, что князь говорил, на смоле обычной /в день солнечный тающей/ да еще из глины той белой и самих яиц. Размешав все то в посудине одной, вылили затем на пол и дожидать начали, что будет с ним.

Долго масса та лежала и уж дожидать все устали. Под вечер разошлись все, а на утро вновь собрались, чтоб усмотреть то.

Часть та пробная к тому времени комом взялась и отвердевать начала, да так, что и не раскурочить ее силою.

Подивились люди тому и тут же наново сколотили, на сей раз камень о камень перемазав и друг на друга возложив. Вновь ждать долго пришлось. Вязь та на солнце таяла и слабо из-под камней тех проистекала.

Тогда, сказал Владимир:

– Надо ей выстоять немного, а затем перемазывать, когда погуще она станет.

Так и поступили тогда. А на утро дня следующего проверили вязь ту, что камни перемазали. Все то скрепилось так, что не отодрать друг от друга. Вот тогда и сказали люди о своем князе не одно слово, из которых все же одно, как дань времени тому приводится.

– Велик наш князь Владимир. Знать и вправду бог Перун на ухо ему шепчет что. Такое только ему и под силу.

И пошла молва с той поры по всей горе киевской, вскоре других достигла, а надальше и к землям иным долетела.

С той же поры птицы, голуби значит, домоседью пошли, тоесть заводить специально их начали для дела того.

Уже позже птиц других приспособили из роду тетериного и по-другому именовали. Курью они обозначились. От простого слова «курить», что значит, пыль пускать по ветру, когда птица та где в шелухе, пепле греблась ногами.

Но поначалу все то дело на голубином яйце сотворялось, вплоть до самих близких годов времени настоящего.

Так воспроизвелся первый каменный дом на Руси и по праву Владимиру он принадлежен был. Так и говорили люди:

– Заслужил то наш князь сам. Постарался умом своим с божьей помощью разной, на ухо шептанной ему воочию.

Вскоре слава о деле том по всей Руси пошла и аж до Святиполка докатилась.

– Велик будет Владимир, – сказал тогда тот, едва услышав за такое, – многое сотворит во благо дела какого. Знать, не ошибся я, когда на посад киевский посадил его. Знать, так Богу угодно самому было все то.

Опосля дома того первого, возле самого терема обустроенного, начали возводить дома другие, схожие и немного не такие по своему виду.

– Всяк пусть умыслью своею творит,– распорядился тогда князь, – неподобно будет, что дом на другой схож был. Пусть, все то в стороны разойдется, и воцарится город Киев белокаменным.

Разрасталось строительство, и молва о том снова вдаль какую ушла. Начали то же и в городах других возводить. Всяк за советом приезжал и диву давался крепости домов тех и стен белых, по большей части от глины той, которую со дна реки близ берегов брали и в Киев-град доставляли.

Камень же сам особо бел не был и черноту порою составлял. Тогда, распорядился Владимир брать ту же глину, разводить ее до густоты нужной и стены домов мазать, чтоб белизной стояли и с холмов киевских на всю округу сверкали.

Так оно и повелось на Руси и до сих пор дело то обстоит. Белое, как и тогда, белым мажется или распыляется всяко, сырость поглощает и черноту вытесняет. Известью то все зовется, а еще иногда белым камнем то все прозывают.

На том и основана вся глубь земная и согласно того же какой град в домах своих окрашенных, построенных состоит.

Надобно сказать здесь еще вот что. Смоль та земная бралась только для земного уклада, фундамента значит. Сырость она, влагу меньше пропускала. Дальше же стены лепились просто составом извести той, яичной густоты со скорлупой тесно перемешанной, да еще частью глины обычной.

Так вот и строилось все и до сей поры стоит, как знак доказательства силы крепости той.

Цемент – то уже недомыслие людское. От скудности дня насущного все то происходило, а также от ума малосостоящего. Глину ту, да и прочую схожую в ряды годы вглубь земли самой пустили, и долго она теперь наверх восходить будет.

Но есть и решение иное по поводу тому и в нем ответ будет состоять божеский на вопрос всякого: как учинить так, чтобы глина та побыстрее самовзошла, и всяк смог до нее добраться воочию и убедиться в правоте божьей по делу строительства того.

Но об том позже говорить будем, когда история всея Руси полностью состоится в малом издании ее, ибо кратко обо всем говорится, так как времени мало для того, а сказать бы о многом хотелось.

Пойдем далее по истории Владимира-князя и опишем дела следующие, к нему относящиеся.

Застроив совсем немного домов новых, князь решил вновь по Руси великой пройтись.

– Негоже князю в хоромах каменных сидеть. Надо, чтоб дело какое творилось и до ума доводилось. Схожу-ка в землю древленскую. Князя Святиполка повидаю, а оттуда к Тмутаракани отправлюсь. Усмотрю, что там творится.

Так и поступил Владимир. Вначале со Святиполком повстречался сквозь время какое, а затем к Тмутаракани отправился.

Долго путь его пролегал сквозь земли разные, но, наконец, достиг он того, что хотел.

Город предстал перед ним во всей своей красе. Навстречу князь половецкий выехал и тот же хлеб на полотнище Владимиру поднесли. Принял то все князь, а надальше беседа между ними состоялась.

Договорились тогда они вглубь земель этих распространяться, и территорию пустую заселять людьми разными.

Пусть, все в мире живут, – говорил Владимир, – города пускай обустраивают и косу песчаную заселяют полностью. Надобно сюда лодии наши паволоком притащить от земель ближних, где древа нужного много. Будем отсюда торговлю какую вести и по морю ходить, как когда-то делали предки наши.

Великое дело ты задумал, князь, -согласился князь половецкий Ратимор, – надобно то всем совместно. Города буду обустраивать другие. Только помощи прошу в древе каком. У нас ведь здесь земля скудная.

Знаю, что так – отвечал Владимир, – думаю, надо вам насадить древа те всеручно. Сады обустроить разные. Для того дела сподручно все будет. Пока же древо берите из земель близлежащих, а для садов по морю пройдите и где что обнаружите, то и привезите сюда в корнях или растениях самих. Может, кто другой что посоветует в деле этом. Не откажитесь выслушать. Для земли этой и нашей все пригодится.

– Так и поступим, – отвечал Ратимор, да на том беседа их и завершилась.

Хотел было Владимир двинуться обратно на Киев, но все же передумал и с ратью своей однотысячной двинулся вдоль берегов моря того по следу, Святиполком оставленным ранее.

Где не проходил, везде встречали его еще издалека. Видели люди полотнище то, вверх над всеми развевающееся. Видели лик святой на нем и князя непременно узнавали.

Заставы те, когда-то прежде Святиполком обустроенные, гораздо больше стали. Людей прибавилось, дети горью пошли. Порадовался тогда Владимир тому и сказал одним заставникам:

– Рад я всему этому. Будет земля русская людьми полна, а знать, и защищена будет. Так и дальше поступайте и мир всяко сохраняйте с кем-либо, кто с другой стороны к вам подступит, яко и вы сами. Грань свою морскую или земную не преступайте и других не допускайте к тому без ведома моего княжеского, а тем паче, вашего личного. Буду договора заключать с другими, будем торговлю какую вести. Так всем другим и передайте, кого по пути не увижу.

Двинулся Владимир еще дальше. Обошел море то по суше, реку вброд перешел в месте одном. Вода только по брюхо лошадям и доходила. Правда, нескольких унесла силой своею, но на все воля божья, как то сам Владимир говорил.

Дошел по пути тому князь аж до булгар. С ними союз ратный заключил и договор торговный. Решили они, что булгары вниз по реке своей спускаться будут к морю большому, да там с русичами и торговать будут.

– По землям, по суще путь тот долог и труден для дела сего будет, – объяснял Владимир булгарину, только вокняжившемуся на своем троне царском ,– а по воде суда те быстро придут и вмиг торговлю какую, обмен совершим.

Назад же на веслах идти проще будет. Река ваша не такая быстроходная, как наша. Надо нам совместно по воде большой ходить учиться и торговлю уже с другими вести. Что знаешь о Царьграде?– спросил князь булгарина.

– Многого не знаю, но слышал, что процветает город тот после разгрому его Игорем, дедом твоим.

Стыдно стало князю за своего предка, но все ж стерпел он эту обиду свою и сказал так:

Хмель помутил разум ему тогда, да богатства города того великие. Думаю я в Царьград тот податься, да прощения попросить у людей. Чтобы зло на нас русичей не держали, и мир был между нами всегда.

Хорошее дело задумал, князь, – согласился булгарин, имя которому было Святишка, – возьми и меня с собою, когда двинешь в путь тот. Хотел бы и я город тот посмотреть, да обучиться мастерству какому. Слыхивал я, что мастера там умелые. Из простого древа злато чинить могут.

Возьму, – сказал Владимир, – уже прощаясь и руку для пожатия подавая? – только суда приготовь для того и полотнище большое вместо паруса поставь с ликом бога вашего и цветами, что на ум придут, когда задумаешься над тем.

– Исполню это, – обещал Святошка, – не позабудь только о своем обещании, князь. Beк ждать буду. Без тебя сам не пойду.

На том они договорились и в стороны свои разошлись. А надо сказать, что встреча та на самой границе была, и опосля там же город обосновался, как дань времени тому и всяким существовавшим договоренностям.