Текст книги "Великая империя зла (СИ)"

Автор книги: Сергей Пилипенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

–   Ах, ты, мразь окаянная, – залепетал царь, опомнившись после секундного остыва, – да, я тебя сейчас за это.., эй, стража. А, ну, хватайте его и вяжите, и на площадь его голышом.

Тут же подбежали растерявшиеся стражники и схватили незадачливого боярина за руки. На ходу срывая с него одежду, они поволокли его на площадь.

– Кто еще хочет? – грозно выступил царь с трона. – А, ну, марш все туда. Эй, стражники, и этих туда же.

И, невесть откуда набежавшая охрана окружила целую толпу дворовых и, подталкивая длинными копьями с секирами на концах, повела на площадь.

Тут царю кто-то из разлетевшихся ранее слуг принес долгожданного зелья, и он нахрапом выпил, а  затем, бросил стакан за спину.

Лицо загорелось у него на щеках, сам он словно вырос.

Плечи расправились, и голос окреп.

– А, ну, давай еще один, – закричал грозно он теперь уже на слугу.

Тот подбежал и налил снова.

Царь выпил, крякнул и, немного оговтавшись, сказал:

–   Теперь я знаю, отчего мне плохо. Это оттого, что они были рядом, – и он указал на место стоявших ранее бояр.

–   А теперь, пойдем все смотреть, – громно сказал он и повел за собой слуг.

А на площади уже собирался люд. То были простые ремесленники и приехавшие поутру крестьяне.

Все вышли на улицу, чтоб поглядеть на очередную забаву.

"Как царь малювать будет, – говорили они, – охота поглядеть", – под этим подразумевая чью-то казнь или просто расправу.

Вскоре вся площадь была заполнена людьми, а кое-кто уселся на подмостках, чтобы получше рассмотреть это диковинное зрелище.

Царь вышел на середину, держа в руке огромную плеть. Стража подвела к нему почти голого человека, сутулившегося от утреннего холода, и, казалось, стесняющегося огромной массы людей.

–   Этот злодей хотел было погубить меня, – крикнул царь во все горло, – он бросил нож в своего государя, и только рука Господня   отвела его в сторону.

Толпа ахнула и заклокотала. Как же так, на государя руку поднял, да еще кто?

Боярин! Весть-то, какая! Это не холоп?!!

–   Эй, стража, – снова крикнул царь, и те к нему приблизились, – это так было или нет?

–    Так, так, батюшка, – громко закивали они головами.

–    А, чтоб лишнему не бывать, то проведите внутрь тройку человек из мастеровых, чтоб подтвердили. Нож до сих пор там... Больше не надобно, а то растащут.., – известно пошутил тут же он.

Лес рук вырос из толпы. Каждому хотелось поглядеть на царевы палаты.

Но вот, стража выбрала трех, более-менее одетых посвежее, и вместе с ними пошла внутрь.

Спустя минут двадцать, они возвернулись.

Один из них держал в руке только что выдернутый нож из трона и показывал всей толпе.

–   Вот он, – кричал тот же человек, задирая руку вверх, чтоб видеть могли все, в том числе и задние.

–    Видите, – грозно молвил царь, – я не обманываю. А теперь, спросим у энтого, – и он указал плетью на почти голого боярина.

–   Бросал нож? – подошел к нему один из выбранных. – Али нет? Признавайся честно. Люду тут много. Если что, в обиду не дадим, – тихо пробормотал он.

–    Нет, не бросал, – тут же ответил удивленный и поверивший человеку боярин.

–    Врешь, – заревела толпа и бросилась было на ответчика, но стража сдержала их натиск.

–    Так бросал или нет? – строго спросил тот же человек, снова подмигивая ему.

–    Нет, не бросал, – повторил  то же боярин.

–    Видишь, не бросал, – спокойно ответил царю человек, державший в руке нож.

У царя от такого изуверства затряслись губы, и он еле вымолвил:

–    Эй, стража, а ну, хватите и этого молодца, – и пока тот соображал, что делать, его достали и взяли под стражу.

–     Ах, ты, паскуда, наволочь такая, погань несчастна. Так ты специально в мои палаты ходил, чтобы обмануть люд простой.

–     Если б специально, ножа не принес бы, – спокойно ответил тот.

–     Так ты и здесь будешь врать, гад? – и царь замахнулся на него плетью.

Толпа встревожено загудела. Чего-то царь не договаривал. Ей было не понятно, что к чему.

К тому же, боярин осмелел и начал кричать во все горло.

–    Не виновен я. Царь нарочно меня выставил, чтоб покрыть свою глумоту.

Толпа снова загудела, и уже послышались недовольные нотки. Царь опешил.

Он не знал, что ему сделать, но, тут ему помог сам околотник.

Он крикнул:

–    Да, не верьте вы царю. Он все пропил и прогудел с девками. Похабник он и разгельдяй, – и с этими словами плюнул царю в лицо.

Слюна попала, куда тот целился, и царь спокойно вытер рукавом.

Толпа занемела от ужаса.

–    А вот этого, я не прощу никогда, – тихо произнес государь и тут же, обращаясь к толпе, крикнул:

–  Видели, что сделал, тварь, с моим царским обликом. Даже я такого не творю. За это надлежит ему быть выпоротым мною   лично.

Кто-то спереди захлопал в ладоши, но толпа все ж не поддержала его, и тот попятился куда-то вглубь, то и дело, получая тумаки со всех сторон.

Народ смотрел на царя, а он на них.

Они не понимали его, а царь не понимал их. Но все ж, власть возымела свое дело, и царь ваялся за работу.

Он приказал стражникам раздеть околотника до гола и поставить рядом с боярином.

В  толпе стояли все: и взрослые, и дети, но никто не двинулся с места при виде вообще раздетого человека.

Только некоторые ушли, да и то, оглядываясь довольно долго.

Царь взялся за работу. Наказуемых положили на помост, вытащенный из той же массы людей, и тяжелая плеть загуляла по их телам.

Околотника царь бил больше и дольше, при этом приговаривая:

–    Это за обман, это за поддев, а это за разбой...

Кровь сочилась с них обоих, а царь все не останавливался.

Бояре, стоявшие кругом, недовольно загудели.

Царь, совсем уже разгорячившись, обратил взор на них и тут же, окинув оком, выбрал самых строптивых, приказав страже доставить и их.

Те бегом бросились исполнять указание. Сначала бояре сопротивлялись, но, когда один из стражников стукнул кого-то по голове секирой, и та отвалилась, ропот прекратился и сопротивление тоже.

Мигом были раздеты еще пять человек и тут же возложены на помост, которого уже не хватало.

Двух из них положили прямо на голую землю.

Царь снова принялся за работу. Его лицо горело, глаза сверкали, а изо рта, хоть это было и лето, шел небольшой пар.

Толпа подтискивалась ближе и ближе. Всем охота было посмотреть, какая кожа у бояр, и какое же удивление у них было, когда первые обнаруживали, что она такая, как и у них.

–    Гляди, гляди, а кожа-то, как и у нас, – раздавалось то тут, то там от стоявших в первом ряду.

Их места занимали другие из задних и постепенно все об этом узнали и узрели.

Кровь с семи тел уже не сочилась, а лилась, ручьями стекая на землю.

Но, казалось, царь этого не замечал. Вконец разъярившись и приняв дополнительную дозу зелья, он указал пальцем на остальных бояр, и стража в одну минуту выполнила указание.

Те послушались безропотно.

Выбора не было. Либо отрубят голову, либо засекут до смерти, но в последнем был еще шанс выжить.

На землю были возложены еще семь человек. И опять захлестала плеть, обдавая кровью рядом стоявших простых людей.

Но, толпа не двигалась назад, ни на шаг. Задние давили на передних, и это мешало возможности отступить.

Царь свирепел и свирепел.

Лицо его казалось уже не красным, а багровым. Вены на шее вздулись, и он тяжело дышал, как загнанная лошадь. Но плеть из рук не выпускал и молотил ей налево и направо.

Под конец, совсем уж разьярившись, он начал ударять тела ногами, несмотря на выкрики из толпы тех же людей.

Вскоре, истязание бояр закончилось.

Околотник или человек, вызвавшийся на осмотр, был уже мертв.

Царь подошел к нему и поднял голову. Язык высунулся изнутри, и Малюта с омерзением бросил ее вновь.

–    Пес заслужил то, что просил, – тяжело вымолвил царь и схватился за сердце, но тревога была напрасной.

Всего лишь надо было выпить  стаканчик. Он махнул рукой, и снова  тот же слуга принес зелье.

Царь вмиг проглотил все это, и, выдохнув, произнес:

–    Я не царь, я больше. Я помазанник божий. Это он указал мне на это, – и с этими словами   рука поднялась вверх, выставляя вперед указательный палец.

Люд, окружавший его, все так же молчал и с ужасом смотрел на бояр, из которых только трое осталось в живых.

Все же это были живые люди, и почему-то их было жалко.

Кто-то выскочил из толпы и хотел было помочь одному из пытавшихся подняться, но царь грубо осек того криком:

–    Не трожь, не то умрешь, как они. Заставлю кровь их собирать и глотать, коли не отойдешь.

Тот испуганно бросился обратно, но назад толпа его не пускала, и он в отчаянии пустился возле ее ног.

Царь снисходительно улыбнулся и промолвил:

–    Я не трону тебя, коли сам отошел. Я простого не обижу. Это они ободрали меня и вас также. А теперь идите и принесите мне все их добро сюда, а семьи оставьте на голых скамьях.

И, сказав это, царь повернулся и пошел в палаты.

Стража двинулась за ним, а толпа начала расходиться.

Но, тут кто-то прокричал:

–  Царь велел забрать добро. Бежим же скорее...

 И люд рванул с места так, что, казалось, среди них не останется никого живого.

Царь аж обернулся на это, но, посмотрев, хитро прижмурил глаз и сказал:

–    Люду что, ему ничего не надо. Лишь бы сыт был, да одет. А боярам деньжат подавай и земель добавляй. Ишь, чего захотели, окаянные, – и, обращаясь к ближайшему стражу, сказал, – теперь, ты будешь у меня главным боярином, и возьми с собой кого-нибудь вместо тех, – и он снова повернулся и пошел дальше.

Страж сначала не понял, а когда дошло, то онемел от радости.

Затем, обернулся и крикнул:

–    Теперь я – главный боярин, а бояр выберу сам.

Люди остановились и притихли. Наконец, он выбрал троих, затем еще двоих и хотел еще, но царь вдруг остановил и сказал:

–    Хватит и этих, денег в казне маловато.

–    Так будут, – уверенно произнес главный, – сейчас мигом обнесем дома и соберем.

–    Ну, коли так, то справно, – улыбнулся царь и продолжил путь.

–    За ним последовали уже новые бояре, на ходу одевая подобранные одежды казненных.

И никому не было дела до тех мертвых и живых тел,

пока не наступила ночь.

Лишь только тогда кто-то из того же люду прокрался

тихо на площадь и осмотрел их.

Живых уже не оказалось. Человек вздохнул и зашагал в ночь. А мертвые оставались там аж до утра.

Лишь поутру, когда солнце взошло, кто-то из бывших стражей вспомнил о них, да и то случайно, выглянув просто в окно.

–    Нада бы убрать их, а то негоже как то, – произнес он все в том же кругу царя.

–   Помолчь! – грозно выкрикнул на него тот. – Я эту площадь сделаю до конца красной от крови боярской и присяжной. Пущай лежат, сегодня дополним.., – и вновь его рука потянулась к зелью.

Спустя два дня на ней действительно появились тела еще, и из того же окна можно было наблюдать, как площадь от крови становилась ярко красной.

Наверное, не было бы этому конца, коли б не пошел дождь и не смыл ее оттуда.

Утром третьего дня тот же страж выглянул в окно и ужаснулся.

Тел не было, а площадь была черна.

–  О, Господи, – зашептал он и кинулся будить царя.

Тот долго не просыпался, но вконец открыл глаза, долго и мутно всматриваясь в не известного ему человека.

Потом, вдруг что-то вспомнив, произнес:

–    Зачем разбудил меня, Иахов. Оставь, все как есть, – и снова голова царя уткнулась в подушку.

–     Проснись, проснись же, – лепетал боярин, – тел нету, кто-то их унес.

–     Нy и что? – сонно вымолвил царь. – Это я приказал вчера сбросить их в реку ночью. Пусть плывут себе дальше.

–     Фу-у, – выдохнул будивший, – а я то думал, кто унес.

–     Кто ж унесет, окромя меня? – говорил все так же царь, сплевывая хрипом в сторону.

–     Фу, ты, нечисть какая, – выругался боярин, утирая вынесенную наружу харкоту и отступая в сторону.

Вот так и жили. Вроде бы и был царь, и вроде бы нет. Кто знает, как это объяснить?

А время шло, и отсчитывали свои минуты те же часы. Москва ждала. Она надеялась, что царь все же проснется и разберется во всем.

Люду нравился царь.

Он был справедлив, ибо наказал бояр и обидчика-лгуна.

И народ ждал, что придет час, когда царь выйдет из своих хором и скажет им что-то, а заодно, они сами снова увидят его.

Спал царь и спала его околота, спали и верные стражи, только три дня назад возведенные в бояре.

И кто знает, когда они проснутся, и когда спустятся снова на площадь.

Но, надежда не умирала. Она ждала и терпела все, что ниспадет на ее бедную голову.

Стояла и площадь, залитая алой кровью в отдельных низких местах, и стояла церквушка на бугру, величаво глядя своими куполами вниз на нее.

Все это сливалось в общем потоке тепла и света, и как-то тихо уходило прочь.

И спустя время, уже не было видно крови, а также не блестели так ярко купола.

Наступала ночь, снова и снова обрекая людей на темноту.

Но они молчали и ждали вновь наступления утра.

Изо дня в день, из года в год – все это продолжалось, и оставалось лишь ждать, когда утро не наступит  уже никогда...

Глава 17

Эмир сошел на берег по небольшому трапу, сброшенному с корабля на пристань и присоединился к встречавшим.

Дождь шел, не переставая. Разразилась гроза не на шутку. От раската ударяющего грома и блеска молний люди и лошади аж пригибались.

Эмиру тут же подогнали повозку с наспех сооруженным наметом, но он гордо отказался от этого и сел на предложенного коня.

Абдах был воином, а они никогда не ездили на повозках, разве что при тяжелом ранении.

Эмиру не доводилось ранее на ней лежать, и он втайне молился в душе, чтобы и не пришлось вовсе.

На душе было неспокойно. К тому же, лошадь немного храпела, неизвестно почему и подбивала копытами: то ли на нее воздействовала погода  и оглушающий грохот грома, то ли просто ей не нравился всадник, отказавшийся от ездовой повозки.

Но вот, спустя минут пять, она успокоилась или смирилась и пошла более спокойно.

До дворца было недалеко. Всего лишь каких-то метров пятьсот, если учесть, что идти надо было вокруг не очень высокой горы, выступающей с берега прямо в море.

–   Где-то там сверху и притаилось то, что мы называем смертью, – думал про себя Абдах, наспех перебрасываясь словами с только  что присоединившимися  спутниками.

Их было двое. Одного он когда-то знал еще с детства и при встрече горячо пожал поданную им руку.

Имя его было когда-то известно, но сегодня оно почему-то вылетело из головы, и он никак не мог вспомнить.

Но, помог случай, когда незнакомый всадник обратился к тому с просьбой отлучиться куда-то вглубь колонны, называя его по имени – Артуз-бей-сидхр.

Приставка гласила о его древнем   египетском роде, который перекочевал сюда около полутораста лет назад.

Абдах спокойно проводил уходившего всадника взглядом и, обратившись к Артузу, спросил:

–    Скажи, а как зовут твоего друга?

–    Азиз-хет-Бегдам, – ответил тот и продолжил, – но, он не мой друг. Он был другом Юсуф-паши.

–    Неужели? – удивился эмир. – Такой молодой?

–    Ну, и что? – пожал плечами Артуз. – Мы ведь тоже не очень старые.

–    Да, но, я все же думаю, что Юсуф-паша осторожнее.

–    А в чем дело? – обеспокоился тут же Артуз. – Ты что-то знаешь?

–     Да нет, это я так, просто вылетело случайно, – успокоил эмир.

–     Не-е-ет? Я тебя знаю. Ты так просто ничего не скажешь. Особенно сейчас.

–      Да нет же, говорю тебе, – обозлился почему-то Абдах, – я его никогда не видел и не знал. Откуда могу судить о нем.

–      Ну, ладно, – поспешил успокоить его Артуз, – не знаешь, так не знаешь.

–      А что случилось с Юсуфом, что он так рано помер? – спросил эмир.

–     Рано? – удивился тот. – Тебе бы так рано. Ты знаешь, сколько ему было лет?

–     Ну-у.., примерно догадываюсь, – заулыбался Абдах.

–   Вот, вот, догадываешься. А я знаю достоверно. Так, дай вспомнить... А? Родился он в год дикого кабана, а сейчас год ... поросенка. Тьфу-ты, он что целый век прожил? – сам того не подозревая, удивился Артуз.

Абдах засмеялся, но тут же, став серьезным, сказал:

–   Нет. Ты ошибается. Родился он, как и я, в год луны, ну а в остальном ты прав.

–   Так сколько же ему? – вновь собрался сосчитать на пальцах Артуз.

–   Не трудись, – оборвал его нелегкий труд эмир, – и так ясно, что много.

–   Да, – почему-то вздохнув, ответил друг.

–   Но вот, все же почему он умер? – не дал погрустить Абдах.

–    Да все от того же. Ты ведь знаешь, как он любил петь.

–   Петь? – удивился теперь эмир.

–     А ты не знал?

–      Нет, он никогда об этом не говорил. Ну и что.., что пел? – продолжал выяснять Абдах.

–      Так вот, начал петь, но голос его не возжелал как всегда появиться, и он прикоснулся к тому пагубному зелью, что понавезли оттуда, – и Артуз указал куда-то поверх горы.

–      И что, умер от этого?

–      Нет, но когда начал пить, то поперхнулся и тут же умер. Наверное, зелье было крепким, и попало не туда, куда следует, – спокойно ответил он.

–      Да-а, – задумчиво произнес Абдах, – интересно все это. Надо бы посмотреть на зелье.

–     Надо бы, – повторил Артуз, – только вот беда, исчезло оно куда-то.

–      Как? – удивился теперь Абдах.

–   Не знаю, – сокрушенно помотал головой друг, – утром было в графине, а к вечеру исчезло. Словно и не было вовсе.

–    Хм.., а что, много его было утром?

–    Да, нет, совсем мало. Но никто не выливал, я спрашивал, – добавил Артуз.

–    Ладно, разберемся на месте, – решил закончить беседу эмир, увидев,что отъезжавший всадник возвращается вновь.

–    Как знаешь, – с неохотой отвечал ему Артуз, уступая немного места коню уезжавшего.

До самого дворца они ехали молча. Из разговора его сопровождавших Абдах узнал, что похороны паши уже состоялись, и оставалось только огласить народу о назначении нового правителя ханством.

– Что ж, – думал эмир, – вот и подумаем, кого назначить. Ночь впереди.

Лошадь недовольно заржала, завидев впереди ворота  во дворец.

"Наверное, eй понравилась эта поездка, – подумал тут же эмир, удивляясь своему выводу, – откуда я могу знать, что ей нравится, а что нет, а, впрочем, может это так и есть".

Они подъехали ближе, и уже в самих воротах лошадь снова заржала.

Но, на этот раз Абдаху показалось, что она довольна не тем, что пришла домой, а тем, что, наконец, с нее слезут.

–  Ну, что ж, – решил повеселевший немного эмир, – раз лошадь хочет – значит, так надо  и поступить.

И он мигом слез с коня. И вовремя. Стрела, пущенная неизвестно кем, угодила той же лошади в голову, и почти сломалась надвое, ударившись в ее упряжь.

Эмир пал на землю, и его тут же окружила охрана. Но, дальше продолжения не последовало.

Абдах встал, отряхивая с себя куски прилипшей грязи, от чего руки его сильно загрязнились, и ему пришлось вытереть их об ту же, рядом стоящую лошадь, которая ни на шаг не отступила в сторону после столь неудачного выстрела.

"Вот, скотина, – подумал эмир, – и та понимает: что надо, а что нет".

Но вслух произнес:

–    Что-то мне не очень нравится, но посмотрим, что будет дальше.

Артуз сам не ожидал такого поворота событий, и, казалось, замер в своем седле. Зато, другой всадник живо поскакал вперед, пригибаясь к луке седла головой.

–    Куда это он? – удивленно спросил эмир у соскочившего с лошади Артуза.

–    Не знаю,– ответил тот и посмотрел назад.

Колонна не остановилась, а продолжала идти, и уже входила в ворота, когда вдруг передняя повозка неожиданно вздыбилась перед остальными, и огненный шар взметнулся в небо.

Следом последовал еще взрыв  где-то в  средине, а затем они раздались в конце и снова впереди.

Разрывы были сильными, и одну из тянувших повозку лошадей разорвало на куски, разбросав в стороны на ничего не понимающих людей ее внутренности.

Зазвучали одинокие выстрелы, а затем они же раздались залпами. Огонь велся по колонне откуда-то сверху и сбоку.

Абдаха и его давнего друга окружили их люди, и вместе они отступали вглубь дворца.

Огонь по колонне не прекращался.

–   Измена, измена, – кто-то кричал из колонны, указывая рукой куда-то в пространство.

Эмир посмотрел в ту сторону. Где-то наверху, со стороны выступавшей горы были видны яркие вспышки огня, и пули градом кружили вокруг.

Все залегли возле небольшого строения.

–    Что все это значит? – строго спросил эмир у рядом лежавшего Артуза.

Тот, не зная, что ответить, нервно покусывал ус и метался со стороны в сторону, как загнанный зверь.

–    Я не знаю, не знаю. Все это так неожиданно, – пробормотал он наконец.

–    Да, перестань елозить по земле, как змея, – закричал на него Абдах, – и успокойся. Что произошло после смерти Юсуфа? Кто-то хочет взять дворец?

–    Не знаю, – ответил Артуз, – но  после похорон я видел, как много разных людей расходятся по дворцу в разные стороны. И я еще подумал, кто они? Но я же тут не командую, и не мог спросить об этом у них, – с сожалением произнес  он.

–    Ладно, – оборвал его Абдах, – а почему мне об этом сразу не сказал?

–     Не знаю, я думал – возможно, это просто показалось. Так бывает иногда, когда хоронишь кого-то близкого по душе.

–     Да, – согласился, вздыхая, Абдах, – так бывает. Но, что же сейчас будем делать? На кого здесь можно положиться?

–     Я думаю, на тех, из колонны.

–  Их же совсем мало?– удивился эмир.

–  Других я не знаю. Юсуф последнее время удалился от дел и отдал все в руки Азизу...

–   Так это его люди?

–   Скорее всего, да.

–   Ты что, не уверен в этом?

–   Понимаешь. Был здесь еще один человек. Но он куда-то исчез после смерти Юсуфа. У него тоже были свои люди.

–    И кто же он?

–    Я не знаю, но думаю, что связан с поляками и литовцами. Потому, как видел его когда-то в кругу их послов.

–    Почему ты мне не написал обо всем этом? – укорил его Абдах, – я бы прислал людей и приехал бы сам разобраться.

–    А кто бы отвез письмо. Людей у меня больше нет. Я сам по себе. Живу во дворце и все.

–     Вот так да, – удивился снова эмир, – и кому же в голову это пришло?

–     Да, все тому же Азизу. Он сказал, что нечего всем тут болтаться. Пускай лучше идут пашут и работают в поле. А во дворце есть кому и так помочь в случае чего.

–     Да тут пахнет полной изменой, – все ж сохраняя спокойствие, произнес эмир, – и как теперь мы будем отбивать дворец? Вдвоем с ними что ли? – указал он   на свою охрану. – Ладно, идем обратно к морю. В случае чего, укроемся пока на корабле.

–     Нельзя туда, – не согласился Артуз, – все простреливается сверху, а обойти по горе вряд ли удастся.

–    Пойдем, я знаю как, – ответил разгорячившийся эмир и, взмахнув рукой охране, потихоньку начал пробираться за ворота.

Стрельба не утихала. Колонна все еще сопротивлялась. Неизвестно кому она подчинялась, но огонь не прекращался.

–    Кто ними командует? – закричал на ухо Артузу эмир.

–    Мюрад-сидх.

–    Кто это?

–    Это один из моих дальних родственников.

–    Хорошо, найди его и ко мне. Быстро.

Артуз исчез в наступившей темноте, а эмир продолжал лежать на земле уже за воротами в окружении своей охраны.

–    Абу, – позвал он охранника.

–    Я здесь, эмир, – ответил и подполз ближе тот.

–    Слушай меня внимательно. Сейчас мы пройдем к морю, а ты останешься пока здесь. Переоденься во что-то подходящее и влейся в их ряды, а завтра, здесь же у этого места мы встретимся.

–    Я не осмелюсь возражать, эмир, но все ж хотел бы остаться охранять.

–    Не думай об этом. Я сам позабочусь. Сейчас ты мне нужен здесь. Понял, что я сказал?

–    Да, господин.

–    И не называй меня так. Я ведь тебе друг, верно?

–    Да, – ответил тот и тихонько отполз в сторону.

Вскоре и он исчез в темноте.

–  Вот и снова остался один, – подумал про себя Абдах, и какая-то внутри иголка уколола его сердце. Почему-то было жаль, что за годы многолетнего труда на благо всех и вся – не приобрел себе верных друзей. Разве что Абу, да еще несколько человек из его ближайшего окружения. Но одними ними не заменишь себе все. Этого мало. Но все ж, эмир понимал и друтое, что не может их быть у человека больше, нежели он сам их себе подбирает. А подобрать не так просто. Все разные и к каждому нужен свой ключик от его потайной двери души. Плохо, когда нет его у тебя. Тогда можно считать, что и друга нет. Так как, если ты его даже поймешь, то он тебя  –  все равно нет. Нельзя выбрасывать  на   ветер пустые слова. Они лишь умаляют нас самих и не дают жить так, как этого хочется душе...

Мысли его прервались, так как вернулся Артуз с каким-то черного цвета человеком.

–    Он что, сарацин? – прошептал удивленный эмир.

–     Да, а что? Он тоже из древнего рода и довольно богат, – ответил сконфуженный чем-то Артуз.

–     Я не о том. Просто никогда с ними не общался.

–     Да, ничего. Обычные люди, как и все. Разве что зубы у них получше и ростом случается повыше...

–     Ну ладно, давай его сюда...

Тот подозвал сарацина и представил эмиру. Завидя такого большого главу, тот пал ниц головой и лежал, ее не подымая.

–    Сейчас не до церемоний, – сурово произнес Абдах, – так что, можешь смотреть на меня.

Мюрат, словно боясь, что оторвут, начал медленно приподнимать голову.

Сначала показались глаза, блестящие диким блеском и белые, как паруса корабля, зубы.

« Ну  и страшен же», – подумал про себя  эмир, но вслух сказал:

–    Я знаю, ты служид Юсуфу честно и добросовестно. Но его нет, и ты должен служить мне до назначения вашего нового правителя.

–    Слушаюсь, о, великий эмир, – и сарацин снова уложил голову на землю, хотя эмиру показалось, что он ее и не поднимал.

Сама ночь была светлее его облика, но почему-то эмиру он чем-то нравился.

Широкий и высокий лоб, открытое, почти преданное лицо, широкие скулы и дружелюбный взгляд.

Такой был когда-то у его Эдгара. Вспомнив о нем, Абдах снова вспомнил о раннем периоде возмужания.

"Ну, совсем как тогда", – подумал он, хотя и сознавал, что это совершенно не так.

Он стал взрослее, мудрее и опытнее других, а учитывая его новые способности к мышлению: и гораздо сильнее в умении создавать какие-то помехи другим.

Вот и сейчас он произнес:

–   Собирай своих людей и отходим к берегу. Все пойдете за мной. Оставь только человек пять, пусть пока продолжают стрелять, а потом, по сигналу снизу пусть спускаются сами.

В темноте все равно не разглядеть, где кто.

–    Слушаюсь, – снова повторил Мюрат и растворился в темноте наступающей ночи.

Наступила небольшая передышка в пальбе, но спустя минуту возобновилась вновь.

Вскоре опять показалась голова Мюрата, и эмир понял,

что все готово к отходу.

Он приподнялся и в полусогнутом положении начал уводить их в сторону той небольшой горы.

За ним последовали и остальные.

Они куда-то опустились, а затем снова поднялись. Это повторилось трижды.

Вскоре, отряд оказался почти рядом от стрелявших. Можно было даже расслышать их голоса и окрики.

Артуз зашептал эмиру на ухо:

–   Может, возьмем их сейчас?

–   Нет, – так же тихо отвечал ему Абдах, – надо выяснить, что все это значит, а уже затем решать.

Тот снова пожал плечами, отступив в темноту.

Спустя еще минут пять, они уже подходили к берегу, удачно спустившись с той незадачливой крутизны по каким-то заросшим кустарниками местам и камням.

Эту дорогу эмир знал еще с детства, когда приходилось прятаться от слишком уж разбушевавшихся родителей по не прилежию в языках и естествах.

И теперь, спускаясь по ней, перед ним часто возникали картины детства, и по одному представали перед взором родители, которых он до сих пор помнил и чтил в памяти.

Но вот впереди что-то блеснуло, и эмир понял, что то

бортовые огни судна.

"Молодец, Мюр. Сразу догадался в чем дело", – подумал Абдах, выскакивая из кустов прямо на пристань.

За ним начали выходить и другие.

Корабль молчал.

Его тишина казалась весьма подозрительной, и эмир уже было подумал – не изменой ли тут попахивает.

Но, нет. Вдруг, он резко ожил и спереди раздался шум и окрики:

–    Стой. Кто это. Будем стрелять.., – говорил кто-то.

Эмир знал, что на судне больше нет вооруженных людей. Ведь охрана  была здесь, с ним.

Но, почему-то подозревая Мюра в том, что тот иногда тайком перевозит и это, сейчас усомнился в своих прежних суждениях. Так оно и было.

За неизвестным последовал голос эфенди, и эмир спокойно ответил:

–    Это я, Мюр. Готовься к отплытию и немедленно. Сo мной люди, но они не мои. Берем всех, кто ушел сверху.

–    Хорошо, – прокричал  откуда-то сверху его голос, и на

пристань опустился трап.

Все быстро поднялись на корабль, а эмир пока их сосчитал. Всего набралось тридцать шесть воинов, включая и его самого.

"Не много, – подумал Абдах, – но могло быть и хуже. И как это он сразу не подумал об этом. Если дали ему спокойно уйти из Стамбула, то значит, измена ждала здесь. Да. Жизнь живи, и все время смотри в оба".

Спустился с мостика Мюр и подошел к эмиру.

–   Что, нехорошо встречают? – хмуро пошутил он.

–   Да, нехорошо, но придется разобраться.

–   Как? – удивился эфенди. – С  этими? – и  он указал рукой на корабль.

–   Да, – кратко ответил Абдах и шагнул по трапу вверх.

Мюр, ничего не ответив, покрутил головой и также пошел следом. Он слишком хорошо знал эмира для того, чтобы задавать лишние вопросы.

К примеру, Мюр знал, что тот не станет дожидаться подхода других сил, а решит задачу самостоятельно, несмотря ни на что.

–    Упрям наш эмир и горд, – тихо прошептал про себя Мюр.

Но, почему-то это упрямство ему нравилось. Оно не было слишком заносчивым и намеренно выставленным напоказ. Оно свободно расходилось повсюду, и все воспринимали это, как необходимое в той или иной ситуации, которых было у того же эмира хоть отбавляй.

Однажды, он даже вырвался из окружения пятерых всадников с копьями и ружьями, а это нелегко, ой, как нелегко для человека, не знавшего ратного труда.

И сейчас Мюр снова переживал то волнение, которое охватило его тогда, после гибели султана.

Ему даже показалось, что время вернулось вспять, и это не корабль, а просто его старый, побитый дождями, градом дом.

И, ступая следом за эмиром, эфенди в то же время сожалел о том, что когда-то оставил любимую им службу.

Но, как говорят, после битвы копьем не машут.

И эта боль где-то там затаилась в груди. Хотелось бы еще послужить на благо государству, но, увы, не хватило немного духа.

Это тоже сознавал Мюр и в душе клял себя часто и проклинал иногда вовсе.

«Какой же я трус, – говорил он тогда себе, – что не смог побороть то, чего раньше никогда не боялся».

Но, когда касался рукой искалеченной ноги и смотрел на себя в воду, ему становилось больно и неприятно за это старое.

И тогда, снова он говорил, успокаивая себя:

"Нет, все же я правильно сделал, поступив именно так".

Так и протекали его длинные, одинокие вечера в мыслях и сомнениях, и никогда он не мог прийти к заключительному решению, чтобы не возвращаться к этому вновь.

Он был уже не молод, примерно возраста эмира, но все же, чувствовал в себе силу и внутреннюю тяготу по прошлому.