Текст книги "Витте"

Автор книги: Сергей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 40 страниц)

Деньги и время

В апреле 1906 года председатель правительства завершил и еще одно дело, в действительности первостепенное по важности. Речь идет о совершении международного займа, самого крупного в истории Российской империи. Он предназначался для ликвидации последствий Русско-японской войны и восстановления материальной части русской армии и флота.

В новое и новейшее время человеческой истории продолжительные войны между государствами финансировались в большинстве случаев путем выпуска в обращение бумажных денег без металлического покрытия. Но тогда, в начале 1904 года, когда разразилась Русско-японская война, никому в российском правящем истеблишменте и в голову не приходило, что японцы способны на продолжительное вооруженное сопротивление и, более того, на внушительные победы над могучим противником. «Ведь Серафим Саровский предсказал, что мир будет заключен в Токио, значит, только одни жиды и интеллигенты могут думать противное», – иронизировал С. Ю. Витте.

В первое время многое говорило в пользу такого предсказания. Внезапная ночная атака японских миноносцев на русские боевые корабли, открыто стоявшие на внешнем рейде Порт-Артура, получилась не слишком успешной. Из 16 выпущенных ими торпед в цель попали только три. Ни один из броненосных судов Тихоокеанской эскадры, по которым японцы стреляли торпедами почти в упор, потоплен не был. Повреждения получили «Ретвизан», «Цесаревич» и крейсер «Паллада» ²⁰⁸. Блестящий подвиг моряков русского крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» привел в восхищение весь мир. Весьма оптимистически звучала телеграмма, посланная 12 февраля А. И. Путиловым, тогда директором Общей канцелярии Министерства финансов, агенту того же министерства в Париже Артуру Германовичу Рафаловичу: «Прошу опровергнуть категорически слух о предстоящем займе и утверждать, что ресурсы казначейства достаточны для продолжительной войны. При составлении опровержения иметь в виду все-таки, что возможность заключения займа в будущем не исключена, если война затянется и примет большие размеры» ²⁰⁹.

Оптимистическое настроение царило и в заседании Комитета финансов, собравшемся 17 марта 1904 года для обсуждения плана сохранения финансовой стабильности на период войны. План был предложен министром финансов В. Н. Коковцовым, а центральной его фигурой было положение о том, что ни в коем случае нельзя прекращать безостановочного размена бумажных денег на золото. Оно означало отказ от финансирования войны через бумажно-денежную эмиссию.

Полностью поддержав все предложения министра финансов, статс-секретарь С. Ю. Витте, выступавший на совещании вторым, все же призвал быть начеку: «Вопрос о том, как поступить по отношению к валюте с открытием военных действий, не может получить абсолютного разрешения: все зависит от вероятного объема войны и предстоящих расходов. Не располагая сколь-нибудь достоверными сведениями о размерах предстоящих государству расходов и допуская даже, что при продолжительности наступившей войны общая совокупность их может достигнуть одного миллиарда рублей, следует с убеждением сказать, что наше денежное обращение, основанное на размене кредитного рубля на золото, следует и вполне возможно поддерживать» ²¹⁰.

Отказ от размена имел бы неисчислимые дурные последствия, гораздо более тяжкие, чем в других государствах, прежде всего потому, что большая часть русских государственных займов – заграничные, заключенные не на бумажную, а на твердую валюту (к ним примыкала и 4 %-ная государственная рента). «Производство платежей по металлическим займам ляжет тяжелым бременем на наш бюджет, коль скоро нашему рублю придется вновь встретиться с недавно пережитым им обесценением» ²¹¹. Прекращение свободного размена кредиток на металл и лаж (ажио) на золото неизбежно приведет к тому, что из-за границы в уплату за русские экспортные товары будут поступать не деньги, а облигации российского государственного долга. Это явилось бы полной катастрофой для русского государственного кредита. Даже в случае большой общеевропейской войны, говорил С. Ю. Витте, следовало бы хорошенько подумать, прежде чем аннулировать действующий эмиссионный закон.

Но откуда брать средства для финансирования военных расходов? Этот вопрос совещание не обсуждало, ибо все рассчитывали на скорую победу. Но она никак не приходила, более того – отдалялась, превращаясь в далекую и не очень ясную перспективу. Тяжелое впечатление на русское общество произвела гибель в марте 1904 года броненосца «Петропавловск» вместе с лучшим флотоводцем страны – адмиралом С. О. Макаровым – и его штабом. Без успеха на море заставить Японию подписать мир в Токио, как это предсказывалось Серафимом Саровским, не представлялось возможным. Нужно было готовиться к затяжной и, что немаловажно, дорогостоящей войне на сухопутном театре.

На гибель «Петропавловска» парижская биржа незамедлительно отреагировала понижением русских фондов. Тем не менее в начале апреля русское правительство решило прибегнуть к крупному внешнему займу. В. Н. Коковцов считал подходящим выпуск краткосрочных (с пятилетним сроком погашения) 5 %-ных обязательств Государственного казначейства на сумму 800—1000 млн франков. Годовые платежи по такому займу в сумме около 16 млн руб. не слишком бы обременили двухмиллиардный русский государственный бюджет. Заем мог быть только французским – Англия и Соединенные Штаты в этой войне поддерживали Японию, германский денежный рынок для России был тогда закрыт.

Логика обстоятельств требовала как можно скорее договариваться с французами на любых приемлемых условиях. Вместо этого В. Н. Коковцов тянул драгоценное время, торгуясь по мелочам. Читаем в письме А. И. Путилова А. Г. Рафаловичу от 16 апреля 1904 года: «Вопрос о займе еще не решен и продолжает служить предметом переговоров; главный пункт, о котором идет спор, это предложение банкиров разделить всю сумму займа (800 миллионов) на две равные части и взять одну твердо (ferme), a другую условно (a'option). Министр заявил, что мысль об „условности“ недопустима ни в коем случае. Следовательно, или банкиры решат взять заем твердо целиком, или придется предложить уменьшить сумму до 600 млн франков» ²¹².

В переговорах с французами участвовал С. Ю. Витте. Французских банкиров смущала его сумма, весьма значительная для краткосрочного займа, а предложение С. Ю. Витте подключить к нему немцев было встречено без всякого энтузиазма ²¹³. Прошло еще около двух недель, прежде чем император подписал указ о займе. Произошло это 29 апреля 1904 года.

Посредником между русским правительством и французской денежной публикой выступил синдикат (союз) в составе Парижско-Нидерландского банка, банка «Лионский кредит» и банкирского дома «Готтингер и К ⁰». Сумма, которую русскому правительству предстояло вернуть через пять лет или обратить в долгосрочные обязательства, равнялась 300 млн руб. (800 млн франков), но получило оно на 18 млн меньше – 282 млн руб. В. Н. Коковцову пришлось уступить по всем статьям и согласиться на невиданно высокий реальный процент по займу – 6,5 %.

Заем в Париже дал лишь временное облегчение и к тому же в обозримом будущем порождал крупную проблему – необходимость в конверсионном займе. Жизненно важным для российских финансов стало открытие любыми путями германского рынка, пусть и не слишком емкого, зато позволявшего заключить сравнительно дешевый заем на долгий срок. Эту непростую задачу С. Ю. Витте решил летом 1904 года.

В 1904 году истекал срок русско-германского торгового соглашения, заключенного десятью годами ранее. Воспользовавшись затруднительными обстоятельствами России, «кузен Вилли» (император Вильгельм) требовал больших уступок в торговом договоре в обмен на гарантии безопасности ее западных границ. Представитель Российской империи на переговорах, председатель Комитета министров статс-секретарь С. Ю. Витте получил от царя указание уступить в таможенных тарифах, закрыв глаза на возможный урон, наносимый этими уступками русскому народному хозяйству, в обмен на согласие Германии не препятствовать русским государственным займам на ее фондовом рынке ²¹⁴.

Переговоры велись летом 1904 года на острове Нодерней. Германскую делегацию возглавлял имперский канцлер князь Б. фон Бюлов – как аттестует его академик Е. В. Тарле, крупный в умственном отношении человек, «…если его сравнивать с другими канцлерами послебисмарковского периода, с Каприви или Гогенло, или – позднее – с Бетман-Гольвегом, но он был конечно, очень мал, если сравнивать его с Витте» ²¹⁵. С. Ю. Витте характеризовал своего партнера по переговорам как недурного и говорливого человека, хитреца. В течение двух недель, пока шли переговоры на острове Нодерней, русским приходилось делать одну уступку за другой – германские таможенные пошлины на русские рожь и пшеницу, мясо и масло были значительно повышены. С. Ю. Витте шел на это скрепя сердце, надеясь решить главную в тот момент задачу – обеспечить России доступ на германский рынок капиталов. Но когда зашла речь о займе, канцлер вдруг стал показывать ему телеграммы своего повелителя, где император Вильгельм неожиданно провозгласил себя сторонником принципа «немецкие деньги для немцев».

Умный человек с твердым характером всегда оставит с носом хитреца. Когда текст договора был уже полностью согласован, глава русской делегации совершенно неожиданно отправился подписывать его в Берлин. Там он заявил, что не поставит свою подпись до тех пор, пока от Германии не будет получено официального обязательства, открывающего ее рынки для русских займов. И четверти часа не прошло, как канцлер Б. фон Бюлов принес требуемый документ. После этого договор был подписан. Произошло это 15 июля 1904 года. В тот же день С. Ю. Витте отправился домой, в Петербург.

Медлительный министр финансов В. Н. Коковцов не сумел воспользоваться благоприятными условиями. Он продолжал тянуть время, ожидая военных успехов и выгодных международных конъюнктур. Осенью 1904 года группа французских банкиров во главе с представителем «Лионского кредита» направила в Петербург ходока для переговоров о безотлагательном совершении нового займа. Он предупредил В. Н. Коковцова – дешевизну денег на парижском рынке не следует рассматривать как явление долговременное. Но министр финансов предпочел отложить заем до 1905 года, уверовав в прочность русского кредита и государственного бюджета, а также на возможность выгодного сотрудничества с немцами. Займы у французов осложняли дрязги вокруг военных заказов русского правительства. Немцы брали дешевле и работали лучше, но у французов было гораздо больше свободных денег.

Едва только представитель «Лионского кредита» отбыл из Петербурга, как в приемную министра финансов явился глава берлинской банкирской фирмы «Мендельсон и К ⁰» Эрнст фон Мендельсон-Бартольди, который обычно возглавлял консорциумы по реализации русских займов.

B. Н. Коковцов был поставлен им перед неприятной дилеммой. Заем на германском рынке капиталов непременно должен быть совершен ранее аналогичной операции в Париже. Если же предпочтение будет отдано французскому рынку, то Э. фон Мендельсон-Бартольди брал назад свое предложение посреднических услуг.

Выбор между Парижем и Берлином В. Н. Коковцов предоставил императору Николаю II. О состоявшемся в Царском Селе решении он информировал российского посла в Париже: «Его величеству благоугодно было высказаться в том смысле, что нам надлежит отнестись с особым вниманием к готовности германского правительства оказать содействие предположенной операции и что следует использовать услуги немецкого рынка ранее французского. Во исполнение высочайше преподанных мне указаний мною приняты меры к заключению займа на германском рынке (в начале января будущего года по новому стилю) и в настоящее время вырабатываются основания предположенной операции, которая и состоится, если не возникнут какие-либо политические осложнения, могущие изменить положение этого дела» ²¹⁶.

К концу 1904 года финансовое положение России стало внушать тревогу. Войне не было видно конца, император упорно противился предложениям японцев о начале мирных переговоров (одно из них было передано ему через C. Ю Витте), а российская казна предельно оскудела. Фактические военные расходы 1904 года определились в общей сумме 683,1 млн руб. Значительная их часть была покрыта из резервов государственного бюджета, чего не следовало бы делать. Результат – от громадной когда-то «свободной наличности» Государственного казначейства остались рожки да ножки. За год войны она уменьшилась с 381,3 млн руб. до 61,9 млн руб.

Можно было финансировать войну, повышая налоги, но внутренняя обстановка в стране не позволяла. Оставалось только одно – внешние заимствования. Максимум того, что, по расчетам В. Н. Коковцова, могли дать иностранные рынки, – это 500 млн руб. (1,3 млрд франков). Цифру эту можно было бы несколько увеличить, заложив кредиторам доходные статьи бюджета, но такой способ добывания денег В. Н. Коковцовым и его августейшим начальником исключался в принципе как не совместимый со статусом великой державы. Но даже если бы и удалось достать эти 500 млн руб., их все равно не хватило бы даже на год войны. Ввиду сосредоточения крупной войсковой группировки на Дальнем Востоке сумма ежемесячных военных расходов определилась в 50 млн руб. как минимум, фактически же – 60 млн руб. с учетом средств, выделяемых для помощи семьям раненых и убитых воинов, на увеличение пропускной способности железных дорог и прочие расходы ²¹⁷.

Нерасторопность В. Н. Коковцова удивительна. Между подписанием указа о займе на германском рынке (14 декабря 1904 года) и началом переговоров с французскими банкирами (февраль 1905 года) о новом займе прошла уйма времени, хотя по условиям Мендельсона занимать у французов деньги можно было хоть на другой день после подписания контракта с немцами. На переговорах по германскому займу своей мелочной неуступчивостью В. Н. Коковцов довел представителя берлинского синдиката Артура Фишеля до сердечного приступа. Стоило ли торговаться из-за полумиллиона рублей и терять драгоценнейшее время, когда в костре войны без остатка сгорали десятки миллионов каждый месяц – укорял бывшего подчиненного С. Ю. Витте ²¹⁸. Но В. Н. Коковцов упрямо отстаивал свою правоту, в чем его поддерживали и некоторые потерявшие чувство реальности сановники, вроде председателя Финансового комитета графа Д. M. Сольского.

Долгосрочный заем под названием «4,5 % государственный заем 1905 года» на сумму 231,5 млн руб. нарицательных (500 млн марок) был в значительной своей части (на 70 %) реализован в начале 1905 года на германском рынке по курсу 88,25 за 100 ²¹⁹. Он мог принять либо краткосрочную, либо долгосрочную форму, смотря по желанию подписчиков, и оказался последней крупной операцией самодержавия на берлинской бирже.

В конце февраля 1905 года группа французских банкиров отказалась от подписания уже готового контракта с русским правительством о новом займе и, получив указания из Парижа, 1 марта спешно покинула Петербург. В. Н. Коковцов принялся уверять русского посла во Франции: между поражением А. Н. Куропаткина в Маньчжурии и этим событием нет прямой связи. Дотошный А. И. Нелидов выяснил все же, что причиной поспешного бегства банкиров из Петербурга явился именно конфуз под Мукденом ²²⁰. Русский министр финансов обиделся и неизменно отклонял все последующие предложения французских финансистов о возобновлении переговоров ²²¹.

Странное поведение для государственного деятеля такого ранга! Ни 9 января, ни весенние «иллюминации» в деревне, ни забастовочная борьба фабричных рабочих не раскрыли глаза министру финансов на суть происходивших в стране политических процессов. Это сделал его постоянный французский корреспондент и подчиненный А. Г. Рафалович. В письме от 25 мая 1905 года он докладывал своему шефу: «…Я говорил с одним служащим Лионского кредита, не состоящим в числе директоров, но очень осведомленном, который мне сказал, что при избытке денег в Париже и при нынешнем репортном и учетном проценте было бы легко провести крупную русскую операцию. У французской публики относительно России есть одно только предубеждение —это внутреннее состояние империи» (выделено в источнике. – С. И). До Цусимы французские банкиры, сообщал А. И. Нелидов, непрестанно жаловались своему правительству на то, что русские самонадеянно пренебрегают их услугами; после Цусимы жалобы прекратились ²²².

Свет в конце туннеля забрезжил с началом мирных переговоров в Портсмуте. Зондаж о крупном ликвидационном займе по просьбе В. Н. Коковцова начал С. Ю. Витте по дороге в Портсмут. Задержавшись на несколько дней в Париже, он провел переговоры с президентом и премьер-министром Французской республики, которые без околичностей заявили С. Ю. Витте: крупная финансовая операция русского правительства на французском денежном рынке возможна только после заключения мира с Японией.

19 июля 1905 года первый уполномоченный получил телеграмму от В. Н. Коковцова, осознававшего временами крайнюю тревожность сложившейся обстановки: «…Усерднейше прошу Вас на обратном пути настаивать в Париже на необходимости займа, как единственном способе не толкать нас на финансовые безрассудства» ²²³.

С. Ю. Витте и В. Н. Коковцов рассчитывали придать займу широкий международный характер, подключив к нему не только Францию – без нее заем не мог состояться вообще, – но и Англию, Германию, Соединенные Штаты. Находясь в Нью-Йорке, С. Ю. Витте встречался с тамошними банкирами и заручился их принципиальным согласием на участие в русском займе. Готовность помочь русскому правительству едва ли не первыми выразили англичане, сменившие гнев на милость после открытия мирных переговоров. Банкир Госкье показывал А. И. Нелидову письмо одного видного английского финансиста, где говорилось, что в настоящий момент (конец августа 1905 года) у банкиров лондонского Сити Россия могла бы спокойно занять денег под 4 % нарицательных и по курсу примерно 90 за 100. «Есть основания предполагать, – информировал А. И. Нелидов В. Н. Коковцова, – что с выпуском займа не следовало бы слишком медлить, так как неустойчивости нашего кредита, кроме войны, способствовала и шаткость внутреннего положения. В настоящую минуту финансовый мир находится еще под благоприятным впечатлением прекращения войны, и до открытия Государственной думы заключаемый императорским правительством заем будет, при огромном обилии свободных капиталов, принят без всяких сомнений и оговорок» ²²⁴.

Складывающуюся комбинацию чуть было не разрушил Николай II, без ведома не только С. Ю. Витте, но и своего министра иностранных дел, подписавший в июле 1905 года в Бьорке договор с Германией. Этим договором русско-французский союз разрушался в корне. Можно представить, как отреагировала бы парижская биржа на известие о том, что в случае военного конфликта Франции и Германии Россия взяла на себя обязательство поддержать Германию! По возвращении из Портсмута С. Ю. Витте вместе с графом В. Н. Ламздорфом удалось убедить царя забыть о том, что на договоре была поставлена его подпись и вообще о том, что он когда-либо существовал. Но это препятствие было из разряда самых простых в ряду тех, которые С. Ю. Витте пришлось преодолеть в промежутке между июлем 1905 года, когда начался зондаж почвы о заключении ликвидационного займа, и апрелем 1906 года, когда был подписан готовый контракт.

***

Французская республика тогда сама находилась в непростом положении. В начале апреля 1905 года разразился крупный дипломатический кризис, получивший название марокканского. История его вкратце такова. Император Вильгельм II заявился на своей яхте в Танжер (Марокко) и там 31 марта 1905 года на банкете в германской колонии сказал, что считает Марокко независимой страной, а ее султана – верховным и полностью суверенным правителем. Тем самым глава Германского государства отказался признать и уважать англо-французские договоренности от 8 апреля 1904 года, предоставившие Франции свободу рук в Марокко вплоть до установления протектората над этой страной.

Во Франции вспыхнула серьезная тревога. Во-первых, война за колониальные приобретения обещала быть крайне непопулярной в стране с очень сильными и влиятельными левыми партиями. Во-вторых, самым ценным союзником Франции в войне на европейском континенте, если такая бы разразилась, определенно являлась никак не Англия, а Россия. Но последняя глубоко увязла в дальневосточном конфликте и в дополнение ко всему переживала внутриполитический кризис, один из самых серьезных за всю свою историю. В одиночку воевать с Германией Франция решительно была не в состоянии.

6 июня 1905 года состоялось заседание французского кабинета, на котором его глава Т. Делькассе подал в отставку. Новое правительство возглавил М. Рувье, настроенный примиренчески по отношению к Германии. Он и предложил ей договориться по марокканскому вопросу полюбовно и на очень выгодных условиях – французы соглашались на уступку части Марокко. Но император Вильгельм II и его советники, канцлер Б. фон Бюлов и директор Министерства иностранных дел барон Фриц фон Гольштейн, рассчитывали, что им удастся добиться лучшего, если все дело будет передано на международный арбитраж. К этому решению их склонял и С. Ю. Витте, на обратном пути из Портсмута посетивший Германию. Однако конференция, открывшись в испанском городке Альжесирас, затянулась, а вместе с ней и русский заем на парижской бирже. И это еще не все.

Полный успех громадной финансовой операции мог обеспечить максимально широкий круг его участников. Между тем большая группа влиятельных не только в Европе, но и в Америке еврейских банкиров обставила свое участие в ней категорическим требованием радикального изменения самих основ внутренней политики России. «Американский банкир Шифф (банкирский дом „Кун, Лёб и К ⁰“. – С. #.), – телеграфировал финансовый агент в Лондоне М. В. Рутковский, – советует здешним еврейским капиталистам принять участие только при том условии, чтобы наше правительство дало евреям равноправие. Ротшильд держится, по-видимому, того же взгляда…» «Ничего у них не получится, шантаж не пройдет, – твердо заявил В. Н. Коковцов. Условия еврейских банкиров заставляют отказаться от их помощи» ²²⁵.

Рассчитывать приходилось только на «христианскую» группу финансистов. В Англии ее возглавлял влиятельный банкирский дом «Братья Беринг», во Франции – банк «Лионский кредит». Это был единственный иностранный банк, допущенный к операциям на территории Российской империи. Его московский филиал располагался в здании на углу улицы Воздвиженки и Кузнецкого моста, где сейчас помещается Генеральная прокуратура Российской Федерации. «Лионский кредит» занимался кредитованием закупок русского хлеба для экспорта во Францию через черноморские портовые города.

Однако по ряду причин (оставим их в стороне) синдикат французских банков и банкирских домов, которому русское правительство собиралось передать заем на реализацию, возглавил другой первоклассный банк – «De Paris et Pays Bas» (Парижско-Нидерландский). По стечению обстоятельств его руководитель, Эдуард Нецлин, вместе с коллегами прибыл в Россию для ведения переговоров относительно контракта о займе в самый неподходящий момент – 7 октября 1905 года. 18 октября делегация отбыла восвояси, договорившись лишь о сумме займа (1250 млн франков) и подписав ни к чему не обязывающее соглашение вернуться за стол переговоров в более спокойное время. Французским финансистам, как и многим тогда, казалось, что монархии в России приходит конец. Хорошо воспитанный В. Н. Коковцов направил участникам будущего синдиката любезное письмо с выражением надежды, «…что недалеко то время, когда улучшившиеся условия денежного рынка, в зависимости от внутренних условий русской общественной жизни, дадут Министерству финансов возможность возобновить прерванные переговоры и выяснить оставшиеся нерешенными два вопроса – о выпускной цене и о моменте совершения операции. Для точности считаю небесполезным отметить, что вопрос о комиссии в размере 3 3/4 % не составил еще предмета окончательного соглашения, так как в этом отношении между нами остается небольшая разница в 1/8 %» ²²⁶.

17 октября, перед самым отъездом, Э. Нецлин имел секретную встречу с графом С. Ю. Витте. Подтвердив свою приверженность франко-русскому союзу, Витте заявил ему, что с займом можно будет потянуть несколько месяцев. С. Ю. Витте тогда не предполагал, что в ноябре – декабре события приобретут такой оборот, что придется срочно посылать В. Н. Коковцова в Париж с заданием во что бы то ни стало раздобыть хоть сколько-нибудь денег.

Стране грозило государственное банкротство. Немецкие банкиры – корреспонденты Государственного казначейства – в ультимативной форме потребовали срочной высылки крупной партии золота для обеспечения платежей по купонам от русских ценных бумаг и по векселям, трассированным на Берлин и другие немецкие города. Директор Государственного банка С. И. Тимашев вспоминал: «В ноябре приехал в Петербург представитель нашего главного берлинского корреспондента и заявил требование о высылке большой партии золота натурой. Хорошо помню тяжелые объяснения с этим господином; в очень ласковой, неприятно слащавой форме мне предъявлен был в сущности ультиматум с угрозой прекратить операции за наш счет, т. е. оплату купонов русских займов и наших тратт, если золото не будет выслано в кратчайший срок. Пришлось подчиниться» ²²⁷.

Чтобы хоть как-то дотянуть до конца года, русскому правительству требовалось 200 млн руб. В обращение были выпущены обязательства Государственного казначейства (государственные векселя) сроком на 9 месяцев под 5,5 % годовых и через Мендельсона предложены берлинской бирже. Операция с треском провалилась ²²⁸.

3 декабря 1905 года на заседании Комитета финансов И. П. Шипов предложил прекратить размен кредиток на золото. Но присутствующие решили испробовать все возможные средства для удержания золотого рубля. По прямому распоряжению царя был фактически нарушен эмиссионный закон. Нарушение это не было первым – во время войны были выпущены в обращение 3,6 %-ные серии Государственного казначейства на сумму 150 млн руб. Выпуск не имел никакого успеха и под казначейские обязательства Государственный банк напечатал бумажные деньги, что являлось прямым нарушением закона ²²⁹.

17 декабря член Финансового комитета В. Н. Коковцов срочно выехал в Париж. 25 декабря С. Ю. Витте писал царю по поводу его миссии: «По-видимому, операция не удастся. Придется прекратить размен на золото, и из-за сего проистечет много бедствий. Хотя бы удалось отсрочить этот момент до более спокойного положения. Нам в будущем году помимо бюджета потребуется около миллиарда – а где их взять?»

«Как это мне ни больно видеть, – продолжал он в послании тому же адресату 27 декабря, – что плоды моего двенадцатилетнего управления финансами разбились прахом, тем не менее я со страхом вижу, что придется прекратить обмен и подвергнуть Россию всем последствиям этого ужасного явления, разве только случится что-нибудь необыкновенное, к нашему счастью» ²³⁰.

Члены синдиката банкиров, с которыми В. Н. Коковцов вступил в переговоры, заявили ему, что их не очень беспокоит прекращение размена, поскольку свои обязательства по заграничным займам русскому правительству все равно придется оплачивать золотом. «Положение дела сейчас таково, – доносил В. Н. Коковцов С. Ю. Витте из Парижа. – Все банкиры единогласно и самым решительным образом заявляют о полной невозможности совершения немедленно настоящей кредитной операции, безразлично – в форме ли долгосрочного консолидированного займа или займа на срок от 6 до 10 лет. Причины две: первая – недоверие к нашему внутреннему положению, невзирая на начинающееся успокоение, и отсутствие всяких шансов на то, что публика теперь пойдет на заем; другая, не меньшая – опасение столкновения с Германией из-за Марокко. В финансовых и административных кругах опасения гораздо большие, нежели можно судить по газетам» ²³¹.

В. Н. Коковцов был принят президентом республики Э. Лубэ, уделившим ему целый час, затем председателем правительства М. Рувье. «Есть мнение, что только после успокоения в России и разрешения марокканского вопроса значительный заем окажется вполне возможным, например, месяца через два». Ему неуверенно пообещали аванс в счет будущего займа в сумме, примерно равной 100 млн руб.

По всем текущим вопросам переговоров русский эмиссар в Париже сносился непосредственно с главой правительства и получал инструкции лично от него. Войны из-за Марокко не будет, убеждал С. Ю. Витте В. Н. Коковцова. В ближайшее время возможно постепенное внутреннее успокоение. Нужны срочно 100 млн руб., хотя бы авансом под будущий заем, и хоть какая-то гарантия, «…что впоследствии от такого займа банкиры не откажутся, при благоприятном разрешении марокканского вопроса и неухудшении дел в России, и если, кроме того, краткосрочные обязательства Германии будут отсрочены хотя бы на полгода. В противном случае полученные сто миллионов Франции придется отдать Германии и это нашего положения не улучшит. В таком случае, может быть, лучше прямо прекратить размен. Но предупредите французское правительство и банкиров, что при прекращении размена мы не будем в состоянии оградить интересы иностранных владельцев наших фондов» ²³².

После очень сильного давления на банкиров, произведенного лично премьер-министром французского правительства, 29 декабря в помещении Парижско-Нидерландского банка В. Н. Коковцов поставил свою подпись на контракте в сумме 100 млн руб., или 267 млн франков. Текущие платежи Мендельсону удалось отсрочить.

Вернувшись из поездки, 11 января 1906 года на заседании Комитета финансов Коковцов сделал доклад о результатах поездки. Революция поколебала русский кредит до крайней степени – бумаги российских займов продавали по невиданно низким ценам. На денежном рынке наблюдалось совершенно непонятное стеснение: размер переучета векселей во Французском банке увеличивался с пугающей быстротой; частные банки уменьшали активные операции, как они это делали во времена недавнего грандиозного промышленного кризиса (1899–1902 годов). Учетный процент в Германском имперском банке был поднят до невиданной отметки – 6 % годовых. Такого никогда раньше не бывало. «Я застал среди деловых людей Парижа, – продолжал свой рассказ В. Н. Коковцов, – настроение, близко похожее на то, которое обыкновенно предшествует войне. У всех на устах только одни слова: „Марокко, конференция в Альжезирасе, неизбежность войны с Германией“, а при том такие слова не выражают собой лишь внешнего и при том поверхностного настроения, а выражают собой действительную тревогу, оправдываемую весьма серьезными соображениями». От В. Н. Коковцова не скрывали, что военные приготовления на границе велись уже около двух месяцев, что многие бумаги на парижской бирже упали в цене (например, акции Парижско-Нидерландского банка с 1560 франков дошли до 1410 франков), что банки свернули операции в отделениях, расположенных близ границы с Германией, что «…кредиты стали резко стесняться и в низкие слои публики проникло самое тревожное настроение, выразившееся почти в тех же явлениях, как и у нас, – в истребовании вкладов и стремлении запастись золотом „на всякий случай“» ²³³.