Текст книги "Витте"

Автор книги: Сергей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 40 страниц)

Государство спасало от разорения дельцов-учредителей, поскольку, по мнению властей, они принадлежали к сливкам торгово-промышленного класса и их крах вызвал бы многочисленные и трудно предсказуемые несчастья. Поддержка всем известных грюндеров В. А. Кокорева, П. И. Губонина, С. Д. Башмакова государственным финансированием в 1876–1880 годах, по подсчетам И. Ф. Гиндина, обошлась в 17 млн 82 тыс. руб. ¹³⁰

Капиталистическая банковская система также родилась на свет с помощью прямого казенного финансирования. При учреждении в 1866 году Московского купеческого банка Государственный банк оставил за собой пакет его паев на сумму 1 млн руб. из общего выпуска 5 млн руб.

Один из постулатов классической политэкономии гласит, что банк в своей сущности есть не более чем посредник между ссудными и функционирующими капиталистами. Соответственно тому функция любого кредитного учреждения, в том числе и государственного, в процессе создания материальных ценностей чисто служебная. «Ни одно государство, даже самое могущественное, не в силах созидать капиталы» – эта фраза из всеподданнейшего доклада министра финансов императору 1899 года выражает суть взглядов С. Ю. Витте на проблемы денежно-кредитной политики.

Отношения между государством и крупным капиталом С. Ю. Витте стремился перевести на здоровую деловую основу. К зарвавшимся дельцам он проявлял полную беспощадность, как это было в случаях с банкротствами Алчевского и Мамонтова.

В самом конце позапрошлого столетия культурная и деловая Москва была взбудоражена скандальной историей, в центре которой оказался Савва Иванович Мамонтов – знаменитый российский меценат и крупный предприниматель.

11 сентября 1899 года бывший председатель правления Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги коммерции советник С. И. Мамонтов был арестован, а 23 июня 1900 года предстал перед судом, предъявившим ему обвинения по статьям 1198 и 1199 Уложения о наказаниях.

В обвинительном заключении говорилось, что С. И. Мамонтов и другие члены прежнего правления Архангельской дороги, стремясь поддержать принадлежавшее им же Товарищество Невского судостроительного и механического завода, «…совершенно произвольно субсидировали его деньгами Московско-Архангельской железной дороги и таким образом перевели из ее кассы заводу около 9 млн руб., затем этот долг завода перевели на Савву и Николая Мамонтовых, для чего постановлением правления общества открыли им многомиллионный кредит, в обеспечение которого приняли от Мамонтовых паи Невского завода по номинальной их цене, превышавшей действительную стоимость на 70 %, и тем самым причинили Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги убыток в размере свыше 5 млн руб.». Им инкриминировалось еще и получение из кассы общества, как бы под отчет, значительных денежных сумм, «…из них свыше 750 тыс. Саввою Мамонтовым присвоены или растрачены».

Обвинению не удалось доказать корыстный умысел в действиях С. И. Мамонтова, суд присяжных его оправдал, и дело было передано в гражданское судопроизводство. Управление дороги предъявило бывшему составу правления иск в размере 6,5 млн руб. Савву Ивановича объявили несостоятельным должником. Его предпринимательской карьере и меценатству пришел конец.

Долго в Москве не утихали споры и кривотолки. Одни считали причиной краха Мамонтова его собственную неосторожность и непредусмотрительность, другие – роковое стечение обстоятельств. Во время предварительного следствия и на процессе делались намеки на причастность ко всей мамонтовской истории директора петербургского Международного коммерческого банка А. Ю. Ротштейна и даже всемогущего в ту пору министра финансов С. Ю. Витте. Впоследствии родилась и была растиражирована версия, что именно эти лица и явились главными виновниками неслыханного позора, постигшего на склоне лет одного из самых славных сынов России. Так ли это?

Вот что рассказал на процессе по делу Мамонтова П. С. Хитрово – чиновник по особым поручениям Министерства финансов. Летом 1899 года он получил от своего министра предписание безотлагательно познакомиться с финансовым состоянием акционерного Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги. «Это предписание было вызвано жалобой Международного банка его превосходительству (С. Ю. Витте. – С. И.) на то, что Московско-Ярославско-Архангельская железная дорога не вносит платежей по своим облигациям, вышедшим в тираж». Ревизия установила: касса дороги пуста, вместо денежной наличности – долговые расписки членов правления, счетоводство и отчетность ведутся с вопиющими нарушениями, а само Общество находится в преддверии банкротства. Отчета о расходе 766 тыс. руб. Савва Иванович представить не мог – заподозрив неладное, чиновники Министерства финансов обратились к прокурору.

В ходе следствия выяснилось, что правление Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги с 1890 по 1898 год заключило целый рад договоров с товариществом Невского судостроительного и механического завода (всего 10 договоров) об изготовлении пароходов, товарных и пассажирских паровозов на сумму всего 4,1 млн руб. Однако финансирование заказов находилось в полном противоречии с узаконенной практикой выдачи авансовых ссуд.

По всем заключенным договорам покупная сумма была авансирована заводу не частью, как это практиковалось тогда и практикуется в наши дни, а полностью под обеспечение векселями. Мало того, «…правление Общества Московско-Ярославско-Архангельской дороги продолжало выдавать товариществу новые суммы под те же самые вполне оплаченные заказы. Таковые суммы выдавались либо по постановлению всего правления, состоявшего из трех директоров: С. И. Мамонтова, Н. И. Мамонтова и К. Д. Арцыбушева, либо в большинстве случаев даже без соблюдения этой формальности, по отдельному ордеру или записке одного из директоров правления» ¹³¹.

Впрочем, не в том беда, что Мамонтов в обход инструкций финансировал предприятие, с которым дорога поддерживала тесные коммерческие отношения. Беда в другом: ее оборотные средства замораживались на долгий срок в основном капитале Невского завода. Быстрый рост основных производственных фондов предприятия в очень небольшой степени компенсировался расширением выпуска продукции. Например, инвентарь Невского завода возрос с 2 млн 403,9 тыс. руб. в 1895 году до 7 млн 315 тыс. в 1898-м, то есть в 3 с лишним раза, тогда как выпуск готовой продукции за тот же период возрос только в 1,5 раза (с 3,9 млн до 5,8 млн руб.) ¹³².

Фактически переоборудование завода производилось за счет оборотных средств рельсовой магистрали. С. И. Мамонтов затеял превращение его в гигантскую мастерскую для проектируемого им Общества Северных железных дорог. Произведенные расходы производились лишь в небольшой степени за счет средств, собранных с рынка капиталов. В юбилейной истории завода сказано, что львиную долю расходов несли на себе пайщики, а они широко пользовались кассой Московско-Ярославско-Архангельской дороги. На 16 февраля 1898 года долг Товарищества Невского завода Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги равнялся 8,9 млн руб., причем даже не вся эта сумма была покрыта векселями.

Добывались деньги и другими способами. После того как Московский купеческий банк в 1895 году отказался финансировать Невский завод на сумму 250 тыс. руб. в форме учета финансовых векселей с бланком (или поручительством) С. И. Мамонтова, коммерсант обратился в Русский для внешней торговли банк, где на текущем счету лежали деньги Московско-Архангельской магистрали. Там в 1898 году ему удалось-таки учесть два векселя Невского завода на 1 млн руб. каждый. Векселя были выписаны на 6 месяцев и по наступлении срока платежа их заменили другими документами. В Московском купеческом обществе взаимного кредита С. И. Мамонтову был открыт счет под залог соло-векселей и ценных бумаг для приобретения акций основанного им Общества Восточно-Сибирских заводов.

В 1898 году предприниматель затеял масштабную биржевую аферу, втянув в нее петербургский Международный коммерческий банк. Являясь крупным акционером руководимой им дороги, он заключил в августе договор с банком о спекуляции ее бумагами на бирже за общий счет («conto meta»). Одновременно Савва Иванович изъял из Купеческого общества взаимного кредита заложенные там акции и соло-векселя и перезаложил их уже в Международном банке как обеспечение девятимесячной ссуды в размере 3 млн руб.

По уверению С. И. Мамонтова, его биржевые спекуляции предполагалось финансировать по специальному текущему счету «on call» (до востребования). По условиям такого счета покупка бумаг велась на деньги банка, но по приказам клиента и за его счет. До полной расплаты ценные бумаги на руки ему не выдавались, а хранились у банка-кредитора в качестве залога.

Все без исключения кредитные учреждения ставили довольно жесткие условия кредитования клиентов по «онкольным счетам». Залоговая стоимость обеспечения устанавливалась на 10–20 % ниже рыночной расценки бумаг; кредит мог быть закрыт в любое время по желанию банка без объяснения причин; в случае понижения биржевой цены залога заемщик обязывался в течение трех дней покрыть разницу, в противном случае банк немедленно приступал к экзекуционной продаже ценностей, обеспечивающих ссуду.

Крупные убытки на операциях с одним клиентом могут совершенно расстроить дела любого банка. После того как курс акций Московско-Ярославской дороги покачнулся из-за распространившихся на бирже слухов о злоупотреблениях ее правления, а Мамонтов не внес недостающую по залогу сумму, правление банка во главе с А. Ю. Ротштейном посчитало необходимым ликвидировать свои сделки с Мамонтовым: закрыло кредит, расторгло договор и потребовало безотлагательного возвращения ссуды. Это стало началом конца. Но конец еще не наступил – С. И Мамонтов обратился за поддержкой к своему хорошему знакомому министру финансов С. Ю. Витте.

«Теперь не времена Канкрина». Эту фразу министр финансов, статс-секретарь С. Ю. Витте произнес во время беседы с ходатаем по делам Саввы Ивановича, известным писателем и инженером-путейцем по основной профессии Н. Г. Гариным-Михайловским. По всей вероятности, министр имел в виду те формы поддержки отечественной промышленности, которые получили некоторое распространение в царствование Николая I.

В 1824 году министр финансов Е. Ф. Канкрин ввел новое «Положение» о выдаче ссуд из Государственного заемного банка, вскоре распространенное и на другие казенные кредитные учреждения – Сохранную казну и приказы общественного призрения. Им предусматривалось инвестирование государственных средств в основной капитал частных промышленных предприятий с личного разрешения министра финансов. Оно оформлялось как долгосрочные ссуды под залог недвижимого имущества, главным образом строений производственного назначения.

Образованному в 1860 году Государственному банку промышленные ссуды, обеспеченные неликвидами, безусловно запрещались. Тем не менее, как уже говорилось выше, он широко практиковал, особенно в 1870–1880-е годы, «воспособление» крупным промышленным фирмам, заботясь скорее о надежности залога, нежели о его ликвидности (то есть о возможности безубыточной реализации в короткие сроки).

После принятия в 1894 году нового устава Государственного банка его деятельность на поприще поддержки отечественной промышленности и торговли претерпела существенные перемены со стороны формы. Во-первых, претендовавшие на «воспособление» предприятия подвергались предварительному обследованию и в случае принятия положительного решения в их руководящие и контрольные органы вводились полномочные представители Госбанка. Во-вторых, принимались всевозможные меры к скорейшему высвобождению банковских средств. В-третьих, банк в большей степени, чем прежде, интересовался кредитоспособностью самих хозяев опекаемых фирм и требовал от них личных поручительских векселей различной срочности в качестве дополнительного обеспечения открываемому кредиту. Тем самым при необходимости погашение капитальной задолженности и уплата процентов осуществлялись из средств, полученных от реализации движимого и недвижимого имущества векселедателей.

Судорожные метания С. И. Мамонтова в поисках средств для поддержки своих широкомасштабных экономических проектов не могли остаться вне поля зрения банкиров и финансистов. Они создавали серьезные подозрения насчет кредитоспособности его самого и руководимых им фирм. В такой ситуации реакция С. Ю. Витте на предложение Н. Г. Гарина-Михайловского – промышленный кредит Невскому заводу под обеспечение вторым выпуском паев на сумму 6 млн руб. – выглядит вполне логичной. Просителю министр отказал, посоветовав Савве Ивановичу поискать частные капиталы, а предлагаемый залог обозвал «ватерклозетной бумагой». Уже из сокращенных балансов, опубликованных в «Ежегоднике Министерства финансов», можно было с серьезными основаниями предположить, что Товарищество Невского завода находится на грани финансового краха.

По итоговому балансу предприятия за 1897/98 операционный год имущество без погашения оценивалось в 7,3 млн руб., стоимость товаров и материалов – 4 млн руб., дебиторская задолженность – 2,9 млн руб., прочие статьи актива (товары в производстве) – 1,5 млн руб. Им противостояли в пассиве: уставный (акционерный) капитал в сумме 1,5 млн руб., амортизационный капитал – 451 тыс. руб. и прибыль в размере всего 337 тыс. руб. – собственных средств имелось, таким образом, всего на 2,3 млн руб. Зато претензии разных кредиторов к предприятию были показаны в балансе в сумме 12,2 млн руб. Получается, что не только весь оборотный, но и значительная часть основного капитала, а также счет дебиторов С. И. Мамонтов сформировал из заемных средств! Даже обязательный для всех акционерных компаний запасный капитал, предназначенный для покрытия случайных убытков и для выдачи пайщикам дивиденда в бездоходные годы за все 7 лет существования Товарищества так и не был образован – вся прибыль уходила на погашение долгов.

Дивиденд пайщикам не выплачивался, а раз так, то разместить новый выпуск бумаг на бирже предприниматель не смог – кто же будет покупать бездоходные бумаги! Поэтому второй выпуск паев на сумму 6 млн руб. Савве Ивановичу пришлось оставить за собой. Бумаги не были им оплачены из-за отсутствия средств, поскольку все личное его имущество было уже заложено и перезаложено. В нарушение всех правил Мамонтов использовал паи второго выпуска в качестве залога. В материалах следственного дела читаем: «Сделав новый выпуск паев… они (Савва и Николай Ивановичи. – С. И.) внесли эти паи в кассу Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги и просили списать со счета Невского товарищества соответствующую сумму и этой суммой дебетовать их счета с обеспечением этих счетов внесенными паями. При этом следует, однако, заметить, что эти паи Невского товарищества никакой биржевой действительной цены не имели, не пользовались правом биржевого обращения и не приобретались посторонними лицами. За эти паи Мамонтовы ничего не уплатили Невскому товариществу, а получили их взамен принятого на себя обязательства перевести на свой счет часть вексельного долга товарищества Обществу Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги» ¹³³.

С. Ю. Витте по-человечески совершенно искренне сочувствовал С. И. Мамонтову в постигшем его несчастье. Художнику К. А. Коровину он сказал: «Я знаю, что Мамонтов честный человек, и в этом совершенно уверен». Прощаясь с ним, он обронил странную фразу: «Что делать, сердца нет…» ¹³⁴По-видимому, С. Ю. Витте имел в виду себя – государственного деятеля.

Совершенно напрасно иные публицисты отводят С. Ю. Витте роль инициатора крушения «мамонтовского дела». Наоборот, Мамонтова не без участия главы финансового ведомства спасли единственно возможным в сложившейся ситуации способом, а именно: выкупили завод и дорогу в казну, выплатив кредиторам Мамонтова 30 % номинальной стоимости акционерного капитала. Среди бумаг пухлого следственного дела сохранилась копия официального письма старшего маклера фондового отдела Петербургской биржи, в котором сообщается о неудаче попытки реализовать на рынке ценных бумаг паи Товарищества Невского завода за 30 % их нарицательной стоимости. Не нашлось желающих купить их и по более низкой цене. Так что Савва Иванович еще легко отделался – ведь в случае продажи завода за бесценок с аукциона он вообще мог остаться без гроша в кармане.

Мамонтовское «дело» (заводы, дороги) продолжалось, но уже без Мамонтова. Савва Иванович при всей своей яркости и незаурядности совершенно не подходил для роли организатора крупных предприятий. Даже адвокат С. И. Мамонтова на процессе, знаменитый московский златоуст Ф. Н. Плевако, вынужден был признать, что его подзащитный – «…человек общих идей, принципиальных вопросов, но не их детального выполнения».

Валютный ренессанс

Переход к золотой валюте принято считать вершиной реформаторского творчества С. Ю. Витте. Как говорится в сочинении о русском рубле, это был ни много ни мало как «прорыв из прошлого в будущее», неразрывно связанный с его именем. При всем при этом предлагается учитывать заслуги предшественников и «несомненную и однозначную поддержку», которую «…получали конкретные предложения и проекты Витте на самом верху иерархической пирамиды» ¹³⁵.

Учет заслуг предшественников поднимает вопрос об оригинальном авторском вкладе С. Ю. Витте в валютную реформу, как, впрочем, и во все другие проведенные им преобразования. Иначе он предстает перед нами как компилятор, хотя и незаурядный, чужих идей и талантливый продолжатель чужих начинаний: идея ускоренного роста национальной промышленности при поддержке государства была навеяна Фридрихом Листом (на эту тему С. Ю. Витте была написана специальная брошюра ¹³⁶), проект винной монополии предложил M. H. Катков, механизм перехода от плохой валюты к хорошей был успешно испробован в ходе денежной реформы Е. Ф. Канкрина (1839–1843 годы); большую часть подготовительной работы для перехода к золотому рублю проделали М. X. Рейтерн, Н. X. Бунге и главным образом И. А. Вышнеградский.

Впрочем, едва ли найдется хотя бы один феномен культуры оригинальный в абсолютном значении этого термина. Исторический (или генетический) анализ непрерывного процесса культурного становления представляет нам любое его звено в качестве продукта предшествующего развития. Термин «оригинальность» правильнее употреблять не в абсолютном, а в конкретном значении, включив в понимание его связь с преемственностью, а не отрицание ее ¹³⁷.

Если разложить денежную реформу С. Ю. Витте на составляющие ее элементы, то она выглядит следующим образом: 1) накопление золотого запаса и введение в обращение золотых денег; 2) достижение благоприятного торгового и расчетного баланса; 3) фиксация курса бумажной валюты; 4) девальвация на основе существующего курса рубля; 5) введение в обращение новых денежных знаков; 6) превращение Государственного банка в центральное эмиссионное учреждение; 7) чеканка новых монет.

***

Система денежного обращения представляет собой совокупность денежных знаков, имеющих легальное хождение. Обыкновенно она складывается исторически, без какого-либо плана, и никогда не отвечает абстрактным началам планомерности, целесообразности и рациональности. В XIX веке считалось принципиально важным, чтобы в полном порядке были валютные деньги. Все остальные денежные знаки обязательно приспосабливаются к ним и помогают им служить средством обращения товаров и средством платежа за товары.

В XIX век Российская империя вступила с бумажными деньгами (изобретены знаменитым шотландским финансистом Джоном Ло). Поскольку они ходили по принудительному курсу, то Россия на собственном опыте испытала действие закона Грэшэма.

Сэр Томас Грэшэм (1519–1579), богатый лондонский купец, строитель знаменитой Лондонской биржи, финансовый советник английских королей, оставил след в истории финансов как организатор современных государственных займов. Наблюдая хождение различных металлических монет, подпорченных и настоящих, он вывел закон: «Деньги худшего качества вытесняют из обращения деньги лучшего качества». Но закон этот не действует, если плохая валюта не имеет принудительного курса.

В 1810 году официальной денежной единицей Российской империи был провозглашен серебряный рубль достоинством 4 золотника и 21 долю чистого серебра. В обращение должны были поступить банковые монеты (рубль и полтинник), разменные монеты номиналами 20, 10 и 5 копеек на серебро, а также медные в 2 копейки и пол копейки (или в одну деньгу).

Серебряных монет нового достоинства было начеканено совсем немного, и, самое главное, все счета продолжали производиться по старой системе (то есть на ассигнации), перевод их на серебро так и не состоялся. Ассигнации имели принудительный курс и падали в своем достоинстве. Инфляция остановилась только в 1812 году.

Согласно положениям Манифеста 9 апреля 1812 года все расчеты между казной и частными лицами следовало производить в государственных ассигнациях, как и прежде, но не по принудительному, а по биржевому курсу на серебро в день уплаты. Таким образом, серебряные деньги обращались совместно с сильно понизившимися в курсе ассигнациями и даже вытеснялись последними. Возникло удивительное явление – «лаж» (ажио) на ассигнации. В чем причина? А в том, что металлические деньги уже тогда стали дорогостоящим и весьма неудобным орудием обращения. Всякий понимал, что хотя серебряные рубли и надежнее – их можно было перечеканить в иностранную валюту либо превратить в предметы быта или украшения, – но бумажными деньгами удобнее пользоваться, при том, однако, решающем условии, что они хорошие, не подпорченные инфляцией. Ассигнационный курс, зафиксированный в 1812 году на уровне 25 коп. серебром за бумажный рубль, остался таковым до 1839 года. Устойчивость курса рубля облегчала проведение денежной реформы.

К тому времени мировая практика выработала три приема исправления расстроенного денежного обращения. Во-первых, можно было поднять курс бумажных денег до паритета с металлической валютой. Во-вторых – вообще аннулировать бумажные деньги. В-третьих – девальвировать их номинальную стоимость. Второй и третий приемы признавались нежелательными, поскольку подрывали доверие к государственной власти. Полное восстановление ценности бумажных денег явилось счастливым жребием стран с богатой экономикой – Франции, Англии и Соединенных Штатов Америки. Богатства природные в этом деле играли совершенно ничтожную роль, и Россия своим очевидным преимуществом воспользоваться никак не могла.

Реформа 1839–1843 годов, получившая название от фамилии министра финансов Е. Ф. Канкрина, была в сущности своей девальвацией.

С. Ю. Витте вовсе не был финансовым гением, как его ради красного словца именуют ныне сочинители исторических книг. Его валютные мероприятия очень сильно походили на реформу Канкрина, но за одним серьезным отличием.

Что же было сделано в 1839 году Егором Францевичем Канкриным? Все налоги, все пошлины, все частные сделки в обязательном порядке должны были основываться на серебре. Оно, серебро, что важно подчеркнуть, уже заняло прочное место в каналах внутреннего денежного обращения. Заняло вполне естественным образом – и торговый и расчетный балансы страны сводились с положительным результатом, отчего металлические деньги направлялись в Россию из-за рубежа, а не наоборот. Таможенный тариф 1822 года сильно ограничил приток иностранных промышленных товаров. Понемногу развивался экспорт – на европейских рынках Россия тогда еще не сталкивалась с сильной конкуренцией. Долгов государство делало сравнительно немного, русские путешественники вывозили денег за границу ограниченное количество. Внутриполитическое положение Российской империи казалось более чем стабильным по сравнению с Западной Европой, где бушевали революции.

Ассигнации, выпущенные когда-то в качестве представителей медных денег, теперь были привязаны к серебряным по зафиксированному курсу 3 руб. 50 коп. за 1 руб. серебра. В 1843 году были учреждены государственные кредитные билеты специально для обмена ассигнаций, которых в обращении оставалось на 595,7 млн руб.

В 1843 году валютной единицей России был сделан серебряный рубль. Его можно было обменивать на государственные кредитные билеты, иногда пишут, что неограниченно, но это не так. В неограниченных суммах разрешалось менять бумажные деньги на серебро только в Петербурге; в Москве в одни руки полагалось не свыше 3 тыс. руб., в провинции – 100 руб. Обращались еще и золотые монеты достоинством 10 и 5 руб. (империалы и полуимпериалы). Но золото выступало в роли товара по отношению к деньгам – серебру.

Первые трудности с разменом возникли в 1855 году из-за Крымской войны. К 1858 году ценность кредиток упала на 20 %. В 1863 году обмен их на металл был прекращен на целых 35 лет. Страна начала жить с бумажным рублем: налоги, пошлины и другие казенные сборы взимались кредитными деньгами по их нарицательной стоимости. Частные сделки на серебряную и золотую монету во внутренних расчетах перестали защищаться законом. Вывоз золота за границу запрещался.

В ученом мире того времени большой популярностью пользовалась так называемая «металлическая теория» денег. Один из ее постулатов гласил, что золото и серебро по природе своей являются деньгами. Другими словами, денежное обращение полностью отождествлялось с товарным. Соответственно тому падение курса русской валюты напрямую связывалось с выпусками бумажных денег, лишенными надлежащего металлического покрытия. Российская финансовая администрация, возглавляемая профессором-экономистом Н. X. Бунге, решительно отказалась от выпуска бумажных денег без обеспечения драгоценными металлами и взялась за постепенную замену в обращении кредиток на металл ¹³⁸.

В результате эмиссионной бдительности Н. X. Бунге страна получила денежный голод. Какими только приемами не утоляли его хитроумные россияне! А. П. Чехов написал об этом целый фельетон. «…В народе кроме купонов от государственных бумаг ходит масса купонов, выпущенных всякой всячиной: симбирско-чухломским, скопинским и сапожковским банками, Сызрано-Бердянско-Якутской железной дорогой, 1, 2, 3, 4 и 10-м обществами конножелезок, пивными заводами, табачными фабриками, пожарными каланчами, трактирами, бакалейными лавками, дворницкими будками и проч. Купонам, какое бы смутное происхождение они ни имели, присвояется у нас хождение наравне с кредитными бумажками и серебряною монетою. Хождение это самое смелое… На купоны покупают, но несравненно чаще ими платят. Платят рабочим, водовозам, учителям, гувернанткам, сотрудникам, переписчикам; ими платят долги, помогают родственникам. Черти платят за покупаемые души, отцы дают их вместо приданого, дети питают ими старых родителей. Вообще с ними живется очень недурно, и слава тому, кто их первый выдумал. Если людям, которых вынуждают получать купонами заработную плату, и приходится иной раз кисло и жутко, зато – платящие чувствуют себя на эмпиреях: дома наживают и чин коммерции советника получают» ¹³⁹.

Самое большое зло, приносимое неразменной бумажной валютой, заключалось в резких, сильных и непредсказуемых колебаниях ее курса. В торговых и финансовых операциях важным являлся не столько пункт, на котором стоял курс бумажного рубля, сколько постоянное и неизменяемое его значение. Этого-то как раз не удавалось достичь долгие годы. Курс рубля то падал (в начале 1860-х годов), то возвышался (в первой половине и середине 1870-х). Большое падение случилось в 1878 году из-за последствий Русско-турецкой войны. За время с 1877 по 1879 год сумма кредитных билетов в обращении возросла с 790 млн до 1 млрд 188,1 млн руб., металлический фонд Государственного казначейства сократился с 231,2 млн руб. (1876 год) до 171,4 млн руб. (1881 год). Курс рубля по отношению к золоту упал с 80,7 (1876 год) до 64,8 (1880 год) коп. ¹⁴⁰

Русский бумажный рубль мог обвалиться по причинам, никак не связанным с проблемами внутренней и внешней политики России. Годовые колебания курса имели большую амплитуду – до 10 % и даже до 20 %. Многолетний управляющий Государственным банком Е. И. Ламанский вспоминал, как в 1888 году после огромного вывоза русского зерна в Германию курс рубля по отношению к немецкой марке упал до 166 марок за 100 руб. В 1890 году он подскочил до 224 марок ¹⁴¹. Но если границы курсовых колебаний бумажного рубля невозможно было предвидеть, то колебания курса твердой валюты оказывались полностью предсказуемыми, поскольку они не превышали затрат на пересылку благородного металла за границу (их называли «золотыми точками»). Расходы по пересылке золота из Петербурга в Лондон составляли перед мировой войной 1,8 % пересылаемой суммы, в Париж – 2 %, в Берлин – 0,8 % и в Нью-Йорк – 4,5 %.

На сильных колебаниях курса бумажного рубля богатели валютные спекулянты и всякого рода гешефтмахерствующие субъекты. Народное хозяйство России постоянно лихорадило. Когда курс понижался, страдали импортеры, а вместе с ними и промышленники, сильно зависевшие от поставок заграничной техники и сырья. Если курс повышался, в убытке оказывались экспортеры – крупные аграрии, поскольку русский экспорт во второй половине XIX века сделался по преимуществу зерновым. Устойчивое денежное обращение было в общих интересах.

В 1863 году министр финансов М. X. Рейтерн сделал попытку открыть свободный размен. В Англии был совершен заем, на него куплено золото. Но оно было моментально изъято из обращения. Поэтому в дальнейшем плане действий во главу угла была поставлена задача – ввести золото в наличный денежный оборот и накопить его в Государственном казначействе. Началом подготовительного периода реформы можно считать 1878 год, когда было разрешено принимать таможенные платежи в золотой валюте. Это означало повышение их на 48 %, так как за один рубль золотом тогда давали 1 руб. 48 коп. кредитными билетами.

Накопление золота в казне само по себе не могло гарантировать устойчивости валюты. Главное – удержать его в качестве валютной единицы, не допустить исчезновения из обращения. Для этого признавалось необходимым, во-первых, добиться положительного торгового баланса (превышения экспорта над импортом) и, во-вторых, сбалансировать в максимально возможной степени баланс платежный или расчетный, как его теперь называют. Затем важно было изжить дефициты в обыкновенном бюджете, чтобы не возникало соблазна печатать необеспеченные бумажные деньги. Наконец, требовалось решить, что же делать с бумажным рублем. Выбор был из трех вариантов действий: оставить его в наличном бытии, но с фиксированным курсом, поднять его стоимость до паритета с драгоценным металлом или девальвировать.