Текст книги "Витте"

Автор книги: Сергей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 40 страниц)

В тот же день С. Ю. Витте дал интервью газете «The Evening Mail»: Россия потерпела неудачу, но не перестала быть великой державой, Японии улыбнулось военное счастье, но от этого она не сделалась непобедимой.

К переговорам враждующих сторон в Портсмуте было привлечено внимание всего мира. На имя Витте и Розена приходила масса писем и телеграмм со всего света. Разбор корреспонденции был поручен секретарю делегации. Большая часть писем содержала просьбу прислать автограф С. Ю. Витте; некоторые присылали конверты с марками и обратными адресами. Автор одного из писем советовал С. Ю. Витте поучиться в Америке, как управлять Россией; другого – не давать японцам денег, но уступить территорию и т. д. и т. п. Одно послание было адресовано прямо Николаю II. Его автор – дама, по предположению И. А. Коростовца, ясновидящая, ссылаясь на свои предчувствия, советовала заключить мир с Японией и ввести реформы, иначе России грозят страшные бедствия. В письмах жалели Николая II, который не по своей вине занимает русский престол, приглашали С. Ю. Витте в гости. Один изобретатель предложил купить за 2 млн долларов чудесное устройство, способное повернуть ход войны в пользу России. Некто Эльза Витте утверждала, что она родственница Сергея Юльевича и желала бы с ним познакомиться. Некоторые из писем Коростовец переводил для своего шефа. Глава делегации настаивал на том, чтобы секретарь отвечал всем, даже банальными словами любезности.

Барон Р. Р. Розен был доволен назначением С. Ю. Витте, особенно его заявлением, что он намерен действовать независимо от посторонних обстоятельств. «Это истинно русский человек, с русской душой, и я спокоен за результат», – заявил барон. Секретарь миссии вспоминал много лет спустя: «Прежде всего нас, бывших при нем, поразила удивительная легкость, с которой он, не имея профессиональной подготовки, вошел в выпавшую на его долю роль дипломата, его находчивость, гибкость и умение приспосабливаться к новой, чужой обстановке» ⁷³. Еще до начала переговоров он шокировал профессора Ф. Ф. Мартенса заявлением, что не считает нужным руководствоваться нормами международного права, а поведет дело так, как ему подскажут здравый смысл и обстановка.

С. Ю. Витте в полном смысле слова покорил американскую публику своим умом, добродушным своеобразным юмором и искренним, живым интересом к их образу жизни, порядкам и мировоззрению. В беседах с корреспондентами он не избегал острых тем о внутреннем положении своей страны. С. Ю. Витте заявлял, что оно не нормально, но это обстоятельство не может серьезно отразиться ни на развитии страны, ни на результатах переговоров с японцами. Один из корреспондентов поинтересовался: правда ли, что положение рабочего класса России невыносимо? Витте ему объяснил, что правительство императора Николая II делает все возможное для улучшения жизни рабочих, но главнейший вопрос внутренней жизни страны – положение крестьянства, которое гораздо многочисленнее и с которым связан «важнейший вопрос о земле» ⁷⁴.

22 июля – завтрак в семейном кругу у президента Т. Рузвельта, после которого состоялась беседа длительностью 2,5 часа. Впечатление президента от С. Ю. Витте – «блестящий малый» (splendid fellow). Президент Соединенных Штатов желал победы японцам в этой войне. После Цусимы он направил победителям поздравительную телеграмму, полную самых сердечных, теплых слов и неподдельного восхищения. В беседе с Т. Рузвельтом С. Ю. Витте заявил, что не согласится ни на какую контрибуцию, что это противоречит национальному достоинству России, которая после всех понесенных неудач вовсе не побеждена. Явно против своих убеждений он утверждал, что внутреннее положение России не так плохо, как его изображают газеты. Если японцы не станут на нашу точку зрения, сказал он, то мы будем вести оборонительную войну и тогда уж посмотрим, кто кого ⁷⁵.

Член делегации и ближайший сотрудник С. Ю. Витте И. П. Шипов уже 23 июля сообщал в Петербург: «Телеграфирую Вам мое глубокое убеждение, основанное, кроме личного чувства, на разговорах со многими авторитетными и влиятельными лицами, местными и русскими. Приезд Витте безусловно произвел во враждебном и даже злорадном к нам отношении американского общества как бы перемену; в части публики замечаются признаки симпатии к России; независимо от прекрасной – пока в общем – прессы мы окружены, благодаря умению и такту Сергея Юльевича, всеобщим вниманием» ⁷⁶. Перелом в общественном мнении Соединенных Штатов от сочувствия «справедливой войне», которую вела Япония, в сторону симпатии к России явился всецело заслугой личной дипломатии С. Ю. Витте. Роль свою, по единодушному признанию, он сыграл блестяще. Впрочем, он не играл никакой роли – притворяться он не умел и актер был плохой. С. Ю. Витте просто был самим собой.

В Америке С. Ю. Витте решал и еще одну важную задачу, помимо достижения мира с Японией. Он прощупывал почву для заключения крупного ликвидационного займа и вообще подумывал о том, как бы открыть необъятный американский рынок для русских ценных бумаг. Прежде всего нужно было добиться, чтобы простые американцы – потенциальные держатели русских облигаций – прониклись симпатией к России. В Америке более чем в какой-либо другой стране мира биржевикам и банкирам приходилось считаться с общественным мнением. Представлялось весьма желательным закрепить перелом в общественном мнении США в пользу России. С этой целью предполагалось устроить С. Ю. Витте поездку по стране.

«Крупные и мелкие банкиры, печать, страховые и разные другие общества, конгрегации, влиятельные лица, корпорации, – сообщал своему петербургскому начальству И. П. Шипов, – наперерыв стараются устраивать в честь его обеды, представиться, заручиться его автографом и пр. Какой бы оборот мирные переговоры ни приняли, крайне важно было бы, чтобы подобные обеды и общественные начинания осуществились и, сверх того, чтобы С. Ю. Витте предпринял поездку по некоторым главнейшим городам Соединенных Штатов, ибо Нью-Йорк – лишь первый этап Америки. Однако С. Ю. Витте очень уклончиво относится ко всем таким знакам внимания и также к поездке, ибо кроме личного нерасположения к подобным чествованиям, он, по-видимому, сомневается в отношении к этому Санкт-Петербурга и после переговоров о мире собирается скорее в Санкт-Петербург. Необходимо упросить его или настаивать на том…» ⁷⁷

С. Ю. Витте правильно сомневался – император Николай II завидовал чужой популярности и, как явствует из телеграммы министра иностранных дел В. Н. Ламздорфа от 31 июля, «благосклонно» отнесся к отказу С. Ю. Витте от путешествия по Соединенным Штатам. И. П. Шипов же был опечален. «Мирить общественное мнение Америки с нами – тяжелая, неблагодарная задача. Поэтому указание, что нет препятствий к посещению центров, произвело впечатление, будто в Петербурге думают, что это желательно для Витте. Напротив, он измучен, удручен и склонен по окончании порученного дела махнуть на все», – телеграфировал он своему начальнику, министру финансов В. Н. Коковцову ⁷⁸.

Утром 23 июля С. Ю. Витте и сопровождавшие его лица погрузились на крейсер «Чатануга» и направились в резиденцию президента Т. Рузвельта. Там, на борту личной яхты президента состоялось представление делегаций друг другу. Затем они направились к месту переговоров – в курортный город Портсмут. С присущим им тактом американцы развели делегации: русские плыли на президентской яхте, а японцы – на военном крейсере. Из-за тумана путешествие затянулось, и к месту назначения делегации добрались лишь 26 июля.

С. Ю. Витте, не будучи большим любителем морских путешествий (хотя море и морскую качку он переносил спокойно), отправился в Портсмут посуху, на поезде. По дороге он остановился в Бостоне, посетив тамошний университет и отобедав с его профессорами. Американская публика везде встречала его очень сочувственно, даже, можно сказать, искренне доброжелательно, помня давние дружеские отношения России с их страной. Симпатии к русской делегации подогревались еще и сообщениями газет о намерении царя ввести конституцию и законодательное собрание. Впрочем, японцам тоже симпатизировали: в американской печати Россия изображалась как страна самого мрачного абсолютизма, деспотизма и реакции; ей противопоставлялась конституционная и либеральная Япония, которая защищала принципы цивилизации и свободы, борясь за угнетенный Китай и раздавленную Корею.

Большую часть времени первый уполномоченный пребывал в плохом настроении. Причины он объяснил в оброненной мимоходом фразе: «До сих пор я доставлял работу только своему желудку; интересно знать, когда же придется работать мозгами» ⁷⁹.

По прибытии в Портсмут делегаты осмотрели административное здание на территории Портсмутской верфи, предоставленное американским правительством для переговоров. Помещение всем пришлось по вкусу: «Вообще американское правительство, видимо, постаралось. Высокие светлые комнаты с большими окнами, все изящно и комфортабельно. Столы со всевозможными письменными принадлежностями, несколько машинок Ремингтона, устроенных так, что они могут быть откидываемы в стол, который затем закрывается на ключ. Всюду электрические веера, поддерживающие приток воздуха. Невольно любуешься умением американцев устроиться и сравниваешь с убогим видом нашего Министерства иностранных дел» ⁸⁰.

Курортная гостиница, отведенная для размещения обеих делегаций, понравилась меньше. Она находилась на берегу морского залива и состояла из трех больших деревянных корпусов, соединенных крытыми переходами. Главным уполномоченным отвели по две небольшие комнатки с ваннами. Потолки низкие, комфорта минимум, зато рядом с гостиницей – теннисный корт, площадка для гольфа и плавательный бассейн.

Американцы по простодушию своему полагали: можно защищать интересы Отечества, не жертвуя при этом своими. Этим они и руководствовались, когда выбирали курортную гостиницу, совершенно не приспособленную для работы, в качестве места проживания обеих делегаций. Государственный департамент, чьими гостями были в Портсмуте делегации России и Японии, предполагал, что участники конференции будут себя вести как обычные нормальные люди: после дневных трудов играть в теннис или гольф, купаться в бассейне, любезничать с дамами, танцевать и сражаться за карточным столом. Вместо этого гости устроили себе канцелярии в жилых комнатах и работали по ночам. С. Ю. Витте все время выглядел уставшим и сильно не в духе.

В 10 часов утра следующего дня состоялось предварительное совещание делегаций, в ходе которого была выработана схема работы мирной конференции. Каждый день – два заседания общей продолжительностью пять часов (с 9.30 до 12.00 и с 15.00 до 17.30); режим – абсолютная секретность; информация для прессы только совместная. На каждом заседании составлялся протокол с приложением документов и заявлений. Заседания проводились только в составе делегаций, без экспертов. Два уполномоченных и три секретаря с каждой стороны, всего 10 человек.

Официальным языком конференции был сделан французский (на котором говорил С. Ю. Витте), дополнительным – английский (на котором свободно изъяснялся выпускник Гарварда Ютаро Комура). С. Ю. Витте говорил тихо, но быстро. Иногда переводил сам себя – скажет фразу по-французски, затем переведет ее на русский язык. Никаких перекуров – дымили прямо в зале. Особенно много курил С. Ю. Витте.

Накануне первого дня переговоров С. Ю. Витте сделал свое знаменитое предложение об открытии заседания конференции для представителей прессы всех направлений. Евгений Викторович Тарле, находившийся во время портсмутских переговоров в Париже и внимательно следивший за английской, французской и американской прессой, на всю жизнь запомнил «то колоссальное впечатление, которое произвело на весь мир это изумительное по своему широчайшему, неслыханному либерализму заявление главы русской делегации» ⁸¹. С. Ю. Витте в данном случае действовал без всякого риска, ибо хорошо знал, что его японские партнеры ни за что на это не пойдут.

Первым официальное заявление сделал барон Ю. Комура – инициатива в переговорах как-никак принадлежала японцам. По писаному тексту он произнес: Япония готова сделать все, «чтобы достигнуть мирного соглашения» ⁸². После этого русской делегации вручили листок с японскими условиями мира. Глава японской делегации просил письменный ответ, на что русские ответили согласием.

Предложения Японии были немедленно переданы шифрованным текстом по телеграфу в Петербург на имя В. Н. Коковцова: «Предъявлены требования. Преобладание Японии в Корее, эвакуация Маньчжурии, уступка Сахалина, Квантуна, южной ветви до Харбина, уплата контрибуции в размере стоимости войны, выдача судов в нейтральных портах, ограничения морских сил, льготы в морских промыслах. Ответ, понятный вам по существу, скоро последует» ⁸³.

На совещании членов делегации С. Ю. Витте заявил, что необходимо дать ответ возможно скорее, еще до получения заключения из Петербурга. Если ждать ответа, то дело вообще затянется «…благодаря нашей нерешительности и обычным бюрократическим промедлениям».

При обсуждении проекта ответа Д. Покотилов предложил затеять дискуссию с японцами о защите прав частных лиц и компаний в Маньчжурии. С. Ю. Витте решительно отмел прочь идею перевести споры в область частностей: «В Маньчжурии частных русских предприятий, в действительном значении этого слова, нет, а… подобные возражения и оговорки с нашей стороны дадут повод к пререканиям и к обвинению нас державами в несговорчивости и в неискренности. Нужно, напротив, действовать возможно шире в вопросах, не представляющих для нас существенного значения, отстаивать действительно важные условия и показать нашу сговорчивость с тем, чтобы, в случае разрыва, вина пала на японцев» ⁸⁴. Его занимал вопрос: как бы заинтересовать японцев перспективой установления прочных добрососедских отношений с Россией?

Ответ на японские предложения было поручено составить Шилову и Покотилову; профессору Мартенсу – перевести его на французский язык.

Уже 29 июля текст японских предложений был напечатан в бостонских газетах в редакции, весьма близкой к оригинальной. И. А. Коростовец подозревал, что тут не обошлось без С. Ю. Витте: накануне он подозрительно долго общался с представителем агентства «Associeted Press».

30 июля после завтрака секретарь делегации засел за расшифровку полученных телеграмм. В одной из них высказывалось высочайшее повеление отказаться по пяти японским предложениям: о Сахалине, контрибуции, Южноманьчжурской железной дороге, военно-морских судах и рыболовных правах. «Как-то странно читать телеграмму с указаниями по вопросам, которые уже решены здесь третьего дня самим Витте. Непонятным представляется, почему в числе неприемлемых условий значится также уступка южноманьчжурской ветви и предоставление рыболовных прав на нашем побережье. По-видимому, в Петербурге думают, что японцы хотят мира во что бы то ни стало и готовы на все уступки, или же там хотели поставить Витте и Розена в затруднительное положение. Во всяком случае, если в Петербурге рассчитывают на последнее, то ошибаются. Насколько я мог заметить, петербургская несговорчивость не произвела на Витте серьезного впечатления» ⁸⁵. Тут же шифрованной телеграммой полетело сообщение, что ответ русской делегации уже отослан японцам.

Большую часть отсылаемых телеграмм С. Ю. Витте писал сам, в перерывах между заседаниями, прямо на глазах у секретарей. Лишь иногда он просил оставить его в комнате одного и не говорить слишком громко.

Из 12 японских условий 6 и в Портсмуте, и в Царском Селе были признаны неприемлемыми: 4 – в абсолютном смысле, 2 – в относительном, то есть предусматривающими переговоры. Пункт 8 в той его части, где говорилось об исключительно мирном использовании КВЖД, Царским Селом был отклонен.

После завтрака перед началом переговоров И. А. Коростовец был послан в гостиницу за инструкциями. С. Ю. Витте попросил его также разузнать время отбытия ближайших пароходов, потому что «…на днях, верно, придется уезжать» ⁸⁶. И. А. Коростовцу показалось, что он совершенно искренне думал, что японцы прервут переговоры из-за отказа по главным, на его взгляд, пунктам.

Барон Р. Р. Розен был доволен неуступчивостью С. Ю. Витте. Он ожидал противоположного – как-никак С. Ю. Витте имел репутацию стойкого приверженца мира с японцами. Набоков и Коростовец думали, что шансы на мир велики: ведь не стал бы Т. Рузвельт понапрасну рисковать своей репутацией, если бы не знал наверняка, что шансы договориться у противников все же имеются. И. П. Шипов заключил с И. А. Коростовцом пари, что мира не будет.

Из членов русской делегации лишь Ф. Ф. Мартенс к переговорам относился резко отрицательно в целом. Он все время повторял, что они ведутся с нарушениями дипломатических традиций. По предположению И. А. Коростовца, профессору не улыбалось быть простым спутником планеты по имени С. Ю. Витте. Он предпочел бы роль наставника малоопытного в дипломатических ухищрениях руководителя русской делегации. Ее профессор не получил, оттого и раздражался.

Когда И. А. Коростовец вернулся из гостиницы (она находилась от места переговоров на расстоянии 30 миль), переговоры продолжались – японцы, как было видно, решили их не прерывать. В полном разгаре был спор вокруг Кореи – С. Ю. Витте настаивал на гарантиях того, что ее территория не будет использоваться для агрессивных действий против России. Глава русской делегации нервничал, японцы тоже, и секретарю русской делегации показалось, что японская сторона намерена сорвать переговоры. Заседание затянулось до 19 часов.

1 августа заседание началось с обсуждения статьи об эвакуации Маньчжурии, передаче ее китайской администрации и о железной дороге. Читаем запись в дневнике секретаря русской делегации: «Барон Ю. Комура говорит отдельными фразами, останавливаясь после каждого предложения, чтобы дать возможность перевести. Перед ним документы, по которым он справляется. Перед Витте нет никаких справок, кроме инструкции министерства и белой бумаги. Витте отвечает также спокойно, но как бы по вдохновению, причем речь его не так плавна и закончена. Он приводит иногда неожиданные доводы, видимо, не предусмотренные японцами. Барон Ю. Комура обнаруживает добросовестное изучение всех подробностей, он менее талантлив, но более подготовлен… Кроме того, он гораздо сдержаннее Витте, который не всегда может умерить природный пыл и прерывает барона Комуру… каким-нибудь колким возражением… Импровизации Витте не всегда удачны, особенно когда он увлекается и говорит больше, чем следовало бы. Например, при обсуждении вопроса о Сахалине, когда барон Розен стал настаивать на жизненной важности острова для Японии, Витте заметил, что, в сущности, Россия могла бы обойтись без Сахалина, но что по принципиальным причинам она не может делать территориальных уступок. Японцы, конечно, воспользовались этим lapsus linguae и при редактировании протоколов потребовали включения сказанного в протокол. Стоило некоторых усилий убедить их в неизменности такого включения, причем мы указали на то, что заявление было сделано между прочим и неофициально, и японцы высказывали подобные же частные мнения» ⁸⁷.

В перерыве между заседаниями гостей кормили завтраком. Меню состояло из холодных блюд. Пища была однообразная, зато обильная, с многочисленными хорошими винами и шампанским. На столе благодаря предупредительности американских хозяев всегда стояла русская водка и лежали папиросы. От этой пищи С. Ю. Витте заболел желудком и сел на диету. 7 августа его осмотрел врач и нашел у него расстройство кишечника от отсутствия движения и нервного возбуждения. Прописал диету, моцион и запретил принимать журналистов.

Главным вопросом заседания 2 августа была судьба Сахалина. Япония требовала Сахалин на том основании, что она якобы уже осуществляла суверенитет над некоторыми частями этого острова еще до того, когда в 1803 году на нем появились русские. По-видимому, Ю. Комура не знал, что в книге Степана Крашенинникова «Описание земли Камчатки», опубликованной в 1752 году, имелась карта, на которой Сахалин изображался в виде острова. К тому же 25 апреля 1875 года в Петербурге был подписан трактат между Россией и Японией, по которому Япония отказывалась от всех своих претензий на Сахалин в обмен на уступку ей северных островов Курильской гряды. Эти и другие факты использовал С. Ю. Витте в споре с японским уполномоченным по поводу злополучного острова. «Русское самосознание никогда не примирится с тем, что территория, которой она владела много лет, у нее отнята», – заявлял он. Следовало бы помнить, что отнятие чужой территории поведет не к прочному миру между странами и народами, а к неистребимой вражде. Российской империи принадлежали безусловные права на остров Сахалин в силу первенства открытия и освоения ⁸⁸. В этом духе и был составлен ответ русской делегации на пункт пятый японских условий: «Давние права России на остров Сахалин существовали уже в те времена, когда Япония не имела или по крайней мере не проявляла никаких прав собственности на большую часть этого острова. С другой стороны, Сахалин является продолжением русских владений в Азии, ибо этот остров отделен от материка проливом весьма малой глубины и шириной всего лишь в 7 верст. Ввиду этих соображений, Россия не может согласиться на уступку этого острова, но она готова признать за Японией право самой широкой эксплуатации рыбных ловел и иных торговых предприятий на этом острове…» ⁸⁹

После двухчасовых прений выяснилось, что никто не может уступить и соглашение по этому вопросу недостижимо. По предложению Ю. Комура перешли к обсуждению следующих пунктов.

В парке, окружавшем здание, где шли переговоры, в особом павильоне играл оркестр. «Вообще американцы, видимо, стараются нас развлечь и облегчить нашу работу. Так, например, чтобы упростить сношения зала конференции с гостиницей, они провели отдельную телефонную линию» ⁹⁰.

3 августа пришли к соглашению по всем главным пунктам японских требований. Россия уступила полностью, обставив свои уступки рядом условий, которые были в основном приняты японской стороной. «Интересно наблюдать, как держат себя наши и японские уполномоченные. Барон Ю. Комура говорит отдельными фразами, по-видимому, по обдуманному плану, справляясь по лежащей перед ним программе, по временам останавливаясь, чтобы секретарь мог перевести. Витте же говорит залпом, часто повторяясь, так что переводчику трудно за ним уследить; в тоне речи много чувства и патетических выражений. Во время заседаний он встает, ходит по комнате, жует бумагу и обращается к Розену. Следующие пункты японских требований неприемлемы; скоро, значит, выяснится, чем окончится Портсмутское совещание. До сих пор заседания наши носили дружелюбный характер. Невозмутимее всех Такахира и барон Розен. Первый говорит лишь по приглашению барона Ю. Комура и курит папиросу за папиросой, второй не выступает, кроме случаев, когда ему кажется, что секретари неточно переводят. Взаимное раздражение обнаружилось, когда обсуждался корейский вопрос и вопрос об эвакуации (Маньчжурии. – С. И.). Когда Витте недоволен, он начинает ерзать на стуле, закидывать ногу на ногу и вертеть ступней. Барон Ю. Комура хладнокровнее; его неудовольствие выражается в том, что он с силой стряхивает пепел с папиросы, стуча об стол пальцами, и говорит резче. На втором или третьем заседании Витте спросил чаю, на следующий день японцы последовали его примеру. Теперь пьют чай почти каждый день, впрочем, одни послы. Секретарям не полагается. Да это было бы и невозможно, так как приходится писать не отрываясь. Когда стемнело, Витте захотел сам зажечь электрические люстры. Это представляло некоторые затруднения, так как лампы высоки, и ему пришлось вытянуться во весь рост, чтобы захватить шнурки. Барон Ю. Комура и остальные с интересом следили за этой операцией, видимо, завидуя росту нашего посла» ⁹¹.

4 августа приступили к обсуждению требований о возмещении русской стороной японских военных расходов. Русская делегация заявила категорический отказ, указав, что на Парижском конгрессе, после взятия англичанами и французами русского города Севастополя, вопрос о военном вознаграждении даже не поднимался. «Только побежденные страны возмещают военные издержки. Россия же не побеждена. Никакое государство не может признать себя таковым, когда его территория едва затронута неприятельским нападением. Даже если бы Япония завладела всей приморской областью, жизненные силы России не были бы нисколько затронуты, она продолжала бы борьбу. Только в том случае, если бы победоносные японские войска вторглись внутрь России, народ мог бы понять возможность возбуждения вопроса о возмещении военных издержек…» ⁹²Каждый свой отказ русская делегация сопровождала предложением компромисса. На сей раз она согласилась компенсировать расходы на содержание военнопленных и т. п. Пункты 10 и 11 были отложены ввиду разногласий.

В тот памятный день первый уполномоченный направил в Петербург 8 телеграмм. В последней он намекал на необходимость уступок японцам, ибо они, по его мнению, ни за что не откажутся ни от Сахалина, ни от контрибуции. «Ввиду бесконечной важности предмета мне кажется, что необходимо еще раз взвесить положение и принять срочное решение. Для меня несомненно, – писал С. Ю. Витте, – что продолжение войны будет величайшим бедствием для России» ⁹³. Признавая важным не уступать в вопросе о контрибуции, он предлагал пожертвовать Сахалином, тем более что он в руках японцев и выручить его не представляется возможным. На телеграмме император Николай раздраженно написал: «Сказано было – ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек. На этом я буду стоять до конца».

По-видимому, тогда же С. Ю. Витте заготовил депешу на имя императора о провале переговоров: «Всеподданнейше доношу вашему императорскому величеству, что, к прискорбию, мирные переговоры не увенчались успехом. Докладываю об этом с болью в сердце, так как глубоко сознаю, как важен и желателен мир для России и для всего света, с каким бы облегчением вздохнуло человечество без различия государств, народов и рас, если бы ужасы войны сменились благословленною тишиною…» ⁹⁴Черновик ее написан рукой И. П. Шилова, затем текст был переписан набело и в таком виде сохранился в бумагах русской делегации.

Когда 5 августа русские делегаты прибыли из гостиницы на катере к месту переговоров, японцы были уже в сборе. Начиная заседание, барон Ю. Комура сообщил, что русская редакция статьи об ограничении русских военно-морских сил на Дальнем Востоке не удовлетворяет японское правительство. Поскольку японское предложение русской делегацией отклонено, он предложил совсем отложить обсуждение этой статьи, о чем занести в протокол, и перейти к обсуждению последней, 12-й статьи японских мирных предложений. «Затем барон Ю. Комура молча передал Витте какой-то документ. Прочтя бумагу, Витте сказал: „Я хочу сказать несколько слов барону Комуре и прошу вас, гг. секретари, удалиться“. Секретное совещание уполномоченных продолжалось до половины первого. Когда Витте выходил из совещательной комнаты, то имел довольный вид. Он поручил мне сообщить прессе, что в утреннем заседании обсуждался 11-й пункт и что, не приходя к соглашению, конференция будет продолжать обсуждение» ⁹⁵.

Вечером И. А. Коростовец узнал от барона Р. Р. Розена, что именно было в той бумаге, которую Ю. Комура передал С. Ю. Витте. Там было предложение компромисса. Японцы выражали готовность отказаться от требования выдачи судов в нейтральных портах и ограничения морских вооружений на Дальнем Востоке в обмен на половину Сахалина плюс 1 млн 200 тыс. иен в качестве компенсации за возвращение России северной его части ⁹⁶. Японские предложения, судя по всему, приглянулись С. Ю. Витте, и он обещал проконсультироваться с Петербургом.

6 августа министр иностранных дел В. Н. Ламздорф довел до сведения первого уполномоченного содержание царской резолюции на его телеграмме от 4 августа. Она привела С. Ю. Витте в состояние, близкое к паническому. На имя В. Н. Коковцова полетела шифрованная телеграмма: «Совершенно личное. Настоящий момент Петербург должен решить вопрос войны или мира. Необходимо экстренное, но мудрое, твердое решение, ввиду громадной ответственности перед потомством. Усердно прошу вас употребить все усилия, чтобы решение последовало экстренно, но по совещании с нашими мудрейшими государственными деятелями, главным образом, графом Сольским и Победоносцевым. Телеграмму эту можете показать только Сольскому. Надеюсь вашу энергию и молчание» ⁹⁷.

В телеграмме В. Н. Ламздорфу он написал: «…Считаю, что дальнейшие переговоры будут совершенно бесполезны» ⁹⁸.

6 и 7 августа был перерыв в заседаниях. 6 августа барон Р. Р. Розен был срочно вызван к президенту США. Выяснилось, что Т. Рузвельт предложил свое посредничество. Утро 8-го прошло в лихорадочном ожидании ответа из Петербурга на последнее предложение японцев и компромиссный план Рузвельта. Репортеры пытались проникнуть к С. Ю. Витте, и слугам с большим трудом удалось отстоять неприкосновенность его жилища.

8 утренних газетах была напечатана телеграмма из Лондона с известием, что на совещании в Петергофе японские предложения были отвергнуты. Днем оба главных уполномоченных от России в сопровождении И. А. Коростовца ездили в купальное местечко Йорк-Бич и там провели в разговорах большую часть дня. «По возвращении в гостиницу нашли телеграмму графа Ламздорфа с подтверждением лондонского известия о решении в Петербурге признать японские предложения неприемлемыми. Таким образом, дело идет, по-видимому, к прекращению конференции. Витте отнесся к этому известию наружно совершенно хладнокровно и ушел обедать в свою комнату» ⁹⁹.

Поползли слухи: кто-то сообщил, что японцы вернули гостинице взятый напрокат несгораемый шкаф; другой – что И. П. Шипов и еще кто-то из членов русской делегации забрали свое белье из стирки.

9 августа в 10.30 Витте, Розен и Набоков направились для встречи со специальным посланником президента. Заседание конференции было перенесено на 10 августа под предлогом, что протоколы для подписания еще не были подготовлены. С. Ю. Витте наружно держался просто, самоуверенно, всех принимал, всех выслушивал, отвечал на все вопросы и всем импонировал своим умственным превосходством. Можно только догадываться, какие кошки скребли у него на душе – в инструкции, полученной С. Ю. Витте 9 августа, ему предписывалось прекратить переговоры, если японцы не откажутся от своих «чрезмерных притязаний». Однако в качестве мотивировки разрыва переговоров предлагалось выставить не требование уступки Сахалина, а притязания на контрибуцию. Идеей, подкинутой ему из Петербурга, первый уполномоченный российской делегации блестяще воспользовался.