Текст книги "Витте"

Автор книги: Сергей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 40 страниц)

Нормальные вечерние заседания обычно назначались в 20 часов 30 минут. Первым обычно приезжал министр народного просвещения, не пропустивший ни одного заседания, затем финансов, путей сообщения, юстиции, земледелия и государственного контроля. Министр внутренних дел, самый занятой человек в правительстве, если не считать председателя, иногда приезжал аккуратно, иногда опаздывал, а в начале 1906 года и вовсе не являлся на заседания. Министр юстиции прибывал обычно после начала заседания, но опаздывал не более чем на двадцать минут. Постоянно задерживался, причем иногда на час и более, обер-прокурор Священного синода.

Министры являлись одетые совсем по-домашнему – в черные сюртуки, а иногда даже в пиджаки. И. И. Толстой, не зная порядков, в первый раз явился в заседание одетым в мундирный фрак и немедленно получил замечание от председателя: «Чего это Вы так разрядились? Откуда Вы приехали?» ⁵⁰Граф С. Ю. Витте выходил к собравшимся министрам всегда очень аккуратно, обходя их, со всеми здоровался, затем садился за стол и открывал заседание. Начиналось оно с обсуждения главного предмета, который председатель докладывал усталым и тихим голосом. Затем голос С. Ю. Витте усиливался и нередко переходил на крик, особенно если он вступал с кем-нибудь из присутствующих в спор. В выражениях премьер-министр не стеснялся: «так могут думать только идиоты», «это черт знает на что похоже», «я в таком случае все брошу к черту», «я попрошу вас молчать и слушать, когда я говорю» и т. п.

О заседаниях кабинета графа С. Ю. Витте военный министр вспоминал как о непрерывном кошмаре: «Бесконечные, до поздней ночи, препирательства и повышенный тон дебатов делали для меня эти заседания наказанием…» ⁵¹

Особенно часто граф срывался на П. Н. Дурново и князе А. Д. Оболенском. Последний, не говоря уже о постоянных опозданиях, имел обыкновение говорить чрезвычайно расплывчато, чего С. Ю. Витте совершенно не переносил, делая своему приятелю публичные замечания такого рода: «Если Вам угодно говорить, то приходите вовремя, а теперь пришли поздно, не знаете, о чем говорили, и болтаете теперь без умолку, и совсем не к делу. Коли опоздали, так сидите и молчите, а не мешайте нам дело делать» ⁵².

По замечанию графа И. И. Толстого (так же считал и А. Ф. Кони), «…Витте не обладал красноречием и выражался иногда даже грамматически неправильно, перевирая выражения, ища их и не находя, путая иногда слова, но речь его была всегда энергичная, убежденная и действовала поэтому замечательно сильно на слушателей» ⁵³.

Из всех коллег С: Ю. Витте лишь В. И. Тимирязев не поддавался на его резкости, решительно и спокойно возражая премьеру. Отставка Тимирязева вызвала у Витте смешанные чувства: с одной стороны, он ценил его ум и опыт, но с другой – нравственные качества министра торговли и промышленности были таковы, что работать с ним в сложной обстановке было совершенно невозможно. И. И. Толстой думал, что Тимирязев ушел от Витте, спасая свою либеральную репутацию: «…Он увидал, что непопулярность Витте и всей его политики окончательно установилась, и не признавал никакой ни этической, ни практической причины жертвовать собою ради безнадежно осужденного дела» ⁵⁴.

После ухода из кабинета В. И. Тимирязев, как выразился С. Ю. Витте, «пал на банковые подушки, заранее себе подготовленные» ⁵⁵. Он возглавил совет Русского для внешней торговли банка, одного из самых солидных кредитных учреждений империи. Повстречав В. И. Тимирязева в конце сентября 1906 года, граф И. И. Толстой был слегка шокирован его благополучным внешним видом: котиковое пальто, бриллиантовая булавка в галстуке и великолепный экипаж ⁵⁶.

***

В начале своего премьерства С. Ю. Витте не стремился наращивать карательно-репрессивные действия против революционного движения. Со стороны его поведение выглядело так, как будто он умышленно позволял революции разрастаться. «Его сиятельство, соправитель России, скоро будет президентом», – ехидничали недоброжелатели премьера. «Злобные, глупые скоты», – в сердцах обозвал их С. Ю. Витте. Либералы и умеренные консерваторы всех мастей считали, что в роли председателя правительства, который не пользовался к тому же полным доверием у императора, он растерялся и не сумел взять верный тон в действиях. H. H. Покровский, чиновник Министерства финансов и Комитета министров, хорошо осведомленный и при этом бесспорно умный человек, много лет спустя писал: «Революции был нанесен ущерб, войска, в громадной своей массе, оставались непоколебленными, а при этих условиях не было оснований играть двойную роль. Эта роль, как рассказывают, довела почти до того, что неизвестно было, кто кого арестует: Витте – Хрусталева или Хрусталев – Витте» ⁵⁷.

Русский человек, как гласит популярная пословица, задним умом силен и крепок. К тому же пережитые страхи имеют свойство быстро забываться. Сам Витте, уже будучи в отставке, разговоров на эту тему не любил и раздражался, когда при нем их заводили. Ему случалось паниковать, испытывать чувство страха и растерянности – бесстрашных в абсолютном значении этого слова людей не бывает. Но в труднейшие для самодержавия осенне-зимние месяцы 1905 года он действовал решительно и последовательно. Случались, разумеется, и досадные промашки, которые затем на все лады муссировались враждебной премьеру печатью. Вот одна из них.

26 октября в Кронштадте случилось восстание моряков и солдат, быстро и с малой кровью подавленное верными правительству воинскими частями. Министры внутренних дел и юстиции решили предать несколько сотен участников восстания военному суду. От него следовало ожидать вынесения многочисленных приговоров к расстрелу и повешению, чем, собственно, славились тогдашние военные суды. Через два дня, 28 октября, все 10 губерний Привислянского края (так называлась тогда Польша) были объявлены на военном положении. В знак протеста Петербургский совет рабочих депутатов объявил 1 ноября всеобщую политическую забастовку под лозунгами «Долой смертную казнь!», «Долой военно-полевые суды!», «Долой военное положение в царстве Польском и во всей России!».

2 ноября 120 тысяч рабочих 526 предприятий Санкт-Петербурга не вышли на работу. Замаячило повторение октябрьских событий, и председатель правительства растерялся. С. Ю. Витте обратился к бастующим с предложением встать на работу и пообещал от имени царя как следует позаботиться об улучшении их быта, назвав их несколько панибратски «братцами-рабочими». Неудачное обращение только подлило масла в огонь. «Братцы-рабочие» петербургской электростанции ответили на письмо премьера кратко: «Прочитали и забастовали». В дальнейшем С. Ю. Витте правильно оценивал степень своей популярности у рабочего люда. Ошибка им и его коллегами была быстро исправлена – уже 6 ноября в газетах было помещено правительственное сообщение о том, что военное положение в Польше введено как временная мера, а не навсегда, и что участники кронштадтских событий будут судимы военным, а не военно-полевым судом. Петербургский Совет рабочих депутатов постановил с 7 ноября прекратить стачку.

Нет ни малейшего сомнения в том, что тактика самых широких уступок общественному настроению была единственно возможной в первые месяцы премьерства С. Ю. Витте. В ноябре – декабре 1905 года сохранялось неустойчивое равновесие сил – не было вполне ясно, чья возьмет. Верхи пребывали в состоянии крайней растерянности из-за невозможности действовать привычными методами прямого и грубого насилия, революционный лагерь не был в достаточной мере организован и объединен единым руководством.

Ретивый П. Н. Дурново рассылал циркуляры с требованием «строгости в действиях», то есть широкого применения насилия. На один из таких циркуляров Министерства внутренних дел, датированный 5 ноября, иркутский генерал-губернатор прислал сердитый ответ: «Все меры, на которые вы указываете, из-за одного чувства самосохранения должны быть приняты, но для этого нужна власть и войска, а ни того, ни другого нет. Чтобы войска действовали твердо и решительно, нужно избавиться от запасных и кормить хорошенько тех, которые в строю, а этого не делается. Запрещение митингов идет вразрез с манифестом и вашими инструкциями, а кроме того, запрещать на бумаге легче, чем не допускать на деле. Аресты при настоящем положении невозможны и могут кончиться бесполезным кровопролитием и освобождением арестованных. Брожение между войсками громадное, а если будут беспорядки, то они могут кончиться только смертью тех немногих, которые еще верны государю. На войска рассчитывать трудно, а на население еще меньше. Вообще положение отчаянное, а от петербургского правительства, не отвечающего даже на телеграммы, я кроме советов ничего не получаю» ⁵⁸. И это действительно так. Даже казаки, срочно призванные на службу, и те не все оказались надежными. В некоторых подразделениях Донского и Кубанского казачьих войск случались волнения.

Тяжелая служба по предотвращению, а то и подавлению внутренних беспорядков ослабляла армию: войсковые части дробились на мелкие единицы, а те легко поддавались агитации. Лишь гвардия и регулярная кавалерия сохранились в относительном порядке, прежде всего благодаря заслуге великого князя Владимира Александровича. Добровольный перевод офицеров из гвардии на восток им допускался лишь с условием, что обратно в гвардию они не возвращались. Но гвардейские части не распыляли, берегли для экстренных случаев, вроде московского восстания. «Гвардия в 1905–1906 годах спасла положение, без нее переворот 1917 года мог произойти уже тогда», – полагал А. Ф. Редигер ⁵⁹.

Самую большую тревогу внушало состояние флота. Как писал военный министр, «…он являлся несомненной опасностью для страны. Государь это вполне осознавал и однажды по поводу какого-то беспорядка в Черноморском флоте вполне спокойно сказал, что Севастопольская крепость должна быть готова пустить его, буде нужно, ко дну» ⁶⁰.

Случались факты и трагикомического свойства. 22 ноября военный министр получил телеграмму, где сообщалось, что комендант крепости Кушка генерал-майор В. П. Прасолов ни с того ни с сего объявил крепость в осадном положении (!), предал военному суду и приговорил к смерти инженера Соколова и еще нескольких лиц, деятельность которых ему внушала опасения. Инцидент объяснялся просто – генерал В. П. Прасолов был горчайшим пьяницей, допивавшимся до потери рассудка.

Опрометчивые шаги правительства могли тогда привести к тяжелым, даже непредсказуемым последствиям. Один из таких шагов сделал министр внутренних дел. П. Н. Дурново, в чьем ведении находились почта и телеграф, разослал циркуляр, запрещавший служащим принимать участие в образованном незадолго до этого «Всероссийском почтово-телеграфном союзе», а несколько активистов этого союза были им уволены с работы. 15 ноября началась забастовка почтово-телеграфных служащих. «На графа С. Ю. Витте, – вспоминал И. И. Толстой, – она произвела положительно подавляющее впечатление и нервировала его окончательно: невозможность получать своевременно необходимые сведения по телеграфу в такое время, когда он считал первейшей необходимостью быть всегда осведомленным о всем существенном, происходящем в стране, затруднительность получения даже и письменных донесений ввиду невозможности сорганизовать курьерскую службу, выводили его из себя и заставляли опускать руки, так как именно в своей осведомленности обо всем происходящем в стране он полагал свою главную силу» ⁶¹.

Сочувственное отношение образованного общества к этой забастовке портило графу настроение – как можно в своем озлоблении против правительства доходить до полного забвения интересов страны и своих собственных! На каждом заседании Совета министров, которые в ноябре и декабре проходили едва ли не через день, он устраивал допрос управляющему Министерством внутренних дел о ходе забастовки и о принятых против нее мерах.

Граф И. И. Толстой записал по свежим следам событий: «Мое личное впечатление таково, что П. Н. Дурново в то время сам был крайне смущен забастовкой своих подчиненных и во всяком случае не проявлял никакой самоуверенности, говоря в Совете об ее исходе. Напротив, в нем были заметны постоянные колебания между решимостью проявить крайнюю строгость и желанием попытаться вступить на путь некоторых уступок; на одном он стоял твердо, и в этом мы все единодушно с ним соглашались, что такая забастовка нетерпима, представляет собою ужасное безобразие и должна быть прекращена» ⁶².

***

Как это ни странно, но работа обновленного Совета министров первого состава документирована неважно. Стенограммы на заседаниях правительства не велись, а протоколы, и то лишь с краткой записью повестки дня, составлялись только в промежутке между 10 января и 18 апреля 1906 года. Это делает изучение истории «первого конституционного правительства» России занятием непростым. Нет точных данных даже о том, сколько раз оно собиралось на заседания.

Историк Н. Г. Королева насчитала 31 заседание правительства С. Ю. Витте. В 1990 году ленинградские ученые опубликовали весь выявленный ими комплекс документов, оставшихся от деятельности кабинета С. Ю. Витте. Произведенный по ним подсчет дает иное число заседаний – 57. Фактически же их было больше – И. И. Толстой вспоминал, что в ноябре – декабре 1905 года в течение двух-трех недель правительство собиралось не только ежедневно, но иногда даже по два раза в день – утром и вечером ⁶³. Следовательно, некоторые заседания кабинета были, по-видимому, неофициальными.

Первое «официальное» заседание правительства во главе с графом С. Ю. Витте, как уже говорилось, состоялось 29 октября, последнее – 18 апреля. По месяцам они распределились так: в октябре – 2 заседания, ноябре – 15, декабре – 8, январе – 9, феврале – 7, марте – 12, апреле – 4. И это не считая трех совещаний в Царском Селе в декабре, феврале и апреле, посвященных избирательному закону, учреждению Государственной думы и Совета, а также Основным законам Российской империи. Помимо Совета министров С. Ю. Витте председательствовал еще и на заседаниях Комитета министров. Наконец, председателю правительства приходилось отстаивать свои законопроекты при прохождении их через Государственный совет.

Обычно дела в Госсовете рассматривались в порядке очередности, и со дня поступления дела до его обсуждения в заседании часто проходило несколько месяцев. Совершенно игнорировать Государственный совет С. Ю. Витте не мог да и не хотел, поэтому для срочных временных законопроектов (о печати, о собраниях и союзах, о стачках и пр.) он выхлопотал у императора повеление о внеочередном их прохождении вместе с предписанием обсудить их в одно или несколько заседаний. В последнем случае заседания назначались ежедневно. Для членов Госсовета, средний возраст которых превышал 60 лет, это было тяжким испытанием – заседать приходилось по несколько дней подряд без перерыва с часу дня и до семи вечера. Несмотря ни на что, любители поговорить часто затягивали обсуждение, что страшно нервировало премьер-министра. Граф И. И. Толстой не раз был свидетелем тому, как С. Ю. Витте, сказав в общем собрании Госсовета обыкновенно нескладную, но резкую и убедительную речь, выходил в буфет, чтобы успокоить нервы папиросой, и там, в возбуждении расхаживая взад и вперед, подобно «зверю в клетке», ворчал: «„Ну что тут поделаешь? Работаешь, не спишь по целым суткам, спешишь дело делать, а тут приходится еще время терять. Им легко рассуждать и сидеть каждый день по шесть часов; им нечего другого и делать, а мы теряем время; и ведь не с них, а с меня взыщут, если я что-нибудь вовремя не сделаю. Господи, вот каторга…“ – и, бросивши папиросу, опять большими шагами шел в зал, опускался на свое место, чтобы через некоторое время опять вскочить с возражением кому-либо из говоривших с новою энергиею» ⁶⁴. Ретироваться из зала заседаний у премьера, в отличие от других министров правительства, не было возможности, поскольку он был крайне заинтересован в успешном прохождении почти всех дел, разбиравшихся в общем собрании Государственного совета.

При непременном участии премьер-министра проходили еще и секретные заседания Комитета финансов, о которых другие члены правительства (за исключением И. П. Шилова и В. Н. Ламздорфа) ничего не знали. Поражаешься тому, как С. Ю. Витте, сильно уставший, немолодой и серьезно больной человек, выдержал такое нечеловеческое рабочее напряжение в те критические для самодержавия месяцы.

***

Вопросы, которыми занималось «объединенное правительство», делились на три категории. К первой относились министерские инициативы общегосударственного значения; дела, касавшиеся всех министерств и ведомств; издаваемые министрами циркуляры общего значения; всеподданнейшие доклады, где затрагивались межведомственные вопросы; предположения министров по усовершенствованию вверенных им частей государственного управления. Ко второй – все то, что относилось к чрезвычайному законодательству (87-й статье Основных законов). Наконец, к третьей – вопросы, которыми занимался Комитет министров. Но Комитет министров был ликвидирован только 23 апреля 1906 года, и С. Ю. Витте на протяжении шести месяцев приходилось совмещать обе должности в сложной и нерационально организованной структуре управления Российским государством.

Карательно-репрессивный уклон в работе кабинета С. Ю. Витте советской историографией сильно преувеличивался. Обсуждение мер подавления революции, конечно же, отнимало массу времени – одному только проекту введения военно-полевых судов было отведено целых пять заседаний. Но все же ставка делалась на умиротворение страны посредством мероприятий несилового характера.

Подсчеты тематики заседаний правительства, сделанные по материалам работы Н. Г. Королевой, дали следующий результат: «военным» делам было посвящено 22 заседания кабинета, «мирным» – 29 заседаний ⁶⁵. Рабочему вопросу было отведено 4 заседания, аграрному – 12 заседаний, экономике и финансам – 4 заседания, проектам государственных преобразований – 9 заседаний. Впрочем, революция наложила свой неизгладимый отпечаток и на сугубо мирные правительственные инициативы.

Основным итоговым правительственным документом была мемория, или памятная записка. Она содержала краткое изложение вопроса и резюме его обсуждения. Вначале, после уже состоявшегося обсуждения, составлялся черновой проект мемории. Затем он согласовывался, перепечатывался набело на машинке или в типографии, подписывался министрами и представлялся императору.

За все время работы правительством С. Ю. Витте было составлено 92 мемории. Они были разными по содержанию и объему. Чаще всего они имели характер сопроводительного документа к проектам законодательных актов. Так, проекты указа Правительствующему сенату и Положения о выборах в Государственную думу, выработанные Советом министров во исполнение второго пункта Манифеста 17 октября, сопровождала 22-страничная машинописная мемория. На таких бумагах император обычно ставил знак рассмотрения.

Памятные записки могли иметь значение и самостоятельных документов. Тогда от императора зависело, поддержать или нет предложения министров своего правительства. 14 апреля 1906 года министрами была составлена, отредактирована и подписана мемория с подведением итогов рассмотрения ходатайства директора Славянских Минеральных Вод о том, чтобы евреям разрешили временное пребывание на курорте в период лечебного сезона. Совет министров записал, что «…для посещения Славянских Минеральных Вод евреями в течение периода времени около 2,5 месяцев лечебного срока не усматривается каких-либо серьезных препятствий и что названные воды, расположенные в непосредственном соседстве с чертою еврейской оседлости, не требуют большего ограждения от еврейского населения, чем город Киев. Совет министров полагает испросить всемилостивейше Вашего Императорского Величества соизволение на предоставление министру внутренних дел в виде временной меры сделать распоряжение о непрепятствовании временному пребыванию евреям на Славянских Минеральных Водах в период лечебного сезона». После десятидневных напряженных раздумий император решил утвердить мнение министров и начертал на мемории резолюцию: «Согласен» ⁶⁶.

Мемориями были оформлены проекты временных законодательных актов (так называемых «Временных правил») о печати, союзах и о собраниях. Работа над этими ключевыми вопросами шла долго, тяжело и сопровождалась потерями.

Быстрее всего, ввиду его неотложности, правительство закончило обсуждение временного закона о свободе печати. Уже 24 ноября были обнародованы «Временные правила о повременных изданиях». Применение административных санкций в отношении повременных изданий ими отменялось, но за «совершение путем печатного слова преступных деяний» могло быть возбуждено судебное преследование. Концессионная процедура учреждения периодических изданий сменилась явочной.

Временный закон о печати, как самокритично признался И. И. Толстой, вышел «куцым» и никого не удовлетворил – всегда хочется большего. Вместе с тем граф предлагал всем его критикам сравнить номера любой газеты за январь или февраль 1906 года с номерами за те же месяцы 1905 или 1904 года, и каждый, по его мнению, мог увидеть, что «…несмотря на возбуждение многочисленных преследований за преступления против закона о печати, новый закон все же дал широкую возможность писать о многом таком, о чем раньше немыслимо было заикнуться, и это безнаказанно в таком тоне, который раньше считался бы, несомненно, караемым с беспощадной строгостью. Поэтому, несмотря на всю его неудовлетворительность, которая сказалась весьма скоро, можно сказать, прежде чем чернила, которыми закон был подписан, успели подсохнуть, все же новый закон должен почитаться либеральным, а принимая во внимание революционное время и настроение его составителей, более либеральным, чем можно было ожидать» ⁶⁷.

Проект Временных правил о собраниях был подготовлен министром юстиции С. С. Манухиным уже в ноябре 1905 года. Он вызвал разногласие между ним и министром внутренних дел. Предмет разногласия состоял в следующем: оставить в силе или отменить норму закона о собраниях 12 октября 1905 года, дозволявшую начальнику полиции запрещать публичное собрание в том случае, если он усмотрит, что оно может угрожать общественной безопасности. В проекте С. С. Манухина запрет распространялся только на те собрания, которые противоречили уголовным законам либо общественной нравственности. П. Н. Дурново, ссылаясь на существующие чрезвычайные обстоятельства, настаивал на сохранении действующего закона.

Совет министров после длительных дебатов принял точку зрения П. Н. Дурново, но не безоговорочно. Если в собрании участвовали только члены признанного законом общества и союза, то оно не могло считаться публичным, каким бы многолюдным ни было. Обсуждать государственные, общественные, экономические и религиозные дела разрешалось свободно, соблюдая правила приличия и в рамках строго легальных и партийных дискуссий. Разрешения на их проведение не требовалось вообще. Что же касается многолюдных и разношерстных публичных сборищ (митингов), то в силе оставались все основные положения Указа 12 октября. По образцу законов Австрии и Пруссии разрешения не требовалось на проведение обычных религиозных процессий; публичные собрания в непосредственной близости от местопребывания монарха и законодательных собраний запрещались категорически и безусловно. Публичные политические собрания в стенах вузов не разрешались; митинги на открытом воздухе могли проводиться только с дозволения губернаторской власти ⁶⁸.

Мемория с проектом Временных правил о собраниях была утверждена царем 11 января 1906 года. Окончательный вариант Временных правил о публичных собраниях был опубликован только 4 марта и в редакции, отличающейся от правительственной, – если партийное или иное подобное собрание устраивалось в специально приспособленных для того помещениях (театрах, концертных залах и т. п.), то оно признавалось публичным и могло состояться только по предварительному разрешению полицейских властей ⁶⁹.

4 марта 1906 года были изданы и Временные правила об обществах и союзах. Их проект был представлен Министерством юстиции Совету министров 8 ноября 1905 года. Он обсуждался на семи заседаниях, 10 января 1906 года готовая мемория поступила в Царское Село и на следующий день была там утверждена. «Осуществление в жизни указанного в Манифесте 17 октября начала свободы союзов, – говорилось в мемории, – дало бы возможность… благоразумным элементам общества беспрепятственно сплачиваться в единения для достижения совместными усилиями каких-либо целей, вместе с тем благодаря ему развилась бы самодеятельность среди большинства, стремящегося к поддержанию государственного порядка и мирному, постепенному развитию населения, которое противопоставило бы свои творческие, здоровые силы разрушительным стремлениям различных нелегальных политических сообществ» ⁷⁰.

Отныне общества и союзы могли возникать свободно – без разрешения администрации, но с соблюдением определенных правил. Лицам, собирающимся учредить какое-либо общество и действовать легально, стоило только подать заявление о том губернатору либо градоначальнику. Если в двухнедельный срок на заявление не поступал юридически мотивированный отказ, то учредители могли считать свое общество открывшимся.

Если учреждаемое общество намеревалось приобретать недвижимое имущество, вступать в законные обязательства, выступать на суде истцом либо ответчиком, то открытие совершалось по более сложной процедуре. Его надлежало зарегистрировать в установленном порядке на основании представленного устава. Запрещались общества с противоправительственной направленностью, угрожающие общественному спокойствию и безопасности, а также те, которыми руководили учреждения либо лица, пребывающие постоянно за границей ⁷¹.

Самые большие сложности возникли с участием государственных служащих в общественных организациях. Совет министров постановил как общее правило: служащие у государства могут создавать свои общества и союзы и участвовать в посторонних, но только с разрешения начальства.

Временные правила о печати, обществах и собраниях, выработанные кабинетом С. Ю. Витте в чрезвычайных обстоятельствах революции, так никогда и не превратились в постоянные законы. Гарантией гражданской свободы, провозглашенной Манифестом 17 октября, до конца срока существования Российской империи оставались не законы, а временные узаконения – своего рода суррогаты законов. Так уж получилось, что России императора Николая II не суждено было пройти весь маршрут правовых реформ до конечной станции с названием «Гражданское общество». Она остановилась на полдороге, заколебалась и, как проницательно заметил в «Воспоминаниях» С. Ю. Витте, в столыпинское «бессовестное» время повернула вспять, в прежнее царство безудержного и беспредельного административного произвола.

***

Другим итоговым документом Совета министров стали всеподданнейшие доклады. Они, так же как и мемории, могли сопровождать законодательные акты и даже выполнять функцию оправдательных документов. В докладе от 14 апреля 1906 года заявлялось, например, о непричастности Совета министров к делу о разглашении газетами секретной информации о ходе обсуждения в правительстве новой редакции Основных государственных законов.

Некоторые из всеподданнейших докладов, судя по стилю, писались премьер-министром собственноручно. В начале 1906 года его сильно беспокоило то, что многотрудная работа императорского правительства по аграрному вопросу неизвестна крестьянам и что пропаганда революционеров в деревнях не ослабевает. 23 января 1906 года он пишет царю: «Осмеливаюсь доложить Вашему величеству о высочайшем пожелании дать указание министру внутренних дел о необходимости оживления „Сельского вестника“. Это дело неотложное. Теперь крестьянам подносят отвратительную печатную пищу. Необходимо приспособить „Сельский вестник“ к крестьянским потребностям, сделать эту газету для них интересною и наводнять ею деревни. Если это вызовет несколько сот тысяч излишнего расхода, то нужно деньги дать. Необходимо поручить дело талантливому и трудоспособному лицу и не терять время. Этот вопрос я поднял два месяца тому назад, а покуда ничего еще не сделано; между тем революционеры не зевают» ⁷².

В самом знаменитом среди историков всеподданнейшем докладе от 10 января он информирует Николая II о ходе занятий Совета министров по аграрному вопросу и о предполагаемых мерах для предотвращения крестьянских волнений. Прошение С. Ю. Витте об отставке также было оформлено как всеподданнейший доклад императору. Всего за шесть месяцев председателем правительства было составлено 39 таких докладов. В подавляющем большинстве случаев они были индивидуальными и подписывались только премьер-министром. Один лишь доклад – от 31 октября 1905 года, самый первый, – был оформлен как коллективный. Посвящен этот документ был обстановке в деревне, обострившейся довольно неожиданно до крайних пределов осенью 1905 года.

Крестьянские волнения в октябре и особенно в ноябре 1905 года приняли невиданные прежде размах и интенсивность. За октябрь, ноябрь и декабрь было зарегистрировано 1590 волнений на аграрной почве – немногим меньше, чем за предыдущие 9 месяцев 1905 года (1638 случаев волнений) ⁷³. Особенно «урожайным» оказался ноябрь – 796 фактов массовых крестьянских выступлений! Наибольший размах крестьянское движение получило в центрально-черноземных губерниях, на Правобережной Украине, в Поволжье, Закавказье и Прибалтике. Разгромы помещичьих усадеб сделались там повсеместными. «Дела идут плохо, – писал жене саратовский губернатор П. А. Столыпин, – сплошной мятеж в пяти уездах. Почти ни одной уцелевшей усадьбы. Поезда переполнены бегущими, прямо раздетыми помещиками. На такое громадное пространство губернии войск мало, и они прибывают медленно. Пугачевщина! В городе все спокойно, я теперь безопаснее, чем когда-либо, так как чувствую, что на мне все держится и что, если меня тронут, возобновится удвоенный погром. В уезд выеду, конечно, но только с войсками, – теперь иначе нет смысла. До чего мы дошли. Убытки – десятки миллионов. Сгорели Зубриловка, Хованщина и масса исторических усадеб. Шайки везде организованы» ⁷⁴.

30 октября император принял решение: в районы активного крестьянского движения направить своих личных генерал-адъютантов. Генерал от кавалерии А. П. Струков был командирован в Тамбовскую губернию, генерал-лейтенант В. В. Сахаров – в Саратовскую, вице-адмирал Ф. В. Дубасов – в Черниговскую. Правительственной инструкцией от 1 ноября 1905 года им были даны самые широкие полномочия. Генерал-адъютант, в частности, имел право «…в целях водворения общественного порядка и спокойствия в губернии: а) устранять от занятий всех служащих по найму в правительственных и общественных учреждениях губернии; б) подвергать личному задержанию всех лиц, признаваемых им опасными для общественного порядка и спокойствия; в) закрывать винные лавки, торговые и промышленные заведения; г) приостанавливать издание газет, журналов, объявлений, брошюр и т. п.; д) издавать обязательные постановления по предметам, до охранения общественного порядка и спокойствия относящимся». Ему вверялось главное начальствование над всеми войсками и полицейскими силами на территории губернии ⁷⁵.