Текст книги "Витте"

Автор книги: Сергей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 40 страниц)

Автор «Записки» не видит, какой окажется физиономия будущей Думы. Он ни слова не говорит о возможном расширении ее прав. Но и при весьма ограниченных полномочиях народного собрания С. Ю. Витте считал весьма опасным предоставлять ее самой себе. «Отсюда вытекает первая ближайшая задача правительства: обставить дело так, чтобы выборы действительно производились честно и чтобы свободное их производство было для всех ясно…» ¹³³Престиж Думы должен быть поднят на надлежащую высоту между прочим еще и для того, чтобы поддержать те общественные силы, которые, отвергая принцип совещательного представительства, все же решились принять участие в выборах.

С Думой, пишет С. Ю. Витте царю, правительству следует установить самую тесную связь и живое сотрудничество. Возможно, имеет смысл пересмотреть положение о недопущении совместительства службы на министерских постах с обладанием думским мандатом. Крайне желательно сформировать правительство из популярных общественных деятелей и преобразовать Государственный совет на началах выборности. Правительство должно отвлечь Думу от опасных политических шагов путем внесения в нее неотложных законопроектов.

Вместе с тем, предупреждает С. Ю. Витте императора, совершенно очевидно, что с самого начала работа народного собрания не получит делового характера. К этому нужно относиться спокойно, как к неприятному факту действительной жизни. Государству Российскому грозит страшная опасность, а выбора у власти нет: «…или стать во главе охватившего страну движения, или отдать ее на растерзание стихийных сил. Казни и потоки крови только ускорят взрыв. За ними наступит дикий разгул низменных человеческих страстей». Этими словами председатель Комитета министров закончил свое послание царю, поставив внизу дату: 9 октября 1905 года ¹³⁴.

10 октября беседа проходила уже не один на один, а в присутствии императрицы Александры Федоровны ¹³⁵. Больше из членов царской семьи не было никого: великий князь Николай Николаевич охотился у себя в имении, Петр Николаевич пребывал в Крыму, других же, в частности столь ценимого С. Ю. Витте за благородство и здравомыслие Владимира Александровича, просто не позвали.

Царь и царица не проронили ни единого слова, они сидели и слушали С. Ю. Витте. Россия, говорил он, являет собой страну, где неотложные реформы по установлению «разумной свободы и гражданственности» сильно запоздали. Правящий режим держался, покуда не грянула несчастная война, пошатнувшая «главное основание того режима – силу и, особливо, престиж силы, сознание силы». Теперь уже нет никаких альтернатив «крупным преобразованиям», которые смогли бы привлечь на сторону власти «большинство общественных сил» ¹³⁶. Председатель Комитета министров тем не менее советовал царю не принимать решений, которые противоречили бы его убеждениям или инстинктам. Хорошо зная своего повелителя, зная, что он не обладает способностью понимать «реальную сложную обстановку», С. Ю. Витте в особенности упирал на то, что положение до такой степени болезненно, что на скорое успокоение страны рассчитывать невозможно, какой бы путь ни избрать ¹³⁷. Главное, что нужно для полного успеха дела – твердо и последовательно идти по любому избранному пути, не отклоняясь в сторону и не поворачивая назад.

С. Ю. Витте применил все способы убеждения колеблющегося царя: «Прежде всего постарайтесь водворить в лагере противника смуту. Бросьте кость, которая все пасти, на вас устремленные, направит на себя. Тогда обнаружится течение, которое сможет вынести нас на твердый берег» ¹³⁸.

Едва ли С. Ю. Витте был вполне искренен, произнося эту фразу (если она вообще была произнесена). Впоследствии, уже после 17 октября, обстоятельства тех бесед с царем стали достоянием прессы и наделали много шума: мысль С. Ю. Витте была интерпретирована в том смысле, что после подавления революции можно будет дать отбой реформам. Журналист газеты «Новая жизнь» Л. Львов (Клячко), давший материал на эту тему, был вызван к премьеру.

В служебной квартире С. Ю. Витте он застал форменный содом: в кабинете повсюду, не только на столе, но и на полу, валялись документы и справки, в приемной ожидали многочисленные депутации, бегали курьеры. Председатель правительства отвел журналиста в соседнюю комнату и, уставившись на него в упор, сказал:

«– Вот уж никак не ожидал, чтобы вы мне ставили палки в колеса.

– Вы никак не должны были ожидать, что я скрою сведения, имеющие столь важное общественное значение, – ответил я.

– Во-первых, ваше сообщение не вполне правильное, а во-вторых, вы же сами понимаете, что с этим кретином (его буквальное выражение про Николая II) иначе ничего не поделаешь.

– Тем более я должен был об этом сообщить.

– В будущем, для истории. Но сейчас вы не должны были этого делать» ¹³⁹.

Относительно самого факта беседы с царем 10 октября не так давно в серьезной источниковедческой литературе были высказаны сомнения. Дело в том, что император Николай II, организованный и пунктуальный по натуре человек, на протяжении всей своей жизни вел личный дневник, где фиксировал все наиболее важные, на его взгляд, события, в том числе и прием важных посетителей. Запись о посещении С. Ю. Витте 9 октября была им сделана, а 10 октября – нет. Отсюда делается вывод: в действительности состоялась только одна аудиенция 9 октября ¹⁴⁰.

На аудиенцию 10 октября как на несомненный факт указывают два свидетеля происходивших событий: управляющий делами Комитета министров Н. И. Вуич и заведующий императорским кабинетом князь Н. Д. Оболенский ¹⁴¹. Их воспоминания об обстоятельствах появления на свет Манифеста 17 октября С. Ю. Витте поместил в тексте своих мемуаров. Ответ на вопрос, почему в дневнике царя не была сделана запись об аудиенции 10 октября, не вполне ясен. Возможно, сам факт беседы на политическую тему в присутствии жены Николай II рассматривал как унижение своего мужского и царского достоинства. «Когда я докладывал в присутствии императрицы, – вспоминал С. Ю. Витте, – она не выронила ни слова, сидела как автомат, и по обыкновению краснела, как рак» ¹⁴².

Роль императрицы Александры Федоровны в событиях вокруг Манифеста 17 октября еще нуждается в выяснении. Историк Александр Николаевич Боханов установил, что уже к моменту своего вступления на русский престол она была вполне убеждена, что власть ее мужа, русского императора, опирается непосредственно на Божественное провидение, пред которым простые смертные могли только склонять голову и трепетать. «Не позволяй другим быть первым и обходить тебя»; «Выяви Свою волю и не позволяй другим забывать, кто ты» – эти строки она собственноручно вписала мужу в его дневник еще в 1894 году ¹⁴³. Впоследствии именно царица распустила в придворных кругах сплетню, будто бы Манифест 17 октября был у императора вырван С. Ю. Витте. Император на это не возражал ¹⁴⁴.

Прекрасная мать и верная жена, но неуравновешенная психически и не особенно умная как женщина (чем она отличалась от своей свекрови), Александра Федоровна имела веские личные причины не любить С. Ю. Витте. В частности, за его позицию в вопросе о престолонаследии осенью 1900 года. Император Николай II тогда почти целый месяц (с 1 по 28 ноября) болел брюшным тифом и некоторое время находился даже на грани между жизнью и смертью. Как раз тогда среди придворных появилось течение в пользу передачи престола императрице Александре Федоровне в том случае, если исход болезни ее мужа окажется летальным.

Для обсуждения вопроса было собрано частное совещание в составе министра внутренних дел Д. С. Сипягина, министра иностранных дел графа В. Н. Ламздорфа, министра императорского двора и уделов барона В. Б. Фредерикса, министра финансов С. Ю. Витте и великого князя Михаила Николаевича – сына императора Николая I, бывшего по возрасту самым старшим в императорской фамилии. Совещание высших сановников государства проходило на квартире Д. С. Сипягина, который тогда жил в гостинице «Россия». Сам вопрос о том, кому передать престол, С. Ю. Витте очень удивил. Согласно букве и духу закона о престолонаследии, категорически заявил он, на престол должен вступить брат царя и наследник престола великий князь Михаил Александрович. После обмена мнениями все согласились с заявлением С. Ю. Витте и постановили, чтобы об этом совещании и его заключении было неофициально доложено императрице.

В то самое время, а именно в 1900 году, С. Ю. Витте преподавал великому князю Михаилу Александровичу политическую экономию и финансы. Преподавание завершилось в 1902 году, и лекции, прочитанные С. Ю. Витте великому князю, были впоследствии изданы. С Михаилом Александровичем у С. Ю. Витте установились очень хорошие, почти дружеские отношения: он был приглашаем к великокняжескому завтраку, удостаивался чести сопровождать своего ученика в автомобильных прогулках по парку. Немудрено, что их прогулки были интерпретированы придворной челядью в качестве главного основания той решительной позиции, на которую С. Ю. Витте встал в вопросе о престолонаследии.

Но вернемся к событиям 9–10 октября 1905 года. Императору Николаю II виттевская идея о кости, брошенной недругам, судя по всему, явно приглянулась, и в конце беседы с ним он высказал соображение, что было бы лучше программу действий, изложенную в представленной записке, опубликовать манифестом от высочайшего имени. Как оказалось, оно еще не означало, что решение было окончательно принято. «Самое главное, я знал государя, знал, что мне на него положиться нельзя – безволие, недоверчивость и отсутствие всякого синтеза при довольно развитой способности к анализу» ¹⁴⁵. Пагубные колебания продолжались, хотя никакой реальной альтернативы планам тушения пожара революции, помимо широких уступок общественному мнению, не просматривалось даже в отдаленной перспективе.

11 и 12 октября председатель Комитета министров вообще не имел никаких известий из Петергофа. Чтобы решиться на следующий шаг, императору нужны были неотразимые аргументы в пользу серьезности происходящих в стране революционных процессов. 12 октября забастовку объявила Балтийская железная дорога. Связь между царской резиденцией и столицей, где находились все высшие государственные учреждения, теперь поддерживалась только по морю. В дневнике императора появилась запись: «Для сообщения с Петербургом два раза в день начали ходить „Дозорный“ и „Разведчик“. Милые времена!! Вследствие запоздалого приема сели завтракать в 2 часа».

13 октября из Петергофа на имя С. Ю. Витте полетела высочайшая телеграмма с повелением стать во главе министров и навести порядок в стране. «Только при спокойном течении государственной жизни возможна совместная созидательная работа правительства с имеющими быть свободно выбранными представителями моего народа», – назидательно говорилось в этом странном документе, как будто посланном с другой планеты. Как достичь этого «спокойного течения» жизни? Судя по всему, ясности по этому вопросу не было ни у монарха, ни у тех, кто доставлял ему советы. Перемен в государственном строе царь явно не желал – о программе С. Ю. Витте в телеграмме не говорилось ни единого слова, даже намека и того не было.

В тот же день Николай II дал аудиенцию главноуправляющему Канцелярией по принятию прошений на высочайшее имя барону А. А. Будбергу. Он нашел царя в очень угнетенном состоянии. Николай II с трудом скрывал свое беспокойство и не знал, на что решиться. «Дайте конституцию, сами, без посредников», – убеждал царя А. А. Будберг. Она вернет стране мир и тишину. Затем начнется оздоровление России, больной с головы до ног. Сам акт и те милости, которые он с собой принесет, должны быть такими, чтобы как можно большее число людей было им удовлетворено ¹⁴⁶.

На следующий день в столице был расклеен знаменитый приказ войскам, составленный петербургским генерал-губернатором, товарищем министра внутренних дел Д. Ф. Треповым, со словами: «Холостых залпов не давать, патронов не жалеть». Расчеты на грубую силу, как видно, оставлены не были. Как всякий слабодушный и слабовольный, хотя в житейском смысле и неплохой человек, император Николай II преклонялся перед грубой силой. Ему импонировали простые, недалекие, прямые и сильные по-солдатски люди вроде Д. Ф. Трепова, П. А. Столыпина и им подобных. Царский характер был таков, что он с трудом переносил в своем окружении людей умнее себя, унаследовав эту черту характера от деда, императора Александра II, про которого один современник сказал, что когда царь говорит с умным человеком, то напоминает ревматика, стоящего на сквозном ветру.

Пока в Царском Селе раздумывали, вся страна ждала, кто же возьмет верх: С. Ю. Витте с его реформами либо «…появится очередной приступ мракобесия, который на этот раз, как того с нетерпением ожидали все революционеры, совсем свалит царствующий дом… Надежды эти были весьма основательны, так как царь возбуждал или чувство отвращения, злобы, или чувство жалостного равнодушия, если не презрения; великие князья были совсем или скомпрометированы, или безавторитетны; правительство, не имея ни войска, ни денег и не имея способности справиться с общим неудовольствием и бунтами, окончательно растерялось» ¹⁴⁷.

Лишь 14 октября С. Ю. Витте удостоился высочайшей аудиенции. В Царское Село он отправился пароходом. Погода стояла скверная – шел снег с дождем, корабль сильно качало. В поездке графа С. Ю. Витте сопровождал сенатор Н. И. Вуич. Путники сетовали на постыдность положения, когда подданные должны добираться к своему государю чуть ли не вплавь. Чтобы отвлечься от неприятных мыслей, занимались всеподданнейшим докладом, который начали составлять еще 9 октября на основании уже упоминавшейся записки ¹⁴⁸.

Прямо с пристани председатель Комитета министров отправился во дворец. В беседе с царем он настаивал, чтобы объединенное правительство в эти грозные дни имело популярную среди населения программу неотложных политических реформ. При этом Витте представил царю свой всеподданнейший доклад и сказал, что в случае утверждения он будет являться программой правительства, которое ему поручено возглавить.

Задуманную комбинацию – популярные реформы проводит популярное правительство – разрушил царь. Он решил возвестить населению о переменах в государственном строе высочайшим манифестом. Особого энтузиазма у С. Ю. Витте это не вызывало: туманные обещания манифеста, толкуемые вкривь и вкось, способны были лишь разжечь страсти, чего следовало бы непременно избежать. Прецедент был – хорошо известно, какими драматическими событиями сопровождалось обнародование Манифеста 19 февраля 1861 года. Для успокоения взбудораженных крестьян пришлось несколько раз применять оружие.

Господствовавшее в верхах настроение – это ужас и полная растерянность перед происходившими в стране драматическими событиями. А они обострялись не по дням, а по часам. Вслед за забастовкой петербургского железнодорожного узла (она началась 12 октября) прекратили работу почти все предприятия города. Через три дня стачка охватила всю страну. В политических забастовках приняло участие более 2 млн человек, в их числе служащие государственных предприятий. Даже работники учреждений Государственного банка и те отказались работать, пока не будут проведены политические реформы. Требовали установления демократических свобод (слова собраний, печати и союзов) и созыва Учредительного собрания для перемены формы управления страной. Рабочие требовали еще и 8-часового рабочего дня. В стране начали возникать параллельные органы власти – Советы. Всего в 1905 году было создано 55 Советов рабочих депутатов. Одним из первых в дни Октябрьской политической стачки образовался Петербургский Совет рабочих депутатов.

Сумятица в головах представителей образованного общества как в те дни, так и впоследствии царила полнейшая. Фактов не перечесть. Например, служащие Санкт-Петербургского международного коммерческого банка, вовсю ругая «жидов» и революцию, высказывали пожелания свобод и конституции ¹⁴⁹. «Вообще октябрьские события мне наглядно показали, – писал С. Ю. Витте, – что под влиянием трусости ни одно качество человека так не увеличивается, как глупость» ¹⁵⁰.

В те тревожные дни лишь немногие в правящих сферах понимали, что брошенная кость, чтобы на нее «обратились все пасти», должна быть для этих пастей привлекательной. Понял это в конце концов и император Николай II. 14 октября вечером С. Ю. Витте получил повеление прибыть в царскую резиденцию на следующий день в 11 часов утра, имея при себе готовый проект высочайшего манифеста. Ввиду нездоровья председателя Комитета министров документ составлял бывший у него в тот вечер князь А. Д. Оболенский. На следующее утро, 15 октября, захватив с собой князя и сенатора Н. И. Вуича, С. Ю. Витте отправился морем в Петергоф. Ему сопутствовал еще и министр императорского двора барон В. Б. Фредерикс, в присутствии которого князь А. Д. Оболенский прочел составленный им проект манифеста.

В нем было три пункта: первый о свободах, второй о расширении избирательных прав и третий о предоставлении этих прав рабочим. От последнего по указанию С. Ю. Витте тут же отказались. Он был заменен пунктом, расширявшим полномочия Государственной думы. Между тем в «Записке» 9 октября и всеподданнейшем докладе вопрос о компетенции Государственной думы был тщательно обойден. Уклончивость С. Ю. Витте не следует понимать в том смысле, что он был согласен с концепцией «булыгинской» Думы. Сам он объясняет свою позицию следующим образом.

«Было бы безгранично наивно полагать, – пишет он в мемуарах, – что если Думе придан совещательный характер при всех прочих парламентских атрибутах, то от этого что-либо может измениться. Либо вовсе не следовало ее учреждать, либо при основании нужно было снабдить ее минимумом совершенно необходимых полномочий. В противном случае неизбежна революционная сумятица». Булыгинский закон о законосовещательной Думе – свидетельство реформаторского убожества правящих российских сфер; «…совещательный парламент – это поистине есть изобретение господ чиновников-скопцов» ¹⁵¹. Но это только одна сторона дела. Есть и другая.

Избирательный закон 6 августа совершенно сознательно давал преимущество при выборах крестьянам, которые представляли собой совершенно темную массу, стоящую вне политики и потому неспособную к нормальной законодательной работе. Следовало ожидать, что они могут пойти, в случае неблагоприятного развития политической обстановки, на поводу у либеральной интеллигенции из дворян, которая кого угодно может обворожить сладкими и умными речами, либо у «сознательного пролетариата». Дворянство еще со времен «царя-освободителя» только и мечтало о том, чтобы ограничить власть царя в свою пользу, чтобы управлять вместе с ним. Оно бы примирилось и с буржуазией, допустило бы ее к дележке сладкого пирога власти, но тут совершенно неожиданно на политической арене появилась еще и третья сила, а именно: «сознательный пролетариат». «Между тем, последний для сих близоруких деятелей вдруг только в сентябре 1905 г. появился во всей своей стихийной силе. Сила эта основана и на численности, и на малокультурности, а в особенности на том, что ему терять нечего. Он, как только подошел к пирогу, начал реветь как зверь, который не остановится, чтобы проглотить все, что не его породы». С этой поры начал набирать обороты неудержимый процесс поправения и буржуазии и дворянства. Когда стало ясно, что конституция не может быть дворянской, вот тогда «…вся та часть дворянства, которая носит в себе только проглоченную пищу, а не идеи», начала явно или стыдливо «…исповедовать идеи таких каторжников (они и на это не способны, а просто сволочи), как Дубровин, Пуришкевич и пр.» ¹⁵². Этой мысли С. Ю. Витте, при всей ее резкости и некоторой шероховатости, не откажешь в проницательности.

Между тем пароход, на котором редактировался проект конституционного манифеста, причалил к пристани. Председатель Комитета министров вместе с министром императорского двора отправился во дворец, поручив князю А. Д. Оболенскому и Н. И. Вуичу немедленно составить новую редакцию манифеста по преподанным им указаниям.

Во дворце к ним присоединились великий князь Николай Николаевич и генерал-адъютант Оттон Борисович Рихтер. Вчетвером они вошли в царский кабинет.

К всеподданнейшему докладу в тот же день приехал и военный министр генерал-лейтенант А. Ф. Редигер. Пока в царском кабинете шли разговоры, он находился в приемной комнате и ему были слышны из-за двери громкие голоса. В час дня А. Ф. Редигера пригласили войти. «Государь стоял у письменного стола и, поздоровавшись, предложил мне перейти на обычное место к окну, сам он оставался у письменного стола, где, кажется, укладывал папиросы. Он был взволнован, лицо раскраснелось, голос был неровен» ¹⁵³. Еще бы – императору вновь предложили выбор между военной диктатурой и конституцией. Царь явно склонялся к силовому решению проблемы, но не находилось подходящих кандидатов в диктаторы. Пришлось выбрать конституцию. Новое совещание было назначено на три часа пополудни уже по готовому проекту царского манифеста, обещавшего бурлившей стране новую эпоху ее истории.

Когда С. Ю. Витте вернулся из дворца на пристань, проект был уже готов. В нем говорилось, помимо свобод, о расширении избирательных прав и о даровании будущей Государственной думе законодательных функций. Поначалу С. Ю. Витте склонялся к приостановке выборов до переделки избирательного закона, но после недолгого размышления решил, что откладывать выборы нежелательно. В своем проекте манифеста граф С. Ю. Витте, желая того или нет, следовал программе, которая была выдвинута земской оппозицией в сентябре 1905 года ¹⁵⁴.

В три часа проект конституционного манифеста был представлен императору. При обсуждении никем из присутствующих серьезных замечаний высказано не было. Царь по своему обыкновению отложил окончательное решение и, положив манифест в стол, заявил, что помолится Богу, подумает и скажет С. Ю. Витте, решится он на подписание его или нет. Молиться царь не стал, думать тоже. Отпустив визитеров, он тотчас же вызвал к себе на 18 часов того же дня барона А. А. Будберга и члена Государственного совета И. Л. Горемыкина. Им Николай II и задумал поручить подготовку новой редакции манифеста. Виттевский вариант ему явно пришелся не по душе.

У барона А. А. Будберга был готов свой проект высочайшего манифеста. Над ним он трудился всю ночь с 13 на 14 октября. В 22 часа 15 минут 15 октября барон читал его императору. Царь был бледен и выглядел усталым. К ужасу Николая II и Горемыкина, проект Будберга оказался еще более радикальным, чем проект Витте – в нем, в частности, предусматривалась ответственность министров перед Государственной думой за «общий ход государственного управления». «Когда я дошел до амнистии и уничтожения смертной казни, поднялся большой крик», – вспоминал А. А. Будберг ¹⁵⁵.

И. Л. Горемыкин изложил свое кредо: никаких манифестов не нужно, требуются лишь строгие репрессии в комбинации с частичными реформами. Действовать надо силою и уповать на милость Божию. Царь склонятся к точке зрения И. Л. Горемыкина, но сомневался в осуществимости репрессий. Революция уже вовсю идет, армия пока лояльна, но солдаты могут не выдержать. К тому же их мало – большая часть войск все еще за границей. Поэтому придется пойти на уступки. А. А. Будберг, как составитель альтернативного проекта, сказал речь, в конце которой заявил: нужен только манифест, без сопроводительной программы, иначе все лавры достанутся Витте.

Ночь с 15 на 16 октября ушла на доработку манифеста.

A. А. Будберг трудился до 4 часов утра, И. Л. Горемыкин и B. Н. Орлов (помощник начальника военно-походной канцелярии императора) были все время рядом и помогали ему советами. На вооружение был взят проект С. Ю. Витте. К утру изготовили несколько вариантов манифеста. Один из них А. А. Будберг счел наилучшим. С ним он познакомил промежуточную инстанцию – министра двора. Добропорядочный человек, настоящий рыцарь, барон В. Б. Фредерикс, как характеризовал его А. А. Будберг – «…полное ничтожество, которое ниже всякого понимания. Он не только не способен на какую-либо идею, но даже не в состоянии понимать мысли других…» ¹⁵⁶.

В 2 часа пополудни 16 октября началось чтение проектов царю. Читал «Влади» Орлов, но полюбившуюся редакцию А. А. Будберг попросил разрешения озвучить самому. На ней император Николай остановился окончательно. В лакейскую уже притащили печатный станок. Около пяти часов император еще раз пригласил к себе всю компанию. А. А. Будберг вновь огласил весь текст. Император решился и сказал, что требуется сделать копию от руки и он отойдет на пару минут, чтобы показать этот экземпляр императрице ¹⁵⁷. А. А. Будберг говорил, что, подписав Манифест, император поставит себя в такое положение, что все великолепие будет исходить только от него. Витте переживет это, если он печется об интересах страны, а не о своих собственных. Император высказал свою волю: манифест в редакции A. А. Будберга будет подписан, пусть только его прежде министра юстиции посмотрит С. Ю. Витте.

Весь день 16 октября граф С. Ю. Витте провел в напряженном ожидании. Как только до него дошли слухи, что над текстом его проекта производятся какие-то манипуляции, он немедленно позвонил во дворец и просил барона B. Б. Фредерикса передать императору, что о всех изменениях проекта манифеста его, графа С. Ю. Витте, как единственного кандидата на должность главы обновленного правительства, нужно поставить в известность до подписания. В противном случае пусть во главе всего предприятия становятся авторы сделанных изменений. В тот же день C. Ю. Витте ожидал неприятный сюрприз. Около 12 часов ночи к нему домой на Каменноостровский проспект явился барон В. Б. Фредерикс с начальником канцелярии генерал-майором А. А. Мосоловым. Они принесли ошеломляющее известие – его проект манифеста изменен не редакционно, а по существу. Во-первых, в нем провозглашалось, что все свободы (неприкосновенность личности, слова и совести) даровались населению со дня опубликования манифеста («ныне же»), тогда как по замыслу С. Ю. Витте введение в жизнь этих свобод должно составлять предмет занятий правительства. Во-вторых, о расширении прав Государственной думы в проекте А. А. Будберга – И. Л. Горемыкина, в отличие от проекта С. Ю. Витте, не говорилось вовсе: она должна была лишь рассматривать внесенные в нее «законодательные предположения». Не говорилось и о праве народного представительства контролировать закономерность действий правительства ¹⁵⁸. Наконец, приглянувшийся императору вариант манифеста не согласовался со всеподданнейшим докладом С. Ю. Витте, уже одобренным и ждущим своего опубликования вместе с манифестом.

Стало ясно – от страха дворцовая камарилья совсем потеряла голову. Ведь немедленное введение гражданских свобод становилось в явное противоречие с действующими законами, в том числе и печально знаменитым «Положением о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия» (коротко – Положения об охране). Принятое 14 августа 1881 года на три года, оно всякий раз по истечении срока продлялось вплоть до крушения самодержавия в марте 1917 года. Положение давало право министру внутренних дел и генерал-губернаторам объявлять любой район страны на исключительном положении, если они сочтут, что для поддержания общественного порядка действующих законов недостаточно. Затем управление делалось совсем простым – губернские власти могли без всякого следствия и суда воспрещать и закрывать что угодно, кого угодно увольнять и арестовывать. Осенью 1905 года на значительной части территории Российской империи действующие постоянные законы не применялись, а применялось пресловутое Положение об охране.

Уже нельзя было просто игнорировать либеральную интеллигенцию, почти единодушно требовавшую от царя народного представительства с законодательными правами. Впрочем, голову потеряла и цензовая общественность, также метавшаяся из стороны в сторону, из крайности в крайность. Например, столичные банкиры требовали введения военного положения при одновременном даровании «русскому народу широких реформ и свобод». Как в обстановке военного времени соблюсти такую, например, фундаментальную гражданскую свободу, как неприкосновенность личности, они, наверное, затруднились бы внятно объяснить.

Ознакомившись с документом, привезенным бароном B. Б. Фредериксом, С. Ю. Витте предпринял последнюю попытку компромисса: он предложил ограничиться публикацией только его всеподданнейшего доклада с программой реформ. На это предложение барон ответил отрицательно, указав, что вопрос о манифесте решен бесповоротно. Тогда C. Ю. Витте предъявил ему (а следовательно и царю) ультиматум: либо принимается его редакция манифеста вместе с докладом, либо он категорически отказывается от предложения стать во главе правительства. Он, граф С. Ю. Витте, верноподданный слуга своего государя, готов трудиться на любом второстепенном посту, поскольку видит, что император ему не доверяет. Как впоследствии писал князь Н. Д. Оболенский, «…высказанное графом Витте предположение имело за собою несомненное основание, так как ближайшие к Государю лица не верили в искренность графа Витте и были убеждены, что он в своих честолюбивых намерениях стремится стать президентом Российской республики и что, в предвидении возможности такого факта, находит себе объяснение та выдающаяся ласка и любезность, предметом которых сделался граф Витте при возвращении из Портсмута со стороны германского императора Вильгельма II, прозревшего в нем будущего русского республиканского президента».

Утром 17 октября об отказе С. Ю. Витте принять на себя объединенное министерство в случае опубликования манифеста в редакции И. Л. Горемыкина – А. А. Будберга было доложено императору. Узнав об ультиматуме С. Ю. Витте, царь впал в величайший гнев, затем растерялся и не знал, что предпринять. Наконец во дворец были приглашены великий князь Николай Николаевич и граф С. Ю. Витте; последний прибыл только в полпятого вечера. Вначале Николай II принял великого князя, командующего столичным военным округом, наедине, и тот заявил ему, что ввиду нехватки надежных войск к военной диктатуре прибегнуть никак невозможно. Поэтому выход из положения, предложенный С. Ю. Витте, ему представлялся единственным. Царь смирился с неизбежным и в присутствии В. Б. Фредерикса, С. Ю. Витте и великого князя Николая Николаевича подписал Манифест и утвердил всеподданнейший доклад председателя Комитета министров.