Текст книги "Последний штурм — Севастополь"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 31 страниц)

СОЮЗНИКИ ЛЕТОМ 1855 г. ИТАЛЬЯНЦЫ В КРЫМУ

К августу 1855 г. войска союзников в Крыму находились под влиянием неудачного июньского штурма, стоившего им огромного числа совершенно напрасных жертв. Особенно это сказалось на состоянии английских солдат и офицеров, которые кроме общей психологической и физической усталости начали сомневаться в перспективах затеянного правительством предприятия. Священник Морской бригады Келли писал, что в военной среде появилось непонимание необходимости затягивания войны, слишком дорого обходившейся Великобритании. Но отдадим должное мужеству солдат Англии, с упорством и каким-то свойственным только им фатализмом переносившим тяготы судьбы, выполняя свой скорбный долг в окопах и на батареях у стен Севастополя.^{101}

Союзники быстро осознали, что для продолжения войны в Крыму, а тем более изменения ситуации в свою пользу, необходимо менять тактику. «…К несчастью, в этом мире не все идет по воле наших желаний. Теперь нужно отказаться от прямой атаки. Есть комбинация, которая должна обеспечить счастливый исход кампании; но нужно прибытие больших войсковых подкреплений, нами ожидаемых. Русские, это следует признать, ведут прекрасную оборону. С ними операция осады – нелегкое дело».^{102}

Воодушевленные достигнутыми, пусть и ценой немалых жертв, результатами весенних боев за передовые позиции под Севастополем, союзники решились на новый штурм города.

Я не ставлю задачей описание этого кровопролитного боя, закончившегося полным провалом. Наиболее значительным последствием штурма стало осознание командованием англо-французского контингента необходимости коренного изменения характера ведения военных действий в Крыму и прилегающей акватории Черного моря. То, что вначале только подразумевалось, в июле-августе 1855 г. стало неуклонно воплощаться в реальность.

Одним из наиболее значимых для союзников событий стало прибытие в Крым сардинского военного контингента.

В лице прибывшей на театр военных действий в Крым сардинской (пьемонтской) армии русские получили в 1855 г. серьезного противника, по боевым качествам совершенно не уступавшего, а по некоторым параметрам и превосходившего ставшего привычным для них противника – англо-франко-турецкий контингент.

После поражения в войне с Австрией в 1848–1849 гг., в котором итальянский солдат, несмотря на неблагоприятный исход общего хода кампании, продемонстрировал великолепные качества, армия Сардинии была реформирована в соответствии с современными принципами ведения боевых действий. Солдаты и офицеры ее отличались высоким патриотизмом и видели в своем участии в Крымской войне возможность решения государственных проблем, в том числе и, прежде всего, перспективы объединения Италии. Хотя, с другой стороны, участие итальянских солдат в Крымской войне некоторые политики прошлого века считали авантюрой политики Кавура, не принесшей своих результатов и ничего не давшей Италии, а саму войну крайне непопулярной:^{103} «…Войска сардинские были воспитаны в истинно военном духе; нижние чины были выносливы, трезвы, расторопны и скромны, а офицеры отличались усердием к службе и преданностью долгу; несмотря на свой энтузиазм».^{104}

^{Эвакуация раненых из Балаклавы. Рисунок В. Симпсона. 1855 г.} 

Сардинская армия состояла из войск действующих, резервных и милиции, называвшейся национальной гвардией, в комплексе представлявших цельную, хорошо управляемую структуру: «…организация сардинской армии представляла стройную систему, причем особенного внимания заслуживали многочисленные резервные войска и учебные части».^{105}

Действующая армия имела в своем составе пехоту, кавалерию, артиллерию, инженерные и обозные войска.^{106} Общая ее численность в военное время могла достигать 80 тыс. человек. В пехоте, кавалерии и артиллерии были резервные части (до 38 тыс.), предназначенные для восполнения потерь во время войны. Они насчитывали 21 полк в пехоте, 8 – в кавалерии и 2 – в артиллерии.

Энгельс хорошо отзывался о подборе солдат в этой армии. Говоря об их внешнем облике, физических данных, униформе, он утверждал, что они производят впечатление лучшее, чем многие другие европейские армии. Сардинская армия по своей обученности, организованности и дисциплине личного состава не уступала лучшим армиям середины XIX в., а по некоторым позициям превосходила их. Горький, но достаточный военный опыт был получен во время войн 1848 и 1849 гг. Он был проанализирован, переработан и воплощен в новом Уставе 1853 г. Прусский генерал Виллизен высоко оценивал итальянцев во время этих кампаний.

Система организации военной службы и комплектования армии напоминали французскую. Сама служба была обязательной для всех граждан государства «…без различия сословий и образования»,^{107} в то же время, по системе призывов на военную службу и во многом другом строилась по образцу и подобию армии Пруссии. Но, в отличие от немецкой армии, в сардинской гражданам разрешалось, как и во Франции, использовать для замещения исполнения своих обязанностей других лиц. Призыву подлежали граждане, достигшие возраста 20 лет. Срок службы составлял 8 лет. В армии было очень сильно влияние церкви. Среди офицеров, несмотря на утверждение английских газетных корреспондентов из Крыма «…что, почти все пьемонтские офицеры – по происхождению дворяне», многие вышли из солдатской среды, заслужив свои эполеты личной храбростью на полях сражений. Для получения офицерского звания они должны были пройти двухлетний курс обучения в военном училище.

^{Прощание с умершим главнокомандующим английской армией в Крыму генералом лордом Рагланом. Рисунок В. Симпсона. 1855 г.} 

26 апреля (8 мая) 1855 г. сардинский корпус под командованием генерал-лейтенанта Альфонсо Ла-Мармора высадился в Крыму. Это была внушительная сила.

Командующий – генерал-лейтенант Альфонсо Ферреро де ла Мармора

Начальник штаба – подполковник Петити ди Рорето

Начальник артиллерии – полковник Вальфар Ди Бонзо

Начальник инженерных войск – майор Серра

Начальник интендантской службы – генерал-майор Де Каверо. (до 17.08)

Начальник стрелков – подполковник Де Сент Пьерре

Начальник медицинской службы – доктор Комисетти

Временный кавалерийский полк – полковник Де Савори

Временный артиллерийский батальон – майор Маработто

Временный саперный батальон – майор Серра

Первая дивизия – генерал-лейтенант Джовани Дюрандо

Начальник штаба – майор Авогардо Ди Казанова

2-я временная бригада – генерал-майор Фанти

2-й временный полк – подполковник Беретта

1-й батальон (из 3-го пехотного полка) – майор Джиббоне

2-й батальон (из 4-го пехотного полка) – майор Джаравелли

3-й батальон (из 5-го пехотного полка) – майор Брижноне

4-й батальон (из 6-го пехотного полка) – майор Реджис

2-й батальон берсальеров – майор Бонарделли

7-я полевая артиллерийская батарея – капитан Мелли

3-я временная бригада – полковник, позднее генерал-майор, Киалдини

3-й временный полк – подполковник Деросси

1-й батальон (из 7-го пехотного полка) – майор Лонжони

2-й батальон (из 8-го пехотного полка) – майор Корте

3-й батальон (из 13-го пехотного полка) – майор Балено

4-й батальон (из 14-го пехотного полка) – майор Берберис

3-й батальон берсальеров – майор Бертаделли

10-я полевая артиллерийская батарея – капитан Куажлиа

2-я дивизия – генерал-лейтенант Ардиго Тротти, сменил 7 июня умершего генерал-лейтенанта Ферреро Делла Мармору

начальник штаба – майор Поррино

4-я временная бригада – генерал-майор Ди Монтевеччо

Формально сардинцы имели собственное командование, но административно подчинялись английскому главнокомандующему. Изначально итальянцы расположились у Балаклавы. Место для главной квартиры Ла-Мармора выбрал в Кадыкое, где над своим домом вывесил огромный национальный флаг с гербом Сардинии.

Несмотря на тщательную подготовку экспедиционного корпуса, итальянцы в кратчайший срок познали все «прелести» жизни в Крыму. С «болезнями» английской системы тылового обеспечения сардинский контингент познакомился благодаря помешанным на бюрократии британским военным чиновникам.

«Блестяще» организованное английскими союзниками снабжение под Севастополем привело к тому, что в скором времени почти 50% сардинских солдат были больны. Недостаток витаминов в рационе вызвал массовое поражение личного состава куриной слепотой, которую окрестили «военной слепотой». Этого недуга смогли избежать лишь офицеры, имевшие возможность приобретать в магазинах Балаклавы необходимые дополнительные продукты питания, пусть и по баснословным ценам.

Нужно признать, что к этому времени сами англичане, ценой невероятных усилий и скандалов на правительственном уровне, сумели частично избавиться от проблем начального периода войны. По мнению историка военной медицины из США полковника Роберта Андерсона, опиравшегося на данные главного хирурга британской армии сэра Томаса Лонгмора, опубликованные в 1883 г., усиленное внимание английской военной администрации к состоянию медицинского обеспечения войск сыграло свою роль. Английский контингент в значительной мере стал менее подвержен заболеваниям. Однако резко возросло число больных среди французов и только что прибывших сардинцев.^{108}

20 мая, во время первого смотра сардинских войск, которых к этому дню прибыла половина, в строю насчитывалась лишь 4226 человек при 250 лошадях. Но несмотря на это, с 25 мая итальянцы начали выполнять собственные боевые задачи.

Отбросим разговор о политической составляющей, побудившей правительство этого итальянского государства вступить в войну на стороне ведущих европейских держав. Несомненно, что она имела вполне объяснимые (для сардинских солдат и офицеров, естественно) основания. Можно сказать, что они были более мотивированы в этой войне, чем солдаты любой из другой армий союзного контингента. Именно эта мотивация в предстоявшем сражении на Черной речке являлась причиной высокого боевого духа итальянских частей, стремившихся своим участием в Крымской войне решить цели государственного объединения своей родины.

УСИЛЕНИЕ ПОЗИЦИЙ СОЮЗНЫХ ВОЙСК

По мере прибытия в Крым подкреплений союзники начали медленно, но упорно и безостановочно расширять свои позиции. При этом продвигали работы не только в сторону крепости, но и в восточном направлении, достигая этим прежде всего возможность вести осадные действия, не опасаясь удара русской армии, находившейся вне циркумвалационной линии, но постоянно угрожая ей. Особенно это стало очевидным весной, «… когда …прибыли новые французские дивизии и вместо того, чтобы противопоставить их неприятелю внутри Крыма, как мы все предполагали, подкрепление было употреблено для расширения фронта атак. Нам стало слишком тесно на плато. На этом основании 1-я и 2-я дивизии 2-го корпуса, а также вся наша кавалерия и артиллерия резерва под командованием генерала Канробера снова спустились в долину. Кавалерия, двигаясь во главе, пересекла Трактирный мост и, следуя по большой дороге, вышла на возвышенности, в то время как пехота преодолела склоны с фронта. Русские, застигнутые врасплох и, впрочем малочисленные, бежали в полнейшем беспорядке, не успев унести наибольшую часть имущества и ограничившись тем, что послали в нас несколько ружейных выстрелов».^{109}

^{Опрос пленных солдат союзных армий в Севастополе. Рисунок В. Тима. 1855 г.} 

С этого времени, ставшие вскоре Голгофой для русской пехоты Федюхины высоты, начали оформляться союзниками в оборудованные позиции. Нужно отдать должное грамотному использованию местного естественного природного комплекса неприятельскими саперами. Им удалось превратить его в препятствие, пусть и не абсолютно непроходимое, но с фактом наличия которого приходилось считаться, особенно при попытке атаки направленной на восточные или юго-восточные склоны высот: «…Французские войска остались на высотах между дорогой и Шулиу до полудня, затем удалились и стали лагерями. Пехота… заняла два Федюхиных холма на севере от Бахчисарайской дороги; конные войска стали биваком почти на краю того места, где была знаменитая Балаклавская атака, в то время как пьемонтцы занимали Чоргун и растягивались по возвышенностям слева от Кретзен и Черной (Гасфортовых высот). Федюхины горы были необходимы союзникам и для доминирования над Байдарской долиной, которая представляла собой пространство, способное прокормить кавалерию.

В тот же день, из страха перед контрнаступлением русских, было заложено предмостное укрепление у Трактирного моста, а вода из Шулиу снова пущена в канал.

Этот канал, перекрытый нами, когда после Альмы мы спустились в долину Черной, нес в Севастополь почти всю потреблявшуюся там воду. После того как его перекрыли, русским пришлось отправляться за водой к Бельбеку, поскольку колодцы и фонтаны внутри города обеспечивали столь огромные потребности лишь в незначительной степени».^{110}

Наращивая в течение первой половины 1855 г. силы полевой артиллерии в Крыму, французы, вновь прибывающие батареи устанавливали на Федюхиных высотах и в их районе.

Французская артиллерия под Севастополем в 1855 г.

Соединение	Батарей	Орудий	Личный состав	Конных батарей	Конных орудий	Личный состав	Обслуживание	Всего личн. состава
1-й корпус	9	54	264	1	9	24	154	442
2-й корпус	8	48	240	2	12	48	178	466
Резервный корпус	8	48	240	2	12	48	149	437
Кавалерия				2	12	52	149	52
Главный резерв	4	24	96	2	12	48		144
Осадный мобильный парк							626	626
Всего	29	174	840	9	54	220	1127	2 071
Прибыло к 1855 г.	9	54
Всего к 1855 г.	38	228

Как и французы, сардинцы, заняв примыкающие к Федюхиным и оставленные русскими высоты, в короткий срок превратили их в позиции собственной артиллерии. Они были устроены с возможностью ведения флангового огня на случай лобовой атаки русскими французских позиций. Решение оказалось предусмотрительным и уже скоро эти батареи оказали существенную помощь союзникам в отражении наступления.

ПРИНЯТИЕ РЕШЕНИЯ: ВЫБОР НАПРАВЛЕНИЯ ГЛАВНОГО УДАРА

«Лучшее средство ни на что не решиться – это собрать военный совет».

Наполеон

СТОЛИЧНЫЙ ГОСТЬ

В решении русского командования об очередном намечающемся полевом сражении с противником преобладал скорее политический, а не военный замысел. Это уже не мое заключение, это – общепринятая аксиома, с которой трудно не согласиться. В решении скорее ощущались изменения, связанные с недавней сменой власти на престоле Российской империи, чем сложившаяся действительная ситуация на театре военных действий в Крыму.

При планировании операции в большей степени учитывалось хитросплетение дворцовых интриг, а не реальная военная польза, которую она могла принести. Было понятно, что мысль о необходимости нанесения удара по союзным войскам рождалась в Петербурге, на месте требовалось лишь реализовать ее, нужны были исполнители. Несомненно, что именно политическая составляющая планирования, которая в результате грубейших тактических просчетов привела к стратегическому поражению, была превалирующей над военным смыслом.

Определенную роль в грядущих событиях сыграло прибытие в Севастополь генерал-адъютанта Павла Александровича Вревского, командированного из Петербурга еще июне месяце, для того чтобы «…собрать на месте сведения, в которых нуждалось военное министерство, и войти в личное соглашение с главнокомандующим по поводу различных вопросов, касающихся продовольствования и подкрепления вверенной князю Горчакову армии».^{111} На его деятельности и выводах, сделанных за время короткого пребывания в Севастополе, последних днях его жизни, остановимся ниже.

Мнения, высказываемые о бароне современниками и сегодняшними исследователями различны. Амплитуда колебаний невероятно широка. Одни, как, например, В.Н. Борисов, считают его высокообразованным человеком, имеющим громадный военный опыт, многократно награжденным и обласканным самодержцем. Бесспорно, все это так. «Энергичный, неутомимый, в высшей степени деятельный, он справедливо снискал себе уважение и признательность высших властей за его способности администратора».^{112}

Современники превозносили его организаторский талант: «… с редкой способностью не только как генерала, но и превосходного администратора, ту теплоту сердца, при необыкновенно очаровательном уме, которое соделывают людей, одаренных сими качествами чрезвычайно всегда симпатичными».^{113}

Но будем объективны: как бы мы не сожалели о смерти Вревского, мы должны помнить, что именно его стараниями (равно как деятельностью, так и бездеятельностью) русские войска угодили в кровавую западню Черной речки, в которой «на мясо» пошли не самые плохие армейские части Российской армии. Его военный опыт, о котором с таким пафосом пишет вышеупомянутый автор, не более чем опыт командировок на театры локальных военных конфликтов, а его военное образование не имело продолжения и свелось к стремлению максимально приблизиться к императорскому двору. Лично несомненно храбрый, он в своей военной карьере много участвовал, но почти не командовал.

Генерал Павел Вревский, воспитанник школы гвардейских подпрапорщиков и юнкеров, сделал блистательную военную карьеру. Воевать он начал в девятнадцать – в Турецкую кампанию 1828 г. в Болгарии. В первом же бою, при штурме крепости Варна, получил он свое первое ранение – пулю в живот. В 1830–1831 гг. принимал участие в подавлении Польского восстания и взятии Варшавы, воевал в Черногории, где под ним была убита лошадь, служил на Кавказе, «принимая участие в разных экспедициях и делах с горцами», где был ранен пулей в правую ногу. Там Вревский состоял начальником конно-горской милиции (отрядов, сформированных из местного населения), отличался большим личным мужеством и, как вспоминают современники, всегда был впереди войск. Павел Александрович был дружен с армейским капитаном Львом Пушкиным, братом прославленного поэта…. «Боевая кавказская жизнь, – характеризует Вревского современник, – прямо соответствовала рыцарскому характеру молодого воина. Притом и служба была ему не мачеха, а мать: в короткое время он получил два чина за отличие». В 1838 г. блестящего боевого офицера (ему 28) переводят в Петербург – в военное министерство. Несомненно, начальники, помимо его воинской доблести, различили в нём и незаурядные административные способности. В министерстве он характеризуется как «энергичный, неутомимый, в высшей степени деятельный». В 37 лет Вревский произведен в генерал-майоры, вступил в должность директора канцелярии военного министерства и назначен в свиту Его Императорского Величества Николая I.^{114}

^{Французские позиции под Севастополем. Рисунок В. Симпсона. 1855 г.} 

В свитской карьере барон преуспел. Стратегия ожесточенных дворцовых сражений стала ему более знакомой и привычной, чем рутинная тактика полевых действий. Потому будем немного циничны: отделим несомненный патриотизм и доблесть «отца солдатам» Вревского, от его не меньшего стремления «слуги царя» угодить самодержцу, при этом не считая, сколько человеческих жизней для этого потребуется.

20 июля 1855 г. император, основываясь на информации, получаемой из Севастополя и расчетах, сделанными Вревским, на которых мы ниже остановимся, писал князю Горчакову: «Ежедневные потери неодолимого Севастопольского гарнизона все более и более ослабляющие численность войск ваших, которые едва заменяются вновь прибывающими подкреплениями, приводят меня еще более к убеждению, выраженному в последнем письме, в необходимости предпринять что-либо решительное, дабы положить конец сей ужасной бойне, могущей иметь, наконец, пагубное влияние на дух гарнизона.

В столь важных обстоятельствах, дабы облегчить некоторым образом лежащую на вас ответственность, предлагаю вам собрать из достойных и опытных сотрудников ваших военный совет. Пускай жизненный вопрос этот будет в нем со всех сторон обсужден, и тогда, призвав на помощь Бога, приступите к исполнению того, что признается выгоднейшим».^{115}

Арифметика Вревского была простой и потому действительно убедительной. Он докладывал военному министру, что только за 9 дней с 13 по 21 июля 1855 г. лишь от неприятельских выстрелов гарнизон Севастополя потерял 2261 человека. К ноябрю число убитых и раненых могло дойти до 30000. Крепостные бастионы постепенно превращались в гигантскую мясорубку с невероятной жадностью перемалывающей уже не сотни – тысячи солдат и матросов, офицеров, адмиралов и генералов, простых обывателей города. К этому времени были уже убиты наиболее влиятельные и авторитетные организаторы обороны города: адмиралы Корнилов, Истомин и Нахимов. Прибывающие офицеры не знали обстановки и нужно было время, чтобы им «…приучаться к своей новой деятельности».^{116}

Основываясь на своих расчетах, Вревский «…полагал необходимым, по прибытию ожидаемых подкреплений, не отлагая далее, предпринять что-либо решительное, дабы во что бы то ни стало выйти наконец из того тяжкого положения, которое гарнизон Севастопольский выдерживал уже более десяти месяцев».^{117}

Логика элементарная. Вревский подсказывал выход из положения, в котором находились русские войска под Севастополем к тому времени. Все понимали, что группировка своих сил настолько велика, что Крым неприятелю уже никак не взять. Но и Севастополь становился «черной дырой» в которую улетают деньги, люди, продукты и порох… При этом с каждым месяцем дыра эта становится все прожорливее и прожорливее. Поэтому оставалось или победить, что было совсем маловероятно, или уйдя из крепости, не дать союзникам открыть еще одну операционную линию – на Перекоп.

Решили попробовать сначала победить: «…бесспорный и блестящий успех русской армии при отражении штурма 6(18) июня не очень окрылил царя, а упорно продолжавшиеся в июне и июле бомбардировки Севастополя заставили его окончательно стать на такую точку зрения: севастопольский гарнизон систематически истребляется, и пополнения не могут вполне покрывать эти потери, – сдать Севастополь все равно придется. Так не лучше ли хоть дать решительный бой, выйти в поле и попытаться сделать то, что не удалось при Инкермане, т.е. сбросить неприятеля с окрестных высот и заставить его снять осаду».^{118}

В этом решении чувствуется господствовавшее в европейской военной мысли влияние А. Жомини, привлекавшегося к планированию операций Крымской войны, безосновательно утверждавшего, что победу над противником следует достигать не маневрированием, а решительным сражением. Военные труды этого мыслителя еще к началу Крымской войны утеряли свое значение и перестали быть сборниками передовых идей в военном искусстве. Скажем так: к войнам начала века он не успел, а к середине XIX в. безнадежно опоздал. Однако слепое преклонение перед его идеями не только сохранялось, но иногда и доминировало в русской военной мысли. Отсюда и неуклюжесть в маневрировании русской армии, постоянное упреждение ее замыслов неприятелем. К слову сказать, увлекшиеся воззрениями Жомини французы, особенно Наполеон III, поплатились за это под Седаном в 1870 г., когда пытались, сосредоточив в одном месте крупную группировку войск, в генеральном сражении сокрушить постоянно маневрирующих пруссаков.^{119}

Интересно, что почти все, причастные в той или иной степени к разработке замысла грядущего сражения, впоследствии дружно утверждали, что заранее не верили в его успех. Однако это не помешало им своей волей обречь на героическую, но бессмысленную смерть тысячи своих соотечественников.

Откажемся от названия их действий «преступными». Подобное слишком громко и не соответствует истине. Они действовали как могли и как умели. Это было системой. Отсутствием принципиальности и нежеланием идти против воли лица, приближенного к императорскому престолу, они подписали приговор и обрекли на напрасную гибель тысячи солдат и офицеров; некоторым из них это безволие, замешанное на угодничестве, тоже стоило собственной жизни. Возразить воле самодержца хватило характера лишь немногим. Тем более, уже не нужно было переубеждать главнокомандующего – что делать. Было ясно, что «…обороняющемуся оставалось только принять против союзников какие-либо решительные меры, чтобы выйти из того затруднительного положения, в котором застал нас одиннадцатый месяц обороны, или же добровольно очистить Южную сторону Севастополя, чтобы сосредоточить армию для действий в поле».^{120}