Текст книги "Последний штурм — Севастополь"

Автор книги: Сергей Ченнык

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 31 страниц)

ГИБЕЛЬ ГЕНЕРАЛА РЕАДА

«Как пали сильные, погибло оружие бранное!»

Царь Давид, Вторая книга царств. 1, 25–27

Все сражение генерал Реад находился под неприятельскими пулями у каменного верстового столба в районе Трактирного моста. Сейчас трудно предполагать, что творилось в душе заслуженного генерала, на глазах которого уходила в никуда вторая из его дивизий. Вряд ли он мог полностью осознавать происходившее с его войсками. «Туман до такой степени был густ, что издали трудно было что-либо распознать, но он приносил нам ту пользу, что неприятельский огонь не мог быть слишком метким».^{447} Единственной информацией были доклады дивизионного квартирмейстера, отправлявшего полки в атаку и возвращавшегося к корпусному и дивизионному командирам.

Но уже вскоре, когда из тумана стали выходить поредевшие батальоны, критическое положение русской армии стало очевидным. К сожалению, этого не видел сам Горчаков, после неудачного штурма приказавший атаковать высоты силами целой дивизии. Но так как к тому времени из состава дивизии остались лишь два полка 1-й бригады, Реад приказал бросить на склоны Федюхиных высот Вологодский полк. Французские военные исследователи считают, что одной из ошибок, совершенной Горчаковым, было нащупывание уже непосредственно в ходе сражения слабых мест в обороне противника. Заранее они не были определены, а время, затраченное на их поиск, привело к трагическим последствиям. Союзники не только успевали перебросить войска на место вероятного (и предсказуемого) удара русских, но и в конце концов создавали равенство сил на всех участках.

Атаки превратились в попытки проломить стену неприятельской обороны лобовыми ударами в разных местах в надежде, что где-нибудь она окажется более слабой. Создавалось впечатление, что Горчаков попросту растерялся. Имея право остановить сражение, он колебался с этим приказом, рассчитывая, что хоть на одном из участков французы дрогнут. Удар кулаком не получился, вместо него начались тычки растопыренными пальцами: «При планировании операции не определили главный пункт атаки и его спешно изыскивали уже во время боя».^{448}

Отправив Вологодский полк, дивизионный квартирмейстер (Кузмин) вернулся к корпусному командиру в ожидании приказа, в содержании которого лично сам он уже не сомневался. Не думаю, что ему, человеку как показали события храброму и умелому, перспектива добавляла вдохновения и гордости за порученное дело. Скорее наоборот. Реад должен был приказать ему вести в бой последний полк 5-й дивизии – Архангелогородский. Сцена просто дышала драматизмом. Она разыгрывалась под сумасшедшим обстрелом, интенсивность которого достигла своего пика. Понимая, что решается судьба сражения, сардинские и французские артиллеристы демонстрировали первоклассную выучку, поддерживая максимальный темп стрельбы. Все что могло стрелять – стреляло. Под металлическим ливнем героические Галицкий, Вологодский и Костромской полки выходили из боя. Они сделали что могли и никто не мог потребовать от них сделать большее.

Квартирмейстер задал Реаду единственный вопрос: «Прикажет ли Его Высокопревосходительство направить на штурм последний полк дивизии, как были им направлены три полка?». Провидение хранило архангелогородцев. В этот момент прямо у груди генерала разрывается граната. По всей видимости, это был или отрикошетировавший от земли разрывной заряд, или низко сработавшая шрапнель. Смерть была мгновенной. Осколок сорвал левую часть головы генерала Реада, не оставив ему никаких шансов.

Все как будто ждали этого мгновения. Начинает происходить нечто невообразимое и с трудом поддающееся пониманию. На вполне резонный вопрос квартирмейстера к офицерам штаба: от кого ему теперь получать приказы и вообще, что будем делать дальше, один из свитских генералов со словами, которые Кузмин, с каким-то ироничным подтекстом, называет произнесенными «на несовершенно чистом русском языке»: «Надо доложить князю», ускакал к главнокомандующему. Не сильно раздумывая, не долго колеблясь, за сим «блюдущим» субординацию персонажем унесся весь штаб, предоставив истекающей кровью 5-й пехотной дивизии самой определяться в выборе дальнейших действий. Но в дивизии тех, кто по своему служебному положению и статусу был вправе принимать решения и отдавать приказы, не осталось. К тому времени выбыли из строя ее командир генерал-майор Вранкен, командир 1-й бригады генерал-майор Тулубьев и командир 2-й бригады генерал-майор Проскуряков, все (!) командиры полков и 10 (из 16) командиров батальонов. Из невредимой публики корпусного значения принять на себя ответственность за дивизию не решился никто. Перспектива победы окончательно стала нереальной, искать славу было уже бесполезно, а вот ответственность за поражение нести никто не хотел.

Дивизионный квартирмейстер, оставшись единственным представителем штаба не потерявшим самообладание, организовал вывод дивизии из огня. Он приказал командирам батальонов Архангелогородского полка, увеличив интервалы, пропустить в них остатки трех полков дивизии, и затем, вновь сомкнувшись, прикрывать их отход в близлежащую лощину, обеспечивавшую защиту от неприятельского огня.^{449} Как только Вологодский полк отошел, Архангелогородский начал медленное движение, «шаг за шагом», притом в совершенном порядке.

К счастью помогла артиллерия: «В это время, облегченная №5 батарея была сменена, по распоряжению командира 5-й бригады полковника Каннабиха, №3 батареей».^{450} Вероятнее всего, что находившиеся в орудийных передках заряды были расстреляны, а зарядные ящики до сих пор не могли протолкнуться по запруженной войсками, двигающимися в обоих направлениях, дороге.

Тело генерал-лейтенанта Реада было оставлено на поле сражения и похоронено французами. При нем неприятельскими офицерами были обнаружены и изъяты служебные документы, в том числе и предписывающие корпусу действия в сражении. Факт интересный, не так часто в XIX в. оставляли на поле сражения генералов столь высокого ранга. А тут, учитывая, что Реад явно был не последним ротным командиром, прикрывающим отступление корпуса, получается картина грустная – тело своего командира штаб просто бросил. Не удосужились даже позаботиться о том, чтобы секретные бумаги не попали в руки неприятеля.

Реад был не единственным, кто ища смерти, видя в ней единственное наказание за происшедшее пал, по словам Горчакова, «…жертвой своих возвышенных чувств»,^{451} Генерал Вревский ненадолго пережил корпусного командира. Понимая собственную вину, может быть и косвенную, он, по мнению многих участников сражения, сам искал смерти. Поиски были не очень затянувшимися. В его душевных мучениях точку поставили несколько французских ядер, последнее из которых снесло ему голову. «Убит генерал Вревский, директор канцелярии Военного министерства, человек молодой, моложе 40 лет, богатый; человек, которому предстояла самая блестящая карьера! И вот ядро снесло его за пределы здешних наслаждений! Сперва убили под ним лошадь, он пересел на другую; а потом, когда он уже оставил это место и поехал назад, другое ядро, рикошетируя, ударило его сзади в плечо и голову. И это подле Главнокомандующего! Подле него же контузило молодого Корсакова и убило ядром лошадь под адъютантом начальника штаба Крузенштерном. Вот какой здесь дух! Можно ли тут быть трусом!».^{452}

Оставим Бергу его эмоции. Вревский сам решил свою участь, сохранив честь, но судьба многих других «невинно убиенных» участников сражения на Черной речке к тому времени еще не определила своего решения.

Лев Николаевич Толстой был менее склонен к сантиментам:

 
Барон Вревский, генерал —
К Горчакову приставал
Когда подшофе:
«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору.
Не то донесу»^{453}
 

17-Я ПЕХОТНАЯ ДИВИЗИЯ В СРАЖЕНИИ НА ЧЁРНОЙ РЕЧКЕ

«Каждая наступательная операция дает преимущества в первой половине своего срока… Наступление постепенно теряет свои преимущества, происходящие от внезапности и заблаговременной подготовки».

Генерал А.А. Свечин. «Стратегия» (1927 г.)

В половине восьмого утра всякая борьба в районе Трактирного моста прекратилась. Однако Горчаков не мог признать столь очевидного поражения и по инерции продолжал двигать войска вперед. Очередным обреченным подразделением стала 1-я бригада 17-й пехотной дивизии генерал-майора Гриббе – Бутырский и Московский полки (командиры – полковник Гернет и подполковник Труневский). До этого времени она находилась в районе Телеграфной горы, где, поддержав полк первой линии – Тарутинский, бутырцы взяли Телеграфную гору и поднялись на склоны горы Гасфорт. Очевидно, главнокомандующий посчитал, что коль силы французов сосредоточены на центральной из Федюхиных высот, удар по восточной из них может иметь шанс на успех. Кроме того, в случае подхода резервов, появлялся шанс на успех очередной атаки: «…в восьмом часу утра генерал Липранди двинул из своего резерва, по приказанию главнокомандующего, 1-ю бригаду 17-й пехотной дивизии генерал-майора Гриббе, для развлечения неприятельских сил и поддержания атаки, направленной против Федюхиных высот. Место этой бригады на Телеграфной горе заняли войска генерала Бельграда, за исключением двух батарейных батарей, оставленных на Чоргунской высоте под прикрытием двух батальонов Низовского егерского полка».^{454}

Горчаков надеялся, что новая атака во фланг союзных войск отвлечет часть сил неприятеля и поможет 5-й дивизии овладеть высотами. Вместо отвлечения сил, бригада пошла под удар основных сил пехоты и артиллерии союзников.

Казалось, вначале удача сопутствовала русским. Несмотря на картечь, больших потерь от которой удалось избежать используя местность, бригада перешла Черную и водопроводный канал. Бывшему в первой линии Бутырскому полку противостояли лишь четыре измотанные непрерывным боем роты 19-го батальона шассеров и четыре орудия артиллерийского резерва французов (из 15-го артиллерийского полка), которые Форже предусмотрительно поставил на южных склонах Федюхиных высот.

^{Панорама Балаклавской бухты. Рисунок Д. Робертсона. 1855 г.}

^{Вид на Балаклавскую бухту со стороны башни. Рисунок Д. Робертсона. 1855 г.} 

Четыре пехотные роты французов, поддерживаемые четырьмя орудиями, не оказывая какого-либо ожесточенного сопротивления, отошли: «Имея в голове бригады Бутырский пехотный полк, войска этой бригады перешли по пояс вброд водопроводный канал и смело атаковали восточную высоту Федюхиных гор. Первоначально французы имели здесь только четыре роты 19-го егерского батальона и четыре орудия, взятые из артиллерийского резерва (3-й батальон 15-го полка), так как генерал Фоше сосредоточил в бою у Трактирного моста свои главные силы».^{455}

Со стороны русских – это уже наглость пограничная с доблестью. Казалось, сражение проиграно во всех пунктах, но пехотные полки вновь и вновь ищут точку, на которой стойкость неприятеля начнет балансировать и в конце-концов его оборона рухнет. Клер перебросил свой резерв на правый фланг: 62-й и 73-й линейные полки развернули свой фронт и ураганным ружейным огнем попытались остановить бутырцев. К восточной высоте подходил 95-й линейный: «Несмотря на встретивший их сильный штуцерный и артиллерийский огонь с фронта, с Федюхиной высоты, и с левого фланга, с Гасфорта горы, бутырцы не остановились и неустрашимо подавались вперед; но когда они достигли вершины горы, убыль в их рядах оказалась столь значительною, что генерал-майор Гриббе приказал Московскому полку выдвинуться в первую линию».^{456}

После этого повторилась уже известная нам картина. Московский полк через интервалы Бутырского смело атаковал французов. Московцы смели всех, кто не успел покинуть пространство перед ними и на одном дыхании дошли до французского лагеря, круша палатки и полевые кухни. Казалось, еще минута, еще бросок, еще десяток шагов и надежды Горчакова оправдаются! Базанкур говорит, что именно в этот момент «…русские вновь сделались хозяевами положения».^{457}

^{Французские солдаты выдвигаются на инженерные работы в передовые траншеи. Первые двое солдат одеты в защитные металлические нагрудники и каски.} 

Случившееся не принесло видимой радости неприятелю, который, не желая делиться с русской пехотой свежеприготовленным завтраком, предпочел организовать угощение картечным огнем и ружейными залпами пехотной бригады полного состава, усиленной артиллерией. Несмотря на то, что подходили дивизии генералов Левальяна и Дюлака, Эрбильон не стал ждать их ввода в сражение. Вместе с Фоше он двинул в сражение все что у него оставалось. В центре Фальи и справа Клер контратаковали русских. 95-й линейный полк полковника Даннэ становится на пути русской пехоты. Казалось бы, смести его с дороги ничего не стоит, но именно в это время сардинская артиллерия накрыла русских густым огнем, который «…нанес им (русским) значительные потери еще до того, как они успели дойти до середины высоты… русские вынуждены были вести все свои атаки под сильнейшим огнем артиллерии союзников, особенно пьемонтцев; шестнадцатифунтовые пушки пьемонтцев трудно перевозить, однако, будучи установленными па позиции, они ведут исключительно эффективный огонь».^{458}

Атака захлебнулась. Тяжело подобрать иное сравнение, но буквально расстрелянный Московский пехотный полк, которому Гриббе не оказал никакой поддержи (он и не мог этого сделать при всем своем желании), откатился назад. Его отход прикрыл Бутырский полк.

Гриббе выводил войска с чистой совестью и чувством исполненного долга. В конце концов, действия 1-й бригады носили демонстрационный характер и проводились с целью отвлечения неприятеля на себя. Московцы и бутырцы отошли к Черной, перестроились под огнем и приблизительно к 10 часам вернулись на Телеграфную гору. Пробыв там некоторое время в ожидании возможного преследования неприятеля, они начали движение на Мекензиевы горы.

«Бригада генерала Гриббе не располагала никаким резервом, и потому была поставлена в совершенную невозможность удержаться на занятой позиции в виду подкреплений, прибывавших к французам. Потеряв бригадного командира, тяжело раненого в ногу, командира Бутырского пехотного полка полковника Гернета. и почти всех батальонных и многих ротных командиров, бригада эта должна была отступить. Для прикрытия этого движения, генерал Липраиди выдвинул лейб-егерский Бородинский Его Величества полк; спустясь в долину и, заняв густою цепью штуцерных и застрельщиков берега Черной, он дал отступающей бригаде возможность устроиться на ближайших возвышениях, после чего все три полка вновь поднялись на Телеграфную гору, куда они прибыли в десятом часу утра».^{459}

Атака дорого стоила Московскому пехотному полку. В сражение он вступил, имея в своих четырех батальонах 5 штаб – и 59 обер-офицеров, 234 унтер-офицера, 124 нестроевых чина и музыкантов, 1527 нижних чинов. За два часа были убиты или пропали без вести 6 офицеров (штабс-капитан Федоровский, подпоручик Жуков, прапорщики Телепнев, Чаплыгин, Заремба и Бакшеев), 224 унтер-офицера и нижних чина. Позднее скончался от ран штабс-капитан Берков. Ранены были штабс-капитан Яновский, поручики Богданов и Копытин, подпоручик Георгиев, прапорщик Смердов, а также 150 унтер-офицеров и нижних чинов. Странная разница числа убитых и раненых объясняется тем, что большинство раненых были оставлены на месте боя и потому включены в список пропавших без вести. 8 августа 1855 г. приказами командира 17-й дивизии № 95 и № 97, наиболее пострадавший в сражении 4-й батальон Московского пехотного полка был расформирован, его офицеры и солдаты с сохранением чинов, должностей и жалования, распределялись в три батальона. Знамя 4-го батальона временно перешло в 1-й батальон.

Подполковник Труневский за отличие и личную храбрость в Чернореченском сражении 30 августа 1855 г. получил звание полковника и стал командиром Московского пехотного полка. Различные награды, в том числе знаки отличия ордена Св. Георгия получили 26 офицеров полка и 48 нижних чинов.

Сардинские документы говорят о действиях 17-й дивизии лаконично, но емко: «Две дивизии противника уже полностью истреблены, когда 17-я русская дивизия, поддержанная отрядом стрелков, спустившись с г. Зиг-Заг устремляется справа на французские позиции и слева на пьемонтские, чтобы овладеть проходом в Балаклавскую долину. Русские колонны под убийственным огнем французских и сардинских артбатарей и батальонов пьемонтского корпуса снова переходят р. Черную, канал и карабкаются на Федюхины высоты».^{460}

Когда генерал Гриббе пытался помочь основным силам русских войск, на поле сражения прибыл лично главнокомандующий французскими войсками в Крыму генерал Пелисье. Он наблюдал за ходом сражения с восточной из Федюхиных высот. За его спиной уже виднелись развернутые знамена подходивших дивизий Дюлака и императорской гвардии. С северо-востока, спускаясь по склонам Сапун-горы, выдвигалась дивизия Левальяна.

Чернореченское сражение вступало в свою последнюю фазу.

ДЕЙСТВИЕ ПОСЛЕДНЕЕ – АТАКА САРДИНЦЕВ

«Это был самый лучший и важный момент для нас! Момент утверждения национальной гордости!»

Сардинский генерал А. Риччи, участник сражения на Черной речке.

Когда все атаки на Федюхины высоты прекратились и русские начали отход, вместе с двинувшимися вперед французскими войсками в дело вступили сардинские пехотинцы. Ими двигало желание во что бы то ни стало вернуть потерянные позиции. Сардинцы стремились на Черной подтвердить присущую им репутацию одного из самых отважных народов Европы.^{461} Получившие наконец-то возможность доказать важность своего присутствия на полуострове, пьемонтские солдаты, горевшие желанием вступить в бой, не торопясь и основательно начали готовить контратаку. Обстановка способствовала успеху. К этому времени направление действий русских волею князя Горчакова изменилось. Используя временное затишье, из второй линии и резерва подошли основные силы сардинского контингента, немедленно по мере прибытия вступавшие в сражение, усиливая фронт пьемонтцев: «Между тем на место боя уже выдвинулась вся 4-я пехотная бригада генерал-майора Рудольфо ди Монтевеккьо и с ней 13-я артиллерийская батарея капитана Рикотти Чезаре, которая с передового контрфорса горы Гасфорт открыла огонь по противнику. Тогда командир 2-й дивизии генерал-лейтенант Алессандро Тротти для возвращения уступленной русским первой траншеи определил три батальона: 9-й – майора Стефано Дуранди, 10-й – майора Луиджи Кастелли и 15-й – майора Витторио Валлакка. Впереди них выступали 10-й батальон с 4-й ротой 5-го батальона берсальеров (которой командовал Томазо Гарроне)».^{462}

Сардинцам быстро удалось собрать свои силы, сконцентрировав их в районе горы Гасфорт. Продолжением должна была стать атака на русских, занимавших брошенные пьемонтцами позиции. И она не заставила себя долго ждать. Основной удар был направлен на позиции русской артиллерийской батареи «…с огромным боевым порывом, несмотря на плотный артиллерийский огонь русской батареи, уже разместившейся у покинутой пьемонтцами позиции и редкую линию русских стрелков вокруг батареи».^{463}

^{План укреплений Малахова кургана.}

В этом описании итальянского историка Манфреди есть явное преувеличение. Основные силы русских к тому времени уже оставили сардинцев в покое и ушли к Федюхиным высотам. То, что называется у Манфеди «плотным огнем», судя по ходу событий, не более чем несколько залпов по концентрировавшимся итальянцам с целью удержать их на расстоянии и дать возможность артиллерии покинуть позиции. Если бы батарея открыла стрельбу картечью, то сегодня мы бы не говорили о столь малых потерях пьемонтского экспедиционного корпуса в Крыму. И если итальянцы действительно «с огромным порывом» атаковали слабо прикрытые пушки, можно с уверенностью сказать, что батарея была бы взята. Будем реалистами и оставим эпитеты на совести легендарного итальянского темперамента. Сведений о захваченных сардинцами орудиях нет. И быть не может. Ответ можно найти у того же Манфреди. Оказывается, что когда сардинцы собирали в кулак «боевой порыв», генерал Моррис «…рекомендовал нам оставаться на месте, чтобы не оголять их правый фланг в нашей попытке вновь овладеть траншеями, которые уже выполнили свое предназначение». Вероятно он был прав. Тогда вышеуказанным батальонам приказ был отменен и они вновь заняли свои позиции как на плацу, поскольку противник их теперь не очень беспокоил и не проявлял намерения к дальнейшему наступлению на нас».^{464}

Что тут говорить. Пока на их глазах русские артиллеристы свернули орудия и, прикрывшись стрелками, отошли, сардинцы внимательно наблюдали за этим, не рискуя вступать в бой. Конечно, может быть и существовало опасение, что Горчаков, одумавшись, вернет свои войска на левый фланг и вновь обрушится на пьемонтцев, но оно уже перестало к тому времени быть реальностью. Пока русские, не спеша и обстоятельно ставили орудия на передки, число итальянских зрителей возрастало с каждой минутой: «С развитием сражения в готовности поддержать 4-ю бригаду подошла 5-я пехотная бригада (генерал-майора Молларда) и заняла позиции во второй линии подготовленной обороны батальонами: 12-м (с этого дня под командованием Бланкетти), 17-м (майор Джузеппе Ферреро) и двумя ротами 5-го батальона берсальеров (капитан Антонио Феррари) справа у подножья горы Гасфорт, а батальонами 18-м (майор Рафаэле Кадорна) и 11-м (майор Эудженио Альберти) слева г. Гасфорт, на спуске к Каменному мосту через канал. Немного позади расположилась вся 1-я пьемонтская дивизия генерала Джовани Дурандо и бригада резерва генерала Ансальди.^{465}

^{Осада Севастополя. Английский рисунок XIX в.} 

Манфреди подтверждает, что итальянцы продолжали оставаться сторонними наблюдателями в разгар сражения: «Яростное сражение происходило на французских позициях. Противник остановился напротив наших траншей. Нам было рекомендовано не продвигаться, поскольку пехотный натиск с обеих сторон слабел. Начался активнейший обстрел противника силами артиллерии, приданной нашим бригадам».^{466}

И вновь сардинской артиллерии удалось сказать свое веское слово в сражении: «13-я артбатарея (капитан Чезаре Рикотти) 4-й пехотной бригады, развернутая на холме, где стояли 11-й и 17-й батальоны, била по русским с фланга на подступах к французским позициям; 16-я артбатарея (капитан Эмилио Бауди ди Весме) 5-й пехотной бригады, оставив часть пушек с батальонами этой бригады, остальные 4 орудия разместила в расположении 13-й артбатареи. Две наши батареи, разместившись на левом фланге пехоты 4-й бригады, получили выгодное преимущество поражать фланговым огнем русскую пехоту, атакующую французские позиции.

Об этих батареях упоминает Базанкур, утверждая, правда, что именно благодаря им была отбита атака Одесского егерского полка.^{467} Он заблуждается. К тяжелым потерям одесцев итальянская картечь отношения не имела. Другое дело – обстрел 5-й и 17-й дивизий. Тут сардинские артиллеристы смогли продемонстрировать уровень своей подготовки. Под прикрытием их выстрелов Тротти смог развернуть свою пехоту.^{468} Поддержка артиллерии была эффективной. Благодаря ей, не много итальянских семей на родине одело траур после этого дня.

Крупнокалиберные орудия, расположенные на редуте «Пьемонтского наблюдательного пункта» на горе Гасфорт, эффективно поражали артиллерию русских. 7-я артбатарея (капитан Луиджи Мелла) 2-й бригады 1-й дивизии, расположившись на возвышенности перед «наблюдательным пунктом», вела обстрел русских батарей, размещавшихся гораздо ниже и осуществлявших огневую поддержку русской пехоты, атакующей французские позиции. Рядом с ними вели артобстрел русской артиллерии также 4 английских орудия, обслуживаемые нашим личным составом, а с высот Алсу – турецкие батареи».^{469}

Помощь сардинцев французам оказалась своевременной. Конечно, она не решила исхода сражения, но и лишней не была. Под шквал огня пьемонтских, английских и турецких пушек попали в основном части 5-й дивизии, в том числе славный Галицкий полк.

По 5-й дивизии, сменившей отходившую от Федюхиных высот 12-ю, открыли ураганный огонь все батареи сардинцев. Развернувшийся 11-й пехотный батальон майора Эудженио Альберти, находившийся в непосредственной близости от французских позиций и берсальеры, расположившиеся вдоль канала, вели стрельбу по флангу русских: «Также и вторая атака русских колонн была остановлена перед позициями французов не без помощи флангового огня сардинской артиллерии и пехоты. Это не замедлило поколебать боевой настрой противника, привести его в смятение, а затем отступить так же как и в первый раз раньше, чем другие батальоны 5-й пехотной бригады (генерал Джованни Моллард) пришли на помощь 11-му пехотному батальону этой бригады».^{470}

Ну, про смятение у русских сказано, пожалуй, чересчур громко. По крайней мере, организованность их отхода свидетельствовала о противоположном. Да и смятения как такового не наблюдалось ни на одном из участков сражения. Но выдержать столь интенсивный обстрел с нескольких сторон, сопровождавший все действия 5-й дивизии было тяжело. Не спешили сардинцы и тогда, когда свои действия начала 1-я бригада 17-й пехотной дивизии. Пьемонтская артиллерия, сосредоточив свой огонь на Бутырском и Московском полках, нанесла им тяжелые потери и вынудила отходить.

Манфреди отмечает ожесточенность сражения и упорство, с которым русские пытались овладеть французскими позициями: «Не было еще 7 часов утра, когда сквозь рассеивающийся туман можно было различить русские колонны, уже преодолевшие канал и речку Черная с намерением овладеть французскими позициями. По этим русским войскам велся плотный огонь со всех сторон, особенно пехотой и артиллерией французских дивизий генерала Камю, Фоске и Гербильона. Все же передовые французские посты были захвачены, головы некоторых русских колонн, хотя обессиленные и поредевшие, уже достигли почти гребней высот и были в нескольких шагах от французских палаток. Но здесь они встретили непреодолимое препятствие. К ожесточенному огню на поражение добавились и яростные штыковые контратаки французов. Противник был сначала остановлен, затем и отброшен… обратно за канал и реку Черная, оставив в руках французов многих пленных и пространство, усеянное телами убитых и раненых».^{471}

Ла Мармора оценил обстановку, сложившуюся на поле сражения и, убедившись что его войскам более ничего не угрожает, принял решение помочь французам в контратаке, усилив их правый фланг своими войсками: «Видя, что противник направил усилия пехоты на другое направление, ограничиваясь беглым артиллерийским огнем по нам, я приказал командиру 2-й дивизии выделить необходимые силы и направить их на край правого фланга французов для оказания им помощи. В то время как наша артиллерия поражала бы с фланга и в спину русские колонны».^{472}

Своевременное решение. Можно сказать – образец правильного видения ситуации. Это уже без иронии. Сардинцы дождались отхода русских и просто заняли оставленную ими территорию. Не будем считать столь неторопливое движение сардинской пехоты за трусость. Она пошла, когда условия для ее действий были подготовлены артиллерией.

Сразу после начала отхода русских, вперед двинулась французская пехота: «Французский генерал Клер, командир 2-й бригады резерва, отдает приказ перейти в контратаку и 62-й полк атакует авангард русских колонн. Они отбрасываются и преследуются за р. Черная. Этот повторный наступательный порыв французов поддерживается сардинскими батальонами дивизии Тротти, которые также восстанавливают свои утраченные боевые позиции на г. Зиг-Заг, и в дальнейшем преследуют в беспорядке отступающего противника под прикрытием их значительных кавалерийских отрядов и огня русских артбатарей. 6 турецких батальонов тем временем спешат для усиления позиций союзников вдоль Черной речки. С этой же целью командующий французской армией приказал трем новым своим дивизиям выдвинуться поближе к русским, находящимся на прилегающем плато».^{473}

И вновь официальная версия сардинцев грешит, говоря о «беспорядке» среди отступающих русских. Где-где, а у Липранди такового не наблюдалось.

Пьемонтцы пошли в атаку не одновременно с французами, а присоединились к ней уже по ходу разворачивавшихся событий: «В этот раз передовые части французов, к которым присоединились 2 роты берсальеров 5-го батальона (капитан Ферарри), 12-й пехотный батальон (капитан Бланкетти); 17-й батальон (майор Ферреро) и дивизион 16-й артбатарей, – все они, возглавляемые командиром бригады генералом Дж. Моллардом, стали преследовать противника при его отступлении. 17-й батальон и 1-я рота берсальеров перешли канал по небольшому деревянному мосту, и удлинив наступательную цепь 11-го батальона, стали ружейным огнем преследовать отходящего противника. С ближайших холмов, занятых французскими войсками, послышался протяжный призыв: “Да здравствуют Пьемонтцы!”».^{474}

^{На перевязочном пункте передовой оборонительной линии Севастополя. Фрагмент панорамы. Худ. Ф. Рубо.} 

Генерал Риччи в написанных в 1885 г. «Воспоминаниях…» объясняет, почему сардинцы столь большое внимание уделяют таком частному эпизоду, как их атака: «Это был самый лучший и важный момент для нас! Момент утверждения национальной гордости! Мы не преувеличиваем важности этого факта, как и сложности его достижения. Но он был: наши воины не пропустили вперед себя никого. И это могут подтвердить французы, англичане, турки и русские. И этого достаточно для нас, чтобы показать, что мы должны были и хотели смыть перед лицом всей Европы позор и воспоминания о полном фатальном поражении при Новаре!»^{475}

Младший лейтенант Первиньяно из 5-го батальона берсальеров возглавлял своих подчиненных призывая: «Дети мои, не дайте зуавам обойти нас!», и раненный в щеку, сделав перевязку, остался со своим взводом.

Очень красиво, патетично, но с трудом умещается в описание сражения. Выше мы об этом уже говорили. Не стоит большого труда понять, что пьемонтцы просто продвигались вперед за отходившей русской пехотой, сопровождая ее ружейным огнем и занимая по мере отхода последней освободившееся пространство. Когда же русские окончательно отошли – сардинцы броском вернули утраченные до этого позиции.

К 10 часам сардинцы заняли свои прежние укрепления на Телеграфной горе и Карловских высотах. На горе Гасфорта закрепились подошедшие из резерва три турецких батальона.^{476}

Личный состав 5-го батальона берсальеров совместно с французскими зуавами участвовал в атаке, пытаясь отбить у русских Трактирный мост. Овладев им, зуавы, в знак признания доблести и бесстрашия пьемонтских берсальеров, вручили им свой головной убор «…феску, а берсальеры – свою шляпу с черными петушиными перьями».^{477}