Журнал «Если», 2002 № 12

Текст добавлен: 9 октября 2016, 03:06

Текст книги "Журнал «Если», 2002 № 12"

Автор книги: Сергей Лукьяненко

Соавторы: Кир Булычев,Дмитрий Янковский,Пол Дж. Макоули,Владимир Гаков,Стивен М. Бакстер,Йен (Иен) Уотсон,Том Пардом,Геннадий Прашкевич,Рог Филлипс

Жанр:

Научная фантастика

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 23 страниц)

Назад к карточке книги

– Хм-м-м, – сказал Камара, – сбежавший Искусственный Интеллект размером с планету, способный манипулировать пространством и временем, переселиться на солнце и распространиться по всей галактике…

– Все это весьма серьезно, не так ли?

– Случившееся целиком и полностью ваша вина. Хотите вернуться на планету?

– Нет!

– Я так и подумал. Значит, Черводрево будет в течение года захвачено солнцем? С точки зрения перспектив торговли абсентом, нас это вполне устраивает, хотя, конечно, такой поворот событий можно назвать и чересчур радикальным… Но ваш бывший спутник уже не подчиняется Синдикату. Что вы нам посоветуете, Лис?

– Я постарался бы сохранять осторожность. Лилл способна создать червоточины. Быть может, следует привлечь для решения возникшей проблемы Петлю Миров. В ПМ есть отделение, которое занимается потенциально опасными инопланетянами.

Камара рассмеялся, и я его понял. До сих пор человечеству не приходилось сталкиваться с разумными инопланетными существами, несмотря на слухи о том, что на нескольких мирах археологами найдены следы Чужаков. Насколько мне известно, в распоряжении этого отделения ПМ есть несколько кораблей дальнего радиуса действия, но не более того.

– Синдикат предпочитает самостоятельно ликвидировать последствия своих ошибок.

И повернувшись на каблуках, он вышел из лаборатории.

Тут же появились Фан и Фэн, которые отвели меня в нашу каюту, состоявшую из трех спален с единственным иллюминатором, к которому прилип Птенчик.

– Как замечательно! – воскликнула Булочка.

Что я делаю, сажая себе на шею Ма с Птенчиком? Это все ради Малыша. Нельзя исключать, что Булочка снова беременна. На корабле есть автоврач; достаточно проделать простой тест. Но хочу ли я это знать?

Куда мы денемся после того, как корабль Синдиката доставит нас на орбиту какой-нибудь планеты? Мне нужно на планету Блин – только туда, раз уж я стал семейным человеком. Я ощутил тоску по своим родителям.

Когда тяготение слегка изменилось, я понял, что корабль стартовал, и тут же отодрал на короткое время Птенчика от иллюминатора. Мне удалось заметить, что рядом летят разведчики необычного вида. Один из них напоминал спутник-шпион, другой – ретрансляционную станцию. Остальные просто имели угрожающий вид. Я сострадал людям Черводрева, но мне не хотелось анализировать свою боль. Что бы ни случилось, они обречены – если бахвальство Лилл имеет под собой основания.

Я не хочу разбираться в своих чувствах. Дайте мне жить.Как это делает Булочка. Как Ма и Птенчик. Ма сидит в своем кресле и сияет. Как она могла оставить свой мир столь стремительно и равнодушно. Лучшее пиво, гости, приплывающие на деревянных кораблях по деревянному морю, вопли и вращения. Возможно, она понимает, что сбежала из тюрьмы. Но самое главное – она сумела освободить дочь, а заодно и сына.

– Кстати, Ма и Булочка, я должен признаться, что не имею никакого отношения к Институту ксеноботаники на Мондеверте. Честно говоря, я специалист по разработке проектов… проектов, которые могут принести деньги…

– О, я давно начала подозревать, что ты вовсе не ученый. Ну, не похож ты на человека, занимающегося наукой! Я так и сказала Булочке… А ты богат?

– Ну, не так, как некоторые.

Она поерзала на своем замечательном кресле. Булочка смотрела на меня без малейшего упрека. Да уж, богат; мне придется оплатить четыре билета домой, в том числе и свой собственный.

– Некоторые из моих предприятий процветают. Другие не слишком. У меня имеются кое-какие акции в спорте – точнее, в петушиных боях.

Ма и Булочка недоуменно переглянулись, поэтому мне пришлось немного рассказать о больших птицах с планеты Блин.

Ма нахмурилась, потрясла головой, потом кивнула и улыбнулась.

– Нам придется привыкнуть к существованию животных.

Птенчик принялся нетерпеливо подскакивать на месте.

– Я б-бы м-мог с-с-скакать…

Вполне возможно. Не исключено, что у него откроется талант, и он найдет свое призвание. На спине бойцового петуха его заикание не будет столь заметным. Быть может, он сумеет общаться с упрямыми птицами лучше, чем с людьми. Булочке и Ма придется осваивать новый язык, но Птенчик вполне сможет обойтись жестами.

– А зачем тебе понадобились наши листья? – спросила Булочка.

– Дело в том… – Теперь у меня в голове больше не было Лилл, которая могла бы заставить меня замолчать, да и обстоятельства изменились. – Ты умеешь хранить секреты?

Когда я закончил свой рассказ, Булочка выглядела вполне одобрительно. Точнее, на лице у нее появилось благосклонное выражение.

– О Лис, – заявила мать моего сына, – мне не слишком нравилась жизнь на Черводреве. Я знала, что ты ужасно изобретательный, но, кажется, для меня ты слишкомизобретательный.

– Планета Блин может показаться тебе слишком плоской.

– Вовсе нет. Если не считать волн, которые не слишком часто встречаются, Черводрево – самая настоящая равнина.

– Мы перебираемся из одного дома в другой, – вмешалась Ма. – Я с нетерпением жду, когда мы увидим эти твои степи – уверена, наша жизнь изменится к лучшему.

Мы вышли в нормальное пространство возле орбитальных доков, причалов и складов Канопуса IV. Еще один повод для Птенчика прилипнуть к иллюминатору.

Камара призвал меня в свои покои, которые были задрапированы шелком, а все экраны на стенах, кроме одного, изображали великолепные песчаные ландшафты в золотых, оранжевых и светло-вишневых тонах. На единственном почти темном экране мерцало изображение Черводрева – съемку вел оставленный нами спутник-шпион. Мы смотрели на южное полушарие, большая часть которого в это время года напоминает трутницу.

Изображение приблизилось: я увидел первый ядерный взрыв на поверхности планеты, за ним последовали второй, третий и четвертый. Между ними – время помчалось вперед с головокружительной скоростью – начался настоящий огненный шторм. Пламя бушевало на поверхности, дерево и смола вспыхивали мгновенно. В воздух поднимались огромные клубы дыма. Опустошение продвигалось стремительно, ничто не могло его остановить. И вскоре вся поверхность Черводрева была покрыта пеплом, по которому изредка проползали огненные змеи. Я представил себе, как трескается море, и наружу вылезают горящие черви – миллионы свечей. Я представил себе Недосягаемого, Ингмана Джубилити и Смельчака, задыхающихся в дыму или мгновенно сгоревших в огненном смерче, когда вспыхнул маяк Райской бухты. Быть может, ситуация в северном полушарии не так уж безнадежна; и сейчас обитатели Черводрева пытаются бороться с дымом. В любом случае нового урожая листьев не будет, и экология планеты безнадежно разрушена. Электромагнитный импульс наверняка уничтожит существенную часть цепей Лилл.

– Будьте вы прокляты! – прокричал я Камаре.

Он потер свои золотые кольца.

– Как мило… Население планеты может выжить.

Да-да.

– Вопрос в том, удалось ли нам причинить достаточные разрушения или нет. Если да, то мы определенно спаслинаселение.

Тут он был, конечно, прав. Лилл получала серьезный удар, если вообще выжила. Ей может потребоваться целое столетие, чтобы восстановить утраченные связи. Появляется свободное пространство.

Вот только можно ли в этом пространстве дышать?

Сладкий воздух планеты Блин – здесь содержание кислорода выше, чем на Черводреве. Ты глубоко дышишь и весело хихикаешь. Весна. Я не стал рассказывать Ма и Булочке о том, что видел в покоях Камары, да и они не спросили, зачем я ему понадобился. Он вполне мог обсуждать со мной какие-нибудь дела. Молчаливое согласие моей новой семьи помогало мне справиться с угрызениями совести.

Что касается моей старой семьи…

В космопорте мы взяли такси до «Караван-сарая», достаточно скромной гостиницы, хотя, по сравнению с «Домом у моря», она была просто роскошной. Носильщик, который тащил трон Ма к нашим комнатам, явно посчитал мои чаевые мизерными – ведь мы владели резным креслом; очевидно, он пришел к выводу, что имеет дело с эксцентричными скрягами. Пока Птенчик с восторгом наблюдал через стеклянное окно за резвящимися иволгами, я по гиперлинии связался со своими родителями, что заняло некоторое время. Они оказались в Первогороде и обрадовались, услышав мой голос, хотя мне показалось, что они чем-то озабочены.

Через час мы уже сидели в экипаже, запряженном двумя гигантскими птицами в роскошных попонах. Я решил кутнуть, чтобы произвести впечатление на Птенчика и Булочку. Когда мы подъезжали к дому родителей, я начал сомневаться в разумности своего поступка, поскольку мы оказались в бедном районе, где все с удивлением глазели на наш роскошный экипаж, а оборванцы бежали позади, рассчитывая получить милостыню.

Длинные террасы домов с пластмассовыми корпусами, буйно разросшаяся трава, мусор, птицы, клюющие какую-то дрянь…

Вот мы и на месте.

Двери открываются. Нас ждали. Радостные объятия. Моя мать плачет, а потом мечтательно смотрит вслед уезжающему экипажу.

В доме беспорядок. Мать и отец постарели. Конечно, они должны были постареть! Возраст сказывается, они стали неряшливыми. Тем не менее оба полны энтузиазма – в этом отношении они совсем не изменились.

Нас угощают травяным чаем, маленькими пирожными, которые кажутся мне слегка несвежими. Для себя они ставят два стакана, банку с кусковым сахаром и бутылку… да, конечно.

– В наши дни поэзия стала иллюзорной, – с пылом сообщает мне мать, словно я прилетел сюда только для того, чтобы это услышать. – Ассоциативный ряд так усилился! И мы знаем, кого за это благодарить.

Меня. Но правда ей не известна.

– «Зеленая фея»! – восклицает она и приступает к церемонии приготовления абсента.

Вскоре они с отцом чокаются.

– Вы не должны рассказывать чужим, – шепчет она. – Не все одобряют эликсир вдохновения.

Похоже, она полагает, что мне уже известно о том, что такое абсент. Резкое снижение угла зрения у его страстных приверженцев; весь мир вращается вокруг новой дозы.

– Вы отказались от путешествий и торговли? – я стараюсь, чтобы в моем голосе не прозвучало упрека.

Да и кто я такой, чтобы их упрекать?

– Мы продали птиц и решили использовать деньги… – она замолкает, а потом оживленно продолжает: – Чтобы купить этот дом. Теперь у нас есть место, где наш разум может воспарить.

Нет-нет. Похоже, дом взят в аренду у муниципалитета. Они все продали, чтобы иметь возможность оплачивать свою пагубную привычку.

Несмотря на пристрастие к абсенту, а также языковой барьер – мне все время приходилось переводить, – моя мать, отец, Ма и Будочка замечательно поладили друг с другом. Все были охвачены огнем энтузиазма. Вот только можно ли считать полыхающий дом положительным фактором? Такое количество улыбок и метафор – чистое безумие. А хорошо ли, когда пылает целый мир?

Птенчик испытывал какое-то беспокойство. Судя по всему, он рассчитывал сразу после знакомства с моими родителями оказаться в седле гигантской птицы.

– Ты не хочешь почитать наши последние поэмы? – спросил отец.

Он порылся среди кипы бумаг и нашел первую, вторую и третью версии.

Мне показалось, что звучит поэма неплохо.

Впрочем, я мало что понял. Слишком много ускользающих намеков. Где ты, Лилл, мне не хватает словарного запаса! Может быть, опрокинув парочку бокалов «Зеленой феи», я смогу оценить стихи по достоинству? Но теперь, когда я сам стал отцом, у меня нет такого права. Малыш что-то бормочет и пускает пузыри. Как скоро он произнесет первые слова? О, какие истории о моих приключениях я поведаю ему!.. Возможно, этого лучше не делать. Тогда у него не возникнет желания устремиться в космос, как в свое время поступил я сам.

Малыш. Малыш. Мой сын.

Если я сумею незаметно проанализировать свою ДНК и узнать, что Лилл проделала со мной при помощи диковинных коктейлей, то мне удастся заинтересовать своим открытием генетически несовместимых родителей… Это будет прибыльным и гуманным бизнесом. Человеческая раса не пострадает.

Правда?

Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

Перевели с английского
Владимир ГОЛЬДИЧ и Ирина ОГАНЕСОВА

Вл. Гаков
ИЭН В ЧРЕВЕ КИТА

________________________________________________________________________

Если опросить американских, а еще лучше английских критиков научной фантастики, кто, по их мнению, в 1970—1980-е годы наиболее ярко представлял ее «серьезную», философскую ипостась, то в первой тройке, скорее всего, окажется Иэн Уотсон. Однако на следующий очевидный вопрос: «О чем же таком он писал, этот автор?» – ответом, вероятно, будет выразительное пожатие плечами: мол, в двух словах не скажешь…

В жизни это человек немногословный, мягкий, говорят, даже застенчивый. Зато в политике, напротив, активист, радикал, в начале 1990-х чуть было не избранный в Парламент от лейбористов! Утверждать, что после знакомства с его книгами этот автор стал мне ближе, понятнее – не возьмусь.

Такие писатели – клад для критиков, литературоведов, филологов-диссертантов. А также для любителей блеснуть эрудицией: тут вам и структурная лингвистика, и семиотика, и культурная антропология, и мифопоэтика, а также метапсихология, теология, квантовая физика, энтропия, мистицизм, «коллективное бессознательное» Юнга, Леви-Стросс и Леви-Брюль… Более чем «полный джентльменский набор!»

Но вот что интересно: пишет-то Уотсон отнюдь не для эстетов и профессоров-филологов, книги его издаются в популярных сериях научной фантастики и не залеживаются на полках магазинов.

Родился писатель 20 апреля 1943 года в Норт-Шилдсе, что в графстве Нортумберленд. Первым фактором, определившим жизненный путь будущего писателя, стал один из самых престижных колледжей Оксфорда – Байолльский, который Уотсон закончил с дипломом филолога-лингвиста. Тогда же обозначился устойчивый интерес молодого ученого ко всем перечисленным выше модным дисциплинам. Правда, Уотсон «влез» в них основательно и надолго, не то что иные верхогляды.

Вторым толчком к будущему литературному труду стали путешествия. Уотсону повезло: его приглашали читать лекции по английскому языку в самые экзотичные страны – от Танзании до Японии. В Токио, где молодой филолог провел три года, он совершенно естественно «заболел» местными языком и культурой, что нашло отражение в позднем романе «Под небесным мостом», написанном в соавторстве с таким же «японофилом» Майклом Бишопом.

По возвращении на родину Уотсон устроился сначала в Бирмингемский политехнический институт, а затем перебрался в аналогичный Лондонский. В обоих он читал курс, которому по досадному недоразумению не находится места в наших вузах: Future Studies, что буквально переводится как «изучение будущего». В лондонском политехе Уотсон прочел и первый в Англии академический курс по научной фантастике.

Писать фантастику он начал в 1969 году, еще будучи в Японии. Правда, первым опубликованным произведением стал нефантастический роман для детей «Япония на кошачий взгляд», вышедший на английском. В том же году Уотсона-писателя узнали и на родине: журнал «New Worlds» напечатал первый «НФ» рассказ дебютанта «Крытый садик под Сатурном».

Знакомая аббревиатура заключена в кавычки сознательно. Ибо признанный мастер британской фантастики Иэн Уотсон, по сути, никакой научной фантастики никогда не писал – по крайней мере, в общеупотребительном смысле. Для читателей-англичан он всегда занимал положение какое-то промежуточное, маргинальное: и не эстет-интеллектуал, как Баллард, но в то же время – не скажешь, что и коммерческий профи-многостаночник типа покойного Боба Шоу или Брайана Стэйблфорда.

Объективное место этому автору отыщется, скорее всего, в компании таких же «принципиально нетипичных»: Брайан Олдисс, покойный Джон Браннер, Кристофер Прист – вот, пожалуй, тот немногочисленный писательский круг, к которому принадлежит и Иэн Уотсон.

Читатель, знакомый с произведениями указанных авторов, сразу же сообразит, что парадоксальным образом объединяет их: как раз отсутствие чего-либо единого, общего! Это все безусловные индивидуальности, бережно, даже ревниво блюдущие собственную творческую суверенность. И вместе с тем нельзя сказать, что они пишут для себя, озабочены только самовыражением: Олдисс успел вкусить сладкого яда «бестселлеризма», отчего все чаще унизительно оглядывается на самого беспощадного и догматичного цензора – на рынок; да и книги Приста и Уотсона продаются и даже награждаются премиями…

Мне кажется, рассказы Уотсона если и подтверждают сказанное выше, то в малой степени. Большинство их объединено в сборники «Очень медленная машина времени» (1979), «Солнечный удар» (1982), «Медленные птицы» (1985), «Слезинки Сталина» (1991) и др. Были среди его новелл настоящие удачи – например, «Очень медленная машина времени» (1978) и «Медленные птицы» (1983), номинированные на «Хьюго» и «Небьюлу». Однако, как уже говорилось, славу писателю принесли не они, а романы, количество которых за тридцать лет творческой деятельности приближается к трем десяткам. Совсем немного по американским стандартам. Но зато у Уотсона почти нет книг проходных, чем мало кто сможет похвастать.

Свой собственный путь он обозначил в первом же романе «Вложение» (1973), который немедленно вывел автора в соискатели престижной Премии имени Джона Кэмпбелла. Спустя два года французский перевод романа завоевал на родине Жюля Верна высшую награду – приз Apollo. Этот яркий пример «лингвистической science fiction» вызывает в памяти плеяду великих предтеч-соотечественников автора, от Льюиса Кэрролла до Толкина.

«Вложение» – это глубокая, многоплановая и притом отлично «организованная» книга о языке. О его силе и ограниченности, неизбежной при попытках адекватно описать все богатство окружающего мира, о его уникальной миссии – служить мостом общения, и о гипотетических возможностях языка творить реальность, а не только ее описывать. Герои, будь то группа детей, в экспериментальных целях изучающих некий искусственный язык, или племя индейцев, с помощью природного психотропного снадобья возвратившихся к забытому исконному языку, а также инопланетяне, стремящиеся понять (а не просто изучить) язык землян с целью установления Контакта, – все они активно вторгаются в реальность, меняя ее, как это делает наблюдатель или прибор в квантовой физике.

После такого многообещающего дебюта романы пошли один за другим, но скоро и читателям, и критикам стало ясно: поднятую в самом начале планку Уотсон опускать не собирается.

В следующем романе «Набор для Ионы» (1975) автор снова озабочен философской проблемой общения. Только на сей раз это контакт не с космическими пришельцами, а со своими же, земными, «иносуществами»: с китами, в мозг которым имплантированы образцы человеческих мыслей. Причем подопытные киты знакомятся с представлениями о мироздании не рядового человека, а ученого-астронома, только что сделавшего важное и обескураживающее открытие: известная нам Вселенная – не более чем «тень», «эхо» реального мира, а сами мы – выходит, вообще фантомы, призраки…

Затем появляются три романа – «Инопланетное посольство», «Марсианский инка» и «Чудесное посещение», посвященные Контакту уже космическому. Если вдобавок сообщить, что в книгах речь идет об НЛО, боюсь, после такой антирекламы серьезный читатель книгу и раскрывать не станет. И прогадает! Ведь это в той же мере романы о «летающих тарелочках» и «контактах с гуманоидами», что и «Конец детства» Артура Кларка или «Пикник на обочине» братьев Стругацких. Для Уотсона НЛО не более чем знак, символ неведомого космического Сверхразума, и намерения загадочных визитеров весьма далеки от традиционных мессий уфологических сочинений.

Особняком стоит в творчестве Уотсона роман, написанный в соавторстве с женой и впервые вышедший во Франции в 1976 году. Некоторое время писатель даже не мог найти издателя для книги – всех отпугивало название: «Машина оргазма»! Между тем проблема, как оказалось, была только в названии (на английском роман вышел в 1982 году под названием «Фабрика женщин»). Потому что. это вполне умеренная сатира на эксплуатацию женщин в современном обществе, вряд ли способная шокировать даже выпускниц английских частных пансионов.

Постепенно Уотсона все более захватывали философские абстракции, мифологические и культурологические идеи и символы – весь этот круговорот «умирания-рождения», информации-энтропии, объективного-субъективного – и куда меньше заботили такие элементы, как сюжет, образы героев или социальная привязка. Он, как библейский Иона, оказался в чреве кита, которого кто-то назовет «метаструктурой», а другие – просто заумью. Хотя нужно отдать должное писателю: его книги становятся все менее понятными, но читать их по-прежнему здорово!

В романе «Сады наслаждений» (1980) автор материализует сюрреалистические фантазии великого Босха (они стали реальностью на далекой планете, некогда заселенной колонистами с Земли). Все изысканно, богато, продуманно и… дальше этой «материализации духов» автор не пошел – то ли не знал, что со всем этим делать, то ли игра в конструирование нового мира прискучила самому конструктору. Еще большим «холодком» веет от «Охотника за смертью» (1981) – социальной утопии, в которой мир и гармония достигаются за счет внутреннего примирения каждого члена общества с неизбежностью смерти. Сама она превращена в некий значимый социальный ритуал, в «институт», после чего процесс умирания протекает для жителей утопии без особых душевных травм – как своего рода торжественно обставленный уход на заслуженный отдых.

В 1984–1985 годах вышла трилогия Уотсона «Черный поток», вызвавшая, пожалуй, наибольшие споры. Дело в том, что уже название первого тома – «Книга Реки» (последующие озаглавлены, соответственно, «Книга Звезд» и «Книга Живого») – рождает у читателя ассоциацию с другой знаменитой серией книг о Речном мире. Однако обвинений в плагиате Уотсон мог не опасаться: с творением американского коллеги Филипа Хосе Фармера его книги если что и роднит, то, пожалуй, только название. Правда, и его Река тоже не совсем обычная, и мифологического, символического в ней не меньше, чем в фармеровской.

Сага Уотсона начинается как фантастика социальная. Автор противопоставляет два общества, разделенные непреодолимой границей-Рекой: патриархальное и феминистское. Однако уже ко второму тому повествование раскручивается в конфликт поистине вселенский, читатель вместе с героиней оказывается ввергнут в космическое столкновение каких-то непостижимых высших сил, называющих себя Червем и Богомыслью. Героине предстоит пройти через цепь приключений, пережить уже много раз помянутые мифологические «смерть-рождение», прежде чем она осознает свое место в этом мире и свою ответственность перед соплеменниками, которым «высшие» уготовили незавидную судьбу.

И в заключение несколько слов еще об одном романе, с названием которого произошел форменный конфуз. Хотя виноваты в том читатели – американские фэны.

«Путешествие Чехова» – действительно, странный выбор названия для научно-фантастического романа. Собственно, удивляться впору было бы нашему читателю: Чехов – и фантастика? Для американского как раз все было ясно: очевидно, очередная книга по мотивам популярного теле– и киносериала «Звездный путь», среди постоянных персонажей коего значится некий член экипажа звездолета «Энтерпрайз» Павел Чехов (или Чеков). Забавно было читать в рецензиях подобные перлы: «Открывая книгу, сразу же забудьте о русском члене команды «Энтерпрайза», постарайтесь лучше вспомнить, что вам известно о русском писателе и драматурге начала века». Фантастический роман Уотсона – действительно об авторе «Чайки» и «Вишневого сада»; правда, наворочено вокруг Антона Павловича… одним словом, фантастика!

Судите сами. Некая советская кинокомпания для пущего эффекта предлагает герою совершить мысленное путешествие в прошлое на «психомашине времени», чтобы встретиться с реальным Чеховым. Однако появление ее в России 1908 года вызывает природный катаклизм в небе над сибирской рекой Подкаменная Тунгуска. И что интересно – реального Антона Павловича известие о взрыве так заинтересовало, что он отложил на время недописанное и всецело отдался изучению загадочного «феномена»… Уотсон, в отличие от американских фэнов закончивший Оксфорд, развесистой клюквы избегал и к нашим историческим реалиям отнесся предельно корректно.

И вообще, для него, как всегда, сюжет – не главное. Главное – мысль. А поразмышлять по прочтении книги будет над чем: тут и философия истории, и проблема «исторической объективности» (да есть ли такая?), и еще одна, особенно понятная читателям на родине Чехова – проблема вмешательства в ход истории…

Романы Уотсона 1990-х годов не вызывали такого интереса, как его ранние работы. Не хочется верить, что поклонники его творчества так и не дождутся возвращения писателя из интеллектуального лабиринта, в который он сам себя загнал. Ведь он умел быть не только «непонятным», но и классным! Смог же Иона наконец вырваться из чрева кита.