Текст книги "Полное погружение (СИ)"
Автор книги: Сергей Васильев
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)
Шершавое покрытие субмарины плавно переходило от абсолютно черного днища к серебристым бокам, заканчиваясь огромными иллюминаторами в половину рубки. За ними угадывались датчики и механизмы – символы победы технократической цивилизации над природой.
Эллинг, как грань между миром воды и суши, выглядел аллегорией границы, которую пересекла подводная лодка, подобно вылезшему из своего укрытия хищнику. Дальний, не освещенный софитами угол бассейна, где сумрак сливался с черной водой, создавал иллюзию неопределенности. Он олицетворял тайны и вызовы, ожидающие железного зверя в морских глубинах, а суетливый свет – неуместность огромного плавающего гиганта в тесном ложе среди суетящихся вокруг людей.
К подводной лодке хотелось подойти, похлопать по темной шкурке и сказать что-то ободряющее: «не дрейфь, красотка, что-нибудь придумаем, освободим тебя из плена».
Сделав шаг в сторону телекамер под холодный блеск объективов, Дэн встал, как вкопанный, услышав за спиной знакомое сопрано Василисы, звучащее так, словно она выступала обвинителем в суде…
Глава 10
Эхо
Если накануне Василисе конкретно не везло, то утром потрапило дважды. Сначала горничные на этаже опознали в ней гостью телеканала «Звезда», а потом она узнала, что девчонки сегодня будут обслуживать презентацию, для чего из гардероба съемочной группы им выдали аж по два комплекта аутентичной спецодежды сестёр милосердия времен Первой мировой.
Шапочное знакомство незаметно перешло в задушевное. Просьба помочь с костюмом была воспринята с энтузиазмом, и вечером Василиса щеголяла в коричневом платье с белыми накрахмаленными обшлагами, в белоснежном чепчике и фартуке с продолговатым наперсным золотым крестом на широкой голубой ленте. «В этой глубоко обдуманной униформе была и торжественность, и отрешенность от светской жизни, которую вело до того большинство сестер, и даже, пожалуй, обреченность», – так описал современник форму сестер милосердия, учрежденную в 1854 году великой княгиней Еленой Павловной.
В суете ответственного мероприятия про Василису никто не вспоминал. Её не тревожили, не требовали никуда бежать и что-то говорить. Она имела возможность спокойно и обстоятельно лицезреть отечественный гламур, бессмысленный и беспощадный.
Нелепость ряженых в мундиры лейб-гвардии сутулых спин и пивных животиков затеняли обладательницы роскошных вечерних туалетов с надутыми губами-пельменями и ведёрными силиконовыми бюстами, щедро присыпанными бижутерией от Сваровски. Это даже не подделка под бриллианты, а подделка под подделку. Кристаллы этой конторы – ограненные кусочки технического стекла – осколки бракованных оптических прицелов, являющихся профильным производством Сваровски. Эхо прошлого в их исполнении всегда выглядело смешным, а в антураже светского дореволюционного общества становилось ещё и нелепым.
За разглядыванием гламурного стада, лопающегося от чувства собственного величия, время прошло незаметно, пока Василису не позвали на сцену.
А дальше произошло то, чего она никак не ожидала – стремительного наката липкого состояния, выколачивающего воздух из лёгких и блокирующего возможность соображать и действовать. Даже аббревиатура этой гадости – ПТСР – произносится, будто тяжело больной человек заходится кашлем. Именно так чувствовала себя Стрешнева, подходя на сцене к красному кругу, окаймленному лазерными лучами. Вместо него Васе почудился зев люка БМП-2, откуда било беспощадное пламя, облизывающее тело её командира, самого дорогого человека, которого она должна была, но не успела спасти…
Видение было настолько реалистичным, а паника – неконтролируемой, что Стрешнева каждой клеточкой ощутила, как деревенеет ее тело, а все органы чувств словно отключаются, оставляя ее в звенящем вакууме.
Не в силах сделать более ни шага и не отрывая глаз от полыхающего светом пятачка, Василиса застыла в метре от него и пыталась бороться со своим замешательством, пока её представлял ведущий.
«Ну же, соберись, мямля!» – ругала она себя, пока второе «я» отчаяннно упиралось, порываясь то ли грохнуться в обморок, то ли пуститься наутёк.
Ища поддержку, Стрешнева оглянулась и уперлась в насмешливый взгляд этого мерзкого пижона, нагло показывающего язык.
Злость, заполнившая все клеточки, выбила из них липкий, противный страх, и Василиса решительно подняла руку, рисуя в воздухе свой автограф и одновременно делая шаг вперёд…
Ей показалось, что своим кулачком она проткнула что-то мягкое и оно раздалось, расступилось, как раздвигаются театральные кулисы… Огромный студийный ангар куда-то пропал, растворился бесследно и она оказалась на той самой опушке, где перед роковым обстрелом стояла их БМП. И точно так же, высунувшись наполовину из люка механика, стоял, как живой, её командир, ковыряя рацию и ругаясь вполголоса на войну, бандеровцев и гада-интенданта, который хуже врага. Он был совсем рядом, живой, пахнущий дымом и дёгтем. Легкий ветер касался его русых волос, только-только отросших после ранения, обнажая розовый неровный шрам, протянувшийся от лба до затылка. Василиса невольно всхлипнула. Командир поднял голову и нахмурился.
– Стрешнева, ты что тут делаешь? Хотя… – он бросил взгляд на полуразобранную рацию, – давай, по-быстрому организуй аккумулятор от этой адской машины. Опять сел, сволочь…
Абсолютно автоматически, действуя на инстинктах, Василиса кивнула, развернулась, сделала шаг и услышала, как сзади схлопнулись невидимые кулисы, вокруг всё стемнело, а потом зажглась «аварийка», тускло освещая съемочный павильон с этой нелепой презентацией.
Очнулась она в гримерке, где девчонки налили ей крепкий чай с коньяком.
– Вася, – широко раскрыв глаза от изумления, теребила ее новая подружка, похожая на монашку в своем одеянии сестры милосердия, – а что это было?
– Ты о чем? – Василиса нахмурилась, не желая, чтобы слухи о ее болезненном состоянии докатились до работодателя.
– Ты пропала… – прошептала девчонка, – а потом появилась… Никто не заметил, а я за тобой стояла…
– Тебе показалось, – устало ответила Вася, – просто свет выключился резко… Иллюзия…
Она откинула голову, оперлась затылком о стену, закрыла глаза, переживая случившееся еще раз. Видение из прошлого было столь ясным и отчетливым, что Василиса не сразу убедила себя в его абсолютной случайности. Резкая смена обстановки, уйма новых впечатлений и цепкая память не отпускали её, как Вася ни старалась. «Эхо войны приходит, когда не ждешь и настигает в самом неподходящем месте», – вспомнила Василиса слова штатного психолога из фронтового госпиталя.
«Однако с этим проектом явно что-то не то, – вертелась назойливая мысль в голове Стрешневой, – или кинематограф выглядит, как дурдом. Всё на каких-то непонятных эмоциях, всё с надрывом… Живут, словно рыдают, хотя храбрятся и паясничают. Наверно, это не моё…»
Будто вынырнув из неведомых глубин, самообладание вернулось так же неожиданно, как убежало. Невидимые обручи, стягивающие туловище, разомкнулись и Василиса, очухавшись, наконец-то смогла вздохнуть полной грудью.
Слившись воедино, тело и сознание потребовали компенсацию своего беспомощного состояния. Дабы убедиться, что она вполне контролирует себя и свою голову, Вася решила немедленно вернуться в это кишащее знатными крокодилами болото, найти продюсера, извиниться за свою низкую толерантность и высокую неуживчивость, и вернуться к спокойной размеренной жизни…
Глава 11
ИИ и историческая достоверность
Когда Стрешнева привела себя в порядок и вышла из гримерки, основная часть презентации уже закончилась. Тусовка разбилась на множество групп по интересам. Одни жевали канапе, другие смаковали результаты замысловатой переработки виноградного сока и плодов вечнозеленого растения трибы Coffea.
Продюсера картины Стрешнева нашла в «морском» павильоне в окружении гостей, державшихся от него на почтительном расстоянии, кроме одного весьма пожилого мужчины, скакавшего растрепанным воробьем вокруг бизнесмена. Какой-то несвежий, потёртый и помятый, со старомодной бородкой а-ля Ильич, которую он выставлял вперед, словно намеревался проткнуть собеседника, этот персонаж не вписывался в круг отглаженных, начищенных, утонченно-учтивых светских тусовщиков.
– Вот что это? Как это? Андрей Викентьевич! – стонал «почти Ленин». – Это ведь уму нерастяжимо, как говорил товарищ Райкин. Ну какие иллюминаторы на подводной лодке времён Первой мировой войны? Тем более такого размера и формы?
– Профессор, я еще раз повторяю, – устало отбрыкивался продюсер, – образы героев, костюмы, декорации и весь сценарий создавал наш искусственный интеллект, опирающийся на сотни исторических документов, список которых утверждали лично вы. Могу показать акт с подписью. И что вы теперь от меня хотите? Если в этот перечень закрался апокриф – найдите и исключите его. ИскИн пересчитает параметры и выдаст новые данные.
– Но голубчик! Мы же с вами умные, образованные люди, имеем собственную волю, опыт и просто обязаны опираться на них… Этот опыт уверенно подсказывает, что на подводных лодках первой четверти ХХ столетия не было иллюминаторов, сонаров, радаров… И пластмасса в качестве отделочного материала – это абсолютный нонсенс!
– Простите, профессор, но насчет обязанности опираться на собственную волю – не согласен, – продюсер, видимо, решил довести ученого до белого каления. – Воля, опирающаяся на субъективный, ангажированный взгляд на мир, способна натворить страшных дел – уж вам ли, как историку, не знать. А искусственный интеллект бесстрастен и неподкупен, в этом его главное преимущество перед нами, смертными. Он не боится усталости, голода и холода, угрозы болезни и смерти. Он требует только корректных исходных данных. Первоисточники подготовила ваша кафедра. Так что всё, что наваяла наша «Матрёшка» – исключительно ваша заслуга… И вообще у меня складывается впечатление, что вы единственный недовольны нашими фантазиями на историческую тему, а вот молодёжь вполне удовлетворена, не так ли? – апеллировал он к собравшейся в полукруг публике.
– Не так! – твёрдо произнесла Василиса, сделав шаг вперед и невольно заслоняя стушевавшегося историка. – Я, например, уверена, что у наших ровесников в начале ХХ века не было такой зацикленности на сексе, как у главных героев этого фильма. Скажу больше – похабщина убивает романтику, и тут даже ретушь не поможет. По-хорошему, её вообще надо убрать с глаз долой, чтобы народ не смеялся.
– А что еще надо убрать с глаз долой? – улыбнулся продюсер, хотя взгляд его говорил о полном отсутствии хорошего настрояния.
– Босс! – раздался голос из-за спины девушки. Чьи-то сильные руки приподняли и бесцеремонно отодвинули её в сторону. – Разрешите, я возьму шефство над нашей очаровательной дублёршей, разъясню порядок и некоторые принципы кинопроизводства.
С последними словами всю панораму Василисе заслонила идеальная фигура в морском кителе.
– Мерзкий! Скотина! – прошипела Стрешнева ему в спину…
– Дублёрша? – удивился продюсер, – та самая, при выступлении которой прямо на презентации завис наш искусственный интеллект? А я был уверен, что разговариваю с Алей Коротич…
– Согласен, удивительное сходство, – кивнул Дэн, – но это всего лишь привлеченный каскадёр, как по форме, так и по содержанию… Так я её забираю?
– Да-да, конечно, – обрадовался продюсер предложению Дэна, – очень рассчитываю на твою помощь. Она нужна нашей очаровательной и такой дерзкой дублёрше, настолько потерявшейся на сцене, что её не хватило даже на простейший ритуал. Надеюсь, что во время съёмок подобных конфузов не случится…
Василиса не успела возразить, как была выдернута из толпы, окружающей продюсера, прижата спиной к стене, а слева и справа от её головы в облицовку упёрлись руки Мирского.
– Послушай, крошка, – голос актёра был полной противоположностью тому елею, который он источал во время разговора с продюсером, – ты со своим перфекционизмом влезла в чужой монастырь, правила которого не знаешь и пытаешься влиять на процессы, смысла которых не понимаешь.
– Это какой процесс я не понимаю? – зашипела Василиса, как рассерженная кошка, – нон-стоп перепихон на фоне красивого артобстрела? Да если бы шестидюймовый снаряд реально шарахнул у тебя за спиной так, как написано в сценарии, тебе бы было не до секса. После второго разрыва ты бы голыми руками скальный грунт копал, а не под юбку лез…
– А после первого?
– Обосрался бы…
– Ну вот что, военспец, – Дэн зашипел в унисон Василисе, – давай договоримся: я с тобой не буду спорить по поводу влияния артобстрелов на мужскую потенцию, а ты просто поверишь, что если из-за твоих инновационных предложений и претензий сумасшедшего профессора съемки будут сорваны или хотя бы отложены, вас на куски порвёт три четверти съемочной группы. Некоторым не до соблюдения исторической правды любой ценой, им просто кушать хочется, у них есть свои обязательства и проблемы, а запуск проекта – один из немногих способов их решить.
Говоря это, Дэн блокировал любые попытки Василисы вырваться и ждал, когда продюсер с сопровождающими лицами покинет площадку. Он настолько сосредоточился на выполнении своей миссии, что вопрос, произнесенный ехидным голосом, застал его врасплох:
– У тебя серьёзные финансовые проблемы?
– А что, непохоже?
– С твоими-то гонорарами? С говноступами стоимостью в месячную зарплату инженера? Не смеши мои кеды, Мирский!
– Если бы ты, Васька, была больше наблюдательной, чем желчной, – криво ухмыльнулся Дэн.
– Хочешь поучить меня наблюдательности?
– Почему бы и нет. Только давай отойдём, а то на нас уже косо смотрят.
– О да! Репортеры жаждут сенсации – с кем это звезда кино закручивает очередную интрижку…
Мирский закатил глаза, и желваки заиграли на скулах. Василиса была невыносима, но именно это его заводило и заставляло продолжать общение, обжигающее, как кайенский перец.
– Предлагаю чашку капучино и 15 минут перемирия.
Василиса, дёргаясь в его руках минуту назад, как под током, неожиданно вздохнула и кивнула.
«Вот и слава Богу, – подумал Дэн, – дело сделано. От босса эту сумасшедшую оттащил. Надеюсь, он заметит и оценит.»
– Пойдём, сестра милосердия, я ставлю…
– Если ты банкрот, то правильнее будет платить мне, – съязвила Василиса.
– Согласен… – легко согласился Дэн, – сегодня ты меня поишь, кормишь и выгуливаешь.
«Ну вот, опять всё вывернул в свою пользу», – с досадой подумала Стрешнева, но спорить было уже поздно. Требовалось до конца выяснить отношения с этим небожителем и расставить все точки на «И». В любом случае, разговора по душам не избежать, а раз так – стоит ли его откладывать?
– Пошли, горемыка. Покормлю, – пригласила Стрешнева.
– Сударыня обещает ужин при свечах?
– Ага, романтическое лечение геморроя…
– Знаешь, Вася, – произнес Дэн, убирая руки и выпуская блондинку на волю, – меня уже трясет от твоих шуточек. Какая же ты… Потрясающая женщина…
Глава 12
Духовное богатство трудно обналичить
– Итак, – продолжила Василиса, когда они, заполучив по стакану горячего напитка, пахнущего корицей, расположились прямо на разобранной осветительной мачте, – расскажи мне про горестное, нищенское существование звёзд отечественного кинематографа.
– Про нищенство я не говорил, – поморщился Дэн, – а вот про финансовые проблемы, накатывающие, как груженый самосвал, и заставляющие крутиться, как белка в колесе, хотелось бы рассказать, дабы кое-кто не думал, что в высшем свете мёдом намазано…
Василиса скептически хмыкнула. Про так называемый «высший свет», который лично она называла совсем по-другому, сказать ей хотелось цветисто и нецензурно. Как шутил Васин отец, выделиться, причислив себя к небожителям, – не проблема, выделения бывают разными. Не привечал он постсоветскую элиту, считая, что в неё не поднимаются, а всплывают.
В справедливости этого постулата Стрешнева убедилась на фронте, где в штабах и и пресс-центрах оперативно и неумолимо сформировался свой бомонд, про полезность которого командир Васи шутил без тени улыбки:
Васю постоянно тянуло поглумиться по этому поводу, однако она решила не обострять, чтобы не превратить хрупкий, только наметившийся контакт с Мирским в еще одну бессмысленную пикировку.
– Сначала ты никто и звать тебя никак, – продолжил Дэн, сделав большой глоток, – влачишь жизнь бездомного щенка. Заметили – удача. Пригласили – праздник. Похвалили – восторг. Заплатили – победа. Покупаешь пиво, пельмени и закатываешь банкет.
– Никогда не поверю, что пельмени для тебя когда-то были роскошью, – не выдержала Василиса.
– Было очень по-разному! Я из нормальной, крепкой семьи. Но когда переехал из Владивостока в Москву, снял более-менее приличную квартиру, начал брать частные уроки, бюджет родителей реально просел, и пришлось экономить на всём. Так что я прекрасно знаю все оттенки вкуса майонеза в говяжьем «Дошираке» и помню: если его чуть передержать – он уже не «аль денте»… Хотя во всём есть своя прелесть, ибо это то время, когда тебя любят за то, что ты есть, несмотря на то, что у тебя ничего нет…
Или Василисе так захотелось, или в глазах Дэна реально промелькнула какая-то грустинка. Его облик вдруг стал более человечным, но она отгоняла это наваждение. «Не верь этому нравственному инвалиду!» – буквально вопил внутренний голос.
– Ну, а потом тебе предлагают роль и…
– Нет, – перебил Василису Дэн, – потом тебе предлагают сделку, где с одной стороны – абсолютно новые, сумасшедшие возможности, в том числе и роли, а с другой – какая-то жертва…
– А без неё никак?
– У меня не получилось.
– Духовное богатство трудно обналичить?
– Какая же ты язва, Василиса! Если бы я рисовал твой фамильный герб, изобразил бы Валькирию, несущую стрелы сарказма…
– Вообще-то я несу только добро. Просто не всегда доношу.
– Тогда побереги шпильки, Вася. Заповеди библейские проще соблюдать, лёжа на диване, но люди, ведущие овощной образ жизни мало кому интересны.
– Это точно не мой случай, – покачала головой Стрешнева, – у меня со школьных времен не было склонности к вегетарианскому образу жизни.
– А к чему была?
– Говорили, что только такие принципиальные дуболомы, как я, стараются высказать правду прямо в лицо. А те, кто поумней, выкрикивают её в спину с безопасного расстояния.
– У тебя, оказывается, были мудрые педагоги. Зря ты их не послушала.
– Мне бы это помогло?
– Ну, точно – не помешало бы. А тебе они не рассказывали про парадокс подлинности и убежденности?.. Не помню, чьего он имени…
– Что за парадокс?
– Чем больше уверенность в своей правоте, тем дальше может удаляться истина.
– Прикольно, но неверно.
– Какая ты непробиваемая… Вот скажи, тебя твои нынешние возможности полностью устраивают?
– Возможности у меня скромные, – согласилась Василиса, – зато потребности вконец обнаглели. И представь себе, пустой холодильник сегодня меня волнует больше, чем смысл жизни.
– Значит, ты на правильном пути, – удовлетворенно резюмировал Мирский, – и если постараешься меня не перебивать….
Василиса улыбнулась, кивнула и сделала движение рукой, будто закрывала рот на молнию.
– Когда тебя принимают в определенные круги, – Дэн изобразил указательным пальцем воронку, – ты не имеешь права экономить, тебя просто не поймут и отторгнут. Ты не можешь носить дешёвые часы, жить в бюджетных гостиницах и ездить на метро. Твоя одежда, аксессуары, дом – всё должно соответствовать заявленному статусу. Иначе даже не заметишь, как тебя выдавят из круга избранных. Метка «свой-чужой» в любой стае – атрибут обязательный.
Мирский уставился на свои навороченные часы Ulysse Nardin такими глазами, словно видел их впервые, щелкнул по циферблату, усмехнулся и спрятал хронометр под обшлаг мундира.
– Потом обостряется соперничество, ревность… – продолжил он медленно, словно вспоминая какие-то события. – Знаешь, Вася, я сто раз убеждался, что у зависти глаза намного больше, чем у страха. Чёрный пиар, это ведь не посты и не ролики в Тик-токе. Это тихое нашептывание на ухо твоим друзьям, спонсорам, продюсерам, какое ты редкостное дерьмо… Конечно же, на всякое действие всегда найдется противодействие, а на всякую завистливую хитрую задницу – болт. Но это, сука, так дорого…
Дэн вспомнил цифру «Итого» на счетах по поддержанию своего относительно честного имени.
– Кажется, что ты получил миллионный гонорар и забыл про безденежье… А когда приобрёл всё, что тебе полагается по статусу, на твоём счету – даже не по нулям, а глубокий минус… И начинается гонка по вертикали: чем больше зарабатываешь, тем больше обязан тратить, чтобы поддерживать нужный уровень жизни, чтобы соответствовать требованиям света. Поэтому денег хронически не хватает всегда.
– А какой тогда смысл в этом беличьем колесе? – искренне удивилась Василиса.
– Так работает система… – пожал плечами Дэн.
– Гламур – это маскировка, необходимая для того, чтобы повысить свой социальный статус в глазах окружающих, чтобы они думали, что человек имеет доступ к бесконечному источнику денег, – подтвердила Вася.
– Хорошо сказано, – уважительно отозвался Мирский.
– Это Пелевин, – пояснила Стрешнева, – сказано хорошо, а система все равно никудышная.
– Но другой-то нет! – Мирский вспомнил англичанина и поморщился, – ну да, процессор – не айс, материнская плата сбоит, зато графика обалденная. А теперь явилась ты и всё наладишь как надо.
– Нет уж!..
– Почему это «нет»? А для чего тогда к боссу попёрлась? Заявление на увольнение подать? Так это можно и по почте сделать. Нет! Ты явилась, чтобы вмешаться в чужой процесс, в чужую жизнь, оставить своё бесценное мнение в истории!..
– А ты меня за руку схватил!
– Исключительно для твоего же блага. Чтобы окружающие не подумали, что ты – не просто контуженная, о чём уже шепчутся…
– А обо мне уже шепчутся?
– А как ты хотела? Высокое искусство – это серпентарий единомышленников…
– И что говорят обитатели серпентария?
– Ну…– Дэн замялся, – что у тебя задета не только кора головного мозга, но и, так сказать, сама его древесина…
– Однако…
– Забей! Я про другое. Про ваш с профессором наезд на босса.
– А он что, святой? На него наезжать нельзя?
– При желании можно всё. Просто вы сделали это не в то время и не в том месте. Публичное мероприятие не подходит для творческих дискуссий. А вот завтра, когда гости разойдутся, можешь приступать!
– Благодарю за разрешение, ваше превосходительство.
– Обращайтесь, сударыня, сначала лучше ко мне, а потом к начальству – исключительно ради пользы дела, чтобы осчастливленные не скончались на месте от полученных знаний.
– Мирский! Ты всё-таки невыносимый выпендрежник.
Стрешнева показала Дэну язык и смутилась. «Господи, зачем я это сделала? – пролетела в голове Васи покаянная мысль, и щёки вмиг зарделись, – я же так с третьего класса не хулиганила! Что делает со мной этот самовлюбленный прохвост⁈ Почему я перестаю контролировать свои эмоции? Веду себя, как взбалмошный подросток».
Одно она поняла совершенно точно: к концу бесконечного дня и этой безумной презентации Василиса уже не испытывала к Мирскому брезгливости и антипатии, переполнявших её после совместного ужина.
Он, конечно, не извинился, да она и не ожидала… Хотя, где-то в глубине души… Видно, не судьба. Хлыщ сделал вид, что вообще ничего не было… А может, ничего и не помнил? Не в такой уж хлам он был пьян, но ни словом, ни взглядом не выказал никакого смущения или стыда, даже глаза не отвёл при встрече. Ну, и фиг с ним! Если исключить этот неприятный, царапающий факт, всё остальное было прилично. Сели, поговорили. Хоть каждый и остался при своём, но острая фаза отторжения прошла. Её место заняло подобие жалости к Дэну, как к обездвиженному инвалиду. Только в отличие от тела, а тут, с точки зрения Стрешневой, у него всё было в порядке, в голове отсутствовало нечто жизненно важное. Молодой, внешне здоровый и успешный, он суетился, пыжился, пытался выстроить какой-то смысл жизни, а тот, скотина, не выстраивался. Не считать же смыслом жизни сыгранную роль или гонорар за нее. Это же чужая судьба, а не твоя собственная. Ею даже гордиться всерьез невозможно.
Весь этот гламур, великосветские статусы, по мнению Василисы, являлись эрзацем, натужным и несерьёзным фальсификатом, имитацией жизни, где цель постоянно обвиняет средства. Как такую форму существования принять, она себе не представляла. Жизнь этой части общества для Стрешневой всегда была какой-то фэнтези, вроде сказок про Гарри Поттера, кикимору, бабу Ягу и прочее. Где она, простая студентка факультета прикладной механики Донецкого универа[3]3
Факультета «Прикладная механика» в ДГУ не существует.
[Закрыть], а где эти киношные небожители со своими тараканами в головах? Ей бы разобраться в собственных переживаниях и определиться, что она считает главным, а что – второстепенным.
100 дней на линии фронта, всерьёз поменяли её приоритеты, разрушив старые планы и не создав новые. По истечении этих трех с хвостиком месяцев, на гражданке всё казалось необязательным, мимолетным и легковесным – люди, события, даже фундаментальные строения. Повидала она, как всё это на войне зыбко, и превращается в бесформенные руины на один щелчок пальцев. Зато «на нуле» было проще и конкретнее. А тут – кисель из полутонов и полунамёков, полудвижений и полупозиций, раздражающих своей недосказанностью и двусмысленностью. Однако судьба её забросила именно сюда, к этим людям, и надо было каким-то образом с ними сосуществовать. Заходя в киностудию, Вася вспомнила строки Сергея Есенина:
'Мне ненавистны и те, и эти.
Все они – класс грабительских банд.
Но должен же, друг мой, на свете
Жить как-то Рассветов Никандр…'
