Текст книги "Полное погружение (СИ)"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава 35 
Допрос

– Разрешите присесть? – поинтересовался следователь у Дэна.

Мирский внимательно рассматривал Вологодского, а следователь – артиста. Некоторое время мужчины бодались взглядами, словно участники боёв без правил, пытаясь смутить друг друга.

Впрочем, агрессия в поведении следователя не проявлялась. Он скорее выказывал любопытство, как опытный энтомолог, совершенно неожиданно обнаруживший новый вид загадочной бабочки.

«Ну, что ж, давайте попробуем поговорить», – подумал артист.

– Предполагаю, – копируя вяло-ленивую манеру следователя, произнес Дэн, -что вам не требуется моё разрешение ни на пребывание здесь, ни на вопросы, которые вы собираетесь задать.

– Вы правы, не требуется, – согласился капитан, – но случаи бывают разные, и мне не хотелось бы начинать разговор с глупого и никому ненужного «пти афронтю», тем более, что вы, как я узнал у доктора, в некотором роде больны, если амнезию можно считать болезнью.

– Скорее – следствием травмы, – поправил следователя Мирский, – чувствуешь себя, как без руки или без ноги…

– Да, пожалуй, – задумчиво произнес Вологодский, – так будет точнее. Судя по сопроводительным документам, ваша фамилия – Граф.

– Так говорят, – дипломатично выкрутился Дэн, – утверждать не буду.

– Хорошо, – следователь что-то чиркнул у себя в блокноте. – Вы находились с покойным в одной палате весь прошлый день. Расскажите, пожалуйста, что предшествовало трагедии.

– Мы действительно лежали в одной палате и… – Мирский на мгновение задумался, стоит ли рассказывать «всё, как на духу», а потом решил, что их пререкания с лейтенантом слышали слишком многие, чтобы это скрывать и добавил, – между нами возникла ссора из-за личных разногласий…

– Полноте, мичман! Какие могут быть личные разногласия у людей, впервые увидевших друг друга несколько часов назад?

– Я позволил себе нелицеприятно высказаться о даме, которой лейтенант, скорее всего, симпатизировал.

– Кто она? Как ее найти?

– Она – сестра милосердия, но вот найти её я вам помогать не буду, даже имя называть не стану по вполне понятным причинам.

Сказав это, Дэн мысленно поаплодировал своей удачной двусмысленной реплике. «Вполне понятные причины», по которым он не хотел «светить» Василису, были совсем другими, нежели те, о которых мог подумать Вологодский.

– Хорошо, – следователь сделал ещё одну заметку в блокнот, – продолжайте!

– Одним словом, лейтенант вызвал меня на поединок.

– Дуэль? В военное время? Это противозаконно. Почему вы согласились?

Вологодский умудрился произнести все три вопроса без единой эмоции, словно зачитывал анкету. В его голосе не было удивления и тем более возмущения, только казенный интерес.

– Я не согласился! Сказал, что это – безумие, что не могу себе позволить воспользоваться его частичной недееспособностью из-за обожженных рук… Но лейтенант был настойчив.

– И что произошло потом?

– Ни-че-го! – Мирский дирижерским жестом усилил сказанное, – ровным счётом, ничего больше не случилось, вплоть до моего отхода ко сну. Сегодня утром от дежурной сестры узнал, что Петра Ивановича нашли мёртвым. Я был шокирован. У меня и в мыслях не было причинять ему вред.

– У вас был мотив. Ссора, вызов на дуэль…

– Ну, какой же это мотив? Таких мотивов в мужской компании наберётся несколько за день. Да, мы поссорились, но не успели стать врагами. Я думал, что он остынет и забудет про свой вызов. Это действительно было глупо. Кто же знал, что всё так обернётся…

Мирского стало выводить из себя спокойное, скучающее выражение лица капитана, не реагирующего на эскапады артиста.

– Я, будучи офицером, не мог позволить себе такой способ сведения счётов, – Дэн попытался быть убедительным.

– Да, как офицер, конечно же, не могли, – согласился Вологодский. – В связи с этим у меня есть ещё несколько вопросов, напрямую не касающихся преступления.

Следователь повернулся к двери и командирским голосом крикнул:

– Коломийцев!

В палату строевым шагом вошёл грузный пожилой полицейский в просторной белой рубахе с черными погонами, подпоясанной портупеей. Он шествовал с каменным лицом, неся перед собой вешалку с мундиром.

– Это ваша одежда, мичман, – упреждая вопрос Дэна, произнес Вологодский, – именно в ней вы поступили в госпиталь. Узнаёте?

Мирский неопределённо пожал плечами. Полицейский положил мундир на соседнюю кровать и так же, чеканя шаг, покинул помещение.

– Жаль, что не узнаёте, – вздохнул Вологодский, потому что мне крайне любопытно, где вы строили этот мундир?

– А что в нём такого уникального? – пожал плечами Мирский, внутренне напрягшись и предполагая какой-то подвох.

– Уникального? Нет! Здесь, пожалуй, больше подойдет другое слово, – губы следователя тронула усмешка. – С уверенностью могу сказать, что портной не знаком с «Положением о мундирах» 1834 года, как и с реформой военной формы 1882-го. В самом крое, знаках различия и даже в пуговицах присутствует разночтение с уставными требованиями, из чего можно сделать вывод, что портной лишь издали видел мундир морского офицера Российского императорского флота и плохо его запомнил. Занятно, правда? Согласитесь, что данный факт требует объяснения….

– В таком состоянии я вряд ли могу быть вам полезен, – холодея, промямлил Дэн.

– Да-да-да, я это уже понял, – повторил Вологодский, улыбнувшись ещё шире, – давайте я продемонстрирую ваши вещи в надежде на возвращение памяти.

После этих слов капитан распахнул папку, достал и положил перед Мирским электронную карту от гостиничного номера, ключ от гримёрки и его любимое надкушенное яблоко – айфон… Дэн на автомате сразу же схватил смартфон и только усилием воли заставил себя его не включать.

– Вижу, вам знаком этот предмет, – утвердительно произнес следователь, – он, как и ваш мундир, тоже иностранного происхождения. Что это?

– Очевидно, это часть какого-то прибора, – держа смартфон в руке, растерянно пробубнил Мирский.

– Возможно, – кивнул следователь, – пусть это всё побудет пока у вас, может быть, вспомните. Что это за карточка, – он коснулся рукой электронной визитки отеля, – и какую дверь открывает этот изящный ключик? – указал он на второй необычный артефакт.

«Эх, капитан! Знал бы ты, от какой он двери и где она находится, с ума бы сошёл, – с горечью подумал Мирский, – или упёк бы в дурку меня самого».

– Посидите, подумайте, – следователь встал, прошёлся вдоль окон, зачем-то приседая около каждого из них и внимательно заглядывая под подоконники, открывая и закрывая рамы, высовываясь на улицу и осматривая внешние стены.

– Амнезия у вас весьма специфичная, – продолжал он между делом свой монолог, – я с такой ни разу не сталкивался, хотя за два года в госпиталях насмотрелся многого. Обычно с таким диагнозом контуженые на третий день вращают глазами, мычат, трясут головой, двух слов связать не могут, а у вас и речь, и мимика, и ассоциативные связи, и двигательная активность вполне здорового человека… Странная потеря… Этикет помните, правила приличия соблюдаете, а как вас зовут и откуда вы взялись такой красивый… Как вы попали на транспорт №55 – тоже без понятия? Где и с кем учились? Кто может подтвердить вашу личность здесь, в Севастополе?

Мирский отрицательно покачал головой.

– Хорошо. Стало быть, палату вы со вчерашнего дня не покидали?

– Только в туалет.

– Кто может подтвердить ваше алиби?

– Второй мой сосед, Збышек… То есть Збигнев… Ещё дежурная сестра, но я не помню, когда она здесь была последний раз до трагедии.

– Амнезия иногда бывает весьма полезна, не находите? – усмехнулся Вологодский, пристально глядя Дэну в глаза.

– Не нахожу, – злобно ответил артист, отвернувшись.

Капитан ещё раз обшарил руками последнее окно, присел на корточки и долго, сосредоточенно колупал пальцем краску, затем удовлетворенно хмыкнул, выглянул на улицу, свесившись через подоконник, посмотрел по сторонам и перекинулся обратно.

– А знаете, с вашей развитой мускулатурой не составило бы никакого труда выбраться через окно, спуститься вниз со второго этажа и подняться обратно – архитектура здания вполне позволяет. Вон и травка на газоне под окном изрядно примята…

– Зачем? – пожал плечами Дэн.

– Что значит «зачем»?

– Чтобы совершить убийство, совсем не обязательно, как охотнику, сидеть в засаде.

– Не обязательно, но вероятно, – следователь скрестил руки на груди и стал расхаживать по палате вперёд-назад, – я просто рассуждаю. Давайте предположим, что вы, никого не собираясь убивать, сидели на подоконнике, дышали свежим воздухом, а покойный Петр Иванович, прогуливался по берегу, заметил вас и сказал вам, например, что-то обидное. Вы возмутились, вспыхнули, спустились вниз самым коротким способом, продолжили ссору и, будучи в состоянии аффекта, нанесли роковой укол.

– Укол? – удивился Мирский, – лейтенант убит шпагой?

– Нет. Шпага – это благородное, хотя и кровавое оружие. Петр Иванович убит одним безжалостным, коварным и очень точным ударом.

Следователь подошел вплотную к Мирскому и практически без замаха резким, быстрым движением поднес правый кулак к левому уху артиста.

– Вот так. Самым обычным гвоздём.

– Каким гвоздём? – ошарашенно прошептал артист.

– Тёсовым, восьмидюймовым. Это большая удача – попасть острым предметом прямо в слуховой проход. Такое возможно в двух случаях: если потерпевший не двигался, спал, например, или был обездвижен силовым способом; во втором, что более вероятно, – никто Петра Ивановича убивать не хотел, и всё случилось неожиданно, в том числе и для самого убийцы, пребывающем в состоянии аффекта, когда человек не способен контролировать свои действия. Весьма частое явление у контуженных. Кстати, патологический аффект почти всегда сопровождается амнезией. Идеально подходит для нашего случая.

– Но у меня нет и не было никакого гвоздя!

– Он был вбит сюда, в этот самый подоконник, как ограничитель, чтобы рама не билась о стену, – Вологодский кивнул на исследованное окно, – там хорошо видно отверстие. На других подоконниках такие ограничители из гвоздей тоже стоят. Видите – они вбиты всего на треть, а торчащая часть, упирающаяся в раму, еще и бечевкой оплетена, поэтому очень удобно ложится в руку.

– Боже, какой бред! – возмущённо воскликнул Мирский, – вы себя слышите? Бежать выяснять отношения с гвоздём в руках… Вы бы еще про рогатку вспомнили! Мы же взрослые люди!

– Ах, уважаемый господин мичман, вы даже не представляете, насколько часто взрослые люди поступают совершенно иррационально!…

Вологодский замолк, торопливо откинул крышку часов и, видимо, вспомнил что-то важное.

– Однако мне пора, – пробормотал он озабоченно, – ваши вещи оставляю пока здесь, а кроме них в палате некоторое время побудет вооружённый жандарм, во избежание, так сказать, эксцессов…

– Что вы имеете ввиду? – вспыхнул Мирский.

– Охранять вас будем, господин Граф, – убедительно произнёс капитан, – дабы во время следствия никто больше не проснулся поутру с гвоздём в ухе. Вы сказали, что ещё ни разу не покидали палату. Постарайтесь не делать этого ещё какое-то время. Честь имею!

* * *

– Вот попал! – огорчился Дэн, когда дверь за следователем закрылась, а вместо него на пороге появился знакомый полицейский.

– Здравия желаю, Ваше благородие, – чинно поздоровался он с Дэном, огляделся по сторонам, подвинул к дверям табурет и присел, поставив перед собой холодное оружие и оперевшись на него.

– И вам не хворать, – пробормотал артист, подойдя к своему «иностранному» мундиру.

Он погладил погоны, подёргал пуговицы и ярко вспомнил пальчик Стрешневой, тыкающий его в грудь, её колючие глаза и обидные слова про историческую недостоверность сценария, про ляпы художников, реквизиторов и всего кинопроизводства, замахнувшегося на костюмированный исторический фильм и не потрудившегося убедиться в достоверности…

«Вот и результат. Мундирчик-то ненастоящий! Следователь уверен, что импортный. А за кого же он меня принял? За шпиона? Рассказать, как оно есть на самом деле? Предъявить смартфон, чтобы поверили, что я свой, буржуинский? Это, конечно, аргумент, но не сделаю ли я себе хуже, если продемонстрирую содержание „заморского“ товара этому въедливому, ироничному капитану», – размышлял Дэн.

Он нажал кнопку запуска. Смартфон жалобно тренькнул, оповестив хозяина об отсутствии заряда, и ушел в несознанку, на глазах превратившись в бессмысленный иновременной хлам.

– Надо было слушать маму, – вздохнул Дэн. Спрятав в тумбочку бесполезное барахло, он бухнулся на кровать, закрыл глаза и крепко стиснул зубы, стараясь не заскулить от тоски и безнадёги

Глава 36 
Тайны мадридского двора

Облачаясь в балахон сестры милосердия, Вася поймала себя на мысли, что привыкает к нему, и подумала, не уговорить ли доктора Дмитрия Ильича Ульянова принять её на службу в качестве младшего медперсонала, если задержится в этом времени: ведь трудиться где-то надо. Уж что-что, а первую помощь она окажет лучше любой из местных девчонок. Дважды пройденные курсы тактической медицины в условиях, максимально близких к боевым, были неформальными и функциональными. Фронтовой город в течение десяти лет постигал науку борьбы за жизнь на своем горьком опыте ежедневных бандеровских обстрелов под чутким патронажем НАТО.

Идея ещё раз заняться маскарадом родилась в Васиной голове, когда она подходила к госпиталю и заметила на подступах нездоровый ажиотаж: такого количества офицеров и жандармов она здесь ещё не встречала.

Юркнув в сторону знакомой пристани и накинув сестринскую униформу прямо поверх полюбившегося шелкового теннисного платья, она гордо прошествовала мимо людского муравейника, старательно развесив уши и пытаясь понять, что тут произошло, пока она занималась адмиральшей.

Если в первое посещение этого легендарного лечебного заведения на Павловском мысе Вася решала главную задачу – как бы выжить, во второе – как бы сбежать, то сейчас она могла спокойно оглядеться, чувствуя себя, как во время показа исторического кино в 4Д кинотеатре.

Мозаика человеческих судеб, переплетенных такой далекой для Стрешневой войной, связанных общим несчастьем и надеждой на лучшее будущее, проходила, пробегала, натужно ковыляла мимо Василисы точно так же, как и в XXI веке. «Прошло больше ста лет, а ничего не меняется», – подумала она, направляясь в сестринскую.

Изольда Тимофеевна обрадовалась Васе, как старой знакомой, и сразу со всеми подробностями рассказала свежие печальные новости: про загадочное убийство Петра Ивановича – морского лейтенанта-гальванёра, в миру – адьюнкта электротехники, про строгого следователя, напугавшего весь персонал, и про фактический арест мичмана Графа, из палаты которого отселили второго пациента и поставили жандармский пост.

– Изольда Тимофеевна, – взяв женщину за руку, максимально убедительно произнесла Стрешнева, – вы же понимаете, что мне необходимо его увидеть именно сейчас и поговорить.

– Даже не знаю, – сестра милосердия нахмурилась и задумалась, – просто так вам туда пройти не разрешат, разве только по назначению врача… Подождите здесь, я поговорю с Дмитрием Ильичём.

Она ушла, а Вася смогла спокойно, не торопясь рассмотреть госпитальный быт медицинского персонала времён Первой мировой войны.

Просторная комната с высокими окнами и тюлевыми занавесками. Кожаный черный диван, несколько стульев, громоздкий дубовый шкаф, такой же стол с пузатыми ножками и горой медицинских документов на нём. В углу – тумбочка со старым граммофоном. Скорее всего, вечерами, когда жара немного отступала и прекращалась лечебная суета, он наполнял пространство своими шипящими, несовершенными мелодиями, и раненые, забыв о своих болезнях, слушали эти звуки, представляя себя в мирной жизни, среди любимых и близких.

Рядом с граммофоном – цветы в глиняном кувшине и шлифованная доска с аккуратно приколотыми листками местной самодельной больничной газеты. Стихи, рассказы, рисунки…

В госпитале присутствовала своя романтика, густо замешанная на самопожертвовании и стремлении к человечности. Врачи, сестры милосердия, санитары умудрялись в пустыне скорби поддерживать живым и цветущим оазис сердечности и чуткости, где война отступала перед силой добра и сострадания.

В этом временном сообществе случайно сведённых вместе людей рождались дружба, привязанность и даже любовь. Молодые офицеры писали стихи своим спасительницам, а те, краснея, хранили эти строки как самое дорогое сокровище. В госпитальных газетах, выпускавшихся самими пациентами, публиковались робкие признания, написанные дрожащей рукой нецелованных юношей, успевших познать на своём фронтовом опыте, насколько хрупко и мимолётно земное бытиё.

Даже смерть, заглядывающая в окна госпиталя, не могла разрушить эту особую атмосферу. Погребение умерших на близлежащем кладбище было частью сурового ритуала, но это ещё больше подчёркивало желание жить и наполнять своё существование предельно глубоким смыслом.

– Ваше сиятельство…

Вася вздрогнула от неожиданности, услышав над ухом великосветское обращение. Она резко обернулась и недоумённо уставилась в преданные глаза Изольды Тимофеевны.

– Умоляю вас, – тихо произнесла в ответ Вася, сообразив, что слова адресованы ей, – никаких сиятельств! Зовите меня просто Василиса. Если вам от этого будет легче, то титул базилевса даже выше княжеского.

– Хорошо-хорошо, – сестра испуганно выставила перед собой ладони, – понятно. Я просто хотела сказать, что Дмитрий Ильич не возражает и, если вы умеете делать уколы…

– В совершенстве, – убедила Вася Изольду Тимофеевну.

Дальнейшие инструкции она прослушала, направляясь в палату и неся перед собой в качестве пропуска лоток со сверкающим на солнце шприцем и флакончиком с медицинским спиртом.

– Доброе утро, больной, – Вася вошла в палату и быстрым шагом направилась к Мирскому, игнорируя вскочившего с табурета полицейского, – утренние процедуры.

– А почему?… – у Дэна завис процессор…

– Назначение лечащего врача, – объяснила Вася, делая большие глаза, и повернулась к стражу порядка, недовольно сопящему за спиной, – будьте добры, постойте две минуты за дверью, пока я делаю укол.

– Но… – начал было полицейский.

– Медицинские предписания обязательны для всех, – безапелляционно заявила Василиса, – во время лечебных манипуляций посторонним в палате не место… И вот ещё, уважаемый, – добавила она, увидев, что полицейский опять пытается открыть рот, – вы находитесь в палате без халата, это недопустимо! Обратитесь на сестринский пост – вам его выдадут. Накиньте на плечи и возвращайтесь, я как раз закончу.

Покраснев, полицейский буркнул что-то нечленораздельное, вышел за дверь, недовольно топая ногами, и пошел по коридору.

– Быстро на живот! – скомандовала Василиса расплывшемуся в улыбке Мирскому.

– Лисси, да я… – начал он кокетничать, но сломался под сердитым взглядом и покорно перевернулся на кровати.

– Тебе нельзя здесь оставаться, – прошептала Вася, старательно обтирая ваткой со спиртом филейную часть Дэна.

– А тебе нельзя было сюда приходить, – парировал Мирский.

– Это еще почему?

– Прости, но я нечаянно засветил тебя следователю во время допроса.

– В каком смысле?

– Сказал, что ты понравилась убитому, и мы из-за этого повздорили. Ай! – Мирский дернулся, почувствовав боль от укола.

– Терпите, больной, терпите, – проговорила Василиса, давя на поршень шприца, – это вам – за длинный язык, господин Граф… А это, – она чмокнула Дэна в щёку, закончив инъекцию, – за честность. Нельзя – значит не буду. Теперь слушай и запоминай. На транспорте, куда нас с тобой закинуло, перевозили засекреченную военным ведомством лабораторию и документацию профессора Филиппова. Его убили 14 лет назад. С тех пор кто-то могущественный и упорный уничтожает всё, связанное с именем учёного, его интеллектуальное и материальное наследие и всех, кто так или иначе способен продолжать его дело. Словно маньяк какой-то… Мне даже вспомнились Моцарт и Сальери… Так вот, наш корабль потоплен не случайно. Целью была перевозимая на транспорте аппаратура и люди, имевшие к ней отношение.

– Упс… – Мирский перевернулся на спину, поморщился, чиркнув проколотой ягодицей по шершавой простыне, – убитый лейтенант тоже был связан с лабораторией, утонувшей вместе с судном. Я позавчера слышал от него, что именно он должен был ее принять и установить… Не думаю, что тут каждый день гибнут корабли с таким грузом, а значит 99,9%, что мы говорим об одном и том же…

– Тогда тем более, тебе надо валить, – резюмировала Вася.

– Как? – с возмущением ответил артист, – у меня не сложились отношения с капитаном Вологодским. Он вряд ли отпустит меня под честное слово.

– Капитан Вологодский? – переспросила Василиса.

– Да, военно-морской следователь…

– Постараюсь решить этот вопрос.

– Но как?..

– Пока не знаю…

– Решит она… – пробурчал Мирский, – ты, Лисси, лучше возьми вот это… Надо как-то изловчиться и зарядить, тогда у меня будет шанс…

Мирский сунул в руки Стрешневой многострадальный айфон.

– Ого, какие гаджеты носят с собой мичманы императорского флота! И как ты объяснил, что это?

– Предположил, что часть какого-то механизма, какого – не помню, а вот сейчас подумал, что этот предмет как раз может быть из затонувшей лаборатории…

– Тогда тебя точно грохнут, – сделала неутешительный вывод Вася.

Тяжелые шаги и скрип открывшейся двери оповестили: время у заговорщиков закончилось.

– Что собираешься делать? – с надеждой спросил Дэн.

– Пока не знаю, – шепнула на прощение Стрешнева, спрятав смартфон на груди под платьем и собирая в лоток предметы лечебной манипуляции, – но я что-нибудь обязательно придумаю.

– Кстати, Лисси, тебе очень идет эта форма, – неожиданно сменил тему Дэн.

– С-с-пасибо, – с некоторой задержкой поблагодарила Вася за неожиданный комплимент и поспешила удалиться.

Мирский проводил девушку долгим, томным взглядом, откинулся на подушку, блаженно закрыл глаза и впервые за последние сутки вздохнул полной грудью.

«Васька – она такая. Обязательно что-нибудь организует, – появилась внутри уверенность, – какая девчёнка… Ух!» Артист ожил, получив невинный, легкий поцелуй и увидев маленький, невольный стриптиз Василисы, когда она прятала смартфон. Вспомнив брюнетку с черными глазами, обратившую на себя внимание в первый день пребывания в госпитале, он решил, что блондинка – лучше.

 * * *

Василиса тем временем сдала униформу Изольде Тимофеевне, поблагодарила ее, отказалась от чаепития, сославшись на срочные дела, и выбежала из госпиталя, напряженно думая, как помочь Мирскому. Она пообещала что-то придумать, но в голове пока не нашлось ни одной идеи. Обычно на каждую проблему у неё рождалось по три-четыре варианта решения, а тут – полный ноль. Не брать же штурмом госпиталь, хотя этого толстячка в полицейской форме она бы уделала… Нет, нет, глупости! Может быть, Мирский придумал что-то поинтереснее простого побега и его «яблоко» чем-нибудь поможет… Хотя, чем? Но зарядить его всё-таки надо попробовать. Действующий смартфон лучше, чем бесполезная, странная хреновина. Кстати, а на что он похож? На портсигар? На пудреницу? «Ладно, хватит рефлексировать. Дэн попросил зарядить, значит, это надо сделать».

Рассуждая таким образом, Стрешнева дошла до Аполлоновки. Вроде бы, не собиралась, а ноги принесли. Всё логично. Сама Вася, ее родители и Дэн, корабль, на который их забросило, загадочное убийство в госпитале и Аграфена Осиповна, и даже Петя – все каким-то образом связаны с профессором Филипповым, с его лабораторией и с загадкой, вокруг которой слишком много тайн, чтобы предполагать, что всё это – цепь ничем не связанных случайностей.

 * * *

Баба Груня сидела на постели, и вид у неё был вполне презентабельный. Она что-то тихо на ухо выговаривала сидящему рядом Пете. Вася решила, что нечего воду в ступе толочь, и сразу заговорила по существу.

– Здравствуйте! Пётр, – обратилась она к юноше, – я не знаю, что успела рассказать Аграфена Осиповна, но тебе угрожает опасность, и это извиняет моё бесцеремонное вторжение в твои дела. Скажи мне, как ты оказался на Транспорте №55?

– Купил билет, – промямлил Петя и опустил глаза, всем своим видом демонстрируя, что врёт. Василиса зафиксировала это и задала следующий вопрос.

– Ты знал, что транспорт перевозит секретную лабораторию?

Петя кивнул, не поднимая головы.

– Ты знал историю профессора Филиппова?

Петя застыл в растерянности и еще раз кивнул. Ну, конечно! Как же не знать, если его дядя – соратник ученого.

– Ты сопровождал секретный груз?

– Да, – взяв себя в руки, коротко ответил студент, сжимая фуражку.

– По просьбе дяди?

– Нет.

– О, господи! – Вася не выдержала и театрально закатила глаза, – тайны мадридского двора! Петя, я сейчас пытаюсь хоть как-то склеить всю мозаику и понять, с какой стороны грозит опасность, а мне приходится вытягивать из тебя клещами информацию по чайной ложке. Ты можешь мне помочь?

– Я там был по заданию ревкома, – совсем по-детски шмыгнув носом, сказал паренёк, – и мои товарищи очень хотели, чтобы груз дошёл до Севастополя. Им было незачем что-то топить и кого-то убивать. Наоборот, они надеялись, что изобретение профессора Филиппова послужит делу мировой революции.

– А дядя про это знал?

– Догадывался, – вздохнул Петя, – он получил приглашение от военно-морского ведомства – прибыть в Одессу, принять и проверить комплектность лаборатории, но категорически отказался. После Порт-Артура и смерти Пильчикова он вообще боялся хоть как-то демонстрировать причастность к работам Филиппова. Тогда я сказал, что мог бы всё сделать вместо него…

– И он тебя не отговаривал?

– Он мне запретил даже думать об этом, но… Нашлись товарищи, которые были более убедительны.

– Ревком?

Петя снова кивнул.

– Дядя написал рекомендательное письмо, заверил его во Дворце Главного Командира[14]14
  Дворец Главного Командира – резиденция командующего Черноморским флотом. Дворец строился с 1893 по 1895 годы на средства морского ведомства и был одной из архитектурных достопримечательностей дореволюционного Севастополя. Дворец прекратил свое существование в годы Великой Отечественной. На его месте в начале 1950-х было построено здание Штаба ЧФ.


[Закрыть], и с ним я поехал в Одессу встречать лабораторию.

– Скажи-ка мне, товарищ Гаврош, – прищурилась Вася, – а как фамилия твоего могущественного дяди, запросто заверяющего свои письма у командующего флотом?

– Такая же, как у меня, – Петя пожал плечами, – Налётов… Михаил Петрович[15]15
  Михаил Петрович Налётов – учился в Практическом технологическом институте, в Горном институте, но ни один не закончил из-за проблем с деньгами. После смерти отца Михаил Петрович вынужден был оставить учёбу, потому что ему пришлось содержать мать и младшего брата. Сдав экзамены на техника путей сообщения, он уехал в Маньчжурию для участия в строительстве железной дороги на Квантунском полуострове.
  Во время Русско-японской войны М. П. Налётов находился в Порт-Артуре, где стал свидетелем потопления флагманского корабля 1-й Тихоокеанской эскадры России – броненосца «Петропавловск», на котором погиб командующий эскадрой, вице-адмирал С. О. Макаров.
  После этого события у Михаила Петровича появилась идея создания подводного минного заградителя, который мог бы скрытно осуществлять постановки мин. Строительство такого первого в мире судна началось в конце 1909 года на заводе в Николаеве, в августе 1912 года оно было спущено на воду и зачислено в списки кораблей Черноморского флота под названием «Краб».


[Закрыть].

– Ах вот оно что… – Вася перевела взгляд на бабу Груню, – тот самый, кто был с моими родителями и профессором Пильчиковым в Порт-Артуре?

Аграфена Осиповна бессловесно кивнула.

– Петя, мне срочно надо повидаться с твоим дядей, – попросила Василиса.