Текст книги "Полное погружение (СИ)"

Автор книги: Сергей Васильев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Глава 41 
Экзамен на профпригодность

Доктор, расположившись за своим столом, откинулся назад и задумчиво вертел в руках карандаш. Его гостя, сидящего спиной к дверям, полностью скрывала высокая спинка кресла.

– Дмитрий Ильич! – бодро отрапортовал Мирский, – мичман Граф по вашему приказанию прибыл!

– Он? – спросил коротко гость.

– Он, – подтвердил доктор.

– Что ж… – сидящий в кресле быстро поднялся и с любопытством повернулся к артисту, – дебют удался, посмотрим, каков будет миттельшпиль.

– Имею честь представить, – вставая, произнес доктор, – Его высокопревосходительство вице-адмирал Павел Иванович Новицкий…

Обернувшийся к Мирскому офицер имел худощавое, безбородое лицо с резко очерченными скулами. Непокорные, зачесанные назад соломенные волосы, лоб с глубокими морщинами и глаза навыкате придавали ему загадочный, даже мистический вид. Если убрать разлапистые усы неопределенной формы, Мирский готов был поклясться, что перед ним стоит Виктор Васильевич Авилов, легендарный граф Монте-Кристо из советского фильма «Узник замка Иф».

– Ну-с, молодой человек, как себя чувствуете? – спросил адмирал, будто доктор Айболит.

– Не извольте беспокоиться, ваше высокопревосходительство! Здоров! – рявкнул Дэн фразу из заученной роли.

– Похвально, – кивнул адмирал, заложил руки за спину и подошёл поближе к артисту, – а что так кричите-то? Плохо себя слышите?

– Никак нет! То есть да… – Дэн снизил громкость, запутался в тексте, смутился и покраснел, – ещё позавчера был глухим, сегодня отпустило… Почти…

– Посмотрите, какой добрый молодец! – похвалил Мирского адмирал, обернувшись к врачу, – почти отпустило! А вы, Дмитрий Ильич, заладили: «списать-списать»… Списывать надо тех, кого не отпускает. Остальных надлежит спасать, не так ли, мичман?

Дэн, боясь сказать что-нибудь лишнее, решил вообще не комментировать слова адмирала, стараясь без слов соответствовать требованиям первого императора России Петра Первого: «Подчинённый перед лицом начальствующим должен иметь вид лихой и придурковатый, дабы разумением своим не смущать начальство».

– Скажи-ка мне, братец, – адмирал снова повернулся к Дэну, – что означает восемь склянок[18]18
  «Склянкой» на флоте называли получасовой промежуток времени. Количество склянок показывает время, счёт их начинается с полудня. Восемь склянок обозначают четыре часа. Через каждые четыре часа на судне сменяется вахта и счёт склянок начинается снова.


[Закрыть]?

– Одна склянка – полчаса. Восемь склянок – конец вахты, – улыбнулся Дэн, радуясь своему беспонтовому, как он считал до сего момента, времяпровождению в учебном экипаже в Новороссийске.

– Кому на корабле обязан отдать честь даже адмирал?

– Шканцам[19]19
  В царском флоте существовал обычай отдавать честь шканцам – части верхней палубы военного корабля от грот-мачты до бизань-мачты, которая считалась главным почётным местом на корабле.
  Согласно этому обычаю, при входе на корабль все без исключения лица были обязаны отдавать честь шканцам, приподнимая головной убор.


[Закрыть], – Дэн ещё шире расплылся в улыбке, в душе искренне благодаря настойчивость инструкторов, пытавшихся донести до него азы флотских традиций и их историю.

– Ну, хорошо. Тогда вопрос посложнее: кто главный на флоте, правый или левый? – хитро прищурился адмирал.

– Конечно правый[20]20
  В российском флоте, как и на флотах всех стран мира, кроме португальского, правая сторона корабля считается более важной, почетной, чем левая. Превосходство это объясняется исторически, ведь мыс Горн и Магелланов пролив впервые были обойдены с востока на запад, то есть правым бортом. Правые шканцы (в английском флоте – квартердек) – пространство от грот-мачты до полуюта. Это – святая святых, место командира и адмирала, а всем прочим дозволялось пребывать здесь не иначе как по службе. Соответственно, почетный трап – правый трап. По нему дозволялось подниматься на борт командиру, адмиралу и георгиевским кавалерам.


[Закрыть], – успокоившись, ответил Мирский, понимая, что с местным ЕГЭ он справляется.

– Вот! – адмирал поднял палец и повернулся к доктору, – правый всегда главнее левого, Дмитрий Ильич! Это помнят даже моряки, потерявшие память! Поэтому революцию поддержат где угодно, но только не на флоте.

– А как же броненосец «Потемкин»? – улыбнулся доктор.

Мирский понял, что стал свидетелем какого-то давнишнего спора.

– Русский бунт, бессмысленный и беспощадный… – небрежно махнул рукой адмирал, – никто из матросов на броненосце не мечтал о мировой революции. Все хотели свежего мяса и доброго боцманмата. Не более…

Адмирал посчитал дискуссию исчерпанной и снова обратил внимание на Мирского.

– Пока делопроизводство не восстановит ваше предписание, после выздоровления поступаете в моё распоряжение, а там посмотрим. Всё равно до полного восстановления с таким диагнозом на корабль вам никак нельзя. На постой вы, как я понимаю, ещё нигде не встали?

Мирский покачал головой.

– Выделим комнату в офицерском флигеле в Нижней Голландии. Заканчивайте с медицинскими процедурами, а я напишу записку коменданту. Служить готовы?

– Так точно! – рявкнул Дэн.

– Не по уставу, но тоже неплохо, – кивнул адмирал, – не смею вас задерживать, голубчик.

– Зайдите ко мне через час, – попросил Мирского доктор, – оформим вашу выписку.

– Есть зайти через час! – кивнул Дэн и вышел из кабинета. Слегка прикрыв дверь, он услышал слова адмирала, обращенные к доктору:

– Удивительное явление… Видно, что он не помнит уставные обращения, но формулирует свои… потрясающе точно, я бы сказал, свежо… Вместо «слушаюсь» – «есть – зайти через час» – более информативно и чётко…

Ответ доктора Мирский не слышал. Он брел по коридору, обдумывая вновь открывшиеся обстоятельства и размышляя, как поступить с мундиром, который оказался неуставным.

 * * *

Через два часа Дэн шагнул на улицу, окунувшись в теплый летний воздух, наполненный стрёкотом цикад, шелестом листвы, шумом волн, облизывающих камни Константиновского мыса, и всевозможными ароматами. Запах машинной смазки, угля и дыма смешивался с душком гниющих водорослей и наслаивался на тянущиеся из кухни запахи пирожков, жареной рыбы и кислых щей. Из раскрытых настежь окон госпиталя веяло карболкой, от курилки – жутким махорочным смрадом, под ногами на мостовой распространяла миазмы приличная куча результатов конской жизнедеятельности.

Старшая сестра милосердия охотно и быстро пошла навстречу хорошенькому мичману, распорядившись подобрать из госпитальных запасов уставную одежду взамен безнадежно испорченной. Кем и когда был испорчен мундир, персонал госпиталя не интересовало и слава Богу! Мирский стал обладателем фуражки, рубашки и белоснежного кителя-полотняника, хоть и с чужого плеча, но зато соответствующего всем уставным требованиям. Этот укороченный легкий сюртук, жалованный русскому воинству императором Александром II, шился не как обычно – из шерстяного сукна, а из лёгкого дышащего льна с примесью хлопка. На кителе не было цветного воротника, кантов по борту и обшлагам, с ним не носились тяжёлые и дорогие золотые эполеты, но его удобство и практичность, особенно в жаркое время, компенсировали отсутствие всей этой мишуры, красивой, но абсолютно бесполезной.

Из родного гардероба у Дэна остались только черные, немнущиеся сценические брюки и туфли фирмы Экко, настолько комфортные, что не беспокоили даже во время длительной работы на съёмочной площадке. С приведением своей внешности в аутентичный вид всё сложилось удачно. Осталось понять, что считать текущими делами…

Он стоял неподвижно, вдыхая коктейль ароматов Севастополя, а самого распирало желание заглянуть за угол и посмотреть, где там спрятались телевизионщики из проекта «Розыгрыш». Мирский поймал себя на мысли, что все эти дни боялся выходить за пределы госпиталя по одной простой причине: он отчаянно надеялся, что на улице его встретит родной XXI век. Эта надежда на глазах обратилась в прах. Господи! Сколько бы он отдал, чтобы вернуться в своё время, где всё знакомо и понятно…

Чуда не случилось. Вокруг него неспешно и размеренно текла жизнь прошлого: цоканье копыт по мостовой, звон колокольчиков допотопного трамвая, старорежимный лексикон людей, обсуждающих свои заботы. Мирский смотрел на всё это с тоской и замешательством, как на фильм о давно ушедшей эпохе, в создании которого он вынужден участвовать двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю, не зная ни сценария, ни даты, когда этот трэш прекратится.

Обнадеживающим просветом в этом царстве было предписание начальника порта, лежащее во внутреннем кармане кителя, и две дамы, запавшие в душу артисту, каждая по-своему. Одну из них, самую вредную злючку, он хотел бы найти в первую очередь…

– Простите, Граф, – раздался знакомый голос.

Задумавшись, Мирский не заметил, как рядом с ним остановился офицер, в котором он с большим трудом узнал бравого лейтенанта, компанейского шебутного Бржезинского.

– Да… Здравствуйте! Извините, задумался, – артист помахал рукой, отгоняя назойливые мысли и с удивлением разглядывая собеседника. – Вас не узнать, Збышек.

– Вас – тоже, – не остался в долгу шляхтич. – Форма идет вам гораздо больше, чем госпитальная пижама. Кого ждёте? Куда направляетесь?

– Нахожусь в некотором смятении, – признался Мирский, – не знаю город и не понимаю, куда идти…

– О, это зависит от того, куда вы хотите попасть, – процитировал поляк Льюиса Кэрролла.

– Пока очень скромно – в офицерский флигель в Нижней Голландии.

– Ошибаетесь, – улыбнулся Збышек, – Нижняя Голландия – это совсем не скромно. Надо переправиться через бухту на Северную сторону.

– Каким образом?

– Ялик, – лейтенант похлопал мичмана по плечу, – я покажу, а пока до пристани идем – поговорим.

Что-то не понравилось Мирскому в этих немудрёных словах, в акценте на слове «поговорим», в выражении лица поляка или в его прищуренном взгляде. Он смотрел так, словно решал какую-то сложную задачку. «Да ну, паранойя, – решил Дэн, – еще пара дней на таких нервах, и за каждым углом будет мерещиться душегуб».

– О чем будем беседовать? – спросил он, стараясь вести себя безмятежно и повинуясь приглашающему жесту лейтенанта, направляющему его к госпитальной пристани.

– Конечно, о моём восхищении, – Збышек широко улыбнулся, – ваша идея с амнезией конгениальна! Я даже представить себе не мог, как можно выкрутиться из столь щекотливого положения, а вы так элегантно всё провернули… Просто блестяще!

Мозг Мирского вспыхнул ярким пламенем и заработал в турбо-режиме. «Он понял, что я выдумал амнезию? Он знает кто я и откуда? На лбу ведь не написано… Может, он тоже пришелец из будущего, был со мной знаком, а я его не припомню? Чёрт! Что отвечать-то?»

– А вы не обидитесь, если я вам скажу, что никакого розыгрыша не было и я действительно потерял память? – осторожно спросил он лейтенанта, пытаясь считать его мысли.

Бржезинский озадаченно остановился.

– Не доверяете? Зря! Мне пришлось изрядно рисковать, прикрывая вашу спину, мичман, и я не заслужил…

– Я вам поручал что-то для меня делать? – совершенно искренне изумился Мирский.

Збышек воспринял ответ по-своему. Он вспыхнул, покрывшись красными пятнами, губы его сжались в тонкую линию, а глаза сузились и метнули в артиста злобный огонь.

– Чувствую, что сегодня разговор у нас не получится. Не представляю, какие вы сделали выводы из всего произошедшего и что для себя решили, но настоятельно прошу не принимать скоропалительных решений, ибо они могут стать катастрофическими для нашего общего дела.

Голова Мирского от всех этих загадок и намеков стала потихоньку закипать. «За кого же он меня принимает, – подумал Дэн, – не за того ли перца, что хотел меня пристрелить на тонущем корабле? Какая дичь!..»

– Я вас не понимаю, – тихо произнес артист, честно глядя в глаза поляку.

– Это я уже понял, – кивнул в ответ лейтенант, – не буду навязываться, раз не угоден. К тому же, на пристань мы уже пришли. Подумайте, господин Граф! Крепко подумайте, прежде чем что-либо предпринимать без согласования! Честь имею!

Збышек развернулся и с гордо поднятой головой и развернутыми плечами, не оборачиваясь, направился к стоящим неподалёку пролёткам.

– Думайте основательно, но недолго! – крикнул он Мирскому, садясь в экипаж, – Я скоро вас найду!

Дэн проводил пролетку ошалевшим взглядом и присел на ржавый кнехт, чувствуя себя последним идиотом.

– Что тут происходит? – спросил он сам себя, даже не пытаясь расшифровать туманные фразы лейтенанта, – и какого хрена вокруг моей бренной тушки разворачивается эта странная возня?

Глава 42 
Конспирологическая

В начале ХХ века бухта Севастополя мало отличалась от ХХI-го своей бурной жизнью. Ялики, двух– или четырехвёсельные шлюпки, тарахтящие и чадящие керосинки разных форм и размеров деловито сновали меж военных кораблей, создавая впечатление взбудораженного морского муравейника.

Природное позиционирование города, расположенного на берегах бухт, глубоко врезающихся в полуостров, оправдывало и делало такое кипучее оживление неизбежным, ибо переправляться по воде было проще и быстрее. От Графской пристани до Михайловской батареи всего одна морская миля и целых двадцать вёрст по суше.

– Ваше благородие! – Дэна выдернул из раздумий хриплый басистый голос.

Мирский сбросил с себя оцепенение и повернулся к воде.

У густо просмоленного пирса на изумрудных пологих черноморских волнах, вспененных важно проплывшей пузатой закопченной баржей, покачивалась маленькая, аккуратная, словно игрушечная лодочка с единственным, колоритным членом команды.

Это был кряжистый, дочерна загорелый моряк в том возрасте, когда старым его назвать ещё рано, а пожилым – не по статусу. Видавшая виды тельняшка с обрезанными рукавами открывала жилистые, переплетённые венами руки с татуировками на пальцах и предплечьях. Широко расставленные ноги в парусиновых штанах были слегка согнуты и чуть пружинили, компенсируя боковую качку. На морщинистом лице, обрамлённом седеющей короткой бородой и такой же белой жёсткой волнистой шевелюрой, выделялись чёрные цыганские глаза и орлиный нос.

– Простите, вы меня? – осведомился Дэн и по удивлению моряка понял, что снова сказал что-то не то.

– Последний раз офицеры называли меня на «вы»… даже не помню когда, – пробасил владелец ялика, с интересом разглядывая Дэна, – ради такого случая не жалко и скидку дать. Вам куда надо?

Не говоря ни слова, Мирский протянул моряку записку адмирала.

– Из гошпиталя что ли?

– Оттуда.

– Садитесь, ваше благородие. Раз такое дело, довезу бесплатно.

– Спасибо, – искренне обрадовался Мирский, – а то в карманах – ни копейки.

– Как так? – удивился моряк.

– Деньги – непостоянная величина, вечно стремящаяся к нулю. Они только и делают, что кончаются. Сегодня как раз такой день, – вздохнул Дэн, устраиваясь на носу.

– Эко вы ловко излагаете, – покачал головой моряк, – из студентов небось?

– Из артистов, – хмыкнул Дэн и, поняв, что сболтнул лишнего, решил взять инициативу в свои руки, чтобы не развивать скользкую тему, – простите, а как вас зовут?

– Ахиллесом кличут.

– Да ну? – изумился Мирский.

– Так и есть, – улыбнулся моряк, отталкивая ялик от причальной стенки.

– А по батюшке, стало быть, Пелеевич[21]21
  Ахиллес был сыном Пелея и нереиды Фетиды.


[Закрыть]?

– Нет, – покачал головой Ахиллес, берясь за вёсла, – по батюшке я Ахиллес Хрисанфович.

– Ахиллес Хрисанфович, – повторил Дэн за моряком, – смачно звучит… Так и буду вас звать, хорошо? Только вы тоже меня зовите по имени – Даниил и на ты. Вы ж мне в отцы годитесь.

– Чудной вы, ваше благородие Даниил. Говорите и ведёте себя совсем не так, как другие офицеры, особенно молодые. У них обычно гонору больше всех. А вы так, по-простому, душевно…

– Мне можно…

– Это почему?

Мирский привычно и бойко за пять минут изложил свою легенду с амнезией, предусмотрительно умолчав о приключениях с криминальным душком. Старый моряк качал головой, хмыкал, а дослушав до конца, долго смотрел в лицо Дэна, что-то прикидывая, и сказал во время очередного гребка вёслами:

– Не повезло вам, ваше благородие. Это ж надо, беда какая – не помнить ничего про себя. И ладно бы, только дела семейные, а служить как?

Даниил пожал плечами, соглашаясь с моряком. Как, кому и зачем тут служить ему, выходцу из будущего, он не представлял. Владелец ялика пожевал губами, принимая какое-то решение и, наконец, решился:

– Дело это, конечно, не моё, Даниил, но ежели такая оказия случилась, не следовало бы вам пока в казарме обитаться.

– А что так?

– Народ нынче злой пошёл. Кто посочувствует, а кто и злобствовать начнёт, попытается вашу болезнь в свою пользу обернуть, а то и просто так, смеха ради, проказу какую замыслит. Молодежь ведь там проживает зелёная, безголовая ишо, прости Господи, так и придумывают себе развлечения, потешаясь над тем, кто чего-то не знает или не умеет. А вы, с вашим беспамятством – просто кусочек лакомый для забав…

– Так у меня ж и выбора особого нет.

– Выход всегда есть, ваше благородие… Если приглашу к себе на постой, не побрезгуешь? – моряк незаметно перешел на «ты», – у меня после гошпиталя всяко спокойнее будет, чем в казарме. Да и про службу флотскую расскажу всё, что сам знаю – авось твоя память и проснётся…

Ахиллес отдал флоту больше двадцати лет, дослужившись до боцманмата – старшего унтер-офицерского чина. Пять лет своей службы отбарабанил на крейсере вестовым при старшем артиллерийском офицере и знал службу досконально. Выйдя в отставку, получил письменное разрешение Севастопольской городской управы плавать в пределах Севастопольского военного порта, специальный нагрудный жетон и право на стоянку аж у Графской пристани – небывалая честь, доступная исключительно отставным ветеранам по личному дозволению портового начальства.

«Почему бы и нет? – слушая моряка, размышлял Мирский, – ну, что я теряю? Все равно никого там не знаю, а тут уже познакомился и общение получилось обоюдно приятным.»

– А что я должен буду за такую любезность, Ахиллес Хрисанфович? – спросил он, когда яличник утомился грести и говорить одновременно.

– Ну, – прищурился старый моряк, суша вёсла, – пока у тебя в карманах ветер гуляет, достаточно будет называть меня, как сейчас. Уважил старика. Никто меня по отечеству никогда не почитал… Как медом по устам… Да и вообще парень ты умный, за словом в карман не лезешь, говоришь складно. Вот и будет мне радость коротать вечера в компании с грамотным человеком. А когда осмотришься, вспомоществование получишь, тогда и о деньгах поговорим.

– Какое вспомоществование?

– И про это тоже расскажу…

– А где вы живете?

– Да прямо здесь, в Аполлоновке, почитай, уже приехали.

Ещё несколько сильных гребков, и лодка уткнулась в неприметные лавинки, чуть выступающие из воды, ведущие к узкой каменной лестнице. Ступеньки, выложенные из заботливо подобранных один к одному камней, непривычно высокие для Даниила, круто поднимались на высоту человеческого роста и резко поворачивали в зелёные заросли красивых кустов, над которыми возвышалась черепичная крыша с одинокой серой трубой, похожей на корабельную.

 * * *

В это же время, совсем недалеко от Аполлоновки, по тихой улочке, примыкающей к Ластовой площади, не спеша прогуливались два солидных джентльмена, в одном из которых угадывалась военная выправка, а другой, колобкообразный, с котелком на голове, нёс всю тяжесть бремени белого человека, позволяющего себе смотреть на мир не иначе как с брезгливостью и презрением. Его английский язык с британским нормативным произношением, называемым королевским английским, безоговорочно намекал на принадлежность к высшему обществу[22]22
  С воцарением Николая II английский язык постепенно, но уверенно занял место особо привилегированного. Если французский был знаком по принадлежности к дворянскому сословию, то английский стал визитной карточкой элиты элит. Академик Дмитрий Лихачев писал об англофильстве той поры: «Особой изысканностью считалось говорить по-французски с английским акцентом». Статус английского языка для избранных подкреплялся на самом высоком уровне, ведь он был домашним языком в семье Николая II и Александры Фёдоровны. Современники отмечали безупречное британское произношение императора и заметный иностранный выговор, с которым он говорил по-русски.


[Закрыть].

Эти двое на узенькой немощёной улице выглядели абсолютно чужеродно, как корова посреди современного Кутузовского проспекта в Москве, но в это время дня обитатели слободки либо отбыли по своим немудрёным делам, либо сидели, не высовывая нос и не интересуясь, зачем господам вдруг приспичило гулять по неказистым окрестностям.

– Значит, он вам не поверил? – недовольно спросил «колобок».

– Нет, – холодно ответил офицер, стараясь не встречаться с толстячком взглядом.

– Неудивительно, – хмыкнул тот, – вы повели себя, как мясник в лавке, и у него, естественно, появились сомнения в вашей адекватности.

– Но я не рекламировал свое вмешательство!

– Я вас умоляю! Об этом мог догадаться любой гимназист. Кстати, ваше счастье, что местные ищейки не обладают интеллектом даже британского школьника. Будь среди них хотя бы один лондонский констебль, вы бы уже сидели в холодной…

– Вы тоже не отличаетесь щепетильностью, – ощетинился офицер, – и по количеству трупов у нас счет равный.

– Отнюдь! – покачал головой «колобок», – полицейского найдут через пару дней в одном из севастопольских борделей, да и этот нудный следователь мог бы жить и разбогатеть, если бы ни его принципиальная твердолобость. А вот вы, лейтенант, своим жертвам не оставили ни единого шанса,.

– Может, было бы проще придушить шваба подушкой? Он меня бесит своими дешёвыми выходками прусского солдафона и замашками комедианта.

– А вот этого делать не стоит, – англичанин остановился и вонзил свой злобный взгляд в офицера, – наоборот: вы будете оберегать его, как собственного наследника… Если, конечно, вам есть что оставить в наследство. Сорвёте операцию – я не дам за вашу жизнь и ломаного пенса. Сегодня Граф – наш единственный ключ к успеху. Он один из лучших!– «колобок» потряс указательным пальцем, – известных мне ныряльщиков и взломщик сейфов от Бога! Привлечь его к операции стоило неимоверно дорого и потребовало подключения связей таких людей, которые и пыли от вас не оставят, узнав, что какой-то безвестный шляхтич решил самоутвердиться за счёт столь ценного специалиста.

Насладившись испуганным выражением лица собеседника, англичанин продолжил неспешную прогулку, диктуя на ходу инструкцию:

– Я уже изложил руководству нижайшую просьбу прислать того, кто лично знает Графа и может подтвердить ваш статус. Полагаю, что только таким образом мы сможем наладить взаимодействие. Надо подождать. А пока – никаких инициатив. Снизьте свою активность, станьте незаметным, никакого давления и тем более – угроз. Только наблюдение и благожелательная нейтральность… Завтра же отправитесь к нему в Новую Голландию, извинитесь и скажете, что ошиблись, что он вас неправильно понял, хотя… – англичанин остановился, поднял глаза к небу, словно выискивая там правильный ответ, – хотя, если это наш Граф, то вряд ли вы его там найдете. Или я абсолютно ничего не смыслю в конспирации!