Текст книги "Аз победиши или Между землёй и небом - война"

Автор книги: Сергей Стульник

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Но потом мне стало жалко Тебя, и без моей грешной грязной души у Тебя забот полон Дух Святой... Не обессудь, но: "Нет Бога, кроме Человека, и Бог внутри, а не вовне. Каждый сам себе Бог." Либо в тебе Бог есть, либо нет. Но если в тебе нет Бога, значит, ты... кто? И кто твой Хозяин? Вот-вот. И не жалуйся тогда Всевышнему, Его нет, если я приду с тобой воевать. Только твой покровитель, порождающий Зло, поможет тебе, но тут уж – кто кого...

Представляю, как кощунственно сие звучит для овец СТАДА Твоего, но я не верю больше в Твое Право меня пасти и спасать мою Душу. Если Ты есть, осудишь меня, и буду гореть в Аду, но – потом. Если я столкнусь с Тобой на Дороге. Но покамест я Тебя на ней не видел. Может, ты другими путями ходишь? Что ж Тебя не видно здесь, где Зло делает из людей клыкастых чудовищ, озабоченных лишь собственным Эго?.. Если это Ты их такими создал, по образу и подобию, то... сам такой. И каково же Имя Твое, после этого?.. Вот то-то и оно. Ну ладно, не сужу, да и не судим буду...".

Грэй вздохнул. Грустно улыбнулся. Ладно, подумал обреченно. Надо идти дальше. Даже если это не Дорога к Храму. Другой нет. Она тебе нравится, сам выбрал. То-то и оно. _С_а_м_.

– И в тридцать седьмом ты меня сходу признаешь, Тони, я теперь понял. Но на свадьбе у мультимиллионера Дзамекиса я из себя настолько важную шишку строить буду, что тебе не по зубкам окажусь, а после исчезну, и ты меня не отыщешь, хотя я уверен, изо всех силенок постараешься... Скажи спасибо, между прочим, что я не произнес коронную фразу одного похожего мастью на мой скафандр довольно известного мужика, выданную им, после того как отпустил ноги типа, которого держал над пропастью вниз головой, и которому раньше обещал оставить в живых. Я пока еще человек слова, к сожалению...

Различие между "Hi!" и "Bye!" не только в написании...

– Не померли со скуки? – спросил он, подкатывая к модели-Т, стоящей на прежнем месте. Передним бампером экспроприированного у акул гангстеризма большого и мощного форда "седан 27-го года" едва не вломился в задницу маленькой машинки, но пронесло. Еще рванет какая-нибудь там мужикова бонба! – подумал. – Извиняюсь, несколько подзадержался, – сказал он, высовываясь в окошко.

– Мы уже пообедать успели, – сообщила Сэра, оборачиваясь, – тут за углом отличный итальянский ресторан. Дешево и вкусно. Ты не ел еще? Сходи, поешь. Там такие равиоли...

– Спасибо за заботу, но на сегодня с меня итальянской кухни достаточно, – улыбнулся Грэй. – А куда, собственно, между нами, девочками, говоря, подевался Вилли?

– Он тут, неподалеку прогуливается, – сказала Сэра, и глубоко затянулась "беломориной", пачку которых ей подарил Грэй. – Тебя почти три часа не было ни слуху ни духу, черт тебя дери. Мы на этом перекрестке уже как родные, вскорости фараоны с нами здороваться начнут. Подплывали, пришлось им по пятерке отстегнуть, чтоб не цеплялись. И девочки здешние доставали, почему торчим как прикованные, делать что ли нам нечего...

Прокол, подумал Грэй. Упустил из виду. Да и подзадержался, правду говорит. Слишком много думаю, философ, черт меня дери.

Пэтси молча сидела за рулем модели-Т. На Грэя не обернулась, не взглянула даже. Ссутулилась, голову наклонила. Со спины глядя, ему показалось, что она плачет. Он не понял, что с ней произошло, а в мысли лезть не отважился. Какой-то непреодолимый барьер, моральный запрет, возник в душе, и вторгаться в мозг Женщины, у которой просил прощения за все преступления собратьев своих, ради которой едва не нарвался на пулю цепного пса Лэнни, Грэй больше не осмеливался.

– Что с ней? – спросил Сэру. – Сдается мне, она мрачная, как грозовая туча.

– Черт ее знает, – пожала плечиками шатенка. – Молчит как немая. Как в ресторан сходили, так и молчит. Ни словечка не вымолвила. Будто подавилась чем.

– Вилли ей ничего не говорил обидного? – спросил Грэй.

– Да нет, вроде...

– Пэтси, поди-ка сюда, – позвал Грэй, и открыл правую переднюю дверь гангстерского кара, – скажу что-то.

Пэтси вылезла из фордика, прямая, как струна, ступая на деревянных ногах, как кукла из театра марионеток, обошла его кругом, подбрела по тротуару к открытой двери и влезла в салон, уселась рядом с Грэем, по-прежнему не глядя в его сторону, руки сложила на коленках, ладошка на ладошку. Как школьница стеснительная, подумал он. Смиренная такая. Как в воду опущенная. Кто ж ее опустил-то?..

– Сэра, – велел он, вновь высовываясь в окошко, – сходи разыщи Вилли, не дай бог его он с кем-нибудь сцепится.

Когда вторая проститутка удалилась прочь, Грэй вынул из кармана и бросил Пэтси в подол пачку долларов. – Возьми еще, – сказал, – тут пять косых, вроде бы. Половину отдашь Беверли, понятно? По сотне дашь всем девочкам, которых я там у вас видел, пятьсот – Мэри, пятьсот – Сэре. Остальное и те две с половиной, что в бумажнике – твои. ("И нечего ей знать, что за эти двадцать пять сотен заплачено любовью женщины и дружеской любовью мужчины.", – подумал он при этом.) Итого... я даю тебе четыре двести, почти четыре с половиной косых, так, да? И возьмешь этот старый форд, только продай его сегодня же, он ворованный. Сотни три за него выручишь, я думаю. Вот и ровно четыре с половиной. Не говори мне ни слова, если не желаешь, но выслушай. Сейчас мы заедем куда-нибудь на задворки, перегрузим свои вещи из багажника модели-Т, и убирайся подальше, без тебя обойдусь. Сэру я забираю, поможет. Может быть, когда-нибудь, где-нибудь, мне зачтется та глупость, что я сделал для тебя, боюсь только, что некому и зачесть будет, кроме меня самого... Но если бы знали вы, что самый страшный суд – своего бога... а не Всевышний...

– Почему ты это сделал? – вдруг тихонько произнесла Пэтси, не поднимая глаз. – Я все пытаюсь понять, но не могу...

– Поэтому ты такая молчаливая и грустная? – спросил Грэй. – Значит, я не ошибся в тебе, не зря влез со своим убогим совочком в дерьмо... А ты не думай, ладно, больше? Прими как есть. Считай, что я самый глупый в этом мире мужчина. И... запомни, Пэтси, мне будет очень приятно иногда думать, что ты меня поминаешь добрым словом. Ведь ты не будешь обо мне вспоминать со злом, правда?

– Нет... – сказала она. – Мне кажется, что нет...

– Спасибо тебе. А теперь уходи. Ты умеешь водить авто, так, кажется? Поведешь развалюху свою. Иди, я сказал. Слышишь?

Она не шевелилась. Смотрела на пачку денег, лежащую в подоле.

– Послушай, Большой Грэй... или как там тебя... – вдруг прошептала. Снова замолчала. Повысив голос, сказала: – Я впервые встречаю мужчину, который не бьет за присвоенные деньги. Думала, только в синемафильмах такие бывают. Я впервые встречаю мужчину, который платит, кучу капусты причем, гору целую, женщине, с которой ничегошеньки не взял. Мне это непонятно, странно, но в конце концов, это твое личное дело. Я вот о чем хотела попросить... Слушай, может быть, ты все же переспишь со мной?.. А то как-то совсем не по-людски выходит. Я... столько лет спала с мужчинами, не получая ни малейшего удовольствия, а сейчас вдруг... мне почему-то кажется, что я... _х_о_ч_у_ лечь с тобой, ты... нужен мне... – она замолчала. (Он с тоской подумал: "Господи, где Ты был, когда я в мертвой постели грезил о том, чтобы Женщина сказала мне такие слова и так захотела меня? А ведь я был верным адептом твоим! Молчишь? Нечего ответить Тебе.") Нерешительно взяла пачку денег в руки. – Ты понимаешь, я уже и думать забыла, что могу пожелать искренне еще когда-нибудь мужчину... И сейчас... мне почему-то страшно не хочется терять тебя... не хочется, чтобы ты уходил вот просто так, подобно тому, как уходили тысячи до тебя, но я не жалела... Я старуха, понимаю, мне уже двадцать пять, и кому нужна проститутка, десять лет не сползавшая с постели... но мне вдруг... как дурочке, захотелось за тебя замуж... Вот... Только не смейся надо мной! Я знаю, что говорю глупости, но... – она всхлипнула. – ...сейчас я разревусь как девчонка, и ты меня прогонишь, я знаю...

– Не надо... – он притронулся кончиками пальцев к ее ладони, обхватившей пачку денег. – Не плачь, девчонка. Я не покупал твою душу, и уж тем паче не претендую на твое тело. Уходи, и помни обо мне. Я прошу тебя, скорее, скорее уходи... Ну же? Роптать на судьбу – последнее дело, она неумолима. И не щадит никого.

Проститутка открыла дверцу и дернулась было наружу, на ходу запихивая деньги в вырез платья, как вдруг замерла. Одна ее туфелька, исцелованная этим странным мужчиной, уже стояла на земле, вторая – еще на полу кабины. Помедлив секунду, девушка откинулась назад, убрала ногу с земли, втянула внутрь, захлопнула дверцу, с силой, преодолевая сопротивление рук Грэя, опрокинулась на спину и положила голову ему на колени. Смотря снизу вверх полными слез глазами, прямо в усталые и тоскующе-добрые, таких ни у единого мужчины доселе она не видывала, глаза его, прошептала, взбираясь по ступенькам слов, складывающим вертикальную лестницу, протянувшуюся от глаз к глазам, от земли к небу: – Поцелуй, Большой Грэй! Я хочу унести вкус твоих губ с собой... Мне кажется, я тебя больше никогда не увижу... Оставь мне хотя бы вкус твоих губ на память...

"Нетипичная какая-то проститутка, – подумал Грэй. – Неужто такие в жизни бывают, а не только в синемафильмах? Но я рад, что она такая... было бы несправедливо, стараться для твари бессовестной какой-нибудь... может, и не зря я попался ей на пути. Хоть какая-то текущая польза от меня людям, а не сулимая в туманном грядущем... Все это смахивает на сцену из индийского кино: все рыдают. Танцев только не хватает... ну и пусть...".

Он кивнул. – Хорошо, как хочешь. – Бережно приподнял ее голову, прижал девушку к себе и нежно-нежно, как только мог, поцеловал ее влажные, мягкие, доверчиво раскрывшиеся навстречу, уста. Ее язычок скользнул меж губ его, втиснулся под зубы, быстрым движением пробежался по ним, словно собирая живительную влагу, ту самую, что по утрам в пустыне изможденные и умирающие от жажды путники пытаются отыскать на мертвых камнях... Потом проститутка молча, ни слова, ни словечка, не говоря, вырвалась из объятий, выскочила из машины и обежала, расталкивая прохожих, модель-Т, скользнула за руль и уселась, поправляя растрепавшуюся прическу. Вынула откуда-то шляпку и водрузила на голову... И в это мгновение ее скрыл от взгляда Грэя невесть откуда возникший Вилли. Он стоял между старым фордиком и новенькой мощной моделью последнего года, рассматривал ее. – Эй, Торопыга, ты где такой солидный гроб раздобыл? У кого спер?

– У кого следовало, у того и спер, – сказал Грэй, вытягивая шею, чтобы через плечо Вилли разглядеть Пэтси. Он хотел видеть ее лицо, и она будто почувствовала что-то, на мгновение повернулась. Лицо у нее было каменное, ничего не выражающее. Лицо парковой статуи. Лицо Статуи на Либерти-айленд. Лицо женщины, в душе которой безумствует боль. Но она скорее умрет, чем покажет это.

Грэй вновь подавил желание узнать ход ее мыслей. Пусть это останется для меня тайной навсегда, с грустью подумал он. С теплой, пушистой такой грустинкой, едва уловимым взмахами овевающей мысли. Жалко, Боже Мой... Как же мне их всех жалко... Сами себя тварями делают, к ним соответствующе относятся, а потом удивляются, какие сволочи мужики...

"А может, это МЫ???", – спросил он себя. И не сумел ответить.

Сэра спросила: – А мне куда?

– Лезь вместе с Вилли на заднее сиденье, – велел Грэй. – Соснуть можешь, девочка, отдыхай, – ласково сказал. – У нас еще несколько часов, выспаться успеешь досыта...

...загнали машины в укромный закоулок, указанный ехавшей впереди Пэтси, и Грэй, жестом приказав Вилли оставаться внутри, перегрузил оружие и снаряжение. Пэтси стояла неподалеку, смотрела округлившимися от изумления глазами на диковинные причиндалы. Захлопнув багажник большой машины, Грэй сказал: – Пэтси, я когда-то обещал одной женщине, что возьму с собой. Я не выполнил то обещание, и не смею давать новое, такое же... Я уже созрел для того, чтобы выполнить, но, случайно заскочив н_е _в_о_в_р_е_м_я_, узнал, что судьбой предначертано нам с нею быть врозь, что она выбрала другого почти сразу, как я исчез. Если бы я этого не узнал, то быть может, забрал бы ее с собой, и тем самым обрек на мучения. Ошибся бы фатально, потому что вернуться она бы уже не смогла... Нарушил бы ход истории, но черт с ним, ходом истории, я и без того постоянно нарушаю его, как последний бессовестный бандит. Уповая, что судится – по результату... Я очень любил ту женщину. Я и сейчас ее люблю, знаешь. Очень-очень. А еще раньше я любил другую женщину, свою жену, но она меня бросила. Что мужчине нужна подруга, женщинам не понять, а тех, кто с этим согласен, не принято... Твое молчание молчание провоцирует меня на откровенность, поэтому слушай терпеливо, что говорю. Я болтун, и можешь мои слова всерьез не воспринимать. Но если бы я надеялся еще отыскать себе настоящую подругу, то мне бы очень хотелось, сам не знаю почему, чтобы она была похожа на тебя. Такую, из тех, которых не принято в жены брать. И не такую, как... Не спрашивай, почему. Я и сам себе не хочу отвечать на этот вопрос. А теперь садись и уезжай, и не забудь авто продать... – он толкнул девушку к модели-Т, получилось нечаянно грубо, девушка оступилась, едва не упала, едва не растянулась в пыли, в мусоре, устилающем землю пестрым ковром, но в последний миг схватилась за капот фордика. Грэй уже впрыгнул в большой форд, запустил мотор...

– За что ты меня так жестоко наказал?! – закричала Пэтси вслед отъезжающему авто. – За что ты смутил мою душу?! Ты даже не переспал со мной, сволочь, чтобы мы остались квиты!..

– ...Уйти, уйти вовремя, – бормотал Грэй, – уйти, ибо потом будет слишком больно... – Крика Пэтси он не услышал, а сканировать ее разум запретил себе на веки вечные. Глаза его застлали слезы, и он с трудом различал, куда направляет форд.

Потому что он вдруг осознал, что несколько секунд, несколько взглядов, несколько слов, один-единственный поцелуй, – все, что связало его с этой случайно, как все хорошее в Пути, встреченной Женщиной согрели его душу сильнее, чем все женщины мира, включая обеих Беверли, его бывшую жену и даже его первую, мальчишескую влюбленность, троюродную сестру; а ведь Пэт даже не была в его вкусе (что лишний раз доказывает, что клад всегда не там, где копаешь!) как женщина. Почему судьба подарила ему этот коротенький жгучий миг счастья, он понял, но не захотел даже сам себе признаться в этом. Чтобы потом не стало еще больнее.

Бросив взгляд в зеркальце заднего обзора, он последний раз увидел стройную высокую фигуру, облокотившуюся на капот "утренней звезды", и отвел глаза, вперился в дорогу. В душе его звучал тягучий, мучительный блюз...

– Ты чего, Торопыга? – спросил Вилли. – Эта кошка тебя чем обидела?

– Тебе-то что. Тебя она обслужила, не пожалуешься. Спи, не доставай. И не лезь в душу... – устало сказал Грэй.

Вилли недоуменно посмотрел на напарника. Среагировал нетипично.

– Да я что... да я просто... за тебя переживаю...

В его устах это звучало фантастически. Как если бы хронический алкоголик признался, что регулярно тайно переводит деньги на счет Общества АА.

Грэй, несмотря на дикую головную боль, обернулся и бросил ошарашенный взгляд на Вилли – не послышалось ли?..

Взгляд Вилли встретились со взглядом Грэя. Нет, не послышалось, понял Грэй. И со странным чувством сказал Вилли то, что, как считал раньше, говорить тому было бесполезно.

– Ты меня вряд ли поймешь, Вилли, но я скажу. Ты только тогда станешь настоящим, стопроцентным мужчиной, когда не желание всадить нонке пулю в глаз будет твоим основным и постоянным, а желание погладить ее по головке и шепнуть на ушко ласковое словечко. Если бы та девчонка тебя вшами не наделила, может, ты бы еще тогда ощутил такое желание... Каждому дается в жизни шанс, только мало кто им пользуется. Вот бы второй...

– Не успею. Она мне раньше в глаз пулю вгонит, – удивительно спокойно, без ажиотажа, ответил Вилли Квайл.

– А вот в этом ты прав. К сожаленью. Но им тоже надо дать еще шанс...

– А зачем, брат?

– Зачем, ты спрашиваешь?.. а вот зачем, – охрипшим, перехваченным голосом сказал Грэй, обогнал какой-то дряхлый грузовичок, кашлянул и вдруг заговорил странным тоном, Вилли никогда не слышал, чтобы мужики так разговаривали. Значение слов "нежность" и "восторг" применительно к женщинам для Вилли смысла не имело. Грэй говорил-говорил, и Вилли впервые СТАРАЛСЯ понять, О ЧЕМ...

– Ты женщина, ты

книга между книг,

Ты – свернутый,

запечатленный

свиток;

В его строках и дум

и слов избыток,

В его листах

безумен каждый миг.

Ты – женщина, ты

ведьмовский

напиток!

Он жжет огнем,

едва в уста проник;

Но пьющий пламя

подавляет крик

И славословит

бешено средь

пыток.

Ты – женщина,

и этим ты права,

От века убрана

короной звездной,

Ты – в наших

безднах

образ божества!

Мы для тебя влечем

ярем железный,

Тебе мы служим,

тверди гор дробя,

И молимся – от века

– на тебя!..

Грэй замолчал, и вдруг раздался голос Сэры.

– Ничего себе! Мудрено, но у меня аж мурашки побежали!

Грэй не оборачивался и не видел выражения лица Вилли, когда тот спросил: – Это твой опус, сумасшедший? – но слова эти прозвучали не ехидно, чувствовалось, спросившему искренне интересно.

– Нет. Есть такой поэт, Брюсов...

– Интересный мужик, – снова высказался голос Сэры. – Брюсофф, говоришь? Местный? Я бы с ним не прочь познакомиться...

Грэй все же обернулся. И увидел, что Вилли со странным выражением лица смотрит на нее.

Ого, подумал. Неужели война может окончиться без того, чтобы одна сторона полностью разбомбила другую?.. Очень хочется, НО ВРЯД ЛИ.

– Нет, милая, – ответил он проститутке. – Тебе с ним не суждено...

– Но мужик, видать, крутой, хоть и сумасшедший, как ты, – неожиданно высказался Вилли.

Грэй не закончил фразу, захлопнул "варежку" и улыбнулся. Подумал: "Наверное, что-то в лесу сдохло".

– Ладно, отдыхайте, мальчики-девочки...

...Вилли спал на заднем сиденье в обнимку с Сэрой. Когда Грэй обернулся и увидал такой "пассаж", он присвистнул от удивления, и тут же зажал себе рот рукой – чтобы не разбудить. И снова уделил все внимание дороге и своим мыслям. Неторопливо катал форд по Городу, несколько часов подряд, пока не кончилось горючее. Езда в автомобиле всегда успокаивала его нервы, и сейчас – тоже. К тому же было страшно любопытно, как изменились знакомые когда-то улицы. Местами разительно, отметил. Но местами узнаваемые до мельчайших деталей уголки заставляли память умиляться. Время от времени он концентрировал энергию разума и сканировал окрестности, искал в пучине хаоса разноголосья и разноцветья мыслей тысяч людей (и это только на доступном ему, неглубоком уровне!) волны возможных преследователей, кого-нибудь из банды Скорпиона, приметившего экспроприированную машину, углядевшего в потоке легковушек и грузовиков форд Тони, за рулем которого сидит незнакомый фраер. Ничего и никого не обнаружил – покамест. Самое умное в сложившихся обстоятельствах было загнать форд в переулок и переждать, но соблазн осмотреть Город победил. "Буду надеяться, – подумал Грэй, – что за восемь-десять оставшихся часов никто из теплой компании околпаченного мафиози эту машину не узреет. Хотя всегда, до последней минуты суток, остается шанс, что увидят и устроят кинопогоню со стрельбой из всех видов оружия".

Всяких ганг– и моб-стеров он не опасался. Существовали по-настоящему опасные варианты развития событий; но их волн-предвестников он тоже не уловил.

Катаясь по Городу, Грэй отмечал перемены и думал о том, что несмотря на мерзкие недостатки и гнойные язвы этого мегаполиса, лично он в нем бы поселился надолго – была б его воля. Здесь всегда, во все времена, ощущался некий шарм, особое очарование, далеко не у каждого урбанистического образования имеющееся. Но о причинах своей симпатии к Большому Яблоку Грэй решил поразмыслить в другой раз, а сейчас он думал о более материальных, меркантильных, вещах. Ему вдруг припомнился толстенный роман, прочитанный в другой жизни еще, до ухода за стену. Герои романа (точнее, автор) постоянно на страницах по ходу действия упоминали всяческие виды оружия (с непременным указанием фирмы-производителя), на страницах постоянно перечислялись всяческие марки вин, прочих напитков, названия экзотических деликатесов, торговые марки фирм-изготовителей разнообразнейшего ширпотреба, и всякое такое прочее пускание пыли в глаза. Грэй не знал, разбирается ли автор на самом деле во всех этих штуковинах, сумеет ли различить на самом деле вкусовые букеты вин урожаев двадцати– и тридцатилетних выдержек. И спец ли автор во всяких оружейных, технических и прочих "ассортиментах". Но, читая роман, Грэй вдруг почувствовал, что отчаянно завидует героям романа. Именно потому, что они пили ВСЕ эти вина, вкушали ВСЕ эти яства и пользовались ВСЕМИ этими вещами, половину из которых автор наверняка и не видал, на самом-то деле, и вообще, чувствовалось, что автор отчаянный позер. (Между прочим, несмотря на роскошный выбор шмоток, жратвы и прочих материальных благ, у героев романа все равно имелись проблемы с женщинами, что показательно!) Не то чтобы Грэй замечал за собой мещанские наклонности, но своеобразный шик, с которым герои романа пользовались предоставившимися им вдруг возможностями ВЫБИРАТЬ, что кушать, что пить и чем пользоваться, ему безумно понравился. К тому же он понимал, что бытовой комфорт и возможность решать материальные проблемы без нервных затрат – великое преимущество. Впечатление от прочтения этого романа было еще одним зарядом силы, концентрирующейся в "кулаке", которым удалось пробить стену...

Теперь Грэй разбирался во всех "этих штуковинах" наверняка гораздо лучше автора того романа. (И в таких, которые тому, бедняге, и не снились, хотя фантазия у него богатая.) Роман оказался неожиданно хорош, на вкус Грэя. И роман этот был вовсе не о том, какие вина пить, на какой марке мерседеса комфортнее кататься и в какое белье одевать своих женщин... Даже получил премию как лучшая книга года, хотя мнения по этому поводу были неоднозначные. Желания подражать не возникло, такого желания сроду не возникало, даже по прочтении книг Воннегута-мл. Грэй изначально для себя решил, что быть вторым ЛевТолстым, пятым Хэмингуэем, одиннадцатым Рыбаковым, сорок шестым Симмонсом, восьмидесятым Ремарком, сто первым АБСтругацким, сто сорок первым Сименоном, двухсотым Хайнлайном или тысячным Саймаком – не тот путь, по которому стоит идти. Только Первым Самим Собой. Или – никем. (Это уже мера таланта, а об этом не ему судить, он знал.) Одно время он просто не воспринимал всерьез все, что кропал. Потом, когда воспринял, понял, что ПСС ему не бывать; все написанное им оказалось не художественным вымыслом, не продуктом сублимации, а всего лишь жалкими попытками отобразить в убогой реальности СНЫ О ЧЕМ-ТО БОЛЬШЕМ.

Не больше и не меньше. Спустя годы, пройденные по Дороге, Грэй узнал, что эти сны – такая же Великая Иллюзия, но теперь он в ней ЖИЛ, и ему тут нравилось, здесь было его место, здесь не соскучишься, здесь можно реально помочь этим затравленным собственной натурой существам, и с его способностями у него имеется возможность свободного выбора... Несмотря на то, что и тут БОЛЕЛО ПО-ПРЕЖНЕМУ. Вот так.

Но он узнал и еще кое-что – теперь. Весь этот КОМФОРТ, даже возможность свободного выбора, которую Грэй ценил превыше всего, всегда... до одного места, когда... Что КОГДА, он никому никогда не говорил и не скажет.

...размышляя о прошлой жизни, Грэй не забывал поглядывать по сторонам и сканировать окрестности. Впрочем, всерьез заботило его лишь одно: как бы не пропустить нужного человечка, оказаться в нужное время в нужном месте. Адресок подпольного заведения у него имелся, и почти точное время известно, однако в Дороге всяко бывает. Бродят всякие разные, помешать могут. Некоторые – даже жаждут.

Душераздирающий блюз отзвучал, лишь отголосок его на самом донышке, горячим комком, шевелился, всхлипывал отдельными нотками грусти и сожаления.

– Эй, Вилли, – позвал Грэй, когда форд, высосавший бензин до последней капли, затих у обочины, порычав напоследок как выключенный пылесос, стихающим, идущим на убыль утробным моторным рыком. – Возьми двадцать долларов, на... – он протянул через плечо, не оборачиваясь, три бумажки из позаимствованных на карманные расходы, – купишь у какого-никакого проезжего автовладельца бензину. Литров десять достаточно. Переплатишь ты ему, конечно, зверски, тут не в обычае делиться на дороге. Тут проще автостопом уехать, чем разжиться горючим... Но черт с ними, дьявольскими бумажками, на них входной билет в Рай все равно не купишь. Он почувствовал, как деньги из его пальцев кто-то вытащил, Вилли, не иначе. Продолжал: – И можешь спать дальше. Вот тебе еще индульгенции, на непредвиденные расходы, – Грэй протянул пяток бумажек разного достоинства, – вдруг фараоны или там рэкет-робин-гуд какой. Постарайся не ввязываться в истории с перестрелкой, о'кей? Жди меня. Остаешься за старшего, в отсутствие командира. Сэра, крошка, продирай глазки прелестные, приводи себя в боевой внешний вид, мы с тобой выходим на охоту... Я покуда покуру, – и Грэй открыл дверь, вылез наружу, с силой захлопнул железную створку за собой; присел на бампер, вытряхнул из пачки папиросу. С наслаждением затянулся. Успел выкурить полторы "беломорины", прежде чем хлопнула задняя дверца и Сэра появилась в поле зрения. – Хорошо выглядишь, – похвалил он, – в тебе есть изюминка, милая. Сексапил – это такая простенькая до изумленья вещичка, зачастую решающая судьбу индивида: обречь его на одиночество или кинуть в водоворот страстей... и она, сия вещица, или есть в человеке, или ее нет. В тебе есть. Во мне сейчас – тоже. Пошли, красавица, повеселимся.

– Дай прикурить, – наклонилась она, демонстрируя тугие шары, стиснутые бюстгальтером и едва прикрытые глубоким декольте. Уловив его оценивающий взгляд, ухмыльнулась, сделав несколько быстрых затяжек. Кокетливо спросила: – Веселиться как будем, вдвоем или в обществе?

– В обществе. – Вздохнул Грэй. – На мою, докуры. – Когда девушка сжала губами примятую гильзу дымящейся папиросы, вскочил. Оттопырил локоть, приглашающе кивнул: – Бери меня под ручку, шарман-мадам, время поджимает. – И они под ручку отчалили от форда, в котором остался скучать Вилли. Тот посмотрел им вслед и крикнул: – Вы не пропадайте очень уж надолго!

– До полуночи по-любому! – откликнулся Грэй. – А там, может, смоемся. Потерпи, недолго уж осталось...

Вышагивая под ручку со смазливой девочкой по Девяносто Третьей, Грэй наслаждался тихим вечером. Давно у меня не было времени просто так прогуляться с женщиной, подумал он. Побродить по городу с красивой подружкой, на людей посмотреть, себя показать. Завистливые взгляды половить сачком тщеславия. Женские, направленные на меня. Мужские, направленные на самочку, уцепившуюся за мою руку. Би, направленные на обоих. Гомо, направленные на обоих же, но наоборот... "Тьфу, куда это меня занесло!".

– Сэра, миленькая, – сказал он игриво, – как ты посмотришь на то, что я тебя поцелую? – и прижал ее руку к своему боку локтем. – С интересом, ответила таким же тоном проститутка. – Бев шепнула, ты сказочный мальчик. Жаль, не было времени с тобой перепихнуться.

– Не жалей, – сказал он. – Это не самая страшная потеря в твоей жизни. – Он остановился, развернул девушку к себе лицом и поцеловал. ТАК поцеловал, словно ему поставили условие: вложить в один поцелуй всю энергию, которую мог бы потратить на полноценный акт. Девушка осталась несказанно довольна. Она ответила ТАКИМ поцелуем, что стало ясно сразу: коса нашла бы на камень, доведись им встретиться на поле... Прохожие обалдев от невиданного нарушения традиционной морали, – втайне тоже. Какая-нибудь матрона, придя домой, заявит дочери: – Я видела сегодня на улице, как проститутка взасос целовалась с мужчиной! Как-кой ужас, ты только подумай! При людях! – никакого стыда у нынешней молодежи! – на что благовоспитанная дочурка округлит глазки и деланно возмутится. Ночью эта дочка, вполне возможно, пускает в свою комнату лакея и делает руками, бедрами, бюстом, ртом и "черным ходом" (если умная) такие вещи, что ее мамочка упала бы в обморок, узнав, какие. Когда-то, вполне возможно, она и сама, тайком от родителей, а позднее от мужа, впускала в свою комнату лакея и... делала такие вещи, от которых ее мамочка упала бы в обморок...

...парочка, поцеловавшаяся на улице, вновь отправилась своей дорогой, под ручку. Следовавшая футах в шестидесяти за ними женщина средних лет, скромно одетая и с большой плетеной кошелкой в руках, фыркнула и медленно пошла дальше.

– ...В это время, как ни странно, эротические свободы гораздо более широкие, – говорил Грэй, идя с Сэрой под ручку (самое что ни на есть человеческое занятие!) по улице, – чем будут через несколько лет. Пин-ап девочками заполнены бродвейские шоу, обнаженные практически тела – на открытках и в журнальчиках, которым еще далеко до плюйбоя, но очень даже ничего... А когда Великая Депрессия асфальтовым катком наедет на страну, такие ограничения введут, что только держись. Клерикалы истошный вой подымут, народу жрать нечего, а тут эти голозадые шлюхи!..

– О чем это ты? – спросила спутница. – О натурщицах Джо Пина? Я тоже как-то к нему ходила, думала, на открытку сойду, но он, гад, меня не отобрал... Не вдохновила его, иди ты! А что за депре... чего? я не поняла?..

– И не надо, – вздохнул Грэй. – Ой, не надо.

– Ну как хочешь... Странный ты, правильно девки говорили, но целу-уешься...

И она внезапно остановилась, рывком развернула его к себе лицом, обхватила за шею, вытянулась на цыпочках и...

– Вы меня в такой декаданс заманили, – сказал Грэй, – переведя дух, что и вылезать не хочется. Какие-то вы мне попались нетипичные все, хоть плачь, так жалко бросать вас здесь, под каток... – Он отстранил девушку, облизнул ее привкус со своих губ и добавил: – Пошли, не провоцируй, сначала самолеты.

Она вздохнула и ничего не ответила.

– ...Смотри, крошка, – сказал Грэй, убирая двумя пальцами каштановую прядку волос, прикрывающую розовое ушко спутницы. Приблизив губы чуть ли не вплотную к раковине, он прошептал, обнимая девушку за плечи: – Там, в углу, сидят два мужика...

– Ой, щекотно... Где? – завертела головой проститутка. Грэй придержал ее, ухватившись губами за мочку розовой ушной раковины. – Да не крутись ты, – сказал. – Вон, справа, одноглазый такой, со шрамом, и лысый, краснорожий... Видишь?

– Вижу, – ответила Сэра. – Ну?